Текст книги "Карл Великий"

Часть вторая
Великая война

Глава первая

Пока король со своей юной женой наслаждался ахенскими источниками и грезил о строительстве храмов с колоннами, в северо-восточных пределах королевства случилась беда. Соседи франков, саксы, видя, что земли Карла плохо защищены, начали вторгаться то там, то тут, учиняя грабежи, пожары и убийства. Гонец, прискакавший в Ахен, поведал о страшном разорении сразу нескольких франкских деревень.

Мне довелось присутствовать при разговоре Карла с гонцом. К этому моменту я официально приступил к обязанностям переписчика и записывал за королем проекты новых капитуляриев.

– Дезидерию повезло, – сказал Карл, выслушав гонца. – В ближайшее время нам придется заниматься саксами. Может, за это время Господь вразумит его, и он перестанет притеснять наших братьев-франков, живущих у него в Лангобардии. Сегодня же будет объявлен сбор, и первые отряды отправятся к саксонским пределам.

– Мой король, вы тоже поедете? – раздался мальчишески-резкий голос Хильдегарды. – Я хочу ехать с вами.

– Совсем Бог разум забрал. На войну она собралась! – проворчала Бертрада. – Себя бы поберегла!

– Мне как раз нужно ехать, чтобы беречь себя, – возразила Хильдегарда, – без моего короля я уж точно умру от тоски.

Возможно, Карл собирался не позволить юной супруге сопровождать его. Но после того как мать разрушила его первую семью из-за женитьбы по политическим соображениям, он старался противоречить ей во всем и немедленно отозвался:

– Действительно, к чему мужу и жене разлучаться? Разве для того мы приносили клятву «быть вместе в счастии и несчастии, в горести и в болезни»?

Подумав, он добавил:

– Вы, матушка, тоже можете сопровождать нас столь далеко, сколь посчитаете нужным.

– Хорошо, я поеду, – с плохо скрываемой досадой сказала королева-мать. – Надеюсь, ты найдешь мне хорошую повозку, чтобы я не переломала себе костей по дороге.

Выезд запланировали на утро.

Вещей у меня было немного. Я быстро собрался и сидел, ожидая, когда меня позовут. Матушка куда-то вышла. Это меня не радовало. Сейчас скажут ехать, я с ней так и не попрощаюсь, а ведь еду-то на войну, хоть и не воином, а только чтецом и переписчиком.

Вдруг дверь нашей каморки тихо скрипнула. Вошел дядя Хильдеберт, он же Агафокл. Лицо его выглядело довольным. Изящно, насколько позволяла полнота, он опустился на кровать рядом со мной:

– Афонсо! Ну что, мой мальчик? – он потрепал меня по щеке. Наверное, думал, что мне это приятно, как его многочисленным борзым щенкам.

– Все хорошо, дядя, – вежливо сказал я, отодвигаясь достаточно медленно, чтобы не обидеть собеседника, но все же достаточно далеко, ибо хотелось уберечь свои щеки и иные части тела. Странно, такого внимания никогда раньше не наблюдалось с его стороны по отношению к моей персоне.

– Афонсо, ты очень высоко вознесся. Я так рад за тебя, – продолжал он, – но нельзя забывать… надеюсь, ты не забыл, что получил эту почетную должность благодаря стараниям членов твоей семьи?

«Сейчас потребует плату за старания», – подумал я, внутренне сжимаясь. И точно. Дядя придвинулся ко мне вплотную и зашептал, неприятно щекоча бородой щеку:

– Так получилось, ближе всех нас к королю оказался ты. Сейчас начинается тяжелое и одновременно важное для нас время. Ты должен ловить каждое слово, каждый жест короля. Запоминай всех, кто к нему приезжает. Хвала богам, они дали тебе прекрасную память. Ну? – вдруг гаркнул он, глядя мне прямо в лицо.

– Не кричи на меня, – смог выдавить я и начал отчаянно тереть глаза, будто в них попала соринка. Мать говорила, что глаза у меня глупые, всегда выдают, о чем я думаю.

– Что еще с тобой? – недовольно проворчал дядя.

– Соринка, наверное.

– Надеюсь, ты понял меня? – веско произнес он. – К тебе будет приходить человек от нас, сообщай ему все важное.

Я кивнул, продолжая тереть веки, хотя они уже болели.

Хильдеберт, он же Агафокл, ушел.

Я продолжал сидеть в оцепенении. Жизнь моя будто раскололась на две части – до дядиного разговора и после. А что я ожидал? Меня ведь с детства готовили к подобным задачам, если посмотреть серьезно. Но серьезно-то я, видимо, еще ни разу не смотрел.

Как же вывернуться из этого ужасного положения? Надеюсь, дядя не заподозрил меня в симпатиях к королю? Хотя, кто знает, что в голове у хитрого бобра? Порой мне казалось, что он умеет читать мысли.

Но короля я никогда не предам. Он – единственный, в ком я не разуверился. Пусть лучше Хильдеберт, он же Агафокл, заколет меня, как жертвенного бычка. Но ведь расправа Карла, в случае если он заподозрит измену, может быть пострашнее дядиной.

Пришел конюх с известием, что моя звездолобая кобылка по кличке Тропинка готова и ждет меня. Взяв дорожный мешок, я покинул комнату. В дверях столкнулся с матушкой.

– Заходил дядя? – тихо спросила она.

– Угу.

– Что? – она встревоженно оглядела меня. – Все хорошо?

Я кивнул, стараясь смотреть в сторону. Она прошептала:

– Дядя – очень серьезный человек, не забывай об этом.

– Не забуду. Прощай, матушка.

Королевская армия выступила. Ее авангард состоял из воинов, почти полностью одетых в железо. На головах их блестели столь хвалимые королем шлемы, туловища защищали искусно сделанные кольчуги, и даже сапоги грозно щерились железными пластинами. Вооружены франки были тяжелыми мечами и копьями в форме букового листа. Вид этих воинов внушал ужас даже мне. Я чуть не свалился со своей кобылки, когда перед выездом один из них вдруг пришпорил коня и стрелой полетел прямо на меня, потрясая копьем. Не доехав, он резко развернулся и, как ни в чем не бывало, вернулся в строй. Судя по тяжелой кучерявой гриве, торчащей из-под шлема, это был Роланд.

Ближе к середине отряда ехали их величества. У Карла помимо великолепной кольчуги железные пластины закрывали плечи, ноги и часть бедер. Сидел он уже не на том, ослепительно-белом, роскошном жеребце, а на поджаром боевом коне серой масти. Казалось, словно тот весь выкован из благородного металла. Рядом на пегой кобылице ехала Хильдегарда, одетая в простое платье из некрашеного льна. Плечи ее покрывал теплый коричневый плащ. Она опять отказалась воспользоваться повозкой, хотя выглядела в последнее время бледной и нездоровой.

Бертрада с камеристкой тряслись где-то в арьергарде. Время от времени король посылал меня проведать королеву-мать. Та сидела с лицом, выражавшим величественное и скорбное терпение. За ее повозкой двигались многочисленные телеги, оснащенные непромокаемыми кожаными навесами и накидками. В них лежали мешки с зерном, зернотерки, соленое мясо, вино, а также лопаты, топоры и длинные канаты – на случай осады какой-нибудь крепости. Карл сетовал, что нет камней для осадных орудий – на месте могли случиться трудности с их поиском. Но ввиду срочности сборов и нехватки вьючных лошадей, камни решили не собирать.

Моя Тропинка трусила тоже где-то посередине. Я старался не терять короля из виду, зная его обыкновение: время от времени высказывать мне свои мысли и планы. И точно:

– Афонсо! – Он обернулся, отыскивая меня взглядом. Я тут же подъехал ближе. – Афонсо, мы едем помогать нашим братьям. Но эти братья – не только франки, наши подданные. Это и те несчастные саксы, чьи души пока еще объяты мраком звериной свирепости потому, что принадлежат к земному граду. Из этого-то града и выходят враги, от которых нам надлежит защищать Град Божий – ведь так говорил блаженный Августин? Он допускал возможность их обращения. Мы же сегодня уже не можем допускать! Мы должны непременно обратить их, ибо Бог дал нам власть, чтобы Его Град был построен на земле.

– Они обязательно обратятся, мой король! – звонко воскликнула Хильдегарда и неожиданно схватилась за живот, став белее полотна. Мы резко остановились. На мгновение лицо короля потеряло величавую уверенность.

– Что с тобой, дорогая? Афонсо, что с ней? – растерянно спрашивал он.

Хильдегарда молча кривилась от боли. Я не знал, что ответить. Тогда его величество обратил взор к небу, и мне показалось, что оно качнулось ему навстречу. Тут же глаза Карла просветлились, и уже почти спокойно он сказал:

– Матушкина камеристка Радегунда хорошо понимает в хворях. Подождем, пока подъедет их повозка.

– Да тут и без Радегунды все ясно! – сказала Бертрада, едва посмотрев на позеленевшую, еле сидящую на лошади Хильдегарду. – Наклонись-ка ко мне, король!

Она что-то прошептала ему на ухо, после чего его величество просиял.

– Это правда? Ты уверена? – только и спросил он.

– Я уже не девочка, чтобы ошибаться в подобных вещах, – с достоинством ответила королева-мать. – Да и ты, – она оглядела сына, – ты тоже давно взрослый и детей имеешь. Даже странно, что такая мысль не пришла в твою голову. Хильдегарда, девочка моя, тебе нельзя больше ездить верхом. Надеюсь, ты согласишься со мной и не проявишь упрямства.

– Да, разумеется, – кротко ответила Хильдегарда. Ее личико выглядело очень испуганным. «Дети всего боятся, – вспомнил я ее слова, – теперь мне почти четырнадцать, и я, наверное, уже не испугаюсь».

Бертрада продолжала:

– Было бы замечательно тебе вообще не ехать дальше, а пожить в каком-нибудь из ближайших королевских палаццо.

Глаза юной королевы покраснели, губки дрогнули, но голос прозвучал твердо:

– Мне нельзя без моего короля, я это точно знаю.

– Моя верная голубка, – произнес Карл, нежно глядя на нее.

– Дай Бог, чтобы эта верность не ослабела с годами, – вздохнула Бертрада.

Теперь Хильдегарда ехала в повозке с королевой-матерью и Радегундой. Его Величество разрывался между долгом, предписывающим ему быть рядом с воинами, вдохновляя их, и желанием постоянно видеть супругу. Он выходил из сложного положения, постоянно гоняя меня к повозке Бертрады.

– Ну, как? – спрашивал он меня по возвращении. Я сосредоточенно кивал, и он успокаивался, чтобы через некоторое время снова послать меня выяснять тот же самый вопрос: «Ну, как?»

Между тем окружающие леса изменились. Стало попадаться больше хвойных пород. Это говорило о том, что мы довольно далеко продвинулись на северо-восток.

И вдруг впереди показалось черное пятно. Подъехав ближе, мы увидели обгорелые остовы домов. На выжженной земле лежали тела убитых. Среди них были и дети.

– Ужасно, что она сейчас увидит это, – горестно произнес Карл.

– Мне съездить к ним, Ваше Величество? – осторожно спросил я.

– Нет-нет, мы не можем мстить! – пробормотал он, явно думая уже о другом. – Град Божий и просвещение…другого пути нет нам на этой земле.

Рядом с сожженной деревней на границе пределов Франкского королевства разбили лагерь.

– Афонсо, – сказал король, – у нас мало доспехов, не хватает даже на всех хороших воинов. Но необходимо, чтобы ты видел все, что произойдет, и записывал в назидание франкам и прочим народам. Тебе дадут небольшой меч и щит. Это только для твоей защиты, поэтому, когда начнется бой, – держись в стороне и наблюдай со всей тщательностью.

Перед боем надлежало выспаться. Разумеется, отдельной палатки мне не полагалось. Пришлось разделить ее с пятью воинами. Я надеялся, что хоть не все они храпят, но надежды мои не оправдались. Храпели все. С посвистами, с переливами, с раскатами и подвываниями. К тому же они немилосердно воняли чесноком. Устав от тщетных попыток заснуть, чуть не задохнувшись, я вылез из палатки на свежий воздух.

Над лагерем странно близко висели яркие звезды. Где-то вдалеке покрикивала ночная птица. Глядя на черное небо, я задумался о странном нелогичном тройственном Боге моего короля. В какой-то момент мне даже удалось почувствовать эту тройственность. Было огромное небо, были звезды, великим множеством составлявшие небо, и был я, маленький муравей, однако способный вместить в свою душу величие этого неба и этих звезд.

Задумавшись, я не заметил подошедшую ко мне темную фигуру.

– Афонсо, не пугайся, – послышался тихий голос, – дядя передает тебе привет и интересуется: все ли хорошо у тебя?

Я кивнул, чувствуя, как по спине ползет струйка холодного пота.

– Значит, все хорошо? Завтра выступаете?

Я снова кивнул.

– Благодарю. Гнев богов да не коснется тебя, – еле слышно проговорил неизвестный и исчез за палаткой.

Кровь стучала у меня в голове, точно погребальный колокол. Как быстро и незаметно этот ночной тать похитил самое ценное – мое честное служение королю! Ведь получается, что дядя получил нужные сведения без малейшего сопротивления с моей стороны.

Немного успокоившись и уняв дрожь, я подумал и решил, что не все так плохо. Ведь в нашем завтрашнем выступлении нет ничего тайного. Мы могли бы выступить и сегодня, если бы не прибыли на ночь глядя, а уж завтра и дураку ясно, что будет сражение. Наверняка дядин посланник просто проверял меня. В таком случае моя покладистость даже очень кстати. Но что будет дальше? Как мне противостоять этим людям?

Вернувшись в палатку, я долго искал себе место. За время моей прогулки спящие воины успели вольготно развалиться по всему свободному пространству. На мои уговоры они отзывались невнятным бормотанием, а один даже ухитрился, не просыпаясь, послать меня в пасть дьявола с подробным описанием пути. С трудом, в скрюченном положении поместившись у самой стенки палатки, я попытался заснуть.

Только я сомкнул веки, как меня разбудил оглушительный рев Олифана. Казалось, Роланд протрубил мне прямо в ухо. Палатка была пуста. Дрожа и потягиваясь, я вылез наружу и увидел, что все уже восседают на конях в полном вооружении. Карла нигде не было видно. Кто же даст мне обещанный меч и щит? Я спросил об этом Роланда, но тот только оглушительно расхохотался. Скоро все отправились и я с ними – злой и голодный.

За полем начинался лес. Узкая дорога, рассекала его, будто коридор. Туда уже втянулись первые всадники. Моя звездолобая Тропинка испуганно захрапела и, замотав головой, встала. Мне тоже не хотелось вступать в мрачное лесное пространство, но куда денешься? Я стегнул бедное животное, и мы двинулись за остальными.

Темные стволы вековых елей и дубов поросли мхом и выглядели словно мохнатые ноги гигантов. Нехорошая стояла тишина, как перед грозой. В голове роились невеселые мысли. Если сейчас на нас нападут – мне и защититься будет нечем. А все из-за этого кичливого зазнайки Роланда! Не зря моя матушка любит его еще меньше Карла.

Если честно, я сам проспал – без всякого Роланда. Но очень уж не хотелось признаваться в этом даже самому себе. Оставалось только вновь мысленно осудить этого выскочку и ткнуть пятками Тропинку.

В этот момент в нас полетели стрелы. Мне поначалу показалось, что это – птицы. Такие, бывает, с удивительной быстротой выпархивают из-под самых ног. Но тут одна из них, пролетая, клюнула меня в руку. Не смогла вонзиться, упала на траву, но кожу содрала порядком. Потекла кровь, пачкая висящую на боку сумку с кусочками пергамента для записей. Я смотрел на это, и мне почему-то было жаль пергамента больше, чем руки.

Впереди закричали. Заржали лошади. До меня донеслась чья-то команда: «Быстрее! Дальше поле! Вперед!»

Тропинка пустилась вскачь, не дожидаясь моего кнута. Мы мчались, и мчалось все вокруг, а между тем мне казалось, что отряд едва ползет. Я тогда еще не знал, что время в бою течет по-другому. Стрелы шмякались где-то рядом, как редкие дождевые капли. Одна со звоном отскочила от кольчуги воина, ехавшего передо мной. Другая вонзилась в бок его лошади, но та продолжала скакать, как ни в чем не бывало. Видимо, она происходила из породы боевых лошадей, что служат своему господину, покуда живы.

Внезапно лес кончился. Всадники вынеслись на широкое поле. Я увидел, как раненная стрелой лошадь с размаху рухнула на землю, придавив всадника. Из шеи у нее торчал боевой топор. Такой же попал в другую лошадь. Страшно закричав, она начала медленно оседать.

Из леса выскочила толпа саксов. На них не было ни шлемов, ни пластинчатых доспехов – только кольчуги, да и то не у всех, но дрались они страшно. Не жалея себя, лезли с топорами на всадников.

Копье настигло одного из нападавших. Уже смертельно раненный, он схватился за древко и, погружая наконечник еще больше в себя, не давал франкскому воину вытащить оружие до тех пор, пока другой сакс не перерубил древко. Обезоружив таким образом франка, сакс поразил его топором.

Я, как мне велели, оставался с краю, стараясь внимательно наблюдать за происходящим, но тут двое разъяренных саксов заметили меня. Они были без топоров – видимо, метнули и не успели подобрать. Один схватил под уздцы Тропинку, другой вцепился в мою ногу и стал тянуть, что есть силы. На помощь к ним уже бежал их соплеменник с топором. Я закрыл глаза, понимая, что смерть неизбежна, и вдруг услышал знакомый хохот и звон железа. Роланд, вихрем промчавшийся мимо, раскидал моих врагов, будто жухлые листья. Саксы бросились на него словно стая волков на добычу и полегли за несколько мгновений – кто сраженный насмерть, кто с тяжелой раной. Несмотря на страх, я залюбовался его мастерством. Он казался одним целым со своей лошадью. Настоящий кентавр, носящийся взад-вперед и поражающий противников смертоносным копьем.

И вдруг он, словно потеряв интерес к врагам, закружился вокруг рослого всадника, почти целиком одетого в железо. Я не сразу признал Карла. Слишком уж привык к его яркому сине-зеленому плащу. Король двигался неспешно, будто совершая вечернюю прогулку. Неторопливо привстав на стременах, плавно занес руку с копьем, и очередной сакс, хрипя, упал на землю.

Роланд кружился рядом, опасно свешиваясь с седла вниз, и виртуозно поражал противников длинным мечом. Он двигался быстро, не давая им приближаться к королю. Впрочем, они уже и не пытались. Их план, рассчитанный на внезапность и быструю победу, провалился, не выдержав столкновения с франкскими мечами и доспехами. Враги гибли один за другим, а наши воины, защищенные с ног до головы, не несли сильного ущерба, за исключением, кажется, только одного воина, задавленного лошадью, и того, которого саксам удалось стащить на землю и сообща изрубить.

Наконец лесное племя дрогнуло и побежало. Франки бросились преследовать врагов. Поле кончилось. Впереди шумела дубовая роща, а за ней обнаружилось небольшое поселение. Стены из камней и потемневших от времени бревен превращали его в подобие маленькой крепости. Перед бегущими открылись ворота, но те, кто их открыл, – не рассчитали скорости и бешеного напора наших воинов. Неистовый Роланд и его дружина оказались внутри стен быстрее беглецов. Их продвижение сопровождалось громкими воплями и стонами поверженных саксов. Кто-то из франков уже поднес пылающий факел к какому-то строению, крытому соломой. Крыша мгновенно вспыхнула, вызвав новые крики ужаса и боли. В это время сам король спешился и, взяв тяжелый топор, подрубил столб, держащий ворота. К нему подошли другие воины, на этот раз вооруженные кирками и лопатами. Они принялись разрушать стены. Саксы, видя это, побежали через другие ворота.

– Ваше Величество! Позвольте, мы догоним их! – крикнул Роланд. – Живым не уйдет никто!

Но Карл, покачав головой, поднял руку:

– Мы возвращаемся в лагерь.

Глава вторая

Вместе с королевской армией в Саксонию прибыло множество священников. На богослужении, что началось, стоило нам приехать в лагерь, они образовали длинную процессию. «Удивительно, что не отслужили мессу перед боем», – подумал я. Но, вслушавшись в разговоры, понял, что короткая утренняя месса благополучно состоялась, вот только некоторые сони на нее не попали.

Сейчас служили долго. За наших убитых и раненых, и особенно – за скорейшее обращение саксов.

Я стоял, подпевая в нужных местах, чувствуя усиливающуюся боль в раненой руке. Еще там, в поле, какой-то воин перевязал мне ее грязной тряпицей, и кровь остановилась. Что делать с болячкой дальше, я не знал. Лекаря в войске, конечно, имелись, но как-то стыдно казалось подходить к ним с пустяшной царапиной. В довершение всех злоключений нестерпимо хотелось есть.

Окончание мессы совпало с первыми каплями дождя. Совсем опечалившись, я потащился к своей палатке.

– Эй! – окликнула меня Радегунда. – Сегодня после обеда читаешь его величеству.

– А не знаешь ли ты, где происходит обед у воинов? – с надеждой спросил я.

– Не имею понятия, – грубо ответила камеристка. Развернулась и зашлепала босыми пятками. Она любила ходить босиком при каждом удобном случае. Берегла башмаки, хотя от бедности уж точно не страдала.

– Афонсо! – раздался резкий мальчишеский голос, но для меня он прозвучал нежнее серебряных колокольчиков. Голос моей королевы.

– Приходи в наш шатер – говорят, жаркое получилось отменное. Правда, я что-то не в настроении сегодня кушать. Ах! – она заметила окровавленный рукав. – Тебя ранили в бою! Значит, ты теперь будешь настоящий летописец, не такой, как мой учитель грамматики, который ничего в жизни не видел, кроме своих книг. Пойдем, я лично перевяжу тебе рану.

До такой милости дело не дошло, что и к лучшему. Бертрада, тоном, не терпящим возражений, сказала, что это недопустимо. Ее величеству сейчас вреден вид крови. Позвали всю ту же Радегунду. Презрительно хмыкнув, она промыла мою рану и помазала ее странно пахнущей мазью. Камеристка Бертрады не любила меня за чрезмерную, ничем не заслуженную, на ее взгляд, приближенность к королевской семье.

Дело свое она все же знала хорошо. Рука, немного посаднив, перестала меня мучить.

Дождь уже шумел вовсю. В шатер вошли Карл с Роландом – мокрые и веселые. Увидев меня, оба засмеялись. Его величество спросил:

– Мальчик, укушенный молнией! Кто же укусил тебя на этот раз?

– Стрела, ваше величество.

– Стрела… Хм. Щит и меч, которые ты проспал, вряд ли уберегли бы тебя от нее, но думаю, хороший урок ты все же получил.

– Да, ваше величество.

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Жаль пергамента, ваше величество, сильно испачкался кровью. Надеюсь, возместить сей убыток усердным трудом.

– О-о-о! – удивленно протянул молчавший до этой поры Роланд. – Вот это достойный ответ. Хвала храброму и верному переписчику!

– Мы подумаем, как защитить тебя, – продолжал король, – а ты к завтрашнему дню опиши нам бой с саксами. Сейчас покушаешь с нами, и будем читать о Граде Божием.

Прикрыв глаза, его величество осенил себя крестным знамением и прочитал молитву о благословлении пищи. После чего все наконец приступили к трапезе.

Жаркое и вправду оказалось превосходным, особенно учитывая мой пропущенный завтрак, да и не особенно плотный ужин накануне. В горшок положили какие-то неизвестные мне травы и ягоды, придававшие особый вкус. Пришлось сдерживаться, чтобы не вкушать пищу неприлично быстро.

После трапезы, тщательно омыв руки, я раскрыл толстый фолиант трудов блаженного Августина. Правда, хорошего чтения не случилось. Хильдегарда, внимательно прослушавшая первые несколько строк, вдруг, согнувшись, выскочила из шатра. За ней бросилась перепуганная Радегунда. Бертрада, посидев немного, тоже вышла вслед. Карл явно заволновался, но велел продолжать. Только я открыл рот, как в шатер буквально вполз сильно избитый человек в монашеском одеянии.

– Брат Ансельм! – воскликнул король. – Что они с тобой сделали?! А где отец Бернард?

– Они принесли его в жертву Ирминсулу, – ответил монах, – и брата Ксаверия тоже.

– Позвольте, мой король! – вскричал Роланд. – Я поеду с моими вассалами и сравняю с землей все их жалкие деревеньки! А этого идола низвергну и брошу к вашим ногам!

Карл задумался:

– Нет, дорогой Роланд. Не все возможно решить силой клинка. Идола мы, конечно, должны низвергнуть, но по возможности не проливая кровь наших будущих братьев.

– Братьев? – переспросил Роланд, нахмурив брови, отчего благородное лицо приобрело неприятное выражение. – Вы называете братьями этих paganos, убивших наших священников?

– Брат Ансельм, – обратился король к несчастному монаху, – ты считаешь, что язычников следует истреблять?

Тот вздохнул, осторожно ощупывая синяки:

– Нет, ваше величество. Мы для них – единственная надежда, свет к просвещению. Придется идти дальше, хотя и тяжело это. Но Иисусу ведь было еще тяжелее.

Роланд упрямо тряхнул головой:

– Все равно, только сила способна внушить уважение. Они пойдут на разговор не раньше, чем почувствуют на себе доблесть наших воинов.

Карл усмехнулся:

– Они уже почувствовали ее, дорогой Роланд. Смятение их велико, поверь нам.

– Вид этого несчастного не говорит об их смятении, – возразил неугомонный бретонец.

– Они мучили нас вчера, ожидая вашего приезда, – позволил себе вмешаться брат Ансельм. – Сейчас они пребывают в страхе перед «железными людьми». Их глубоко устрашили наши доспехи. Они ведь раньше таких вообще не видели.

Он помедлил, не решаясь продолжить, но все же сказал:

– Ваше величество! Несмотря на неудачу, я готов снова идти проповедовать.

Король внимательно посмотрел на монаха:

– Мы были бы слишком жестоки, если бы послали тебя туда в таком состоянии. Скажи, тебе удалось выяснить, как часто они поклоняются своему идолу?

– Поклоняются-то всегда. Видимо, ваше величество интересует, когда у них происходят большие сборища.

– Так.

– Я знаю, что для них важны дни солнцестояния, а также различные фазы луны. Вскоре вроде бы как раз должен быть такой праздник, только вот я не знаю точного срока.

– Надо узнать точно. – Карл задумался. – Пошлем разведчиков.

– Тогда… позвольте мне все же вернуться? – попросил брат Ансельм. – Боюсь, что навряд ли кто-то из франков знает Тевтобургский лес так, как знаю его я.

– Не раньше, чем тебя осмотрит лекарь.

– Как будет угодно Вашему величеству.

Монах ушел с Роландом.

– Ну что же, Афонсо, продолжай, – велел король, укладываясь на шкуры, – нам необходимо освежить в памяти мысли мудрейшего Августина, дабы не совершить ошибки.

Когда я вышел из королевского шатра – дождь давно закончился. В моей сумке лежал новый пергамент, предназначенный для описания сегодняшнего боя. Впечатления переполняли меня. Вспоминались то свирепые саксы, швыряющиеся топорами, то юное округлое лицо королевы, побледневшее от страдания. Но больше всех меня занимал Карл. Почему-то так получалось, что любые его поручения, даже самые мелкие, казались мне значительными, и сама моя жизнь рядом с ним приобретала особенный смысл.

Итак, мне предстояло создать исторический труд. Не в библиотечной тишине, неторопливо, как, наверное, пишут настоящие летописцы, а в грязной палатке, наполненной грубыми воинами, да к тому еще нужно успеть в срок. Ну что же, справлюсь. Не зря ведь именно меня поцеловала молния.

Размышляя так, я двигался к лесу в поисках укромного местечка, чтобы потом, начав работать, не отвлекаться. Вот уже и лес, но мне хотелось забраться подальше. Вдруг из-за дерева появилась замурзанная крестьянская девочка лет тринадцати и уставилась на меня во все глаза. Вздрогнув, я сделал шаг назад. Она – за мной. Я повернулся и быстро пошел в глубь леса. Она не отставала.

– Что тебе надо? – я разозлился не на шутку. – прекрати ходить следом!

– Хильдеберт. – Она произнесла только одно слово. Имя моего дяди. Все сжалось у меня внутри.

– И что Хильдеберт? – спросил я, будто не понимая.

– Он передает привет и хочет знать, как дела у его племянника, – бойко протараторила девчонка.

– У меня все замечательно. Шел дождь, теперь перестал. Все здоровы. Большой привет дяде Хильдеберту. Ну? Что тебе еще нужно от меня?

– Ваши новости, – ответила эта мерзавка, совершенно не собираясь уходить.

– Послушай, если мне захочется поговорить с моим дядей о жизни, – я сделаю это лично, без помощи сомнительных личностей. Иди отсюда.

Не дожидаясь ответа, я бросился напролом сквозь заросли к лагерю. Никто меня вроде бы не преследовал. Все равно странно – откуда в этих диких лесах дети, знающие моего дядю?

Забившись в палатку, я попытался разложить письменные принадлежности. Не так-то это оказалось легко, хоть и воины мне не мешали по причине своего отсутствия. Поставив чернильницу на землю, я тут же чуть не опрокинул ее. Пришлось выйти наружу, разложить все на большом пне и стать перед ним на колени.

Подробно я описывал все сегодняшнее сражение. Работа мне очень нравилась, а главное – можно было отвлечься от неприятных мыслей о дяде. Но только записи закончились, как невеселые думы охватили меня с новой силой. Понятно, что дядя не оставит меня в покое. Если бы меня преследовал посторонний человек – я бы давно уже попросил у короля защиты, но жаловаться на брата родной матери…

– Храбрый писарь, ты никак проглотил лягушку? – Роланд подошел незаметно и теперь с любопытством вглядывался в мое лицо.

– Отчего же, ваша… – я начал вспоминать, его титул, – …светлость?

– Если бы ты видел сейчас свое лицо! Точно лягушку… хотя нет, тут, может, и целая жаба была! Глотни вина – полегчает.

– Да вино же в походе ограничено…

Он расхохотался:

– Надо просто знать благодатные источники и припадать к ним иногда. Пойдем, покажу один, вместе припадем. А ты петь-то умеешь? Должен вроде бы, я знаю, ты в монастыре воспитывался.

– Умею. Но только григорианские хоралы.

– А про прекрасных дам?

– Про дам не умею…

Роланд вздохнул:

– Где ж мне найти умельца-то… Есть такая дивная баллада о прекрасной Женевьеве, да только она на два голоса, вот беда! Раньше с его величеством пели, а теперь у него один град Божий на уме. Ладно, пиши, писарь, не буду мешать.

Назавтра я зачитывал свой труд его величеству. Он ни разу не перебил меня, а по окончании сказал:

– Ты очень прилежен и наблюдателен, Афонсо, только не умеешь вычленять главное и делать правильные акценты. Без этого невозможно создать настоящую летопись.

Заметив мое огорчение, король прибавил:

– Твой труд несомненно ценен, мы сохраним его для обработки другими книжниками. А теперь подожди-ка здесь. Мы, помнится, обещали защитить тебя от стрел. Хотя главная защита человека в Господе.

Карл позвонил в колокольчик. Тут же появился слуга. На вытянутых руках он нес кольчугу. Она выглядела легко и изящно, будто кружевная. Однако когда я взял ее в руки – то чуть не присел от нежданной тяжести. Король засмеялся:

– Это тебе не пергамент с чернильницей! Ничего. Привыкнешь – даже чувствовать скоро перестанешь. Но это еще не все, – продолжал король, и в глазах его мелькнула знакомая мне искорка. – Тебя необходимо познакомить с оружием по-настоящему, и сейчас мы это сделаем. Положи-ка пока кольчугу.

Он вытащил из ножен короткий меч. Темный, без украшений, только гарда скована как-то необычно и сложно – с дополнительными тонкими изогнутыми прутьями, защищающими кисть.

– Пошли.

Мы покинули королевский шатер. На свободном пространстве между палатками Карл остановился. Крутанул меч в руке, быстро словно сверкнула темная молния. Потом протянул оружие мне: