Текст книги "Его светлость. Роман"

II

Апрельское солнце горячо и ярко било в стрельчатые окна. Столп света стоял в воздухе, а в нем застыла взвесь мельчайших пылинок. Там, где полотно света ложилось на пол, рисовалась тень человека, склонившегося над столом.

Верфус Вельгер сидел, возведя вкруг себя башни из амбарных книг, хранивших в себе всю жизнь Люмийского анклава: приход и расход, налоги и долги – последних, пожалуй, всего больше. Фолианты громоздились, как кирпичи, поблескивая окованными медью углами и золотыми звездочками бойниц на переплетах.

Сам Вельгер был хранителем этого замка. Щуря блеклые глаза, Казначей водил пальцем по строчкам и нашептывал под нос, скрипя пером. Линялое лицо его было сосредоточено. Редеющие волосы просвечивали под солнцем, открывая бледную плешь. Позвякивал латунный медальон с бирюзой.

Время от времени из глубины зала доносился дробный звук, рождавший под сводами негромкое эхо, будто постукивали крохотные молоточки. Казначею это мешало, и он досадливо морщился.

Звук приблизился, и в световое пятно выступил, постукивая ботфортами с серебряными подковками, Лен Рифей. Ноздри Вельгера щекотнул тончайший запах духов.

Рифей остановился перед окном и заложил руки за спину.

– Если все прошло удачно, – заметил он, – то Расина уже встретили и тронулись в путь.

– Будем надеяться, что так оно и есть, – перевернув страницу, буркнул Казначей.

– Как бы Расин не обиделся на скромный прием, – продолжал Рифей. – Свита из четырех человек и поездка верхом – не для князя встреча, что и говорить…

– А вот меня это волнует в последнюю очередь, – ответил Казначей, – Расину скорее охрана нужна, так те четверо – в самый раз. Нам главное, чтобы эрейцы не прознали, кто пожаловал на «Золотом гонце», Орешник – гавань мелкая, знатные люди там появляются редко. Авось не сообразят. А как подкатит целая процессия в золоте и алмазах, да к восточному судну… Тут и дурак смекнет.

Рифей сел напротив него, вытянув ноги.

– Правду говорят, что Расин очень молод?

– У короля Алариха один всего племянник? – вопросом на вопрос ответил Вельгер. – Ну, значит, он и есть. Девятнадцати еще не исполнилось, ветер в голове, а его на престол, – некрасивое лицо Казначея горестно сморщилось. – Кстати, новый государь с грамотой не в ладах. Даже на своем языке с ошибками пишет.

Рифей удивленно поднял брови.

– Именно так, представьте себе.

– Так может, оно и лучше, на здешней почве всему выучится.

– Будем надеяться, будем надеяться… – Вельгер снова уткнулся в книги.

– Это что же, долги отчеркнуты? Так много…

– Да, любил пожить наш отец, вон сколько в наследство оставил. Все здесь, никуда не делось. Одних займов у королевства набрал на сто тысяч. Земли в Церковных лугах в пользование Эрею дал за бесценок, сколько на этом потеряли, я ведь его отговаривал… – Казначей безнадежно махнул рукой.

Солнечный луч коснулся стеклянной дверцы и зажегся на жарко блестевшем маятнике. Витая стрелка скользнула меж золотых цифирей. Раздалось натужное шипение, и часы со звоном пробили час.

– …и вот мы попали из огня да в полымя. Человек молодой, да с Востока, а там деньги считать не привыкли – чай, главный торговый двор во всем Светломорье. А у нас дно в кошеле светит, – продолжал невеселые рассуждения Вельгер, – так что Расину мы мало что предложим. Зато эрейские посланники с подношениями заявятся, вот увидите. От них любой гадости жди…

Рифей сжал губы.

– Все же я верю в нашего князя.

– А я – нет, – отрезал Казначей. – Эти свое дело знают, и где надо – расщедрятся. Как бы не понаставил юный наш государь росчерков направо и налево! Глазом моргнуть не успеем, как снова под королевское ярмо кубарем скатимся.

– Ну что вы, любезный друг…

Тяжелая лупа, зажатая в Казначеевом кулаке, ударила о стол.

– А вот увидите! Увидите, как королевство нас к рукам опять приберет! Только его светлость ногу через порог занесет, как эти паршивцы ковром расстелятся! А на княжение повенчаем, так на следующий день договор об унии11
  Объединение государств под властью одного монарха, здесь – объединение королевства Эрейский архипелаг и княжества Люмийский анклав под властью королевства.


