Электронная библиотека » Анна Уайтлок » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 11 сентября 2015, 00:03


Автор книги: Анна Уайтлок


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 13
Гость опочивальни

В восемь часов погожим сентябрьским утром двадцатидевятилетний сэр Джеймс Мелвилл прибыл верхом во дворец Уайтхолл. Его провели в отдельный сад, где королева уже ждала гостя. От высоких грядок, на которых высаживали ароматические травы и цветы, шел изысканный аромат. Садик был окружен низкими перилами, выкрашенными в цвета Тюдоров. На фоне травянистых аллей контрастно выделялись скульптуры мужчин, женщин, детей и мифологических существ. Кроме того, в саду воздвигли 34 высокие колонны, украшенные резьбой и позолоченными животными и флагами с гербом королевы. В центре сада стояли солнечные часы, «которые показывали время тридцатью различными способами», и фонтан, который разбрызгивал воду через потайные трубы, обрызгивая всех, кто оказывался поблизости.

Сам дворец славился великолепной мебелью, гобеленами и картинами, а также многочисленными длинными галереями. Центральное место в личном кабинете королевы занимала фреска с изображением Генриха VIII работы Ганса Гольбейна. «Король изображен стоящим, – писал один гость, – величественный в своем блеске; он кажется живым, он застает зрителей врасплох, зрители как бы уничтожаются в его присутствии».[374]374
  Цит. по: Roy C. Strong, Holbein and Henry VIII (London, 1967), 35.


[Закрыть]
Мелвилл провел при дворе девять дней и очаровал Елизавету умом и утонченными манерами. Королеве, со своей стороны, не терпелось блеснуть перед шотландским посланником своими многочисленными талантами; она знала, что Мелвилл подробно расскажет обо всем Марии. Во время его пребывания в Англии Мелвиллу позволено было ежедневно видеться с Елизаветой. Каждый день она давала ему аудиенции, часто «до полудня, после полудня и после ужина». Он проходил во внутренние покои и в королевскую опочивальню.[375]375
  Memoirs of Melville, 36.


[Закрыть]

Однажды поздно вечером, после ужина, Елизавета пригласила Мелвилла в свою опочивальню. Комната показалась шотландцу темной и душной; свечи тускло освещали позолоченный потолок и богатые золототканые гобелены, висевшие на стенах. Рядом с роскошной королевской постелью, устланной расшитыми покрывалами, стоял стол, весь покрытый серебром, и кресло, в котором вместо обычного сиденья лежали подушки от уровня пола. Кроме того, гость увидел «два серебряных ларца изысканной работы, в которых королева хранила бумагу и которыми пользовалась вместо бюваров, серебряную чернильницу и молитвенник на латыни, написанный королевой собственноручно и посвященный, судя по великолепному предисловию, ее отцу».[376]376
  ‘Diary of the Journey of the Duke of Stettin-Pomerania’, 25; Von Klarwill, Queen Elizabeth, 320.


[Закрыть]
К королевской опочивальне примыкала ванная комната. В ней стояла диковинная ванна: вода в нее наливалась из «устричных раковин и всевозможных камней». С восточной стороны к опочивальне примыкала комната, в которой стояли музыкальные инструменты королевы, в том числе спинет и орган, а также часы «с колокольчиками, исполнявшие разные мелодии». Расположенная поблизости библиотека была наполнена книгами на греческом, латыни, итальянском и французском языках, переплетенными в красный бархат «с золотыми и серебряными застежками»; некоторые переплеты были отделаны жемчугом и драгоценными камнями. Потайным ходом можно было выйти из опочивальни в сад, а оттуда пологая дорожка вела к пристани, где Елизавета садилась на королевскую барку. Когда барка плыла по Темзе, на палубе жгли благовония, дабы закамуфлировать неприятные запахи, идущие от реки.

В мерцающем свете свечей Елизавета подвела Мелвилла к «столику», на котором стояли несколько миниатюрных портретов, завернутых в бумагу. На каждом из них она написала имена натурщиков. Она намеревалась показать ему портрет Марии, которым, по ее словам, она «часто любовалась», но первым портретом, который она развернула, оказался портрет Роберта Дадли, на котором она написала: «Портрет моего господина». Когда Мелвилл спросил, может ли он увезти этот портрет с собой в Шотландию, чтобы передать Марии, Елизавета отказала, объяснив, что «его портрет у нее единственный». Мелвилл остроумно возразил, что «у нее есть оригинал» – Дадли стоял «в противоположном углу комнаты и беседовал с Государственным секретарем Сесилом». Затем Елизавета взяла миниатюру Марии Стюарт и поцеловала ее. Мелвилл в ответ поцеловал Елизавете руку «за великую любовь к моей госпоже, которую я увидел». Он предложил, чтобы Елизавета послала Марии либо портрет Дадли, либо рубин – «большой, как теннисный мяч», – который королева также ему показала. Если Мария «последует ее совету, тогда она, со временем, получит и то, и другое, и все, что у нее есть». Пока же она согласилась послать своей кузине бриллиант в залог ее намерений.[377]377
  Memoirs of Melville, 37.


[Закрыть]

Во время пребывания в Уайтхолле Мелвилл часто сидел рядом с Дороти Стаффорд, чтобы «я всегда мог находиться рядом с ее величеством и она беседовала бы со мной». С леди Стаффорд и ее дочерью он познакомился еще в годы правления Марии I, когда они вынуждены были жить в ссылке в Европе. Они вспоминали, как «встретились, когда они проезжали через Францию».[378]378
  Ibid.


[Закрыть]
Дороти и ее муж, сэр Уильям Стаффорд, вместе с двумя детьми, Элизабет и Эдвардом, обосновались в Женеве и там же вскоре, в октябре 1556 г., вступили в лоно англиканской церкви. Еще один их сын, Джон, родился и был крещен в Женеве и стал крестником Жана Кальвина. Сэр Уильям через несколько месяцев умер.[379]379
  См.: Garrett, The Marian Exiles: A study in the origins of Elizabethan Puritanism (Cambridge, 1938), 295–296.


[Закрыть]
Переехав затем во Францию в начале правления Елизаветы, леди Дороти вернулась в Англию и вступила в свиту королевы.

Елизавете хотелось поразить Мелвилла своим пышным гардеробом. Каждый день она надевала что-нибудь новое, щеголяя французскими, итальянскими и английскими модами. «Она спросила, какое платье идет ей больше», – отметил Мелвилл. На ее вопрос он ответил: «Итальянское». Его ответ «ее порадовал, ибо ей приятно было продемонстрировать свои золотистые волосы в сетке и шляпке, как то принято в Италии. Ее волосы были скорее рыжеватыми, чем желтыми, и казалось, что они вьются естественным образом». Когда Елизавета спросила: «Какой цвет волос считается наилучшим и которая из двух королев красивее?» – Мелвилл дипломатично ответил: «Я сказал, что она – красивейшая королева в Англии, а наша – красивейшая королева в Шотландии». Но Елизавета упорствовала, и Мелвилл вынужден был ответить, «что они обе красивейшие дамы своих дворов и ее величество светлее, но и наша королева очень привлекательна». Затем Елизавета спросила шотландского посланника, кто из них выше ростом. Мелвилл ответил, что Мария, но прибавил, что Елизавета не слишком высока и не слишком низка.

«Затем Елизавета спросила, какого рода упражнениями занимается Мария. Я ответил, что [когда] я уезжал из Шотландии, королева только что вернулась с высокогорья, где она охотилась; когда у нее появляется время для отдыха от государственных дел, она читает хорошие книги, интересуется историей разных стран, а иногда играет на лютне и на спинете».

Елизавета спросила, хорошо ли играет Мария, на что Мелвилл ответил: «Прилично для королевы».

Однажды вечером Мелвилла отвели «в тихую галерею», где он стоял за одной из комнат королевы и слушал, как она играет на спинете. Елизавета была искусной музыкантшей; она хорошо пела и, кроме того, играла на лире и на лютне.[380]380
  Andre Hurault, Sieur de Maisse, A Journal of All that was Accomplished by Monsieur de Maisse, Ambassador in England from King Henri IV to Queen Elizabeth Anno Domini 1597, ed. and comp. G. B. Harrison и R. A. Jones (London, 1931), 95; Von Klarwill, Queen Elizabeth, 228, 296.


