Текст книги "Игрушки дома Баллантайн"

– Ах, мистер Баллантайн, расскажите нам о вашем новом проекте! – щебечет блондиночка лет восемнадцати, кокетливо поправляя медальон на груди.

– Сэр, это правда, что ваши новые куклы смогут управлять паровым самолетом? – вопрошает ее подруга – темноволосая пышногрудая красавица, утянутая в кожаный корсет.

– Сенатор Баллантайн, а на вашей фабрике можно заказать для себя механическую лошадь? – улыбается третья претендентка на руку и сердце.

Байрон зевает, прикрывая рот платком. Ему откровенно скучно.

– Дамы, отвечу всем и сразу. Масштаб и подробности нового проекта юным леди не по уму. Куклы не настолько тупы, чтобы не справиться с управлением самолетом. И механическая лошадь плохо приспособлена для любовных утех. Найдите себе кавалеров, они растолкуют вам подробнее. Прошу меня извинить.

Легкий поклон – и Байрон удаляется от стайки девушек в сторону бильярдной. Юные прелестницы густо краснеют и хихикают. Они настолько глупы, что неприкрытое хамство воспринимают как тонкий юмор.

– Брендон, а вы потанцуете со мной? – Блондинка взирает на Брендона как на последнюю надежду.

Он разводит руками. Конечно, мисс, с превеликим удовольствием. Брендон подает девушке руку, увлекает ее в зал и кружит под звуки вальса. Блондиночка нежно рдеет, глаза ее сияют. Для нее Брендон – легенда: вечно юный, молчаливый, окутанный флером таинственности. Она же для него – очередная девушка, попросившая о танце на очередном светском рауте.

Смолкает музыка, Брендон коротко кланяется блондинке, провожает ее к подругам и идет искать Байрона в бильярдную. Там вовсю обсуждается возможность продажи технологии изготовления перерожденных за границу. Байрон привычно отшучивается, что мозги иностранцев невосприимчивы к оккультным знаниям, а толковых механиков кругом хватает.

– Зачем нам утечка прибыльных технологий из страны? – белозубо улыбается Байрон. – Кто не в состоянии выращивать виноград, покупает вино у винодела. Хороший винодел всегда востребован. А при попытке воровать чужое можно получить дробью в задницу и судебный иск. Не так ли, господа?

Конечно же, с ним соглашаются. И вдруг кто-то спрашивает:

– Сенатор Баллантайн, а вы поддерживаете отношения с вашей дочерью?

Лицо Байрона каменеет.

– Простите?.. – переспрашивает он, чеканя слоги.

– Ну… Поговаривают, что у вас есть внебрачный ребенок.

Богема Нью-Кройдона расступается, пропуская вперед долговязого хлыща с неприятным цепким взглядом. Байрон ставит на бильярдный стол бокал с недопитым коньяком и цедит сквозь зубы:

– Кто вы такой?

– Я Ричард Сомс, эсквайр и независимый журналист, – бодро рапортует долговязый, обрадованный вниманием.

– Кто дал вам право приносить в приличное общество грязные слухи? – Слова Байрона звучат как приговор судьи.

Молодчик нагло пожимает плечами.

– Я привык говорить то, что думаю.

– Плохое качество для человека, желающего произвести впечатление умного.

– Все лучше, чем компрометировать себя подобным образом, сенатор.

– Мой вам совет, эсквайр: катитесь отсюда к чертовой матери прямо сейчас. Хотите делать карьеру журналиста на грязных сенсациях? Тренируйтесь подглядывать за женой мясника, живущего через дорогу. Возможно, она согласится лишить вас девственности за ваш компромат.

Слова Байрона вызывают взрыв хохота у собравшихся, и ответ Сомса слышат только сам Баллантайн и стоящий за его левым плечом Брендон:

– Шлюхи в этом городе доступны не только вам, сенатор. И не всех женщин, которых вы истязаете в своем доме, потом собирают по кускам, выловленным из Северна. Некоторые, к вашему сожалению, выживают.

Байрон мечется по дому, как одержимый, оставляя за собой груды осколков старинных ваз и круша о стены стулья. Слуги в ужасе попрятались, мажордом лелеет выбитую челюсть. Один Брендон относительно спокоен среди этого хаоса. Он сидит в своем кабинете и делает вид, что поглощен расчетами для очередного проекта. На самом деле он просто ждет.

Когда стихает грохот, Байрон сам появляется на пороге кабинета. Раскрасневшийся, всклокоченный, но уже не опасный.

– Я засужу эту скотину! – восклицает он.

Брендон одобрительно кивает.

«Успокойся. Ты отлично держался на людях. Не давай им повода усомниться в том, что этот жалкий идиот все выдумал».

Байрон устраивается на диване, выдерживает долгую паузу, потом нарушает молчание:

– Похоже, не выдумал. Была у меня любимица, которую я заказывал несколько раз, прежде чем она сбежала. Нельзя исключать, что речь о ее отпрыске. Я уже распорядился с утра привезти ко мне ее сутенера. – Байрон перехватывает настороженный взгляд Брендона и добавляет: – Никакого насилия. Я лишь наведу о ней справки.

«В моем присутствии», – настаивает Брендон.

Байрон думает о чем-то своем и не отвечает.

Утром в вестибюле дома Баллантайнов объявляется сутенер. Он испуган, помят, с мольбой в глазах смотрит на телохранителя сенатора. Байрон встречает его как родного:

– О! Генри, дорогой! Что-то ты постарел. Поистрепался по своим девочкам?

– Время, мистер Баллантайн. Оно только к вам благосклонно, – лебезит сутенер. – Прекрасно выглядите.

– Веду здоровый образ жизни, – улыбается Байрон и делает приглашающий жест в сторону парадной лестницы: – Прошу. Поговорить надо.

– Мистер Баллантайн, я очень тороплюсь, сэр…

Байрон разочарованно качает головой.

– Я не думал, что ты такой трус, Генри. Хорошо, раз ты предпочитаешь говорить на пороге, пусть будет по-твоему. Разговор недолгий.

Баллантайн отсылает телохранителя и присаживается на широкий подоконник. Брендон садится на ступеньки лестницы. Сутенер смотрит на них попеременно и теребит белое кашне.

– Скажи мне, дорогой Генри, – неторопливо начинает Байрон. – Здоровы ли мои прежние любимицы? Роксана? Шарлотта?

– Роксана здравствует и ныне, а Шарлотту пять лет как зарезали в подворотне.

– А Джеральдина?

– Ей повезло. Вышла замуж, сэр. У нее три рыжих мальчонки. Все в отца.

– Это хорошо, – Байрон подается вперед. – А как дела у Хлои?

– Она отошла от дел, устроилась…

Байрон хлопает в ладоши. Сутенер вздрагивает и смолкает.

– Браво, Генри! Какие подробности! А не ты ли говорил мне, что она сбежала?

Сутенер молчит, горбится и комкает шарф.

– А я так переживал, дорогой Генри! Ну как же, моя любимая шлюха – и сбежала! – Байрон театрально воздевает руки. И тут же продолжает спокойно и серьезно: – Адрес, Генри. Если хочешь жить и иметь свой бизнес в этом городе – адрес. Немедленно.

– Фарбиан-стрит… Тридцать шесть… Третий этаж, комната справа, – лепечет сутенер, стремительно бледнея.

Лицо Байрона озаряет счастливая улыбка. Он подходит к Генри, похлопывает его по плечу, сует ему в карман несколько крупных купюр.

– Дорогой Генри, у тебя прекрасная память! Ты уж ее береги и пользуйся ею аккуратно. Лишнего запоминать не нужно. Ты меня понял?

– Да-да, мистер Баллантайн! – кивает сутенер, пятясь к выходу. – Я вас очень хорошо понял! Я вас всегда прекрасно понимал, правда же?

– Правда, – глухо отвечает Байрон, захлопывая за ним дверь.

С минуту он стоит, опершись ладонями на дверной косяк. Потом поворачивается к Брендону.

– Ангел мой. Могу ли я доверять кому-то больше, чем тебе?

Байрон смотрит ему прямо в глаза, и по выражению его лица Брендон понимает все.

«Нет. Я этого не сделаю», – говорит он.

Сенатор Баллантайн поднимается по ступенькам. Останавливается у балюстрады и небрежно бросает через плечо:

– Сделаешь. Просить тебя я не собираюсь. Это приказ. Иди за мной.

IV
Элизабет

– Дамы и господа, монорельс следует до станции Канви-парк, – объявляет приятный женский голос из динамиков, и вагон, дрогнув, плывет дальше мимо домов.

Пятый час пути с одного края города на другой. Два часа между пересадками с поезда на поезд. Усталый Брендон исподтишка рассматривает попутчиков. Двое молодых мужчин в высоких цилиндрах читают свежие газеты. Полная дама в старомодном чепце комкает в руках черную шаль. Группа из пяти студентов что-то бурно обсуждают, смеются. Девушка лет семнадцати с этюдником через плечо. Пожилой джентльмен в сопровождении девочки-подростка; они говорят между собой на амслене, и Брендон думает, что девочка – перерожденная. Но подходит кондуктор, спрашивает у них билет, и девочка что-то отвечает, протягивая два маленьких картонных прямоугольника.

Монорельс, покачиваясь, скользит над улицами на уровне третьих этажей, и Брендон успевает увидеть фрагменты чьих-то жизней. Старушку, поливающую цветы на подоконнике. Усатого мужчину, бреющегося у окна перед зеркалом. Седого музыканта со скрипкой в длинных тонких руках, играющего на балконе. Кошек и голубей на крышах. Дважды среди облаков мелькает громада дирижабля.

«Выполнишь приказ – немедленно возвращайся, – велел Байрон. И добавил: – Только попробуй не подчиниться. Пытка электричеством покажется тебе лаской, мой ангел».

Поезд останавливается, голос в динамиках объявляет конечную станцию. Юноша в форме рядового императорских войск с ранцем за спиной и винтовкой через плечо покидает вагон последним. Пересекает посадочную платформу, слегка прихрамывая, и исчезает в людском водовороте на Брикс-авеню.

Размеренные шаги гулко отдаются по мостовой, и Брендону кажется, что внутри его стучит сердце города. Гигантское сердце Нью-Кройдона, часть которого – он сам. Город живет. Зеленщик на перекрестке громко хвалит лучший салат и свежайшие яблоки. Кукла-швейцар приветливо улыбается, распахивая дверь ресторана перед костлявой дамой в платье с открытой спиной. Мальчишка-сапожник натирает ваксой туфли джентльмена в строгом костюме и насвистывает. Его клиент смотрит на часы и чему-то улыбается.

«Ты это сделаешь, Брендон. Ты же любишь меня. Я в тебе не сомневаюсь».

Стайка детишек на углу Брикс-авеню и Авер-Кросс приманивает голубей хлебными крошками. Сизари опасливо хлопают крыльями, вытягивают шеи, торопливо хватая корм. Мальчуган лет пяти в заношенной кепке то ли отца, то ли старшего брата с воплем прыгает и пытается поймать птицу. Голуби взмывают в небо, дети хохочут. Когда Брендон проходит мимо них, мальчик лет десяти вытягивается в струнку и отдает ему честь.

У Брендона нет сил даже на улыбку. И видеть играющих на улице детей ему больно. Ему безумно хочется повернуть назад, добраться до дома, а там пусть хоть что творит чертов Байрон, лишь бы…

Приказ отдан Баллантайном. И нет возможности уклониться, не выполнить. Такие приказы не обсуждаются.

«Ты сможешь, мой ангел. Моя воля сделает это за тебя. Ты – лишь орудие».

Он проходит вдоль длинного промышленного здания на Уинсор-стрит, видит указатель на Фарбиан-стрит. «Тридцать шестой дом, – услужливо шепчет память. – Третий этаж, комната справа». Грохочет над головой монорельс. «Видно ли ее окно из вагона?», – думает Брендон и отгоняет эту мысль.

Дом номер тридцать шесть похож на сотни других домов Нью-Кройдона. Трехэтажное строение, втиснутое между заводской оградой и лавкой сапожника. Стены, покрашенные грязно-желтым. Горшки с геранью в подвесных ящиках на окнах. На ступеньках подъезда умывается пестрая кошка. Намывает гостей.

Брендон останавливается. Сердце города гремит в висках, голова раскалывается от боли. Ребенок. Там ребенок. Девочка. Уходи, Брендон. Возвращайся к Байрону, и пусть лучше он тебя убьет.

«Ты не можешь меня ослушаться, мой ангел. Иди».

Он поднимается по ступенькам, открывает дверь подъезда.

«Пожалуйста, пусть их не будет дома! Господи, если ты есть – пожалуйста!», – шепчет Брендон одними губами.

Он медленно идет по лестнице на третий этаж, и деревянные ступени едва слышно поскрипывают, пружиня под его ногами. Перед дверью Брендон останавливается. В круглом оконце под крышей сияет солнце, заливая лестничную площадку янтарным закатным светом. Ладонь, обтянутая белой перчаткой, несколько раз бьет по двери.

– Открыто! – откликается звонкий женский голос, и Брендон слышит топот бегущих детских ножек.

Дверь открывается, и сердце города замирает. Брендон делает шаг через порог.

Он помнит женщину, что стоит перед ним. Помнит обращенный к нему умоляющий взгляд. Шелковые шнуры, впившиеся в побелевшую плоть. Лезвие ножа, пляшущее вдоль ребра.

– Кто вы? – удивленно спрашивает Хлоя.

«Бегите…», – беззвучно шепчут губы Брендона.

Она узнаёт его. Отливает от щек краска, зрачки от ужаса становятся огромными, женщина давится собственным криком, отшатывается назад. Туда, где выглядывает из комнаты любопытная кроха, недавно научившаяся ходить. Брендон смотрит на ребенка и видит свою маленькую Фэй. Белое кружевное платьишко; темные кудри выбились из-под легкой летней шапочки. Девочка мусолит кулачок и изучает Брендона синими, как у матери, глазами.

Шаг. Еще шаг. «Бегите же, гос-с-споди!..» Рука тянет с плеча «Ли-Энфильд», Брендон изо всех сил пытается сжать пальцы в кулак. Отчетливо щелкает затвор.

За плечом Брендона мелькает тень, и тут же на затылок обрушивается удар. Короткая вспышка перед глазами – и темнота. Милосердная и глубокая, как омут.

Орет ребенок. Орет обиженно, оглушительно, выводя немыслимые для маленьких легких рулады. Каждый вопль кажется гвоздем, забиваемым в черепную коробку. Брендон морщится и открывает глаза.

Он лежит на полу лицом вниз, руки стянуты в локтях и запястьях за спиной. Щиколотки и колени тоже связаны, потому перевернуться на бок не удается. Получается только повернуть голову.

Дитя смолкает, привлеченное его возней. Со своего места Брендону видно угол стоящего на полу манежа, в котором возится девочка, и выход в прихожую.

– Раз Бри затихла, значит, чем-то заинтересовалась, – слышит Брендон женский голос, и кто-то заходит в комнату.

Он не видит, кто это, в поле его зрения попадают только стройные голые ноги в разбитых пыльных ботинках. Ботинки останавливаются в нескольких дюймах от лица Брендона.

– Ну что, рядовой номер семь тысяч двести восемьдесят пять, очухался?

Обладательница антикварной обуви переворачивает Брендона на спину, толкая ногой в плечо. Его взгляд автоматически скользит по ее голеням, коленкам, бедрам. Юбка у дамы настолько пышна и коротка, что Брендон поспешно поднимает глаза к лицу.

И понимает, что перед ним – дочь Байрона Баллантайна.

Ей не больше семнадцати. Русые волосы острижены чуть выше плеч, тонкие руки, украшенные металлическими браслетами, крепко сжимают здоровенную чугунную сковородку. Нос у девчонки чуть вздернутый, мамин, а серые, как сталь, глаза и упрямая линия губ – Байрона. И ухмыляется она, как отец – правым углом рта.

– Ма-а-ам! – зовет она, повернувшись к двери. – Иди сюда! Очнулся!

В комнату заходит Хлоя, настороженно смотрит в сторону Брендона и садится на низкий диван рядом с манежем. Дочь Баллантайна присаживается на корточки, откладывает сковороду в сторону и рассматривает Брендона с любопытством.

– А он хорошенький! – хмыкает она и тут же напускает на себя серьезный вид. – Ну что, я говорю, а ты слушаешь и киваешь, соглашаясь?

Брендон соглашается и кивает. Что толку требовать диалога, когда у тебя связаны руки?

– Мама говорит, что ты – отцовский любимчик, да? – Получив утвердительный кивок, она продолжает – нараспев, как отец: – Значит, рядовой, звать тебя Брендон? Так что, сероглазый, будешь разыгрывать дурака и скажешь, что к нам случайно зашел?

Он качает головой. Девушка устраивается рядом с ним по-турецки и продолжает допрос дальше:

– Значит, не случайно. Что – папаша прислал тебя справиться о мамином здоровье? Я не угадала? Попробую еще раз. – Ее голос звенит от сдерживаемых эмоций, глаза становятся узкими и злыми, как бойницы. – Зачем ты пришел в наш дом с оружием, рядовой? За маленькой Бри? Нет? За мамой? Так, значит, я тебе нужна, да?

«Да», – кивает Брендон и тут же получает крепкую, злую пощечину.

– Ну, возьми! На!

Девчонка лупит наотмашь, еще и еще. Вскакивает, с размаху бьет ногой в бок.

– Элизабет, хватит! – не выдерживает Хлоя. – Достаточно! Прекрати!

Дочь не слышит, и Хлоя срывается с места, хватает ее за руки и тащит от Брендона прочь. Девушка плачет, брыкается, потом обнимает мать и тихо хлюпает ей в плечо.

– Он же тебя… и Бри… чуть-чуть бы… Мам…

– Успокойся. Ты успела. Ты пришла вовремя. – Хлоя гладит дочь по голове и смотрит на Брендона с опаской. – Все хорошо, все живы.

Брендон кое-как садится, приваливается к стене. Страшно болит голова, ломит плечи. Он сидит и ждет, пока выплачет свой страх Элизабет Баллантайн.

– Что будем с ним делать? – спрашивает девчонка у матери, успокоившись.

Хлоя вынимает из манежа малышку, приглаживает ей волосы гребнем.

– Отпускать его нельзя, – отвечает она и умолкает.

Элизабет меряет комнату шагами, потом выходит в прихожую и возвращается с винтовкой.

– Ты что! – испуганно ахает Хлоя. – Если кто услышит выстрелы…

– Мам, – голос девушки звучит укоризненно. – Я ж не дура.

Она подходит к Брендону, перехватывает винтовку поудобнее и заносит руку, метя прикладом в висок. Брендон смотрит ей прямо в глаза.

«Давай. Ну, давай же. Бей», – спокойно говорит он про себя.

Элизабет медлит. Опускает руки. Плюет ему в лицо и выбегает из комнаты.

– Сам сдохнет, когда топливо кончится, – слышит Брендон из прихожей.

Ночь Брендон проводит все в том же углу под окном. Хлоя и Элизабет спят вместе на разобранном диване, малютка Бри сладко сопит между ними. Брендон долго возится, пытаясь принять более-менее удобную позу, и засыпает лишь к утру. Ему снится, что вагон монорельса везет его по бесконечному коридору и пункт прибытия все не объявляют и не объявляют…

Просыпается он от холода: Элизабет открыла окно. Она ходит по комнате в длинной ночной сорочке и убирает в шкаф постельное белье с дивана. Хлои с малюткой дома нет. Брендон пытается подняться, но тело онемело настолько, что он его совсем не чувствует. Заметив, что он проснулся, Элизабет выходит в соседнюю комнату и возвращается уже в юбке, тонкой белой блузе и кожаном корсете, зашнурованном под грудью.

– Что рыпаешься? – сердито бурчит Элизабет. – Поговорить хочешь? А не о чем нам с тобой разговаривать.

Брендон мотает головой, морщится, показывая, что ему не разговор нужен. Девчонка смотрит на него, что-то прикидывая, затем приносит из прихожей винтовку и нож. Быстро перерезает веревки, стягивающие запястья Брендона, и, отпрыгнув на безопасное расстояние, хватается за винтовку. Брендон беззвучно охает, пережидает приступ боли в плечах и, помогая себе руками, садится в углу.

– Отдохнешь, и я тебя опять свяжу.

«Где мать?», – спрашивает Брендон. Плечи ломит, руки плохо слушаются, говорить тяжело.

– Пошла на рынок с Бри. Тебе-то что?

«Когда?», – игнорирует презрительный тон Брендон.

– Вернуться уже должны.

«Элизабет, меня обязательно хватятся. И придут сюда. Скоро. Собери вещи, дождись мать. Бегите отсюда».

– Без тебя догадались, – фыркает она и смотрит в сторону окна: – Вон, идут. Все в порядке.

Внезапно Элизабет меняется в лице. Одновременно с улицы доносится отчаянный детский плач, возбужденные голоса и крик Хлои:

– Пустите-е-е! Люди, помогите же!

– Мамочка… – шепчет Элизабет и, передернув затвор винтовки, бросается к окну.

Брендон понимает, что времени у него нет. Что сейчас девчонка откроет стрельбу по людям Байрона, и шансов у нее не останется. Он подкатывается к ней под ноги и резко дергает на себя. Элизабет падает, роняет оружие, визжит и принимается вырываться. Брендон подминает ее под себя, зажимает рот ладонью. «Нет, нет, нет, – повторяет он, надеясь, что девушка умеет читать по губам. – Молчи. Нет. Не поможешь».

Наконец ему удается прижать ее и отшвырнуть винтовку подальше. Девчонка пускает в ход острые коленки и зубы, дерется, как разъяренная тигрица. Брендон дотягивается до ножа, режет веревку на ногах, и в этот момент Элизабет выворачивается из-под него. Она бежит к входной двери… и останавливается в прихожей, словно налетев на невидимую стену. С лестничной площадки доносятся тяжелые шаги и голоса, в дверь что-то глухо ударяет. Элизабет несется обратно, хватает винтовку, закидывает ее на плечо, одним прыжком взмывает на подоконник. Брендон, не раздумывая, следует за ней. Держась одной рукой за раму, девушка резко отталкивается от подоконника и перелетает на пожарную лестницу в двух футах от окна.

Входная дверь трещит под ударами. Не давая себе времени передумать, Брендон прыгает за Элизабет. Единственное, чего он боится сейчас, – что перепуганная девушка доберется до крыши и столкнет его вниз. Но нет: они оба уже на крыше, несутся к противоположному краю. Жесть гремит под ботинками. На краю Элизабет перекидывает ремень винтовки через припаянный к ограждению металлический трос, уходящий косо вниз, оборачивает ремень вокруг запястий, отталкивается от парапета и прыгает. Брендону приходится надеяться только на свои руки. Секунды скольжения, краткое ощущение полета – и ноги снова стоят на земле. И опять Брендон бежит за улепетывающей девицей.

Она ныряет в один закоулок, другой, перескакивает через горы мусора, перелезает через одно ограждение, другое, третье… Еще один поворот – и Элизабет Баллантайн, с грохотом опрокинув мусорный бак, вылетает на улицу. И натыкается на патруль. Полисменам очень интересна растрепанная девушка с «Ли-Энфильдом» через плечо.

– Эй, мисс! – окликает ее один из полицейских.

Элизабет стоит и тяжело дышит. Эта гонка ее вымотала. И, похоже, она ее проиграла.

Брендон, прихрамывая, появляется из переулка, подходит к девушке, бесцеремонно обнимает ее за талию, задирая и без того короткую юбку, и по-хозяйски привлекает к себе. Мягко забирает винтовку, машет полицейским: все в порядке, молодежь развлекается.

– Солдат, шлюхам оружие не доверяй – без яиц оставят! – добродушно гогочет патруль.

Элизабет обмякает, утыкается лбом в его плечо. Брендон ведет ее вниз по улице до ближайшей подворотни. Здесь девушка садится у стены на корточки и с трудом переводит дыхание.

– Что теперь? – безжизненно спрашивает она.

Брендон пожимает плечами.

– Куда забрали маму и Бри?

«Я не знаю».

Элизабет трет глаза тылом кисти, прячет лицо в ладонях.

– Как ты меня убьешь? Задушишь? Сломаешь шею?

Он отступает от нее на шаг, ждет, когда она перестанет прятаться и посмотрит на него.

«Я тебя не трону. Поверь», – говорит он, прекрасно понимая, как глупо выглядят его слова.

– Не тронешь? – переспрашивает она ядовито. – У тебя, рядовой, программу переклинило?

«Я объясню тебе после. Если захочешь. Сейчас нет времени, надо уходить отсюда. И я пойду с тобой».

– С чего это?

Элизабет поднимается, отряхивает юбчонку. Страх ушел, теперь с ней можно говорить.

«Если я вернусь, Байрон найдет способ развязать мне язык. Так или иначе, он узнает, где мы с тобой расстались. Это первое. И второе: девушка с винтовкой вызовет куда больше подозрений, чем девушка с винтовкой и молодым человеком. Ты только что видела сама. – Он медлит, думая, стоит ли это говорить, и все же добавляет: – Я не хочу возвращаться».

– Ты мне не нужен, – отрезает Элизабет и решительно направляется на улицу. Брендон следует за ней.

Больше двух часов они пробираются по трущобам и переулкам Нью-Кройдона. Проходные, задние дворы, закоулки, бастионы промзоны мешаются в голове Брендона, как в калейдоскопе. Он понимает, что выбраться из этого лабиринта ему уже не под силу. Элизабет шагает, не оборачиваясь, ее пышная юбка мелькает впереди, как кроличий хвост. Брендон не сомневается в том, что девчонка прекрасно знает, что он идет за ней, но ничего сделать не может. Или не хочет.

Очередной заваленный мусором проулок выводит их на маленькую замусоренную площадь. Она застроена домами так тесно, что кажется, будто ветхие многоэтажные лачуги держатся друг за друга и лишь потому не рассыпаются. Элизабет заходит в один из домов, на пороге все-таки оборачивается. Похоже, пришли.

Дверь им открывает миловидная пампушка лет сорока со смеющимися глазами и плохо прокрашенной рыжей копной волос.

– Фанни! – жалобно восклицает Элизабет и бросается даме на шею.

– Что такое, девочка моя? – У дамы приятный, чуть хрипловатый голос. – У тебя неприятности? И кто этот парень?

– Люди сенатора забрали маму и Бри, – всхлипывает девушка. – А должны были меня… А этот… Он со мной.

Фанни смеряет Брендона оценивающим взглядом и вздыхает:

– Заходите. Передохнёте у меня, а я пока подумаю, где вас спрятать.

Выплакавшись, Элизабет Баллантайн засыпает прямо за столом в кухне рыжей Фанни. Хозяйка квартиры смотрит на нее с умилением, потом командует Брендону с нарочитой строгостью:

– Ну, чего ждешь? Или мне ее до кровати нести? Да не бойся, не проснется! С двух рюмок граппы эта девочка будет в отрубе до утра.

Брендон аккуратно подхватывает спящую девушку и переносит в хозяйкину спальню. Там он укладывает ее в постель, разувает, укрывает лоскутным одеялом и тихо возвращается на кухню.

– Давай теперь ты рассказывай, – жуя вот уже четвертый бутерброд, просит Фанни.

Брендон пожимает плечами, показывает Фанни разорванные на ладонях перчатки и жестами просит нитку с иголкой.

– Давай сюда, сама зашью, – усмехается хозяйка. – А ты не увиливай, рассказывай. Я и сама поговорить люблю, но сейчас хочу слушать.

Он долго молчит, наблюдая, как снует туда-сюда стальная игла в умелых руках. Потом все же решается.

«Я не смог ее убить».

Фанни смотрит на него искоса, не отрываясь от штопки.

– Под приказом? – уточняет она.

«Да».

– Мальчик, ты дуришь мне голову, – с укоризной говорит Фанни. – Насколько мне известно, приказа ослушаться невозможно. Вы запрограммированы.

«Все так, но к куклам, которые сделаны для семьи, это меньше относится. У фабричных кукол воля подчинена полностью, у частных присутствует. Но вы правы. Противиться приказу крайне сложно».

– Какие тонкости!

«Я сам это программировал по приказу императора».

– Хитер! А для себя оставил лазейку, да?

«Нет. Просто отданный мне приказ пошел вразрез с… Я не могу убить принадлежащего к роду Баллантайн. Так повелось изначально. Судя по всему, Байрон об этом не знал».

Фанни делает грустное лицо и гладит металлическую руку Брендона.

– Сильно тебя корежило, бедняга?

Брендон усмехается одними губами.

«Нет. Элизабет меня сковородой приложила. Пока лежал без сознания, переключение произошло, видимо».

От хохота Фанни дребезжит стакан в подстаканнике.

– Ну, вы и парочка! Ой, не могу!

«Мы не парочка», – отрезает Брендон и отворачивается.

После заката Фанни будит Элизабет:

– Встаем, спящая красавица, приводим себя в порядок – и со мной на выход!

– Куда? – сонно моргает девчонка. – Зачем?

– Камни лучше всего прятать в мостовой, деревья – в лесу! Рядовой, к тебе это тоже относится.

Фанни долго прихорашивается перед старым мутным зеркалом, напевает что-то веселое. Брендон наблюдает за хозяйкой вполглаза и думает, что он катастрофически отвык от женского общества. Элизабет грызет яблоко и мрачно созерцает дыру в носке башмака. Дождавшись Фанни, они втроем выходят из дома, долго петляют по трущобам и наконец оказываются на хорошо освещенной людной улице, где Фанни ловит такси.

– Обливион-стрит, – говорит она, и Брендон вздрагивает, услышав название улицы.

«Абби», – горько усмехается память. Все возвращается.

Элизабет садится рядом с водителем, Фанни и Брендон располагаются сзади. Между ними завязывается диалог на амслене.

«Один из моих хороших друзей – помощник капитана на трансатлантическом лайнере. Можно попробовать устроить девочку туда».

«У меня есть деньги. Скажите, сколько нужно».

«Мальчик, нужно очень много. Слишком много».

«Столько, сколько помещается в ранце, хватит?»

Брендон коротко кивает на перекинутую через плечо сумку и радуется про себя, что успел пошарить на банковском счету, уходя. У Фанни округляются глаза.

«На это можно корабль купить!»

«Не надо корабль. Нужно сделать так, чтобы Элизабет добралась до Гельвеции. Там ее встретят. Я передам письмо».

Автомобиль едет вдоль берега Северна. Начинается знакомый Брендону район. Вот дом, в котором жила Абби. В окне на первом этаже горит свет. Там давным-давно другая семья. И, скорее всего, уже далеко не первая, сменившая тех, кого помнит Брендон. Мелькают огни. В свете электрических фонарей прогуливаются парочки.

– За поворотом останови, – командует Фанни таксисту.

Они выходят возле четырехэтажного особняка с большими окнами. Здание ярко освещено, из раскрытого окна слышен задорный женский смех. У входа стоит высокий перерожденный в ливрее. Швейцар? Вышибала?

– Фанни, ты гений! – оживляется Элизабет.

Она птицей взлетает по ступенькам и исчезает за дверью. Через мгновение Брендон слышит радостные возгласы. Он вопросительно смотрит на Фанни.

– Бордель, – коротко поясняет она и обворожительно улыбается. – Лучший в городе!

Хозяйка борделя – Роксана, статная высокая брюнетка лет пятидесяти, размещает Элизабет и Брендона на четвертом этаже в одной из самых отдаленных комнат.

– Чтобы девочки не мешали вам, а вы – им, – подмигивает Роксана. – И в комнате есть люк, ведущий на чердак. Если у моего старого друга Байрона возникнет желание поискать вас здесь, вам будет где укрыться.

Она придерживает Брендона за локоть и тихо добавляет:

– Если хоть что-то плохое случится в этом заведении, я тебя, ангел мой, собственноручно развинчу на детали. Понял, красавчик?

Брендон резко дергает руку, смотрит на Роксану прямо и зло. «Попробуй», – читается в его взгляде.

Оказавшись в комнате, Элизабет первым делом лезет на чердак.

– Ой, тут здорово! Пыль, все загажено голубями, полно всяких сундуков и сломанных кроватей!

Брендон слышит, как стучат по чердачным доскам разбитые ботинки девчонки, потом она сама свешивается из люка вверх тормашками:

– Значит, так. Я сплю на кровати, а ты – где угодно подальше от меня. Можешь тут, если залезешь.

Брендон не удостаивает ее ответом. Он думает о Байроне.

Чего ждать теперь? Люди Баллантайна их с Элизабет не видели. Только слышали, как они удирают. Байрон не знает девушку в лицо – это хорошо. Значит, если их не увидят вдвоем, велика вероятность, что ее не найдут. «Посадить ее на корабль и отправить к Виктории», – думает Брендон. Эта мысль, вернее, возможность ее осуществления, его успокаивает. Фанни обещала договориться на неделе. Значит, надо запастись терпением и ждать.

Могут ли их здесь найти? Вряд ли, если не найдется осведомителя среди здешних завсегдатаев. Судя по всему, Элизабет тут знают, и это немного беспокоит Брендона. Чем она занимается? Сомнительно, что Роксана будет рисковать репутацией заведения из-за смазливой несовершеннолетней девахи. Сутенер Генри говорил, что Хлоя отошла от дел. Но когда? Неужели таскала дочь с собой на «работу»?

«Сама все расскажет, – подумал Брендон. – Торчать тут придется долго, не будет же она все время молчать».

Он ошибается. Элизабет игнорирует его ровно настолько, насколько это возможно. Они почти не разговаривают. Днем девушка отсыпается, зарывшись в подушки, а вечером надевает туфли на высоченном каблуке, укладывает волосы перед зеркалом, облачается в шелковое длинное платье и уходит на первый этаж. Возвращается к утру, пропахшая сигаретным дымом и коньяком, переодевается за ширмой и снова ныряет в кровать. Сны ее беспокойны. Девушка что-то бормочет, иногда плачет. В такие дни Брендон тихо сидит рядом с ней в кресле, обитом дешевым бархатом. Ему кажется, что обязательно произойдет что-то плохое. Будто монстры из снов Элизабет могут выбраться в реальность.