Текст книги "Его светлость. Роман"

II

С той сивухи, которой Торель обычно потчевал гостей, похмелье бывало весьма жестоким, и Расину было по-настоящему худо, но на следующий день после известного нам разговора он более-менее пришел в себя, и поездку не пришлось снова откладывать. Трое приятелей – Любегаста они тоже прихватили, к возмущению Казначея – отправились в путь.

Ехали весело, по дороге его светлость почтил вниманием еще несколько кабачков, так что путь слегка затянулся, и в Лисий угол, лежавший всего в двух часах езды, гости ехали часов пять.

Добрались без приключений, если не считать мелких перебранок с харчевниками. В одном трактире молодых людей ловко обсчитали, и если б не Торель, с которым такие шутки были плохи – сам-то он в подобных делах поднаторел – быть его светлости с пустым кошельком. В другой гостинице Любегаст выставил на стол бутылку со своим самогоном и наотрез отказался платить пробочный сбор, из-за чего высоких гостей чуть не вытолкали взашей.

Все это, безусловно, мало чести сделало князю и его свите, но больших бед не принесло, и уже перед закатом в замок на Зеленой горе явился вестовой от мессира Фаради с сообщением, что Расина благополучно встретили у ворот Лисьего угла.

Что происходило там дальше, как праздновали именины виконта Леннара и как вел себя его светлость – об этом мы располагаем малыми сведениями, поэтому подробно говорить не станем. Доходили, конечно, слухи. Всякие, прямо скажем, но в целом такие же нелицеприятные, как и ожидаемые. Разносил их больше трактирщик, который отлучался из Лисьего угла то ли насчет выпивки, то ли по каким-то своим делам; однако рассказчик взял за правило говорить только то, чему сам был свидетелем, либо знает из достойных доверия источников. Точно известно лишь, что на четвертый день хозяин без особых церемоний выпроводил гостей.

Все это время мессир Фаради проживал неподалеку от хозяйской усадьбы, в местечке Речные мельницы – там мессир поселился в захудалом трактире, чтобы не привлекать внимания, и ожидал вестей из Лисьего угла. И вот, накануне отъезда князя, по деревне пробежал говорок о том, что в окрестностях видали приезжих людей. Фаради встрепенулся. Послал разузнать, что к чему.

Со слов тех, кто отправился на разведку, дело выходило подозрительное. Чужаки обосновались в двух харчевнях, одна стояла тут же, в Речных мельницах, другая – ближе к Малому тракту, как раз на выезде из Лисьего угла, от усадьбы рукой подать. По записям значились охраной какого-то торговца. За постой плачено было вперед. Жили скрытно, почти не выезжая, мало кому и на глаза показывались. Мессир сам проехался до Малого тракта и убедился, что шито все было белыми нитками. Выходило, что Казначей в очередной раз оказался прав…

Никакого товара не было и в помине – не телег, ни подвод, ни мешков. Самого хозяина тоже, а кому надо нанимать охрану и оставлять ждать непонятно чего?

Охрана, которую увидел Фаради, а он в этом толк знал, по карману была только купцам с немалыми средствами, не ниже, чем из первой торговой сотни, их что в Крутогорье, что на Эрее по именам знали, а не той мелкоте, что катила обычно через Речные мельницы на своих дешевых телегах.

На обратном пути Фаради чуть не столкнулся нос к носу с Торелем и едва успел поворотить за чей-то сарай. Любегаст, воровато озираясь, трусил на своей лошадке прямиком к харчевне на отшибе Речных мельниц, той самой, где поселился караул таинственного купца.

Привязав лошаденку под вывеской с огромным окороком, Торель, сняв седло – украдут ведь! – юркнул в двери. Отсутствовал он четверть часа, не больше. Уже вечерело, свет в комнатах не зажигался, и в какую именно комнату наведался Любегаст, было не понять. Когда Торель вышел из харчевни, ни мешков, ни бутылок при нем не было – значит, не за выпивкой наезжал. Зачем же тогда?

Фаради, уняв желание схватить прохиндея за горло, дождался, пока тот с теми же предосторожностями выехал из Речных мельниц и повернул на Лисий угол. Сам мессир галопом пустился к себе. Предчувствия у него были скверные.