[Закрыть]
Через какое-то время Мелвилл отдернул гобелен, закрывающий дверь, и, увидев, что Елизавета стоит к нему спиной, вошел. Через несколько секунд королева заметила его, встала и, вместо того чтобы побранить его, объяснила: она не привыкла играть при мужчинах. Как правило, она играет в одиночестве, дабы «избежать меланхолии». Мелвилл поспешил извиниться и объяснил, как они с лордом Хенсдоном, братом Кэтрин Ноллис, проходили мимо двери в ее комнаты. Услышав «мелодию, которая привела его в восторг», он остановился за стеной. Слушая его, Елизавета села на низкую подушку, и Мелвилл опустился перед ней на колени, но она жестом велела ему подложить другую подушку под колено. Сначала он отказывался от такой чести, но королева настояла, чтобы гость взял подушку. Она позвала из соседней комнаты Дороти Стаффорд, чтобы та присоединилась к ним, а затем спросила, кто играет лучше – она или королева Шотландии. «Я воздал ей хвалу», – записал Мелвилл.

Через несколько дней молодой посланник приготовился возвращаться в Шотландию, но Елизавете не хотелось отпускать его. «Она сказала, что мне скорее наскучило ее общество, чем ей – мое», и просила гостя задержаться еще на два дня, чтобы он мог посмотреть, как она танцует; танцы были ее любимым времяпрепровождением. Каждое утро, дабы поддержать форму, Елизавета исполняла гальярду – придворный танец, включавший энергичные подскоки и прыжки; она всегда любила танцевать со своими придворными и иностранными послами. После танцев Мелвиллу задали неизбежный вопрос: «Кто танцует лучше, она или моя королева?» Шотландец ответил, что Мария «танцует не так живо и не с таким удовольствием, как она». Елизавета неоднократно выражала желание встретиться с Марией лично, и Мелвилл в шутку просил ее не ждать официальной королевской встречи, но поехать с ним в Шотландию в костюме пажа. Он предложил, чтобы в опочивальне королевы «в ее отсутствие все устроили так, будто она больна» и что посвятить во все нужно лишь леди Стаффорд и одного из камергеров. По словам Мелвилла, Елизавета ответила: «Увы! Если бы я могла так поступить». Посланник не сдавался: придворным скажут, что королева больна и она не велит себя беспокоить. Хотя Елизавета и отклонила его предложение, Мелвилл заметил, что «она воспользовалась всеми средствами, имевшимися в ее распоряжении, дабы я убедил свою государыню в великой любви, какой она к ней воспылала; она просила передать, что намерена забыть о всякой ревности и подозрениях и в будущем завязать более тесную дружбу между ними, чем та, что была прежде».

Мелвилл вернулся в Шотландию; условлено было, что уполномоченные из Англии и Шотландии встретятся в Бервике и обсудят возможность брака Марии и Роберта Дадли. Стремясь сделать Дадли более привлекательным в глазах королевы Шотландии, Елизавета пожаловала ему титул пэра, а 29 сентября Мелвилл стал свидетелем того, как Дадли получил титул графа Лестера. То была огромная честь; как отмечал испанский посол Диего Гусман де Сильва, этот титул «обычно жаловался вторым сыновьям английских королей».[381]381
  CSP Span, 1558–1567, 382.


[Закрыть]
Кроме того, Елизавета подарила Лестеру поместье Кенилуорт, а также другие земли и титулы. Теперь он по статусу вполне подходил для брака с королевой.