[Закрыть] сунут. Он и подмахнет, не глядя… – Вельгер с шелестом перевернул страницу и привалился к узкой спинке, обитой малиновым бархатом. Устало закрыл глаза. – Мы не можем этого допустить. Иначе княжество не удержим, и какая мы после этого старая знать… Пока не будем уверены, что Расин сможет править сам, глаз с него не спускать. Причем везде, где только можно. – Он помолчал, что-то обдумывая. – У вас люди нынче свободные есть?

Рифей внимательно посмотрел на него и сухо спросил:

– И давно вам эта мысль в голову пришла? Не иначе, как за его светлостью шпионить собрались? – Казначей угрюмо молчал. – Если вы забыли, любезный друг, это глава государства. А вы, будто за мелким вором…

– Перестаньте.

– Да еще моими руками. Надо будет – возьмете из замковой охраны.

– Я хочу знать, будет ли исполнена моя просьба, – повысил голос Вельгер, – раз уж вы сами догадались о ее содержании.

Тот встал с места.

– Казначей – второй человек княжества, я вынужден подчиниться. Но желаю, чтобы вы обманулись.

– Знали бы вы, как я этого желаю, – Вельгер пошарил в недрах книжных башен, отыскал серебряный колокольчик и позвонил, – приглашаю вас к обеду.

– Простите, я вынужден откланяться, – сдержанно ответил Рифей.

– Оскорбились? Зря…

– Разрешите не отвечать, – Рифей гордо поклонился, – вечно ваш покорный слуга. – С этими словами он покинул зал.

III

Все дальше продвигался отряд вглубь Эрея, и все сильнее менялись окрестные места. Равнины холмились, убегали вдаль зелеными волнами, и уже по-горному вздымались у самого окоема. Дорога, прежде прямая, как стрела, теперь извивалась, набрасывая петли вокруг каменных курганов. Глубже западали речные долины, реки бурлили и взбивались в пену, сжатые обрывистыми берегами. А как легли на землю длинные тени, солнце коснулось зубчатой каймы на горизонте, проезжая дорога кончилась. Вместе с ней за последним верстовым столбом Большака кончились и королевские земли.

В приграничном селе, наполовину эрейском, наполовину люмийском, трактирщик отметил подорожные «господ путешествующих по своим надобностям», смахнул в объемистый кошель несколько монет проездного сбора и поднес по чарке вина на посошок.

– Счастливого пути господам до дому, – он собрал кружки на поднос. – При случае милости прошу.

За тыном путники сбавили ход, потом вовсе спешились: верхами здесь ехать было опасно. Тропа сужалась и круто шла в глубокую долину, где по склонам уже зажигались вечерние огни.

– Вот мы и дома, ваша светлость, – сказал старший граф. – Добрались без приключений, с чем всех и поздравляю.

Расин боязливо глянул вниз:

– Высоковато… Ноги не переломать бы в потемках.

– Спускайтесь уже, – бесцеремонно вмешался Леронт. – До вас не ломали.

– Вас забыл спросить!

Тропа вывела к каменному мосту в три арки, высокому, старинному и замшелому, который звался Княжеским. Здесь и начиналось княжество Люмийский анклав.

Наверху догорал день, а в долине лиловым ковром стлался вечер. Снизу пахнуло дымком. Огоньки по склонам сбегали к реке, мигая и будто перешептываясь. Расин прислушался и понял, откуда брался этот звук: долину наполняло тихое журчание ручьев и водопадов, спрятанных в сумерках.

Здешний край так и называли – Галартэн. На старом люмийском языке «дол тысячи рек».

…Ночь близилась, монистами звенели ручьи, и весь в искристом серебре тихо задремывал Галартэн. Солнце село за горами, и закатные облака медленно догорали в темнеющем небе. Над вершиной, закрывавшей долину с востока, зажглась первая звезда.

В журчание рек вплетались голоса поселян, и звучали над Галартэном песни. Смолкнет одна – на другом конце затянут другую.

– Так здесь и живут, – сказал Леронт. – Казначея земля, а он хозяин, каких поискать. Когда-то и золота было, как говорили, ковшом не вычерпать, да и сейчас не бедствуют, – он прислушался к отголоскам песни. – Сейчас тихо, а после святого Родена певчая неделя начнется, так над долом звон стоит. Осторожнее с вином, ваша светлость.

– А что такое? – Расин отставил в сторону пустую бутылку.

– Молодое, как вы. И коварное. После третьей кружки с ног свалить может, а кому-то и мерещиться начинает… всякое.

Они расположились прямо на траве, глядя на громаду моста, черную в сумерках. Расин улегся, заложив руки за голову.

– Пил и покрепче, – беззаботно ответил он. – Как вы там сказали – святого кого неделя?

– Родена. Слыхали о нем?

– Краем уха. Да и дядя ваш что-то говорил. У меня за этот день все в кучу смешалось, эти святые, герои, какие-то непонятные рудознатцы… Всех не упомнишь. Как там в стихах – предание старо и поросло быльем, лишь камень памятный торчит на нем… – Леронт неодобрительно покосился на него. – В Лафии ему не молятся.

– А здесь первый заступник. Тут и его церковь, которую горняки на свои средства выстроили, Бело-Речная. Пройдемся, я ее покажу, тут два шага ступить.

– Лень, – Расин зевнул, – да и смотреть наверняка не на что.

Но Леронт уже поднялся.

– Идем, идем, ваша светлость, на ночь гулять полезно. Голову после вина проветрите.

Расин, кряхтя, встал и поплелся за ним. Шли вдоль ручья, мимо огромных замшелых валунов, которые в сумерках казались чьими-то изогнутыми хребтами. Один из них вроде шевельнулся… Расин плюнул и ускорил шаг. Тропа обошла кусты калины и вывела на открытое озеро перед высокой горой. С горы серебряными нитями струились две реки, бравшие начало на вершине. Там, где они разбивались о широкий горный уступ, стояла статуя из белого камня – двое князей-близнецов. Падая с уступа, реки сливались в водопад, от которого в воздухе висела искрящаяся водяная пыль.

– Жаль, солнце зашло, – сказал Леронт. – На закате реки будто золотые.

Расин задрал голову.

– Который из них ваш святой?

– Наш святой, – поправил Леронт. – Слева. Если чуть выше забраться, видна красная нить на его шее. Ему эрейские палачи голову отсекли во время последней войны, за свободу княжества. А рядом его брат, Горан-освободитель.

Бело-Речная церковь стояла сразу под горой. Расин, представивший уже собор наподобие тех, что он видал на родине, был разочарован, увидев простую часовенку с крышей, крытой щепой. Белые стены вросли в землю по самые оконницы, сквозь облупленную краску проглядывала старинная роспись, полустертая дождями и временем.

– Так и знал, что смотреть нечего, – пожал плечами Расин, – лодыри ваши песнопевцы.

Леронт открыл дверь и жестом пригласил его войти.

– По одному, – пояснил он. – Двоим тесно.

– Крыша-то не завалится?

– Идите.

Расин ступил под низкий свод.

Внутри церковь оказалась чуть просторнее, чем виделась снаружи. На беленом потолке колебались тени от трех горящих свечей. Терпко пахло хвоей от еловых веток в глиняных кадках. Расин прошел два шага и встал как вкопанный: ему показалось, что он здесь не один. Перед алтарем, опустившись на одно колено, стоял Роден, точь-в-точь такой же, как статуя над водопадом.

Святой князь был изваян молодым, чуть старше своего лафийского потомка. Нагретый свечами воздух струился, и Роден казался живым. Неровная красная нить отчетливо выделялась на его шее. В тонко вырезанных волосах что-то блеснуло, и князь увидел яркую серебряную прядь, спускавшуюся от темени к затылку.

Гость стоял, не шевелясь, и переводил взгляд с красной нити на серебряную прядь. Они завораживали. Что-то было в них, что-то древнее, жертвенное, словно в них раз и навсегда сошлись великая скорбь и великая радость… Туманы старинных тайн бродили за оконницами, оседали на землю, обволакивали все кругом.

Расин встряхнул головой, и чуть не свалился со скамьи. Как сидел, так и задремал. Наваждение прошло мгновенно.

«Тьфу, как бы еще во сне не привиделось», – и Расин выбрался наружу.

На дворе уже совсем стемнело. От земли тянуло прохладой, выпала роса.

– Заснули? – спросил Леронт, глядя, как Расин трет глаза. – Ну да, заснули. То-то я смотрю, полчаса вас нет. Говорил же – не пейте столько.

– Я с дороги устал, – ответил Расин.

– Ну, конечно же… Подождите, я сию минуту.

Месяц низко стоял над Галартэном, удивительно яркий, окутанный радужным сиянием. Небо раздалось в глубину и накрыло дол темно-синим куполом с чужими созвездьями. Расин присел на скамью у двери, но вечерняя прохлада тут же согнала его с места.

Поеживаясь, он обошел церковь и набрел на горбатый каменный мостик через ручей. Бегучий поток искрился и журчал по камням, и за этим звуком князь не сразу разобрал тихую речь. Взволнованный девичий голос, не переставая, говорил что-то, то смеясь, то плача. Расин хотел было пройти мимо, но тут услышал:

– Про тебя говорят, что ты из речного народа, – говорила девушка. – Что лет тебе три сотни, умеешь в воду обращаться, и на аршин в землю видишь…

– Много чего болтают, – отвечал ей другой голос, вполне человеческий, – больше сочиняют, но кое-что и правда.

– А мне поможешь?

Расин с опаской и любопытством выглянул из-за кривой сосны. На бережке стояла молоденькая крестьянка и говорила с кем-то, но с кем – было не видать, то ли он стоял за деревьями, то ли спрятался под мост. Девушка смеялась сквозь слезы и жаловалась на свои беды. Отец болен, деньги закончились, долг платить нечем… Расин слушал и все шарил глазами, ища того, о ком говорилось такое.

– Ладно, будь по-твоему, – голос зазвучал рядом, в двух шагах, но говоривший по-прежнему был скрыт, – раз ночью меня увидала, вот тебе мое слово. На заре иди к старому руднику, приметишь место, где много росы выпадет. Там яму выкопай. Как родник забьет, намоешь золота – сколько до восхода успеешь, столько и заберешь, лишнего не хватай, не к рукам станет. Неси в город, в первую же лавку, там не торгуйся, что дадут, то и бери. Все поняла?

В этот миг легкие облака разошлись, поляну облило струящимся светом месяца, и Расин замер. Было так, словно на прозрачную тканину нанесли черный рисунок – так резко и четко обрисовался силуэт сидящего на камне человека. Как будто сплотился из воздуха…

Девушка стояла, прижав руки к груди и комкая мокрый платок. Когда таинственный советчик закончил, она порывисто кинулась к нему чтобы схватить и поцеловать руку, но не смогла даже коснуться ладони – ее пальцы прошли сквозь черный рисунок.

– С ума сошла, – по голосу казалось, что незнакомец улыбается.

– Благодарю тебя! Благодарю…

– Теперь домой ступай – родня хватится. Прощай, красавица! – темный силуэт поднялся с камня, вышел из полосы света и исчез.

Это было уже слишком. Обомлевший Расин с хрустом сел на кучу валежника. Крестьянка вздрогнула, схватила ведро, стоявшее на бережке, и проворно убежала прочь. У ручья снова было пусто и тихо, только валуны и каменный мост.

– А, вот вы где! – раздался прямо над ухом сердитый голос. – Чего на землю уселись, простудитесь, я же виноват буду!

– Фу ты, напугали до смерти! Вопит, как на пожаре…

– Только отвернулся, а вы гулять, – раздраженно сказал Леронт. – Сами ведь стонали – потемки, страшно, заблудиться можно…

– Я тут привидение видел, – по-прежнему сидя на мокром валежнике, выпалил Расин.

– Рад за вас, – Леронт, не меняя тона, поднял его светлость за воротник. – Отряхнитесь!

– Девица тут стояла, – продолжал Расин. – С ней кто-то говорил… кто-то невидимый. А потом луна – раз! И он из мрака вывалился, вот прямо как вы сейчас! Так эта тень ей золота наобещала! Иди, говорит, на рудник, там яму копай… Да вы, вижу, мне не верите! Вру я, по-вашему?

– Этого я не говорил. Зато говорил на вино не налегать, это помню.

– Кого я видел?

– Да никого вы не видели, – ответил Леронт. – Дядя по дороге про местные сказы говорил, пока вы носом клевали. Я-то эту легенду знаю, не первый год живу. Сказание есть о покровителе горняков – Мирами по прозвищу Серая цапля. Днем как человек, вроде нас с вами, а ночами только при лунном свете и видать. А кто его разглядит, тому он слово замолвит про место, где сокровища поискать можно. – Леронт взял Расина за плечи и повернул в сторону часовни. – Идемте, ваша светлость, и вот вам мое слово – не рассказывать, что тут Серая цапля разгуливает. Засмеют…

IV

Когда они, препираясь, дошли до шатра на Белой речке, стояла уже глухая ночь. Песни стихли, только где-то вдалеке позвякивали чьи-то припозднившиеся струны. На берегу в глиняных плошках чадили огоньки.

Расину не спалось. Двухнедельный путь морем порядком утомил его, да еще сегодня весь день верхом… Усталость под вечер так с ног валила, а теперь сна ни в одном глазу. Ворочаясь с боку на бок, его светлость клял про себя «местные помои» – благороднейшее «Зеленое клеймо», – наконец сердито сгреб в кучу покрывала и вылез из шатра.

Снаружи потеплело. Земля дала пар, и теперь пахла свежей травой. Тянуло костром, лаяли в деревне собаки. Кажется, неплохо, теперь только закутаться получше, и можно подремать, завтра опять эта проклятущая дорога…

«Кря-а-а-нк!» – в зарослях, прямо в двух шагах. Расин подскочил, озираясь.

В кустах с шумом захлопали крылья, хрустнули разломанные сучья. Резкий, каркающий звук повторился, и на темно-бирюзовом небе черной стрелой пронеслось что-то черное. Расин кинулся за дерево, не разобрав от испуга, что спасался от обычной цапли.

«Фу ты, нечисть болотная… Разлетались…»

Он боязливо глянул из-за дуба. Тихо. Хотя в темноте ничего не разберешь… Впотьмах то ли деревья, то ли стоит кто-то, вон корень вывернутый, а может, кто притаился, нет уж, в шатре поспокойнее… Расин повернулся, и у него душа в пятки ушла.

В прозрачной роще кто-то стоял. Стоял и смотрел прямо на него, не сводя взгляда. Тот самый незнакомец… который приходил на вечернюю беседу у моста, больше некому… Конечно, углядел тогда Расина и явился разделаться с ним, чтобы тот не выболтал секрет… Ну да, он! Месяц скользил в легких облаках, и тонкий неясный облик то пропадал, то вновь появлялся. И вот он скользяще шагнул вперед…

…Истошные крики подняли на ноги весь отряд. Расин носился кругами по поляне с горящей головней из костра и вопил что было мочи:

– Привидение! Привидение идет сюда!

Первым выскочил Фаради, за ним – старший граф.

– Что? В чем дело? – крикнул он.

Насмерть перепуганный, Расин начал сбивчиво излагать, что полупрозрачное чудовище охотилось за ним, дабы он не смог открыть тайну места, где окрестные крестьяне копают золотые слитки. Леронт, слыша вольное повторение давешней истории, хотел было под шумок исчезнуть, но дядя взглядом пригвоздил его к месту. Через минуту бессвязного рассказа Дарен прервал князя:

– Идите спать, ваша светлость. Идите, идите. Сейчас вам подадут настой пустырника и, даю слово – этой ночью больше не потревожат. Проводите его светлость, – обратился он к местному знахарю, приставленному для услуг, и бросил Леронту: – А вы останьтесь, сударь.

– Я вас внимательно слушаю, дядя, – глядя в сторону, сказал тот.

– Еще хоть раз Расин под твоим присмотром напьется до такого состояния, лишу денежного содержания на месяц вперед.

– Отнимать я у него должен?! – вполголоса возмутился Леронт. – Он сам…

– И отнимешь. Либо иди к своему приятелю-трактирщику подносы таскать и тарелки мыть…

– Дядя, совесть-то есть у вас? Я ничего, я отговаривал!..

– Все, спать, – недовольно прервал старший, – завтра подниматься на восходе. Надеюсь, ты меня понял.

Ранним утром, чуть забрезжила над Галартэном заря, из-за отвалов старого рудника, заросших колючим кустарником, показалась небольшая фигурка, закутанная в ворох пестрых тряпок.

– Напился я, почудилось мне, глядите-ка! – бормоча, фигурка прокралась по мосткам, подобрала края покрывал, которые волочились следом. – Ничего, скоро по-другому запоете…

Его светлость походил кругами в лопухах, выбрался на открытое место и внимательно оглядел поляну. Ага… За сваленными в кучу бревнами трава была вся белая от росы. Тьфу, перчатки не взял! Расин брезгливо откинул сырые комья и, злясь от нетерпения, начал раскапывать землю.

Небо светлело, и над Галартэном тянулись первые лучи.

И вдруг он нашел… Да, что-то было. Расин зажал что-то обоими руками и вытащил из ямы. А в следующее мгновение старый рудник огласился громогласным хохотом.

– Что ржете, как конь! – вопил Расин, стоя по щиколотку в навозе и пытаясь вытереть руки о мокрую траву. – А ну вытащите меня отсюда!

– Простите, ваша светлость… – задыхаясь от смеха, ответил Леронт. – Я… сейчас позову кого-нибудь… Нет-нет, стойте так, а то еще больше увязнете!

– Я вам позову! Куда пошел!

– Минутку! Мгновение, ваша светлость! Вы только спрячьте… спрячьте подальше, а то отберут! Столько охотников! – и Леронт, хохоча во все горло, побежал было за подмогой, но с полпути вернулся, вспомнив вчерашнюю угрозу.

Расин осторожно вытаскивал ноги из ямы и собирал все ругательства, которые только знал, на голову несчастного речного духа, который прошлой ночью явился после четырех кружек «Зеленого клейма».