Наутро его люди проехались до харчевни с окороком и к трактиру на Малом тракте. Вернулись сообщить, что в обеих гостиницах освобождаются комнаты – постояльцы, стало быть, съезжали. Ночью ливмя лил дождь, и влажная земля была изрыта следами копыт, уходившими к Малому тракту. Если мессир был прав в своих подозрениях, с минуты на минуту следовало ожидать вестей о том, что его светлость изволил покинуть Лисий угол и направиться в Пять колоколен. Время, однако, шло, гонец не появлялся, и Фаради решил, что зря поднял тревогу. Но когда в местной церкви зазвонили к обедне, из Лисьего угла примчался всадник. И вести, которые он привез…

– Что?! Как через Сатхал? – Фаради вскочил с места, опрокинув стул.

– Через гору Сатхал, – повторил гонец. – Выехали полчаса тому из Лисьего угла, добрались до развилки на Малый и свернули к Сатхалу.

Мессир взорвался ругательствами, которые мы здесь опустим, ибо негоже слушать такое про княжескую особу, упомянем только, что они были весьма разнообразны и делали честь кругозору Фаради. Не переставая крыть его светлость отборной бранью, мессир схватил плащ, выскочил из комнаты и ринулся вниз по лестнице, на ходу отдавая приказания.

Со двора харчевни выехали через минуту, благо лошади стояли оседланные. Один из отряда понесся к Малому тракту, чтобы вывести остаток отряда, другие направились к горе Сатхал – редколесному косогору среди болот, пользовавшемуся в окрестностях самой дурной славой.

III

– А последняя-то бутылка оказалась паленая, – дорогой рассуждал его светлость, – первые на порядок лучше шли. То ли на дикой сливе, то ли на рябине, не помню уже…

– Это вы зря, – недовольно возразил Леронт, – Лис дрянь на стол не выставит, да еще гостям.

– Паленая, паленая, – вставил Торель, который держался чуть позади и все озирался по сторонам. – Меня вон до сих пор мутит.

– Пей меньше, вот и мутить не будет. Вас это тоже касается, ваша светлость. Когда плетень снесли, вся деревня со смеху покатывалась, сраму не оберешься теперь. И Лису расходы. Еще бы всю усадьбу развалили…

– Не помню я что-то такого, – надменно ответил Расин. – Когда это было?

– Да в первый же день. А что не помните, так немудрено – как свалились, так и не встали потом. И тошнило вас наутро.

Расин от возмущения привстал в стременах.

– Это наговор!

– Наговор, наговор! – снова поддакнул Любегаст. – Не слушайте его, ваша княжеская светлость. А наливка все равно паленая была, государь в таких вещах толк знает, даром что помладше некоторых.

– А ты не поддакивай! – одернул его Леронт. – Ишь, раскаркался, ворона, слушать противно. Скажи-ка лучше, зачем нас этой дорогой понесло, я от тебя внятного объяснения так и не услышал. И головой не верти, когда с тобой разговаривают.

– Так тропу через Малый тракт с дождя развезло, – подумав, сообщил Любегаст. – Там и в сухую погоду еле проедешь, по колдобинам-то по этим, а теперь вовсе застрянем. Да вот мост как раз сломали. Не то телегой разворотили, не то еще что.

– А паромную переправу когда отменить успели? – через плечо спросил Леронт.

Торель присвистнул.

– До переправы еще ехать! И паромщик тамошний кабацкая затычка, кто его знает, в каком он теперь виде. Там миля, тут две – то на то и выйдет, что здесь проедем. Да и через реку нечего лезть, я с детства к воде без доверия…

– Не через реку, так через Сатхал, – мрачно ответил Леронт. – Я бы ввек на этот косогор не сунулся.

– Так объехать ведь можно, – Торель хлопнул комара и снова исподтишка глянул назад.

– По трясине сам объезжай. Тебя первого и пустим, где затянет, там и топь.

– Остряк тоже, ваша милость. А Сатхала зря боитесь, про него только бабки говорят, а на деле нету ничего. У меня по зиме приятели ездили, все целехоньки вернулись. Может, раз на раз не приходится, не знаю…

Расин навострил уши.

– Вы это о чем?

– А ни о чем, – с досадой ответил Леронт, жалея, что затеял этот разговор.

– Я все слышал! – князь с обличительным видом ткнул в него пальцем. – Вот с места не сдвинусь, пока не скажете, куда меня тащите! Совести у вас нет – что у одного, что у второго, – и он придержал коня.

– Да Ведьмин гребень его в народе зовут, – неохотно сказал Леронт. – Что там творится – толком на знаю, разное говорят. Слышал, что иногда по всему косогору огоньки синие пляшут вроде болотных гнилушек.

– А вы гнилушек боитесь? – спросил Расин, глядя то на одного, то на другого.

– А вы, видать, удивлены. Сами же говорили, что я трус.

– Тут другое дело, – князь задумался. Поглядел вперед.

Горушка Сатхал уже торчала впереди, конного ходу оставалось шагов с полсотни. Из-за крутых склонов и срезанной вершины, поросшей ельником, гора и вправду походила издали на гребень. Место не казалось таинственным или пугающим, но Расин, который не отличался храбростью, теперь не знал, что и думать. Так втроем они и встали прямо посреди дороги. Леронт ждал, что решит Расин, его светлость ждал, пока кто-нибудь предложит другой путь без ущерба его княжескому самолюбию, а Торель все нетерпеливо озирался по сторонам, точно ждал чего.

– Птицы, – вдруг сказал Леронт. – Вон, смотрите…

В стороне от дороги из зарослей поднялась стая ворон и теперь с граем кружила над лесом.

– И что? – спросил Торель.

– Что, что! Их спугнули! – Леронт огляделся, прислушиваясь. – Там кто-то есть, не иначе. А мы тут встали, на самом виду…

– Мало ли кто по лесу шастает, – начал Торель.

– Молчи, дурак! – возмутился Расин. – Что вы думаете?

– В ту сторону, и обратно к деревне, там объедем…

Над болотами протяжно закричала выпь. И тут же из густого кустарника, по обе стороны дороги, ломая ветки, ринулись разбойные рожи. Леронт молниеносно огрел хлыстом того, кто был поближе, затем досталось и второму. На него кинули сеть – промахнулись. Любегаст с ревом скатился в придорожную канаву. Князь же повел себя не в пример умнее: дал шпор коню и, бросив спутников на произвол судьбы, во весь опор понесся к косогору. Но со страху он, видать, все перепутал, потому что в следующий миг Леронт увидел, как Расин, пролетев мимо тропы на Сатхал, кинулся в обход горы.

– Куда! – отчаянно закричал Леронт. – Назад! Там трясина!

Крика Расин, похоже, не услышал – гнал прямо в болото. Однако далеко не уехал – его захлестнули петлей и стащили с лошади. Леронт еще держался, но двое уже теснили его к канаве, в которой, ни жив ни мертв, съежился трактирщик. Еще немного – и конец горе-воякам, но тут со стороны Малого тракта послышался конский топот и заливистый свист.

Фаради со своим отрядом налетел как ураган. Четверых смели разом, двоих достали стрелами, еще один, увидев, что делать здесь больше нечего, метнулся обратно в заросли у дороги.

– Достать! – гаркнул мессир.

Оглядевшись по сторонам, он подъехал к Леронту и протянул ему руку.

– Ранены? У вас кровь.

– А? Нет, ничего… Что Расин?

Фаради с кривой усмешкой показал хлыстом в сторону, где двое выволакивали его светлость из зарослей рогоза.

– Он же еле идет…

– Это не от ран, молодой человек, уж поверьте. Скорее, с перепугу, – Леронт вспыхнул. – За него не беспокойтесь. Можете приятеля своего из грязи вытащить, я об него руки марать не стану, – и мессир тронул шпорами коня.

Леронт вытер кровь с виска и, поругиваясь вполголоса, поплелся к канаве.

– Вылезай, – велел он Любегасту.

– Все кончилось? – донеслось из канавы.

– Кончилось. Вылезай, тебе говорят.

Голова Тореля показалась из-за края:

– Живы? Беда-то какая, его светлость ведь увезли? – Торель неуклюже, черепахой, выполз на дорогу.

– Кто?

– Ну, эти… хари-то свинские…

– Не успели, Фаради вовремя появился, – Леронту недосуг было рассматривать Тореля, измазанного, к тому же, мокрой глиной, потому он и не заметил, как тот скуксился, словно отгрыз лимона или услышал препоганую весть. А в следующую минуту трактирщик уже оправился от досады, вернул на хитрую рожу благостное выражение и принялся славословить спасителей.

Расина тем временем извлекли из болота, мокрого до нитки и перепуганного насмерть. Минуту его светлость притворялся обескровленным, потом сообразил, что опасность миновала, и к нему быстро вернулась обычная спесь. Он в самых надменных выражениях поблагодарил мессира за своевременное появление, отвесил короткую похвалу быстроте действий и заявил, что должности кастеляна замка Фаради вполне соответствует, в чем и раньше у него не было никаких сомнений. Больше Расина ничего не заботило. Князь взобрался на лошадь, предусмотрительно разместился между людьми Фаради, и отряд двинулся к Пяти колокольням.

Леронт оказался чуть любопытнее.

– Вы как тут оказались? – спросил он, подъехав к Фаради. Тот только усмехнулся. – Что, за Расином следили? – понизив голос, снова задал вопрос Леронт. – Вам… Казначей велел? Или дядя?

– А неважно кто. Умнее вас нашлись на порядок, вот и устроили. Почему Расин охрану не взял? Думаю, его светлость еще объяснится с Советом как на этот счет, так и на счет вашего друга-харчевника.

– Любегаста? – удивился Леронт. – Он-то чем не угодил?

– Не с теми дружбу водит. – И Фаради обратился к кому-то из людей, давая понять, что беседа окончена.

IV

Вечером этого дня, когда отряд вернулся на Зеленую гору, в замке стояла предгрозовая тишина. Встречал их один Казначей – у малого подъезда, подальше от прислуги. Все меньше разговоров. А обстоятельства возвращения и безобразный вид, в котором прибыл его светлость, к таким разговорам еще как располагали. Начнут в замке трепаться – наутро в городе каждая собака знать будет.

Меры предосторожности были приняты строжайшие: Казначей разогнал всех слуг – кого на кухню, кого в людскую, кого на двор, запретив приближаться к жилым покоям, проводил Расина в его комнату, и даже сам принес ему ужин, до чего никогда не опускался.

Молодой граф убрался с Зеленой горы от греха подальше и теперь болтался где-то в городе – наверняка запивал пережитый страх эрейским крепленым, дело известное. Но маловероятно, чтобы рассказывал о случившемся, дабы не позорить ни себя, ни высокородного друга. Однако уже через полтора часа Рифей, явившись на вечернюю встречу, с плохо скрываемым злорадством сообщил, что Пять колоколен живо обсуждают очередную историю, в которую влетел его светлость. Рассказ, ходивший по городу, уже был снабжен десятком подробностей и сотней прибауток.

– Хоть сейчас за роман садись, – добавил Книжник, играя перстнями.

– Любегаст! – взорвался Вельгер, вдребезги разнеся лупу об стол. – Хвост собачий! Свинья бесстыжая, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! Скотина паршивая, мало я ему плетей в свое время всыпал!..

– Не расстраивайтесь так, любезный друг, берегите здоровье, – Рифей сгреб ногой осколки к краю ковра, – с нашим государем оно вам нужно весьма и весьма крепкое. Кстати, а как дело-то обстояло?

Фаради криво усмехнулся и отпил из бокала.

– Примерно так, как и рассказывают.

– Сколько было нападавших?

– Человек шесть. Четверых мы положили, двое скрылись.

– Вооружены? – продолжал расспросы Рифей.

– Скорее для отвода глаз. Знали, что их будет трое, без охраны, да и те сопротивления не окажут.

– Притащили хоть бы одного! – упрекнул Казначей, откупоривая вторую бутылку. – Ничего ведь теперь не узнаем – кто да зачем…

– Быстро все произошло, – ответил Фаради, обдумывая что-то. – Но это не беда – я знаю, кто расскажет подробности. Старый ваш приятель, господин Вельгер.

Казначей смотрел на него, покусывая тонкие губы.

– Трактирщик.

Вельгер осторожно, словно боясь разбить, положил пробку на стол.

– Да нет, куда ему… – медленно, переваривая услышанное, произнес он. – Одно дело – пиво разбавлять и народ обвешивать, а впутаться в государственную измену – тут совсем другое. Зачем ему, простому кабатчику, связываться с такими вещами…

– Ну, положим, не простому, а жадному без меры, – заметил Фаради, поглаживая лысину, – с широкими и самыми разными знакомствами. Да и требовалась-то от него самая малость: указать, где и когда поедет князь. Проследить, чтобы лишний кто не увязался. Никто не собирался убивать его светлость, иначе прихлопнули бы на месте, надо было увезти и спрятать. А Торель валялся бы в яме со следами побоев – тот же Леронт бы подтвердил, – Фаради отставил свой бокал. – Нет, благодарю, мне хватит. Вот что я видел…

После его рассказа в комнате воцарилась мертвая тишина. Казначей обессилено сполз в кресло. Рифей, постукивая себя пальцем по лбу, смотрел перед собой.

– Убью… – только и прошептал Вельгер.

– Ну, сначала бы узнать, что к чему, – поправил Книжник. – Может статься, все эти поездки имеют другое, вполне простое объяснение, и этот жулик тут совершенно не при чем. Хотя, зная этого паршивца…

– Схватить, схватить сегодня же! – стонал Казначей, держась за сердце.

– Мой друг, к концу дня вы стали говорить глупости, а мы все раздражены и устали. Послезавтра день святого Родена, праздник, народные гуляния, и прочее. Вот тогда его и возьмем, в суматохе никто не заметит. Если боитесь, что до среды он куда-то сбежит, я могу выставить «У стола» своих людей. По рукам?

– По рукам, – ответил за Вельгера мессир Фаради. Казначей кивнул, продолжая злобно бурчать под нос. – Разрешите откланяться, судари, мне нужно переговорить по душам с его светлостью.

– Любопытно, о чем, – у Казначея прорезался голос, – он сейчас только есть да спать может. Переговорите завтра.

– Завтра я остыну, – с этими словами Фаради вышел.

– Зря, – заметил Рифей, когда за мессиром закрылась дверь. – Сейчас он сообщит Расину все, что думает, а тот еще попомнит ему и эту выволочку, и то, что мессир оказался свидетелем его позора. Я бы на его месте помалкивал.

Казначей, кряхтя, встал и разлил по бокалам остатки.

– Потому вы и не на его месте, – с досадой сказал он. – Впрочем, долго ли ему оставаться кастеляном? Их отношения теплыми не назовешь, а если у Фаради войдет в привычку говорить по душам с такой мелочной и злопамятной натурой, как наш Расин… Не знаю…

Тогда Вельгер как в воду смотрел.

***

О чем говорил мессир Фаради с князем Расином и до чего они договорились, так и не стало известным, ибо кастелян это обсуждать наотрез отказался, а его светлость после нахально заявлял, что никакой беседы и не было – мол, устал он тогда до смерти и никого не пустил. В этом мы, однако, усомнимся, так как кое-кто слышал разговор и даже брань из-за дверей княжеских покоев, а другие видели, как Фаради в ярости выскочил оттуда. Вслед мессиру полетели огрызки, бумажки и даже стакан, но бросили его осторожно, чтобы до Фаради не долетел, иначе закончиться могло и вовсе скверно.

А наутро стало ясно, что слова Казначея сбылись.

Приказом князя Расина мессир Фаради освобождался от должности кастеляна замка. Ему также предписывалось в течение суток покинуть Пять колоколен и отправиться в свое имение.

– Иными словами, вы его выслали, – говорил Казначей, держа в руке бумагу, на которой еще не высохли чернила. Вид у Вельгера был такой, словно его вот-вот хватит удар. – Так? Правильно ли я… все мы поняли ваш приказ?

– Он изложен довольно внятно. Да, мессир Фаради больше не кастелян замка, и охрана больше не в его ведении. Я также посчитал, что коль скоро князь Ливий наделил мессира земельными владениями, то рачительному хозяину не повредит в них появляться. Хоть иногда. – Бессовестно закончил Расин.

– Мессир Фаради, безусловно, благодарен вам за заботу, – едко заметил Казначей. – Однако его светлость хотя бы объяснит причину отставки?

– Его светлость, – спесиво ответил тот, – никому ничего объяснять не будет.

– Совет может поставить вопрос о том, насколько законно ваше решение, – выложил последний козырь Казначей. – Вы все-таки, прошу прощения, ограничены в полномочиях, и не вправе смещать лиц с государственных должностей!

– Тоже мне государственная должность. Ее в перечне нет, который в «Державном уставе» приведен, вон, глядите, я нарочно проверил. Когда найдете – тогда и приходите.

Казначей едва дар речи не потерял от такой наглости.

– И кто же заменит мессира Фаради? – осведомился он наконец.

– А я вообще не вижу смысла кем-то его заменять. Тридцать человек – невелика армия, сам справлюсь. Что же, раз вам больше нечего сказать, – Вельгер застыл, как громом пораженный, а Расин с гордостью хлопнул перед ним «Державным уставом», – я пошел к завтраку.

Вот так и выкопал себе яму его светлость. Кто знает, не соверши он этой глупости, все могло бы случиться по-другому, и был бы рядом мессир Фаради, верный его слуга… Впрочем, что воду варить – вода и будет. А мы тем временем подошли к окончанию нашей повести, и я не знаю, как начать эту скорбную главу. Итак…

В день святого Родена начинается в княжестве Светлая неделя – череда больших праздников…

На этом рукопись «Новой истории Люмийского княжества» обрывается.