Текст книги "Метро 2033. Свидетели Чистилища"

Глава четвертая

Утренняя прохлада напоминала о приближающейся осени. Где-то очень глубоко внутри у меня едва шевелились фантомные воспоминания об улетающих на юг птицах и созревающих яблоках.

Рекогносцировку на меланжевом комбинате решили провести сразу после восхода. Не иначе как размышления Харитона спровоцировали воспоминания о таких понятиях, как стратегия и тактика.

Разведгруппа, которую собрал наш доблестный Наполеон, выглядела довольно странно. Что-то среднее между шайкой бродяг с большой дороги и горсткой каторжников на последних километрах этапа. Особенно впечатлял плюгавенький Петрович с брюзгливым выражением лица, обвязавший голову клетчатым шарфом. Но в целом настрой был у всех довольно боевой. И как только Харитону удавалось их воодушевлять?..

Показать или не показать выход, который я узнал благодаря Маре? Черт, а вдруг люди Босса закрыли Жоркину дверь? Или, еще хуже, стали ее охранять… Я чуть притормозил и поравнялся с Харитоном, который шел неестественно легко для своей комплекции.

– Харитон, слушай… Они же могли дверь запереть. Ключей-то нет, у Жорки остались. Как мы внутрь попадем?

– Ты серьезно? Да мы любые замки открываем, как иначе выжить-то.

– Ну… ладно. – Самоуверенность этого вожака удивляла и даже немного восхищала. Куда я лезу со своими дурацкими вопросами? Сталкеры, которых когда-то собрал Харитон, тоже без ключей по поверхности шастали, много разного добра приносили. – Но ведь Босс мог вчера вернуться и охрану выставить на входе.

– И что? Предлагаешь ретироваться?

– Нет, разумеется! Просто накануне ты говорил о парнях с «Мишлена», а тут…

Харитон молча поводил глазами по группе, затем предложил:

– Скажи-ка мне, соколик, кого ты тут видишь? Полтора калеки, голодные, грязные, без экипировки, без оружия. Ежели, конечно, дрыны и монтировки не считать шаолиньскими шестами и нунчаками. Вот и Оскар со своими хлопцами, коль они и впрямь под дверью сидят и нас ждут, увидят то же самое, то есть бедных-несчастных калек, которые от голода совсем соображать перестали, раз на комбинат без разрешения приперлись. Ну, дадут нам пару зуботычин и выпроводят – так ведь, может, и жратвы какой с собой дадут, смилостивятся. А парни с «Мишлена» – это уже другой коленкор, понимаешь, соколик? Это тебе не инвалиды со слипшимися от недоедания кишками, а вооруженный отряд. И реакция на их появление стопудово будет не такой терпимой. Вкуриваешь? Ты бы, кстати, не болтал про «Мишлен», когда не просят.

– Извини, я просто немного другого ожидал.

– А с другой стороны, – куда более бодрым тоном продолжил Харитон, – вон идет Мишаня. Он сейфы на раз-два-три вскрывал в прошлой жизни. Что ему какая-то подвальная дверь? А Павло службу в армии проходил в саперной роте. Ты, может, скажешь, что с тех пор триста лет прошло, и это будет правдой, но не всей: Павло и сейчас тебе из консервной банки и куриного дерьма такую мину соорудит, что мало не покажется. А вон Петрович, который на башку клетчатый шарф зачем-то накрутил. Это сейчас он… кхе-кхе… А по молодости лет, между прочим, инструктором по рукопашке был. До сих пор кой-чего помнит. И ежели случится так, что в подвале по-прежнему никого, мы там спокойненько осмотримся, найдем склады Оскара, Гошу твоего вызволим, окопаемся внутри – поди выкури нас! Гонца в Могильник пошлем, чтобы все остальные тоже потихоньку подгребали.

Ну что ж, раз он так убежден… Не могу сказать, что во мне развеялись сомнения, но появилась надежда, что план Харитона предусматривает самое разное развитие ситуации. Может, напрасно я его недооценивал?

Вопреки ожиданиям, дверь, которую сутки назад открыл Жора, оказалась незапертой. Это было мгновенно признано всеми как добрый знак, самые нетерпеливые уже решительно спускались по лестнице.

– Сильно вперед не прите и вообще не разбегайтесь, слышите? – приструнил Харитон особо прытких.

Внутри ничего нового не появилось, те же пустые коридоры. Разве что света на сей раз не было. Мы освещали проходы маленькими самодельными факелами. Продвинулись около пятидесяти метров вглубь, потом забуксовали. Впереди послышался шепот:

– Ну и где тут хавчик?

– Ща принесут, Серег, тарелочки для тебя еще не помыли!

– Искать надо. Кто сейчас жратву в открытом доступе оставит? Чай, не раньше, время другое.

И голос Харитона:

– Ну так за еду и землю носом порыть не зазорно. Давайте бодрее, соколики, бодрее!

Ворчание понемногу стихло, попилили дальше.

Как всегда, дерьмо началось внезапно и повсеместно. За спиной, из первого ответвления, которое мы успели благополучно миновать, вдруг появились люди в камуфляже и омоновских шлемах, с резиновыми дубинками в руках. Дубинки с ходу были пущены в дело. Мы бросились вперед, в темный коридор, но оттуда поперли точно такие же «блюстители порядка».

– Давай, мужики, дави их! Поднажали, соколики! – Голос нашего Наполеона сорвался от нервного напряжения, дал «петуха», однако Харитона это не смутило, да и остальных тоже. Они перестали искать пути спасения и мрачно подняли свои дрыны и монтировки. И тут из темноты до нас отчетливо донесся лязг передергиваемых затворов.

– Это засада! Валим! – завопил кто-то из наших.

Видимо, охранникам дали приказ не убивать нас, а только наказать и выпроводить наружу. Они отступили в боковой проход, пропустили группу в ту сторону, где находилась металлическая дверь, а затем позорно погнали всех по коридору, будто стадо баранов, непрерывно охаживая дубинками.

Я пытался парировать удары монтировкой, но куда там.

Нас выдавили на лестницу. Уже подле самого выхода мне все-таки жахнули дубинкой по боку так, что я некоторое время не мог вдохнуть.

Дверь в подвал комбината захлопнулась. Вроде бы никого не убили, не покалечили, только мужичок в клетчатом шарфе куда-то подевался.

Серега в сердцах треснул кулаком по наружной стене.

– Охренеть! Мне еды обещали, вместо этого по мордам получил!

– А Петрович-то где? Че-то я его и внизу не видел, и сейчас не наблюдаю.

– Зассал, гад! Заныкался где-то.

– Мне, по ходу, ребро сломали, суки…

– Харитон, что за подстава? Тебя какая скотина надоумила сюда сунуться? Кто про склады сказал?

Дальше я слушать не стал. Шкура на спине начала яростно зудеть. В принципе, особой интуиции не надо, чтобы в подобной ситуации догадаться: сейчас все захотят меня бить. Говорить, что я предупреждал Харитона, бессмысленно: он изначально был готов к тому, что при плохом раскладе народец получит «пару зуботычин», вот только признаваться в этом сейчас он точно не станет – отделали нас знатно, по любой классификации это тянет на избиение, а не на безобидно-профилактический втык. Но в чем Харитон был прав, так это в симметричности ответа хозяев подземелья: приперлись бы мы туда с автоматами – из автоматов бы и получили. А так – всего-то синяками отделались. Вот только поди объясни все это разъяренным мужикам! Не поймут же.

Я метнулся через проезжую часть в сторону жилого сектора. Запутался в крепких нитях вьюнка и едва не растянулся на остатках асфальта. Поскорее шмыгнуть в подъезд ближайшей «хрущевки», заблокировать дверь монтировкой, просунутой в дверную ручку… Воняло здесь сложно, но не мучительно. Видимо, все, кто умер, сделали это давно, а новые хозяева в квартирах не поселились. Ну и слава богу: убежать от людей, чтобы напороться на гнездо воробышков, было бы верхом невезения. Воробышки, конечно, существа безобидные, когда скачут по улице, но шут его знает, как они своих птенцов защищать стали бы.

Преследователи ринулись было за мной, однако быстро сникли. Вот что хорошо в нашем теперешнем бытии – это повсеместно работающий закон сохранения энергии. Все привыкли беречь силы, и, если развлечение энергоемко, от него сто процентов откажутся. Им проще дождаться, когда я в Могильник вернусь, чем выковыривать меня из подъезда.

Голоса затихли в отдалении, а я все сидел на пыльной лестничной площадке посреди мусора и битого стекла и думал. Вернее, морально готовился. Нужно собраться с духом и вернуться в подземные коридоры – не через запертую уже дверь, а через один из известных мне теперь ходов. Искать Жорку, покуда хватит батарейки… да нет, что за глупость, покуда хватит меня. Да и идти мне больше, если честно, некуда. Сначала Игорь в спальной пещере, теперь еще и эта неудача… Даже если меня не убьют, все равно станет хуже, чем было, хотя в нашей жизни и так ничего хорошего.

В голове засела не слишком приятная мысль. Харитона обвинили в подставе. Ну, точнее, обвинили в том, что он повелся на чьи-то (мои!) уговоры, собрал людей для разведки и привел в ловушку. А я, получается, намеренно подставил и Харитона, и всех, кто вписался. Ерунда, конечно. На хрена бы мне устраивать такую сложную многоходовку? Это ж я должен был с кем-то на пару (с Боссом, что ли?) продумать интригу с похищением Жоры, с деталями в виде тушеночного аромата и отсутствия охраны, выстроить целый заговор – и все ради того, чтобы мужики в касках отдубасили моих соседей? Но ведь охранники Босса в любое время дня и ночи могли зайти в наш Могильник и откоммуниздить всех подряд, если бы им этого захотелось. Так зачем бы мне специально подставлять своих?

Однако сама мысль про заговор была не нова, она крутилась в нашем вынужденном могильном сообществе последние несколько недель. Мне казалось, она возникла от скуки. Ну в самом-то деле, что тут делить, в этом Куровском? И жизнь дерьмо, и народу мало. Но когда люди начали пропадать – не все поверили, что их похитили волкопоклонники на корм своим подопечным. Многие начали подозревать происки не таких очевидных, как язычники, врагов. Как-то все одновременно выплыло: куриная эпидемия, массовые исчезновения, грибная труха… И эти Свидетели Чистилища активизировались… То есть одни нам твердят, что наружу выходить ни в коем случае нельзя, но и внизу мы уже не можем оставаться физически, потому что другие никакой поддержки не оказывают.

Кому все это выгодно? Боссу? Можно предположить, что продукты на складе действительно израсходовались подчистую. Не бесконечные же там запасы! В Давыдове у нас тоже целый склад был, только давным-давно уже часть провизии в негодность пришла, часть сожрали, а ведь нас там в двадцать, а то и в тридцать раз меньше проживало! То есть – верю, что лафа закончилась. Тем не менее разве это повод массово истреблять народ? Ну перестал бы просто одаривать халявной лапшой, но лишать нас последних местных источников пропитания Оскару для чего понадобилось?

Я тяжело вздохнул. Никогда не был приверженцем теории заговора, однако тут, похоже, против воли поверишь в существование злонамеренных заговорщиков.

Кстати, к вопросу о засадах – а ушли ли мои обиженные соседи на самом деле? Свободен ли путь? Или они аккурат на выходе из подъезда меня примут под белы рученьки? Я поднялся до лестничной площадки между четвертым и пятым этажами, выглянул в разбитое окно. Вроде пусто перед «хрущевкой». Но если они, например, засели вон там, за углом… нет, с этого ракурса не разглядеть. Разве что с крыши. Я с тоской посмотрел на металлические ступени, ведущие к люку на чердак. Лезть? Или ну его на фиг? Вообще, конечно, интересно было бы осмотреться с высоты. Я плохо помнил Куровское. Ну, сколько я тут прожил после переезда из Барнаула? Где успел побывать, кроме Жоркиной съемной квартиры? Так или иначе, все уже забылось. А в новых реалиях еще и изменений наверняка целая куча: что-то разрушилось без пригляда, исчезло, а что-то – вроде красных елочек и трехметровых борщевиков – наоборот, добавилось.

Я стиснул зубы, втянул носом воздух и полез наверх, убеждая себя, что не стану задирать голову и пялиться в зенит – и все будет в порядке.

Замка в проушинах не оказалось, и все же люк открылся с трудом: за двадцать лет на чердаке образовался пятисантиметровый слой пыли – не пыли, песка – не песка; в общем – того, что нанесло непогодой и эрозией. Слой этот, неоднократно подмоченный, неоднократно промороженный и неоднократно подсохший, превратился в подобие гипса – материала не шибко прочного, но достаточно твердого, так что мне пришлось повозиться, прежде чем удалось откинуть крышку люка. Хлама на чердаке не было, и все же до лесенки на крышу я двигался с максимальной осторожностью, обходя все подозрительные места. Насмерть приржавевшую к раме металлическую наружную дверцу пришлось выбивать ударом ноги.

С опаской я приблизился к краю крыши. Не исключено, что с непривычки могла закружиться голова: после двадцати лет под землей даже куда меньшая высота покажется бездонной пропастью. Но нет, вестибулярный аппарат не подвел, никакого головокружения от открывшегося простора я не ощутил.

Городок напоминал джунгли. Кое-где виднелись относительно широкие «просеки», когда-то бывшие крупными транспортными артериями: шоссе, железная дорога. Но более мелкие улочки и переулки даже не угадывались – все заросло. Кое-где из буйной зелени выглядывали плоские крыши пятиэтажек и двускатные – высоких коттеджей. Ну, еще пожарная часть и несколько торговых центров торчали поплавками над морем растительности всевозможных оттенков. Однако основная масса строений, в коих не было недостатка, пока я ходил внизу, отсюда даже не просматривалась. Особенно это касалось домиков частного сектора. К тому же частично обзор мне перекрывали другие «хрущевки», стоявшие параллельно моей. То есть так себе наблюдательный пункт получился.

Я перешел на противоположную сторону крыши. Ага, вот и Советская. А вот и меланжевый комбинат, чтоб ему пусто было. Как на ладони. Людей я не увидел ни на территории, ни за пределами.

Оставалась еще одна локация, на которую мне было любопытно посмотреть. Я снова поменял диспозицию и разглядел сперва гладь реки, а затем, вдалеке, купола монастырского храма и высокую колокольню из красного кирпича. К сожалению, с такого расстояния какие-либо детали могли быть доступны только биноклю или подзорной трубе. Хотя мне показалось, что я уловил движение подле домишек на том берегу. Еще бросились в глаза ровные разноцветные прямоугольники земли. Действительно, что ли, у язычников огороды на поверхности? Хотя какие огороды – вон, явно тот гигантский квадрат «засеян» борщевиком. Ну кто бы стал высаживать целое поле ядовитого сорняка, который и так повсеместно встречается? Нет, наверняка просто бывшие палисадники заросли́ разной растительностью: один – крапивой, другой – полынью, третий – лопухом, а отсюда кажется, будто там картофельная ботва и помидоры на вертикальных шпалерах.

Вдалеке раздался до боли знакомый и практически позабытый звук, который я давно уже не надеялся услышать в новых реалиях. Тогда в Давыдове в самый первый день Катастрофы, мы все были уверены, что вот-вот послышится рычание мощных моторов, по улице проедет колонна армейских грузовиков, один или два остановятся поблизости, оттуда попрыгают солдаты, помогут нам погрузиться и эвакуируют куда-нибудь, где не слышен чудовищный грохот взрывов, где не приходится отворачиваться и прятаться, если на горизонте внезапно начинает расти очередной «гриб»…

Сейчас, на крыше, в первозданной тишине полуживого мира, рев форсируемого движка показался таким же невероятным, как, допустим, посадка инопланетного корабля во дворе пятиэтажки. Откуда-то с севера к Куровскому приближался грузовик!

Я вновь передислоцировался к тому краю, откуда были видны комбинат и Новинское шоссе… Точнее, попытался передислоцироваться. Потому что со стены прямо в душу мне глянуло нечто.

Бетонный кубик выхода с чердака на крышу, выбитая мною с ноги дверца, а над пустым дверным проемом, на узкой шершавой поверхности – граффити. Понятно, что, когда я выбирался на крышу, изображение осталось у меня за спиной, я его не заметил. Теперь же я буквально уткнулся взглядом в витиеватую стильную надпись, смысла которой даже не понял, потому что вниманием целиком завладел какой-то гребаный покемон, вписанный в букву «О», пялящийся оловянными глазами и скалящий в ухмылке пару кривых зубов…

Кир попятился. «Это всего лишь дурацкий рисунок! – пытался он убедить себя. – Посмотри, он совсем выцветший; скоро солнце, дождь и ветер навсегда сотрут его, никакого следа не останется! Он слабый, он почти безопасный! Просто отведи взгляд! Где-то за пределами оккупированного покемоном пространства рычит движок, это важно, это важнее всего на свете!»

Невероятным усилием воли Киру удалось отступить вбок. Под таким углом оловянные глаза мультяшного существа уже не оказывали столь поглощающего, гипнотизирующего воздействия. Теперь скорее к краю крыши!

Вдалеке, в километре, а может, и дальше, по убитому шоссе, ведущему в Куровское мимо густых зарослей, которые раньше являлись садовыми товариществами, ехал «КамАЗ» с двадцатифутовым контейнером вместо кузова. Контейнер и кабина были усилены металлическими листами, к «морде» грузовика вместо бампера приварен бульдозерный нож. Следом за грузовиком двигался широкий бронированный внедорожник – может, «хаммер», может, что-то иное, не менее мощное. На крыше внедорожника стояла турель с каким-то длинноствольным орудием, то ли пушкой, то ли крупнокалиберным пулеметом, Кир слабо разбирался в военных прибамбасах. Ствол был развернут против направления движения; в какой-то момент дуло полыхнуло яростным пламенем, донесся гулкий треск.

Сначала Кир ничего не понял. Если это спасатели, то…

Да нет, какие спасатели, идиот? Кому вы нужны, чтобы спасать вас? Это беженцы! Явно пытаются унести ноги и отстреливаются от преследователей.

А может, это парни с «Мишлена», о которых обмолвился Харитон? Давыдово-то примерно в той стороне, по шоссе как раз можно добраться. Но откуда у парней машины, топливо? Таким богатством мог бы обладать разве что Босс…

Будто подтверждая эту мысль, из задних ворот меланжевого комбината навстречу машинам высыпали охранники с автоматами, замахали руками, привлекая внимание едущих. Вероятно, тоже услышали шум моторов и выстрелы, выскочили на подмогу. А может, им по рации сообщили.

Но в кого же палил стрелок «хаммера»?! Кир, как ни напрягал глаза, не мог увидеть преследователей.

Вот обе машины миновали развилку с Коммунистической…

Вот уже пошли домики частного сектора…

А потом из лесной чащи выскочили они.

Попробуйте рассмотреть в деталях с расстояния в километр существо, размером чуть крупнее человека. Однако со зрением что-то случилось, картинка будто скачком приблизилась, и в сознании Кира намертво отпечаталась внешность чудовищ. Да-да, именно чудовищ, никаких других эпитетов он подобрать не смог. Человекоподобные, с мощным торсом, с чрезмерно развитыми, бугристыми плечами, с длиннющими передними конечностями, на которые существа время от времени опирались на бегу. Задние конечности (ноги?) были перевиты мышцами, каким позавидовал бы любой чемпион по тяжелой атлетике. Шеи практически отсутствовали, волосяной покров тоже. Кожа имела серый оттенок и выглядела толстой и складчатой, как у носорога. Из-под выпирающих надбровных дуг глядели наполненные животной яростью маленькие глазки. Изо ртов торчали клыки. Когти во время особо стремительных скачков взрывали почву и отколупывали целые пласты оставшегося на шоссе асфальта.

«Мама дорогая! – ужаснулся Кир. – Они привели сюда мутантов! Эти люди в машинах, спасаясь от погони, сами показали монстрам дорогу в наш город!»

Он уже не думал о Куровском как о гребаной дыре, в подметки не годящейся Барнаулу. Он думал о том, что Куровское никак не защищено, здесь нет воинской части, крепостной стены или каких-нибудь других укреплений, где могло бы укрыться все население. Даже подземелье Оскара сложно назвать неприступным, раз тут и там находятся лазы. А уж про Могильники и вовсе говорить нечего. Что делать? Прятаться в квартирах, в коттеджах? Смешно! Эти чудища лесные с любыми дверьми расправятся в два счета!

Орудие на крыше «хаммера» вновь изрыгнуло сноп огня, но машину так мотало и подбрасывало на выбоинах, что стрелку невозможно было прицелиться, он палил наугад, в расчете на то, что хоть кого-то зацепит. Не зацепил.

Машины уже мчались по жилому кварталу. Триста метров до комбината, двести метров…

Автоматчики рассредоточились, залегли возле ворот и по обе стороны съезда с моста через Нерскую… На что они надеются?! Такую шкуру не продырявишь из «калаша»! Разве что совместными усилиями, «все на одного»…

«Сколько же их?!» – Кир попытался пересчитать серые фигуры мутантов и сбился. Десятка полтора, не меньше. Летят галопом, не сбавляя скорости…

Слева что-то мелькнуло. Кир перевел взгляд и обомлел: со стороны монастыря, вдоль реки, наперерез автомобилям неслась волчья стая. Час от часу не легче! Автоматчики с комбината располагались спинами к волчарам, вторая часть охранников находилась по ту сторону съезда с моста, в заросшем бурьяном кювете – ни те ни другие из-за возбуждения от предстоящей схватки, рева двигателей и грохота пулеметных очередей стаю не видели и не слышали. А мохнатые зверюги размерами с лошадь в состоянии растерзать автоматчиков в один миг!

Как же вышло, что серые монстры и серые псы согласовали свои действия буквально до секунды? Как вышло, что они атаковали одновременно с двух сторон, взяли в клещи и тех, кто передвигался на машинах, и тех, кто охранял комбинат? Случайность? Или нападение кто-то возглавляет, координирует?

Кир слабо представлял себе, какой станет жизнь, если городок заполонят чудовища. А жители-то, кретины, воробышков мутантами называли! И волков, которые бо́льшую часть времени не покидали свой лес и монастырь. По крайней мере, так открыто ни разу не нападали, не охотились всей стаей. Вот когда станешь ценить прошлое! Грязное, вонючее, голодное, неустроенное прошлое – но оставляющее шанс выжить. Серые пришельцы такого шанса уже не дадут. Бежать отсюда? Бежать, пока не поздно? Прямо сейчас, бросив наблюдать за вот-вот готовой разразиться смертельной битвой между людьми и нелюдьми, спуститься с крыши – и рвануть прочь из Куровского! Для начала в Давыдово, потом – еще дальше, еще севернее…

Машины въехали на мост. Человекообразные твари практически нагнали «хаммер», одна из них умудрилась полоснуть когтями по бронированной задней дверце и оставить на металле царапины. Турель не позволяла опустить ствол пулемета под таким углом – слишком уж близко подобрался монстр. Стрелок заорал что-то матерное и скрылся в люке. Что будет, когда автомобили остановятся? Ведь людям оттуда не выйти! Стоит открыть двери – полетят клочки по закоулочкам!

С противоположной стороны, из-за спин охреневших и наверняка обделавшихся с испугу автоматчиков, на мост влетела волчья стая.

Не обращая внимания на машины, гигантские псы промчались мимо них двумя свирепыми потоками и врезались в самую гущу серых преследователей. Раздалось яростное рычание, клацанье зубов и почти человеческие вопли; брызнули фонтаны крови.

Завороженный, Кир наблюдал сверху, как волки уничтожают пришельцев. Смотреть на это было невыносимо – но и не смотреть невозможно! Еще минуту назад серые чужаки казались ему несокрушимыми, их бугристые мускулы пробуждали дремучие, инстинктивные страхи, их когти любого заставили бы оцепенеть, а стремительные хищные движения, реакция и скорость вызывали неконтролируемую дрожь в коленях. Однако то, что творили с монстрами гигантские волки, вообще не поддавалось описанию.

Еще через минуту воды Нерской на сотню метров вниз по течению окрасились в красный цвет. На мосту образовался слой кишок, оторванных конечностей, содранной кожи, окровавленных клочьев шерсти, мозгов из расколотых затылков… Кир не смог обнаружить в этой массе ни одного целого трупа – волки изуродовали, растерзали, буквально расчленили всех серых подчистую.

Машины въехали на территорию комбината. Автоматчики, не сделавшие ни единого выстрела, зашли следом, закрыли ворота.

Волки… Их было десятка три. Полдюжины отчаянно зализывали глубокие раны, еще столько же пытались отдышаться, рухнув в придорожные заросли. Остальные собрались кружком подле одного-единственного мохнатого трупа, синхронно задрали морды и душераздирающе завыли…

Я просидел в подъезде еще часа два – приходил в себя и ждал, когда зверюги-спасители уберутся на исходную, в свой Волчий лес. Наконец поднялся. Надо искать брата. Где бы он ни был.

Ноги по-прежнему дрожали. А под ногами хрустело битое стекло. Я вышел из подъезда, машинально ощупал карман и обнаружил, что фонарика нет. Конечно. Фонарик использовался вчера. С его помощью я осматривал свою постель в момент обнаружения в ней Игорька. Затем стычка, падение, выход Харитона… Положить обратно в карман такой ценный предмет сил уже не хватило, а утром за суетой совсем запамятовал. К тому же нам раздали факелы – мы их и использовали.

Прикидывая, сколько рентген уже получил за сегодня, я поперся к «Шаурме». Надо же было куда-то идти?

Мне показалось, что я брежу наяву, когда среди бурьяна появилась тонкая фигурка в черной футболке и с черным рюкзачком.

– Мара! – закричал я изо всех сил, как будто этот крик мог что-то изменить в моем бытии.

Она никак не отреагировала. В ответ на повторный окрик начала пританцовывать – просто-таки сюр какой-то; впрочем, я тут же вспомнил о ее пристрастии к музыке. Подбежал, намереваясь сдернуть у нее с головы эти гребаные наушники, и тут она наконец-то соизволила заметить меня.

– Привет! Пастилку хочешь?

– Да какую пастилку! Ты куда подевалась? Я вчера, наверное, уже месячную норму этой гадости получил, все ходил тут, тебя разыскивал!

Мара невозмутимо перевернула кассету в плеере, начала перематывать пленку.

– Вчера… я люблю у битлов песню про вчера. Хочешь послушать?

Придушить ее хотелось, если честно! Интересно, понимает ли она, что речь идет о жизни человека? Или ее апатичность и фатализм распространяются вообще на всех?

– Мара, ты прости, конечно, но мне не до музыки. Я сейчас такое видел! Ты и представить себе не можешь! Но это неважно. Важно, что Жорка – мой единственный близкий человек, я не могу думать ни о чем другом, пойми! Поэтому музыка – это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

– Это очень плохо, когда близкий человек только один. Лучше уж вообще ни одного, как у меня. А хочешь, я стану твоим близким человеком? Даже твоим братом могу. Ну то есть сестрой. Я ловкая и сообразительная. Хочешь?

И что отвечать на такое? Обижать ее сейчас никак нельзя.

– Ну… почему бы и нет? – Кажется, я очень неуверенно это сказал, она как-то вся сразу поникла. Потом сжала руки в замочек и сказала совершенно другим, безразличным тоном:

– Да говорила я с Оскаром про твоего брата, говорила.

– С Оскаром?

– Ну да, с Боссом. У него имя есть, представляешь? – съехидничала девушка.

Представляю. Прекрасно представляю. Я его имя знал, еще даже не выехав из Барнаула.

– И что сказал твой Оскар?

Она резким жестом сунула наушники в рюкзак.

– Он не мой и вообще ничей. И от него тут многое зависит, если ты еще не понял…

– Извини.

– …а ты полез поперед батьки и сильно испортил себе все. Вот зачем ты повел туда своих могильщиков? Я как услышала про драку – сразу поняла, что это ты. Я, конечно, договорилась, чтобы он принял тебя. Но если он поймет, что именно ты провел в подвал этих идиотов, тебе несдобровать.

– Весело. А про Жору он что-нибудь сообщил?

– Босс вообще-то не информбюро. Но Оскар заинтересован в том, чтобы старший Белецкий был жив, это даже мне понятно. Иначе он не стал бы назначать тебе аудиенцию – ты для него такой же источник сведений о своем брате, как и он для тебя. Почему ты не подождал меня и начал суетиться?

Так. Я запрокинул голову и выдохнул. Надо мной висели облупившиеся буквы вывески.

– Ты не пришла вчера: ни через два часа, ни через три, ни поздно вечером! Откуда мне было знать, придешь ли ты вообще? Ты могла забыть, ты могла забить, тебя мог найти и запереть отец. Или подработка тебе какая-нибудь подвернулась, почему бы нет? Я тебя вижу второй раз в жизни, как же я могу полагаться на незнакомого человека?

Она вдруг улыбнулась, но не мне, а куда-то в сторону.

– Ну да, не пришла, правда. Извини. Я просто заснула в монастыре, в храме. Я всегда там засыпаю почему-то. Там очень спокойно, будто ты домой вернулся наконец.

– Ничего себе спокойно! Там же эти адские псины живут! Вообще не понимаю, почему тебя еще не растерзали… – Меня передернуло, едва я вспомнил поверхность моста, намазанного, словно бутерброд, толстым слоем внутренностей.

Она проигнорировала мои слова. Спросила, роясь в рюкзаке:

– Ну что, пойдешь к Боссу?

– У меня разве есть варианты?

– Варианты всегда есть. И Босс не волшебник, между прочим. Ваш разговор – еще не гарантия, что ты найдешь брата. Пошли. И съешь пастилку, а то еще в обморок свалишься.

Кажется, лакрица уже очень скоро перестанет напоминать мне Германию. Противный вкус, но да, она права, надо съесть хоть что-то.