Приглашенные на официальную церемонию в Вестминстер могли видеть, что королеву и Дадли объединяют особые отношения. Когда Дадли опустился перед Елизаветой на одно колено, чтобы она препоясала его мечом, королева, «не удержавшись, с улыбкой потрепала его по шее». Они, как заметил Мелвилл, были «неразлучны». Елизавета спросила шотландца, нравится ли ему Дадли, и тот ответил, что Лестер – достойный человек и он рад, что королева умеет отличить и наградить его за хорошую службу. «И все же, – заметила Елизавета, – вам больше нравится вон тот долговязый юнец», – и она показала на лорда Дарнли, который присутствовал на церемонии как ближайший к Дадли принц крови. Посланник Марии снова ответил осторожно: «Я ответил в том смысле, что ни одна разумная женщина не выбрала бы юношу, больше похожего на женщину, чем на мужчину, – томного, безбородого, с гладким лицом. Мне не хотелось, чтобы она подумала, будто он мне нравится или я намерен иметь с ним какие-то дела… Хотя у меня имелось тайное поручение к его матери, миледи Леннокс, чтобы она позволила ему поехать в Шотландию, дабы он посмотрел страну и сопроводил графа, своего отца, назад в Англию».[382]382
  Memoirs of Melville, 36.


[Закрыть]

Елизавета говорила о Дадли как о «своем брате и лучшем друге», человеке, «за которого она бы сама вышла замуж, если бы решилась когда-либо выбрать себе мужа»; однако она как будто твердо решила женить его на Марии Стюарт. Сама она, по ее словам, «намерена прожить жизнь в девстве» и потому желала, чтобы королева, «ее сестра», была счастлива с Дадли. Она выражала надежду, что Мария, «будучи замужем за ним [за Дадли]… счастливо избавится от всех страхов и подозрений, что ее обвинят в узурпации перед смертью; убедится, что он поистине достоин любви и доверия, что никогда не предаст и не обманет ее».[383]383
  CSP Span, 1558–1567, 313; Memoirs of Melville, 35.


[Закрыть]
Однако, как Сесил писал одному другу, «ее величество как будто всерьез настроилась возвеличить милорда Лестера и сделать его мужем королевы Шотландии, но, едва доходит до дела… серьезность ее намерений тает».[384]384
  BL Lansdowne MS 102, l. 107r – 109r.


[Закрыть]
Елизавета вскоре начала менять условия, на которых она представляла себе этот союз; она заговорила о том, как Мария и Дадли могли бы жить при ее дворе. Подобный «тройственный союз» позволил бы ей ежедневно видеться с Дадли. Она «с радостью возьмет на себя семейные расходы» супружеской пары, «как и положено поступать одной сестре по отношению к другой».[385]385
  CSP Scot, 1563–1569, 81.


[Закрыть]

Дадли пришел в ужас от планов Елизаветы.[386]386
  CSP Span, 1558–1567, 424.


[Закрыть]
Когда они с Мелвиллом плыли на барке по Темзе, новоиспеченный граф Лестер уверял шотландца, что он недостоин Марии, недостоин даже того, чтобы «вытирать пыль с ее туфель». Он считал, что поженить их решил «мистер Сесил, его тайный враг». Если, продолжал Дадли, он выкажет согласие на брак, он лишится благосклонности и Марии, и Елизаветы. Он умолял Мелвилла передать Марии, что «ее величество порадует, если не придется вменять ему в вину этот неуклюжий поступок, но она припишет его злобе его врагов».[387]387
  Memoirs of Melville, 40.


[Закрыть]

По возвращении в Эдинбург Мария расспросила своего посла, как он проводил время с ее кузиной. «По моему разумению, – ответил Мелвилл, – не было ни откровенности, ни откровенной хитрости, но большое притворство, соперничество и страх, что из-за ее [Марии] королевских качеств ее саму скоро низложат и лишат короны».[388]388
  Ibid., 42.


[Закрыть]
Тем временем Елизавета обратилась за советом к Сесилу, болевшему у себя дома. В поспешной записке на латыни она признавалась: «Я в таком лабиринте, что не знаю, как сумею ответить королеве Шотландии после такой долгой отсрочки. Я в растерянности и не знаю, как удовлетворить ее, и понятия не имею, что я теперь должна сказать».[389]389
  TNA SP 52/9 № 48.


[Закрыть]

Глава 14
«Кислый и нездоровый»

В начале декабря 1564 г. после короткого пребывания в Сент-Джеймсском дворце двор вернулся в Уайтхолл на Рождество и Новый год. Хотя расстояние между двумя дворцами составляло всего милю, тяжело нагруженные лошади и кареты, к тому же в суровую зимнюю погоду, продвигались медленно и с трудом. Темза в том году замерзла, и люди ходили по ней, «как по улице».[390]390
  CSP Span, 1558–1567, 401; Ian Dunlop, Palaces & Progresses of Elizabeth I (London, 1962).


[Закрыть]
Придворные играли на льду в футбол, шары и кегли. Всякая деловая жизнь в Лондоне практически замерла.

9 декабря, вскоре после переезда, Елизавета «опасно заболела». Приближенные называли ее болезнь «истечением» (желудочным гриппом) или «диареей». Заболевание оказалось столь серьезно, что следующие пять дней все боялись, что королева умрет.[391]391
  CSP Span, 1558–1567, 398.


[Закрыть]
Однако к следующей пятнице ей полегчало. Сесил в письме к сэру Томасу Смиту называл ее «ослабленной, но в добром здравии» и добавлял: «Ее болезнь нас сильно напугала». Он благодарил Бога за то, что тот послал им «серьезное предостережение посредством ее болезни» и они «получили утешение благодаря ее выздоровлению».[392]392
  BL Lansdowne MS 102, l. 105r; Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 181.


[Закрыть]
Мария Стюарт также желала Елизавете скорейшего выздоровления и писала, что «она с каждым днем мне ближе, чем раньше, и я уверена, что ее жизнь и общение с ней, на которое я надеюсь, будут более достойны меня, чем все ее королевство по ее смерти, если она расположена будет оставить его мне».[393]393
  CSP Scot, 1563–1569, 110.


[Закрыть]
Но недоверие все больше расширяло брешь между ними; Елизавета разглядела в словах Марии нечто зловещее и считала, что королева Шотландии «ждет ее смерти и вся ее доброта притворна… все ради того, чтобы получить королевство!».[394]394
  Ibid., 111.


[Закрыть]
Сесил уже получил из Шотландии сообщения, что Мария намерена вступить в брак с Генри Стюартом, лордом Дарнли.[395]395
  BL Lansdowne MS 102, l. 107r – 109r.


[Закрыть]

Рождество прошло безрадостно. Хотя Елизавета находилась вне опасности, она в течение всех праздников страдала от «тяжелого катара» и лихорадки. По словам Гусмана де Сильвы, видевшего королеву накануне Рождества, Елизавета «жаловалась на боль в желудке и во всем теле». Она по многу часов отдыхала в своей темной и душной опочивальне, за ней ухаживали камер-фрейлины, в том числе Кэт Эшли, Бланш, Дороти Стаффорд и Кэтрин Ноллис, вернувшаяся ко двору после смерти новорожденного сына Дадли. Мэри Сидни в то время еще не оправилась после рождения пятого ребенка и оставалась в Пенсхерст-Плейс.[396]396
  См.: Brennan, The Sidneys of Penshurst and the Monarchy, 43.


[Закрыть]
В дни болезней королевы и, помимо того, регулярно раз в месяц аптекарь королевы Джон Хемингуэй снабжал ее и ее фрейлин разными пилюлями, лосьонами и благовониями. Хемингуэй всегда записывал, что и в каком количестве он посылает во внутренние покои. Судя по всему, роль «семейного врача» в опочивальне исполняла Кэт Эшли; ее регулярно снабжали цветками ромашки, розовыми листьями, розовым маслом и уксусом. Кроме того, она регулярно заказывала в дополнение к «обычным пилюлям» лосьоны, пластырь с оксикроцином, порошки от болей в груди и венецианскую живицу.

В первом полугодии 1564 г., судя по сохранившимся записям, Джон Хемингуэй поставил камер-фрейлинам 2 фунта порошка фиалкового корня (его получали из корня ирисов). Его жгли в виде благовония, окуривали им комнату.[397]397
  См.: Leslie Gerard Matthews, The Royal Apothecaries (London, 1967), 71.


[Закрыть]

Кроме того, Елизавета и ее дамы часто пользовались ароматическими шариками и жгли во внутренних покоях можжевельник и пряные травы. Бензойной смолой, розовой водой и стираксом душили богато расшитые платья королевы. Все знали, что королева весьма щепетильна в вопросах чистоты, а неприятные запахи представляли постоянную проблему, особенно учитывая, что в покоях королевы также содержались многочисленные животные, в том числе карликовый спаниель, любимец королевы, обезьянка, кот, который ловил мышей, бывших во дворцах настоящим бедствием, и попугай.[398]398
  TNA LC 5/33, l. 15, 50, 51, 71, 91, 118.


[Закрыть]
Обезьянку держали «в ошейнике и на цепи», которая то и дело истиралась и рвалась, так что приходилось заказывать новую. Ошейник был «железным с петлями, которые застегивались на крючки». К нему привязывали более длинную цепь на трех шарнирах.[399]399
  Ibid., l. 71, 91.


[Закрыть]
Судя по всему, обезьянка постоянно находилась рядом с королевой, так как за следующие два года придворный кузнец, Уильям Худ, выковал еще три стальных цепи.[400]400
  Ibid., l. 15, 71, 108.


[Закрыть]

О зверьке, который в одном предписании назывался «мускусным котом», скорее всего о хорьке или африканской циветте, которая славится своим мускусным запахом, заботилась Бланш Парри. Заботу о королевском попугае, которого держали в специально построенной для него клетке, поручили Дороти Брэдбелт. В 1563 г. Джон Грин, королевский плотник, «доставил Дороти Брэдбелт одну большую клетку из медной проволоки и укрепленную пластину для попугая»,[401]401
  Ibid., l. 50.


[Закрыть]
а с ними «два оловянных горшка для воды – один для обезьяны, второй для попугая». Кузнец Уильям Худ изготовил также задвижки для клетки;[402]402
  Ibid., l. 51.


[Закрыть]
кроме того, в королевские покои доставили «6 ярдов двойного зеленого шелка», из которого предстояло «сшить занавеси для птичьей клетки».[403]403
  BL Egerton MS 2806, l. 74 v.


[Закрыть]

Поскольку канализации во дворцах не было, королева пользовалась «ночным стулом», переносным деревянным туалетом, который необходимо было регулярно опорожнять. Даже в королевской опочивальне, где «ночные стулья» были замаскированы «ящиками из атласа и бархата», воздух часто был «кислым и нездоровым».[404]404
  John Harington, Epigrams, I, 44.


[Закрыть]
Имелись в опочивальне и ночные горшки, которыми пользовались лишь для мочеиспускания; они были сделаны из фарфора, серебра или керамики, глазурованной оловом. Ночной горшок королевы с крышкой, на которой были выгравированы ее инициалы, стоял в подбитом ящике. Таких «ночных стульев» у нее было несколько, и все были одинаково роскошными: четыре из них, «отделанные черным бархатом, сплошь покрытым вышивкой, тесьмой и подбитым позолоченными гвоздиками, с сиденьем и спинкой, покрытыми алой тканью с золотой и серебряной бахромой», доставили в опочивальню в 1565 г., вместе с «тремя оловянными горшками в кожаных мешках на полотняной подкладке». «Ночными стульями» заведовала Кэт Эшли, а после ее смерти в 1565 г. ее обязанности, а также обязанность облачать королеву в ее сложные и пышные наряды, скорее всего, исполняли все дежурные камер-фрейлины по очереди.[405]405
  TNA E 351/451, l. 38; TNA LC 5/33, l. 128.


[Закрыть]
Обитые материей и пышно украшенные ящики, в которых держали ночные горшки, позволяли незаметно опорожнять их вдали от внутренних покоев. В поездках и процессиях Елизаветы ночной горшок везли в особой карете.

Почти все рождественские праздники Елизавета пролежала в постели, и лишь в январе она вышла из опочивальни в кабинет, где ее могли видеть придворные. Королева «очень похудела»; врачи описывали ее состояние как «слабое и нездоровое». Де Сильва злорадно добавлял в депеше: «Хотя говорят, что молодой организм весьма вынослив, вашему величеству следует заметить, что ее не считают склонной к долголетию».[406]406
  CSP Span, 1558–1567, 401.


[Закрыть]

К Новому году потеплело, и лед на Темзе растаял. Неожиданная оттепель вызвала «великие наводнения и паводки» во всей Англии и «смерть многих, и гибель многих домов». В начале февраля Елизавета дала лорду Дарнли позволение поехать в Шотландию, и вскоре он поскакал на север.[407]407
  Stowe, Three fifteenth-century chronicles, 131–132.


[Закрыть]
Королева надеялась, что Дарнли смутит покой Марии; кроме того, ей, видимо, казалось, что Дарнли станет лучшей партией для королевы Шотландии, чем Дадли, которого ей так не хотелось терять. Она надеялась, что Дарнли, «будучи красивым и сильным юношей, скорее одержит верх, ибо он находится рядом, чем Лестер, который отсутствует».[408]408
  Memoirs of Melville, 42.


[Закрыть]
Мария впервые увиделась с Дарнли 17 февраля в Эдинбурге и немедленно влюбилась в него. Как она писала, «она еще не встречала такого красивого и хорошо сложенного мужчину».[409]409
  Ibid., 45.


[Закрыть]
Вскоре в посольских депешах описывали, как Дарнли «чудесным образом расшевелил» шотландский двор. Многие считали, что «королева Шотландии выйдет за него замуж».[410]410
  CSP Foreign, 1564–1565, 331.


[Закрыть]
В письме к своему другу сэру Генри Сидни, мужу Мэри Сидни и зятю Дадли, Томас Рандолф порицал Дадли за то, что тот не проявил больше интереса к Марии Стюарт. «Сколько стран, королевств, городов больших и малых погибло» из-за страсти мужчин к подобным ей женщинам; однако Дадли, которому предложили королевство и возможность держать Марию «обнаженную в своих объятиях», с презрением отверг и то и другое, что и окончилось приездом Дарнли.[411]411
  NLS Advocates MS 1.2.2.


[Закрыть]
После приезда в Шотландию Дарнли одному из первых написал Роберту Дадли; в письме он выражал ему благодарность и называл «своим родным братом». «Хотя я далеко от вас… я не забуду вашей доброты и снисходительности, которые вы бесчисленное множество раз мне выказывали». Стало ясно, кто стоит за его поездкой.[412]412
  BL Add. MS 19401, l. 101.


[Закрыть]

Вскоре после того, как Дарнли уехал в Шотландию, Елизавета поняла, чем чреват его союз с Марией; их совместные притязания на английскую корону вполне способны были объединить вокруг них католическую Европу. Как выразился Филипп в письме к послу де Сильве, брак Дарнли и Марии Стюарт вполне отвечает интересам Испании; «его следует ускорять и поддерживать в полном объеме нашей власти. Пожалуйста, дайте понять леди Маргарет [Леннокс], что я не только рад тому, что ее сын станет королем Шотландии, и не только помогу ему в этом, но помогу стать и королем Англии, если их брак состоится».[413]413
  CSP Span, 1558–1567, 432.


[Закрыть]

Елизавете перспектива такого союза «откровенно не нравилась»; она прервала все дальнейшие переговоры, считая, что это «опасно для той дружбы, которая сейчас связывает две наши державы». Сэр Николас Трокмортон, которого заменили на посту посла во Франции, был послан в Шотландию с поручением сделать все, что в его силах, чтобы «разрушить или отложить» брак и передать Марии, что, «за исключением лорда Дарнли», Елизавета «будет вполне довольна любым ее выбором».[414]414
  TNA SP 56/1, l. 95r – 101r.


[Закрыть]

Трокмортон не преуспел в своей миссии и через месяц написал из Эдинбурга, что брак «нерасторжим».[415]415
  TNA SP 52/10, l. 128r.


[Закрыть]

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации