Текст книги "Карл Великий"

– Бери, не бойся!

Заранее напрягши руку, чтобы не получилось, как с кольчугой, я осторожно взялся за витую гарду.

– Смотри, – продолжал он, – кончик клинка должен словно висеть на небе, а рукоять свободно движется туда-сюда…

Тут до меня дошло, что король сам, своей собственной персоной взялся обучать меня, ничтожного мальчишку из захудалого, к тому же сомнительного рода.

– Ваше величество… За что мне такая милость, что мой король тратит на меня свое бесценное время?

– Хорошо, что ты считаешь это милостью, такое отношение говорит о твоем благородстве. Но на самом деле мне приносит удовольствие учить молодых людей искусству боя. А сейчас так случилось, мне учить некого.

Действительно, раньше король всюду возил с собой маленького Пипина. Почему он не взял мальчика сейчас? Конечно, на войне опасно, но ведь самого Карла отец брал в военные походы сызмальства. Да и Хильдегарда находится в лагере, невзирая на свое особое положение. Может, она невзлюбила Пипина, ведь она ему как-никак мачеха? Но разве можно заподозрить нашу королеву в злых чувствах?

– Афонсо, ты никак задумался? В бою много думающие лишаются головы в первую очередь. Э, да у тебя рука дрожит. Рано тебе еще приступать к искусству поединка. Научись пока просто держать оружие. Вот так.

Он вытянул перед собой руку. Передал мне меч и ушел.

Задание показалось бессмысленным. К тому же рука быстро заболела. Я опустил ее и, ковыряя мечом землю, начал снова думать о дяде. Его придется обманывать. Смогу ли я? По моему лицу ведь можно прочесть все, о чем я думаю. Причем без труда.

А что, собственно, выражает лицо, когда человек неумело обманывает? Замешательство, неудобство, что-то в этом роде. Тогда нужно всего лишь пустить дядю по ложному следу. Придумать такую историю, при которой замешательство на моем лице будет выглядеть уместно…

– Так-то ты выполняешь приказы короля? – послышался за моей спиной голос Карла.

Вздрогнув от неожиданности, я так ковырнул клинком уже размягченную землю, что взлетевший фонтан песка попал мне в рот. Король расхохотался:

– Видать, молния, что тебя укусила, имела веселый нрав! С тобой не заскучаешь. А теперь – держать оружие. Если увижу, что опять ленишься, – выгоню из переписчиков.

Он снова ушел. Я держал меч. Сначала превозмогая боль в руке, потом боль в боку от онемевшей руки, потом головокружение. Вышло солнце – лучи ударили прямо в лицо. В глазах поплыли красные круги. Я подумал, что сейчас упаду в обморок, но не упал, и снова превозмогал… Подпер онемевшую руку второй. Стало чуть удобнее, но что-то потекло из носа, а я уже боялся пошевелиться, а тут еще прилетели мухи…

– Афонсо… – в полузабытьи я даже не узнал голос Карла. – Хватит, опусти руку.

Он протянул мне платок, но онемевшая рука не смогла его взять. Тогда его величество сам вытер мое лицо от противных струек, и я увидел пятна крови.

– Мало кто из моих воинов простоял бы столько, – тихо сказал он и спросил: – А если бы я не пришел сейчас?

– С-стоял б-бы. – губы почему-то слиплись и стали непослушными.

– Я запомню твое усердие. И меч этот ты заслужил.

Глаза короля были совсем темными, без намека на искорки.

Этой ночью на наш лагерь напали. Я проснулся от криков и звона. Воинов в палатке не было. Нащупал кольчугу, подаренную королем, попытался надеть, но в темноте спросонья никак не мог разобраться, где в этой груде колечек ворот и рукава. В этот момент звуки отчаянной схватки раздались совсем близко. Сейчас рухнет палатка. Но нет, откатились дальше. Я наконец разобрался с кольчугой. Поняв, что в ней и с мечом не смогу двигаться быстро, все же осторожно выполз наружу.

В предрассветной мгле между палатками кипела драка. Трудно понять, где свои, где чужие, хотя почему же… вот те с топорами, это саксы. Вдруг что-то полетело прямо в меня. Отпрыгнув легко, как зайчик (и кольчуга не помешала), попытался закрыться мечом. Под ноги упал топор, но предназначался он не мне, а Роланду, оказавшемуся за моей спиной.

Сильными руками он легко отодвинул меня с дороги и полез в самую гущу драки. Тут же послышалось несколько сильных ударов по железу. Так гулко прозвенело! По сравнению с ними предыдущие звуки боя показались грохотом кухонной утвари.

Начало светать, и стало видно, что Роланд, защищая двоих раненых франков, в одиночку сражается с целой толпой разъяренных врагов. Из-за палаток уже бежали его верные вассалы, но гордый бретонец не желал помощи.

– Виллибад, отойди, все отойдите! – прорычал он. – Я сам справлюсь с этой поганью.

Он действительно справился. Крутанувшись словно в бешеном танце, сшиб тяжелым Дюрандалем сразу троих. Те упали, как подрубленный кустарник, а он уже молниеносным колющим ударом поразил четвертого. Саксы побежали, петляя между палатками. Но где-то на другом конце лагеря снова раздался звон оружия. Воины Роланда бросились туда. Подмигнув мне, бретонец последовал их примеру. Скоро мощные удары донеслись оттуда, и тут я услышал высокий голос Карла:

– Западный край! Конюшни! Быстро!

Клинки загрохотали чаще. Потом раздался многоногий топот – и все стихло. Я увидел Роланда, шествующего между палаток. В левой руке он держал Дюрандаль, а правой неторопливо разбирал свою роскошную кудрявую гриву, спутавшуюся во время боя. Одна штанина его порвалась и пропиталась кровью, однако он не думал хромать и вид имел страшно довольный.

– Ну что, храбрый писарь? – сказал он мне. – Хочешь, побьемся в шутку?

– Нельзя мне с вами биться.

– Это почему же? – удивился он.

– Церковь считает самоубийство грехом.

Он расхохотался своим оглушительным смехом.

– Беззащитных убивать – тоже грех. Тут мы квиты будем. Давай, не боись.

– Вам бы ногу перевязать, – осмелился посоветовать я.

– Ты что, писарь? Занудствовать вздумал? Моя кровь. Хочу – проливаю. Так?

– Нет, не так! – резко оборвал Карл, выходя из-за палатки. – Кровь твоя принадлежит Господу и твоему королю, ты не имеешь права проливать ее без смысла.

Храбрый вояка от удивления чуть не выронил свой Дюрандаль.

– Как без смысла? Ваше величество! Не я ли только что сражался, защищая моих братьев и моего короля? Или надо было, сберегая кровь, отдать вас на растерзание поганым язычникам?

– Ты ведь далеко не простой воин, дорогой Роланд, а ведешь себя порой, как юнец.

Тот недоуменно пожал плечами.

– Простите, ваше величество, не думал, что доблесть в сражении может вам не понравиться.

– Доблесть твоя прекрасна, но нельзя творить из нее кумира. Почему ты не протрубил в рог, когда на нас напали?

Бретонец опустил голову так низко, что кудри закрыли ему все лицо, и долго молчал. Потом произнес неохотно:

– Ну, протрубил бы я. Суеты потом не оберешься. А так их немного было, мне и одному нетрудно справиться…

Веселые карие глаза короля побелели от гнева:

– Существует порядок в войске, согласно которому каждый, кто заметил опасность, обязан поднять тревогу. Тот, кто не делает этого, совершает преступление. А тот, кто, имея сигнальный рог, не делает этого… – голос его зазвенел металлом, – …тот совершает грех, наказание за который – смерть!

Роланд молчал, потупившись.

– Что ты скажешь нам в свое оправдание? – тем же непереносимо металлическим голосом спросил король.

– Мне нечего сказать. Казните меня, ваше величество, если так нужно…

Повисло тягостное молчание. Потом король, глубоко вздохнув, сказал своим обычным голосом:

– Невозможно совершить великих завоеваний без строгого порядка в войске. Тебе это должно быть известно лучше, чем другим, Роланд… Наша дружеская приязнь к тебе велика…очень велика, ты знаешь. Но если она будет мешать нам строить Град Божий – придется вырвать ее с корнем из сердца, несмотря на боль.

Угрюмо глядя вниз, бретонец попросил:

– Простите меня, ваше величество!

– Прощаю, – ответил король, – но тебе это должно стать хорошим уроком. Иди, займись своей ногой. Сегодня мы выступаем. Продвинемся чуть дальше к нашим братьям-саксам.

– Покажем им наконец? – с надеждой спросил Роланд, крутя в руке Дюрандаль.

– Покажем. Принесем им свет к просвещению. Выехать нужно скоро, чтобы к полудню найти подходящее место и начать строить крепость.

– Крепость? – бретонец будто не поверил своим ушам. – Я правильно понял, ваше величество?

– Да. Сегодня мы заложим первую из крепостей, откуда потом будем просвещать наших братьев.

Глава третья

В многочисленных телегах находилось обилие строительных инструментов – топоров, лопат и каких-то других, мне неизвестных. Проехав некоторое время в глубь страны саксов, король облюбовал хорошую гладкую равнину. Прозрачная быстрая речка прорезала ее, а вдали чернели кроны столетних деревьев. Говорили, что это и есть тот самый Тевтобургский лес, скрывающий таинственный Ирминсул.

Карл велел отслужить короткую мессу за погибших братьев.

Потом, поев сухарей, все взялись за строительство. Сначала поставили палаточный лагерь – ночевать-то где-то нужно. Затем взялись за строительство бревенчатых стен. Работали все, независимо от знатности. Сам король неустанно перемещался по равнине, производя какие-то замеры и подсчеты. К тому же он постоянно навещал Хильдегарду, которой стало хуже от ночных волнений. Погода стояла отвратительная – все небо затянули тяжелые серые тучи, источавшие промозглую сырость. Юная королева страдала. Она лежала в повозке, ожидая постройки шатра, а Бертрада и Радегунда пытались развлечь ее беседой.

Меня поставили копать ямы вместе с несколькими воинами. Двое из них оказались моими соседями по палатке в прошлом лагере. Они рассказали, что их товарищи погибли сегодня ночью. Остались в саксонской земле, и это очень плохо.

– Разве они не на небе? – удивился я.

– Они в чистилище, – сказал один из воинов, странно на меня посмотрев, – но на Страшном суде, когда им понадобятся тела, может случиться, что их не найдут в языческих краях.

– К Страшному суду эта земля станет христианской, – возразил второй воин.

– Как знать? – раздумчиво произнес первый. – Конец света уже близок, все знамения указывают на то. Недаром наш король так торопится собрать побольше народу для спасения. Только он ведь тоже человек. Может и не успеть.

– Нет, – вступил в разговор третий, незнакомый мне, – он не простой человек. Он посланник Бога. Ему помогает небо. Вспомните, что случилось, когда брат вздумал идти на него войной?

Воцарилось долгое молчание. Потом первый воин сказал, понизив голос:

– Не нашего ума дело, что там случилось. Темная история.

И все снова принялись рыть ямы.

Работали до темноты. На ночь выставили караульных, с рассвета строительство продолжилось.

Прошло несколько дней. Мозоли у меня на руках возникали и лопались, потом загрубели. Стены бревенчатого частокола наконец сомкнулись. На восточной стороне новой крепости выросла часовня, увенчанная крестом.

Хильдегарда смотрела на строительство и радовалась. Ей стало гораздо лучше, хотя ходила она теперь медленно, заметно пополнев в последнее время.

Дни потекли теперь однообразно. Самое необходимое уже построили, а на усовершенствования уже не требовалось так много сил. Я вернулся к обязанностям переписчика – копировал указы, которые потом увозились и распространялись по всему франкскому королевству. Работы было невпроворот. От усталости я уже не радовался так сильно, когда приходила пора читать его величеству.

Так прошло лето и ранняя осень. Из Тевтонбургского леса выползла тяжелая холодная мгла и накрыла нашу крепость. Карл весь извелся, переживая за здоровье своей обожаемой супруги. Следил, чтобы в шатре никогда не гасла согревающая жаровня. Но Хильдегарда держалась молодцом, даже находила силы подбадривать остальных. Глядя на нее, Бертрада стыдилась высказывать неудовольствие или просить сына о возвращении на виллу.

Однажды у ворот – у нас теперь были ворота, будто в настоящем городе, – появился знакомый человек в монашеском одеянии с капюшоном, брат Ансельм. Выглядел он много лучше прежнего, но на лице виднелись шрамы, да и ногу слегка подволакивал. Я провел его в королевский шатер. Карл велел мне остаться и разложить письменные принадлежности. Монаха усадил на шкуры и угостил вином.

– Рассказывай, брат Ансельм.

– Ваше величество, мне удалось выяснить, когда у Ирминсула соберется много народу. Это будет примерно через две недели, на полнолуние. Насколько я понял – главное поклонение идолу у них происходит не ночью, а на рассвете.

– Ты не ошибся?

– Надеюсь, что нет. Я знаю, что мне нельзя ошибаться.

– Будем уповать на Господа. И… – король задумался. – Афонсо! Сейчас мы создадим новый капитулярий. Или нет. Пока что мы напишем им о нашей вере. Только какой язык избрать?

– Пишите на латыни, – подсказал брат Ансельм, – все равно ваш переписчик навряд ли владеет их наречием. Они и сами в большинстве своем неграмотны. Те же, кто сносно читает, скорее всего, знают латынь.

Долго мы втроем придумывали текст. Это ведь очень трудно – доступно и красиво рассказать о таком нелогичном предмете, как христианская вера. К тому же брат Ансельм предупредил, что в саксонском наречии вообще нет таких понятий, как «грех», «вина» и «прощение». В конце концов Его величество велел мне вспомнить подходящий случаю фрагмент из Евангелия. Я предложил отрывок из Евангелия от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». На том и порешили.

Я аккуратно переписал текст на несколько кусочков пергамента. Их вручили брату Ансельму, и тот, выйдя за ворота, исчез в Тевтобургском лесу.

На следующий день была замечательная погода. Непрекращающаяся мгла, вгонявшая нас в тоску уже невесть сколько времени, наконец развеялась. Хильдегарда, жмурясь, будто котенок, вышла на солнце. Карл смотрел на нее и ласково улыбался.

– Что это там? – спросила она, указывая нежной ручкой, унизанной перстнями, по направлению к забору. Широкими шагами король подошел к указанному месту и вдруг метнулся обратно к жене, будто ей угрожала опасность.

– Там дохлый еж, – торопливо сказал он и, взяв ее под руку, повел прочь. – Пойдем, дорогая, тебе сейчас вредно смотреть такое. Афонсо! Немедленно закопай ежа где-нибудь в укромном месте.

– Бедный ежик! – вздохнула королева. – Что же с ним случилось?

Когда я оказался у забора, где в траве лежал темный круглый предмет, – они успели уйти довольно далеко и не услышали моего вскрика. Я не смог сдержаться, потому, что это был не еж. Это была голова брата Ансельма. К ней кривой иглой был пришпилен тот самый кусочек пергамента с отрывком Евангелия от Иоанна…

Преодолевая содрогание, я закопал то, что осталось от несчастного проповедника, и пошел к королевскому шатру. Карл в задумчивости стоял у входа.

– Ты отметил место? – понизив голос, спросил он. Я кивнул. – Потом нужно будет захоронить в часовне. Вот так, Афонсо… – его величество хотел начать какую-то новую мысль, но тут из шатра вышла Хильдегарда. Вид у нее был грустный.

– Мой король, – сказала она, – прошу вас, велите отслужить мессу за всех священников и монашествующих, кто проповедает язычникам.

Карл тревожно посмотрел на жену:

– Отчего тебе, дорогая, вдруг пришло это в голову?

– Я сейчас в шатре молилась на четках и вдруг услышала голос. Он сказал, что много проповедников погибает по всей земле, и мы должны за них молиться, потому что они спасают нас.

Король посмотрел на небо, потом на свою супругу и тихо сказал:

– Благодарю Тебя, Господи, что ты дал мне в жены эту удивительную женщину!

Стало совсем холодно. Приближался срок поклонения Ирминсулу, указанный братом Ансельмом. Карл потерял покой. Часто совещался в шатре с Роландом и другими знатными людьми. Утомившись, призывал меня читать труды Августина, но, видимо, не мог сосредоточиться. Тогда приказывал мне надеть кольчугу и, взяв меч, обучаться ратному делу. Занимаясь со мной, он успокаивался и снова становился тем мудрым и несокрушимым властителем, которому хотелось служить до последней капли крови.

Но вот пришел ожидаемый срок полнолуния. Следующим утром, на рассвете, у саксов должно состояться великое поклонение Ирминсулу.

Накануне меня вновь настиг привет от дядюшки. На этот раз в виде незнакомого монаха, якобы случайно оказавшегося около крепости. Сначала я долго разыгрывал непонимание, потом мне в голову пришла замечательная идея. Я дал понять монаху, что Карл оттягивает сражение с саксами из-за приближающихся родов королевы, дабы не напугать ее. Это прозвучало правдоподобно. Монах, удовлетворившись ответом, исчез, а я с тайной радостью пошел готовиться к завтрашнему походу.

Я думал – ночь полнолуния светла. Во всяком случае, я помнил такие ночи в Ахене, когда по улицам бродили без страха споткнуться и даже записку можно было прочесть без света факела. Здесь же, в Саксонии, все ополчилось против нас. Небо еще с вечера затянули такие толстые облака. Луна даже бледным пятном не могла обнаружить свое присутствие, а не говоря о том, чтобы освещать дорогу.

Несмотря на темень, королевский отряд выступил. Роланда с его людьми Карл оставил в лагере – охранять Хильдегарду и Бертраду. Нельзя сказать, чтобы это понравилось задиристому бретонцу, день и ночь мечтающему о сражениях и подвигах. Но охрана жены сеньора – признак особого доверия и к тому же, немалая честь. Поэтому жаловаться Роланду было не на что, и он молчал, поигрывая Дюрандалем, когда мы выезжали за ворота.

Покинув крепость, королевский отряд двинулся к Тевтонбургскому лесу. Ночью он казался неприступной черной стеной. Я с тоской подумал о ветках, хлещущих по лицу, и корягах, на которых спотыкаются лошади. Не говоря уж о лесной нечисти. В нее так легко поверить при виде этой грозной темной громады вековых деревьев, чутко стерегущей подступы к Ирминсулу. Но король не собирался вступать в ночной лес. Он пустил отряд вдоль его края. Правда, лошади все равно испуганно всхрапывали – видимо, чувствовали присутствие враждебных лесных духов.

Так мы ехали довольно долго. Некоторые воины начали сомневаться в правильности пути и шепотом предлагали какие-то варианты. Но светлое пятно – королевский жеребец цвета металла – продолжало уверенно двигаться вперед.

Зажурчали воды ручья. Вскрикнула птица, разбуженная множеством всадников. Лес отступал, вогнувшись крутой дугой словно глубокая миска, полная тьмы. Копыта шлепали – внизу была вода. Под ногами шуршала сухая длинная осока. Потом лес внезапно кончился, и оказалось, что уже не так темно. Ночь отступала. Впереди явственно различались причудливые очертания скал.

Карл повернулся к отряду:

– Там скрывается их святилище. Брат Ансельм, принявший мученическую смерть, успел поведать нам о пути туда. Только мы не знаем наверняка, как далеко можно проехать верхом.

Послышался гул голосов. Воины обсуждали, где оставить стреноженных лошадей. Король поднял руку:

– Тихо. Шуметь нельзя. – Слова его величества передавали по рядам люди, выбранные заранее для этой цели. Я впервые увидел удивительную слаженность и дисциплину королевской армии, которой потом восхищался многие годы. Тишина наступила мгновенно. Карл негромко продолжал:

– Черные дыры в скалах, которые мы видим, – окна на запад. По словам брата Ансельма, сейчас ни одна живая душа не посмотрит на нас оттуда, потому что по закону своего идола, на сегодняшнем празднике они должны смотреть только в сторону восхода. Наша задача – подъехать к ним верхом как можно ближе. Если возможно – до самого идола, которого нужно низвергнуть прямо у них на глазах. Да будет с нами помощь Господа!

Он воздел руки к небу, долго молчал, после чего закончил:

– Разбиваемся на два отряда и как можно тише огибаем скалы слева и справа в поисках широкой тропы. Святилище находится в самом сердце скал.

Королевский приказ тут же передали в дальние ряды. Отряды двинулись к серой скалистой громаде. Моя звездолобая Тропинка начала отставать от коня его величества. Светло-серый круп благородного животного мелькал далеко впереди. Это мне не понравилось. Как же потом описывать в летописи действия короля?

Мне никогда не забыть стыда моей первой попытки. Я ведь так старался ничего не упустить. Описал множество мелких ненужных подробностей. А действий его величества не упомянул вовсе. Все потому, что по глупости оказался в самом хвосте, на другом конце поля, где король появился только к исходу сражения.

Я пришпорил Тропинку и рванул вперед. На меня посмотрели неодобрительно, но никто не произнес ни слова. Вероятно, из-за необходимости тишины. Скоро Тропинка трусила почти рядом с жеребцом цвета стали. Король даже обернулся на меня. Как хотелось прочесть одобрение в его глазах! Но он смотрел куда-то сквозь людей, снова ведя беседы с небесными силами.

Вид скал вблизи впечатлял еще больше. Они казались огромной крепостью или даже замком. Диким и нерукотворным, словно сами древние духи леса выстроили здесь свое жилище – монументально-величественное и в то же время призрачное. Вид его волшебным образом менялся с каждым шагом моей лошади. Я видел башню, возносящуюся в небеса, и тут же она пропадала, превращаясь в каменный хаос, а там, где только что нависали бесформенные скалы, – возникали изящные балконы и галереи, которые так же исчезали по мере приближения к ним.

Еще не рассвело до конца, но восток налился серым светом. Ни капли розового не проникало сквозь густую мглу, отчего нельзя было сказать с уверенностью, взошло ли солнце.

За поворотом в расселине скалы обнаружилась довольно широкая тропа. Превозмогая страх, мы ступили на нее. Теперь мрачные серые скалы нависали с обеих сторон. Казалось, им ничего не стоит сдвинуться, бесследно поглотив воинство Карла. Кони медленно переступали копытами, люди молчали, но все равно наше продвижение сопровождалось гулом, усиленным эхом. Потом в этом гуле я стал различать невнятный шепот, будто духи скал отговаривали нас идти дальше.

Вдруг тропа резко повернула, и перед нами открылось большое пространство, окруженное скалами. Его заполняло множество коленопреклоненных людей. Над ними в центре возвышалось что-то непонятное. Вроде бы гигантское мертвое дерево. В то же время ствол его был скорее похож на мраморную колонну.

Вокруг диковинного предмета, исступленно заламывая руки, медленно двигались одетые в ниспадающие черные одежды женщины. Бестелесный шепот, мечущийся в темнице скал, сопровождал их странный танец. «Ирминсул! Ирминсул!» – скорее угадывалось, чем слышалось в этих блуждающих звуках. Длинные волосы танцовщиц спутанными космами падали на лица, перекошенные то ли от страдания, то ли от экстаза. У самого ствола неподвижным полукругом стояли мужчины тоже в черном. Видимо, жрецы. Они неотрывно смотрели на огромный плоский камень, лежавший перед ними. На наше появление никто не обращал внимания.

Внезапно шепот стих. Жрецы выволокли из коленопреклоненной толпы двух связанных полуобнаженных юношей. Подтащили к плоскому камню и бросили на него. Один из несчастных закричал мучительным криком. Карл, неподвижно наблюдавший за происходящим, шевельнулся в седле.

– Вперед! – негромко приказал он воинам и тронул поводья, но стоявшие на коленях не думали расступаться. В это время один из жрецов медленно достал нож и занес над одним из распростертых на камне юношей.

– Расступись! – взревел Виллибад, один из наших командиров, обращаясь к толпе. Никто опять не отреагировал. Тогда закованное в железо франкское воинство, яростно пришпорив лошадей, ринулось к Ирминсулу прямо по людям. Раздались страшные вопли и хрипы. Саксы, спасаясь от копыт, начали метаться, давя друг друга. Жрец, не обращая на весь этот ужас никакого внимания, совершил красивый замах. На краткий миг его рука замерла, а взор обратился к хмурящемуся небу. Точным движением он вонзил нож прямо в сердце одной из жертв и снова медленно поднял руку. Второй обреченный с ужасом следил за каждым его движением. Но рядом с жертвенником уже стоял Карл.

– Твое время кончилось, – сказал он жрецу, – бросай нож.

Тот, будто не слыша, продолжал красиво замахиваться. Доведя руку с ножом до нужной точки, он точным движением бросил ее вниз, к груди связанного юноши. Но вместо глухого, почти бесшумного звука, с которым острое лезвие входит в плоть, раздался звон металла. Столкнувшись с королевским мечом, нож выпал из руки жреца. В следующее мгновение хозяин ножа, пронзенный, лежал на земле.

– Начинайте! – велел Карл своим воинам. Они бросились к Ирминсулу с топорами, молотами, кирками и начали крушить и подрубать исполина. Другие уже бежали с мотками веревок, чтобы безопасно завалить его.

Саксы взирали на это с безмолвным ужасом. Карл мечом перерезал путы, связывающие юношу, лежащего на окровавленном жертвеннике, рядом с трупом несчастного собрата.

– Ты свободен. Иди, – сказал король. Тот, однако, не шелохнулся. Безумно расширившимися глазами юноша наблюдал за уже шатающимся Ирминсулом и вдруг запричитал, коверкая слова:

– Беда! Беда! Пусть бы убили! Убей меня, иноверец, убей жестокий!

Раздался грохот – это со ствола гигантского дерева посыпались глыбы мрамора, каким-то непонятным образом державшиеся на нем. Потом послышался треск, и через некоторое время огромный идол рухнул, ломая мертвые ветви и давя тех язычников, что не пожелали отойти на безопасное расстояние.

Вопль отчаяния пронесся над поляной и заметался, запутался в скалах, многократно повторенный эхом. Тогда заговорил один из жрецов. Хотя он не казался стариком, длинные волосы его были белы, как туман саксонских болот, глубокий низкий голос, казалось, проникал в самую душу:

– Франкский король! Ты говоришь, что несешь нам свет. На самом деле, это – обман и смерть. Ты говоришь, что твой бог возлюбил нас всех, но смотри, сколько страдания ты принес сегодня во имя своего бога! Ирминсул единственный спасал этот мир от гибели, поддерживая его небеса. Ты уничтожил его – так уничтожь теперь всех нас, потому что нам незачем больше жить. Уничтожь также всех своих воинов и свою семью, ибо проклят ты и не увидишь прощения!

– Проклятие! – послышался шепот. Он креп, наполняя собой ущелье. – Проклятие! Проклятие! Гневные небеса падут на погубителя Ирминсула!

Уже давно рассвело, но день был мрачнее сумерек из-за беспросветно темных низких туч, затянувших все небо. Карл сгорбился, сразу став ниже ростом. Лицо его страшно побледнело. Я знал, что он думает сейчас о Хильдегарде, и страх за нее сжимает ему душу. И вдруг, словно отбросив тяжкий гнет, он выпрямился. Воздев руки, начал читать Pater noster. Его высокий, так не сочетающийся с богатырским телосложением голос уносился в небеса. Все франки подхватили молитву, и даже я, грек, не чувствующий себя христианином.

И произошло чудо. Конечно, мы можем называть подобные случаи совпадениями, но разве не чудесны удивительные совпадения? В тяжелых беспросветных тучах возник разлом, и лучи оранжевого осеннего солнца хлынули на головы людей, вмиг затопив светом мрачное ущелье. Освобожденный юноша, пошатываясь, поднялся с жертвенного камня и упал перед Карлом на колени. Потрясенные саксы молча взирали на эту картину. Жрецы склонили головы. Тот, что недавно проклинал франкского короля, заговорил снова:

– Ты разрушил самую великую ценность и защиту моего народа. Но к тебе благоволят небеса – значит, ты настоящий вождь. Мы готовы служить тебе и принять покровительство твоего божества.

В тот день многие саксы крестились. Король позволил своим воинам взять награду из бывшего святилища Ирминсула. Там было, что взять. Я видел золотые и серебряные слитки, и даже изящные вещи, украшенные драгоценными камнями.

Главный жрец, принадлежавший к высшей местной знати, пригласил нашего короля в свой дом – отметить заключение мира. Для этого пришлось переправиться на другой берег реки, называемой Везер. Знатный сакс вроде бы изо всех сил старался расположить Карла к себе, но что-то мне в нем сильно не нравилось. Трудно было понять, насколько он пользуется влиянием у своего народа. Он то рассказывал об Ирминсуле, как Древе жизни всех северных народов, и проливал горькие слезы по поводу его гибели. То признавал, что время Ирминсула прошло. Ось мира повернулась к другому божеству, но не все саксы это поймут, ведь они так разобщены, рассеяны. У каждого шварма свои небесные покровители, потому что их вожди происходят из разных древних родов, иногда враждебных друг другу.

Карл прервал витиеватые излияния жреца:

– Отныне у саксов только один небесный покровитель – Христос. И одна защита на земле – сила франкского оружия.

– Франкское оружие могущественно. Не менее прекрасны и доспехи вашей непобедимой армии. – Жрец долгим внимательным взглядом посмотрел на короля. – В Саксонии скрывается много богатств. Нелегко их отыскать, но знающие люди могут помочь в этом. А за хороший меч или кольчугу – сами принесут такие драгоценности, что и королю захочется обладать.

Его величество усмехнулся и спокойно ответил:

– Франкское оружие рождено во славу Господа нашего Иисуса Христа, оно не продается.

Мы пробыли в доме жреца день, потом поездили с ним по деревням. Он присутствовал при зачитывании капитуляриев, введенных Карлом. Планировалась постройка новых крепостей, а также – храмов и монастырей на саксонской земле. Языческие богослужения отныне объявлялись вне закона. Люди угрюмо слушали, но не возражали. Мы переезжали от деревни к деревне, и я видел, как пугает жителей вид наших воинов, закованных в железо. К тому же широко распространились слухи о сражении, где полегло так много саксов и так мало франков.

Отныне саксы считались нашими друзьями и братьями. Для гарантий дружбы они выделили Карду двенадцать заложников, которых он собрался увезти с собой.

Итак, наш король одержал блистательную победу. Силой оружия, мудростью правителя. Но главное – поддержкой неба, которая проявилась столь ярко и несомненно.

Однако сам он не выглядел счастливым. Его душа разрывалась от тоски по королеве и от страха за нее. Понимая, что неразумно уезжать в крепость, не закрепив своих завоеваний в умах знати и душах народа, он продолжал ездить, раздавая капитулярии и списки с Евангелия. Я работал дни и ночи напролет вместе с еще одним переписчиком. Чернила въелись в мою кожу, на пальцах образовались особые болезненные мозоли от постоянного держания пера, но экземпляров все равно не хватало.

Однажды утром выпал снег. Тогда терпение его величества наконец истощилось. Он объявил о возвращении в крепость.

Всю дорогу король молчал. Я не помнил его таким угрюмым. Мое сердце тоже начало сжиматься от боязни за королеву. Победа победой, но ведь жрец успел произнести проклятие. Как знать, насколько велика его сила? Мои губы сами зашевелились в молитве к Деве Марии. И вдруг у меня получилось то, над чем я втайне посмеивался, считая, что так могут вести себя только темные малограмотные люди. Я обратился к Пресвятой Деве лично.