Текст книги "Игра на выживание"

Глава 2
Дядюшкин сон

Евгений Валерьянович Поташев, директор клиники пластической хирургии «Ева», отдыхал после ночного дежурства. Вернее, он заснул под утро, после того как убедился, что в стационаре все спокойно и все его пациенты отдыхают. Как всегда, когда хирург засыпал у себя в кабинете на небольшом кожаном диванчике, не снимая классической одежды медиков – халата и штанов бирюзового цвета, – он лишь ближе к утру забылся чутким сном.

Евгений Валерьянович – пятидесятивосьмилетний высокий худощавый мужчина – спал, подогнув колени, поскольку для его длинных ног диванчик был несколько маловат. Внешностью и характером спящий походил на Дон Кихота. У Поташева были золотые руки, но при этом он начисто был лишен административной жилки, которая была столь необходима главврачу клиники пластической хирургии. Прежде клиникой управляла жена Евгения Валерьяновича, Марина, которая умерла за пять лет до описываемых событий. Из-за административных ошибок, которые допускал с тех пор Поташев, «Ева» на данный момент оказалась на грани закрытия. Оттого и сны хирурга были тревожными и уж больно пугающими.

Ему снилось, будто с ним разговаривает некий человек. Лицо незнакомца было, как у мумии фараона, забинтовано, и потому голос из-под бинтов шел глухо и порой невнятно.

– Ты знаешь, что для того, чтобы люди признали тебя гением, необходимо найти формулу гениальности?

– Так у меня уже давно есть формула! – отвечал забинтованному Поташев. – Гений – это талант, помноженный на работоспособность. Разве с этим можно поспорить?

– Нет, дружище! Ты не прав. Гений – это, конечно же, талант, а трудоспособность есть и у муравья. Но важен масштаб личности. Если масштаба нет, то талант может достаться никчемному докторишке вроде тебя.

– Почему это я – никчемный докторишка?! – обиделся во сне на собеседника хирург.

– Я думаю, что гений – нечто совсем иное. Конечно, когда одаренный человек оказывается еще и, извините за изжеванное выражение, «человеком с большой буквы», это майский день, именины сердца. Например, доктор и писатель Чехов. Наверняка и доктором был хорошим, а уж писателем – так просто самым что ни на есть… Но история знает сколько угодно случаев, когда гениальность доставалась людям, которые во всех остальных отношениях были скверноватыми, или ужасными, или того хуже – ничтожествами, вот как ты, например.

– И все же мне не понятно, чем я вам не угодил? – Доктора во сне раздражало, что он к пациенту обращается на «вы», а тот ему «тыкает».

– Вся беда в том, что люди путают два принципиально разных вида гениальности: профессиональную и человеческую. Вот ты – хороший хирург, но это благодаря рукам. И только рукам. Но, если посмотреть объективно, кроме рук, у тебя ведь больше ничего нету. Ты за деньги можешь любого мерзавца перелицевать в другого человека, а это уже никуда не годится, согласись!

– Много ли вы видели гениев человеческих, чтоб меня судить? – обиженно насупился во сне доктор.

– Да, уважаемый эскулап! С гениями второго вида дело обстоит совсем не хорошо. Правду скажу, почти не встречал я в жизни таких гениев. Ну, может, одного или двух за весь свой век повидал, не больше. Я имею в виду абсолютно прекрасных по душевным качествам людей, которые самим своим существованием согревают и освещают окружающий мир. Ты, дружище, судя по всему, ни разу с такими в жизни не сталкивался, и я тебе искренне сочувствую.

– Не надо мне сочувствовать! Не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии, тем паче в вашем! И людей хороших, настоящих людей, я не просто встречал, я ими окружен со всех сторон, вот так вот!

– Ой ли? Ой ли? – глухо захихикал перебинтованный.

– Никаких «ой ли»! Могу всех назвать! И жена моя покойная. И сестра моя, Маша, и…

– Кстати, о Маше. Когда тебя убьют, Маша как раз и не успокоится. Да, она сама в это дело влезет, и Алешку, племянника твоего, тоже втащит, будут рыть. Землю будут рыть!

– Подождите! С чего вы взяли, что меня убьют? – возмутился Евгений Валерьянович.

– Ну вот какой ты странный человечишка! Просто диву даюсь! Сам же говорил, что вокруг тебя одни «гении человечности»! Обычно такие люди видны лишь немногим, а большой мир о них не ведает. Если какой-то добрый человек по случайности и попадет на скрижали, то мы даже имени его не узнаем.

– Ничего я из вашего бормотания не понимаю! – Забинтованный и вправду лепетал что-то совсем непонятное. И Поташев очень на него сердился. – Кто меня убьет? С чего вдруг меня убьют? За что? За какие мои прегрешения?

– За что убьют? Любого из нас всегда есть за что убить. Вот мне, к примеру, есть за что тебя грохнуть! Я, пожалуй, так и сделаю! – Тут «мумию» стали разбинтовывать чьи-то руки, и уже вот-вот должно было показаться лицо говорившего и все прояснилось бы, но в этот момент доктор проснулся. И что обидно, на самом интересном месте.

Проснувшись, хирург не пошел к умывальнику, который находился в его кабинете, а отправился к окну, отгороженному белой ширмой. Там, на подоконнике, среди горшочков с фиалками, жила его новая подопечная – бабочка, случайно залетевшая в его кабинет. Была она очень красива. Благодаря Яндексу доктор выяснил, что называется бабочка «павлиний глаз», и весной среди насекомых она появляется одной из первых. А свое название она получила за яркие пятна на крыльях, которые напоминают рисунок на перьях павлина. Особенно эффектно смотрелись передние крылья, окрашенные в вишнево-красный цвет. С тех пор – то есть буквально со вчерашнего дня, – как в его апартаментах появилась бабочка, он запретил уборщице Оксане открывать окно и поставил на подоконник крышечку, где капля меда была разбавлена водой. С детским умилением Поташев наблюдал, как Паола (так он назвал красавицу) запускает свой хоботок в сладкий нектар и кормится им. Любуясь, он разговаривал с ней вслух.

– Вот, Паола! Станешь ты правильно питаться – и вырастешь большая-пребольшая. И превратишься из крохотной бабочки в целую бабищу! Сперва ты крылышками занавесишь мое окно. И все подумают, будто это витраж. Будут обсуждать: дескать, что это себе доктор за окно сделал, какое-то готическое, прямо как в соборе, в Реймсе! А мы правды с тобой никому не скажем, ведь так, Паола? А ты будешь расти, расти и вырастешь в огромную бабулину, моего роста, и превратишься в Шамаханскую царицу в шелковом халате с павлиньими глазами…

– Кхе-кхе! – покашлял кто-то на пороге.

Доктор обернулся и увидел свою молодую жену Алину. Он ей улыбнулся, ничуть не смущаясь того, что она услышала часть его монолога с бабочкой. Ей было не привыкать к чудачествам мужа.

– Там пациентка. Евгений Валерьянович, прием уже начался! Приглашать?

– Да, зови. Только через пару секунд. Я лицо ополосну после сна и зубы почищу, – вздохнул директор клиники пластической хирургии.

Начался обычный рабочий день. Поташев стал принимать пациенток, которым требовалось сделать липосакцию, увеличение груди, уменьшение груди, увеличение ягодиц, пластику голеней и увеличение икр, удаление шрамов и татуировок и многое другое.

Главврач клиники пластической хирургии «Ева» принимал также и послеоперационных больных.

– Боже мой, Евгений Валерьянович! Какие вы мне сделали губы!

– Я? Я ничего вам не делал, – удивился хирург, который выполнял только сложные операции.

– Да не вы, а та доктор, Ирина Семеновна, к которой вы меня направили! Безумно всем довольна. Ирина Семеновна – настоящий профессионал с хорошим эстетическим вкусом. Получилось все очень гармонично и естественно. Теперь я действительно довольна своим внешним видом. Всем буду рекомендовать делать губы только у нее! – Женщина поставила на стол коробку с коньяком и с уверенностью сообщила: – Теперь от мужчин отбоя не будет!

Следующей была его пациентка.

– Здравствуйте, Евгений Валерьянович! О том, что вы тот самый хирург, который удостоен звания «Лучший пластический хирург 2011 года», я узнала совершенно случайно. Мне рассказала о вас подруга. После этого моя уверенность в вас только усилилась. Именно поэтому я решилась сделать грудь у вас, милый доктор! Консультация… Вы помните, как я показала вам свои «ничегошеньки» и услышала: «Да, сделаем красиво»? Я поняла – это ОН! Вы – волшебник, доктор! Посмотрите на мою грудь, это же вообще шедевр! Муж счастлив! Действительно, вы – ЛУЧШИЙ!

Она оставила огромный букет красных роз и выпорхнула из кабинета. Вслед за ней вошел мужчина среднего роста и ничем не примечательной внешности.

– Добрый день, доктор! В детстве все меня называли Чебурашкой, а теперь пусть только попробуют. Ушки выглядят отлично. Хотя в первые дни были как синие пельмени. Чувствительность, правда, еще не везде восстановилась. Но это вопрос времени. Я рад! Спасибо большое, доктор! Если что надо, обращайтесь! – И он сунул Поташеву визитку с ФИО и должностью – помощник депутата.

Так довольно буднично прошла первая половина дня. Во время обеда, принесенного нянечкой из кафе клиники (суп гороховый, паровая котлета с пюре и кисель), Поташев читал вслух новостную ленту Интернета своей молоденькой жене Алине (она же референт клиники). Он любил находить забавные истории в сети и читал их с выражением.

– Советник президента Экваториальной Гвинеи Бенинт Коови дал своей новорожденной дочери имя Екатеринбург. Об этом в беседе с ИТАР-ТАСС сообщил ректор Уральского государственного экономического университета Михаил Федоров, который готовится к визиту в Экваториальную Гвинею. По словам собеседника агентства, девочка родилась 17 ноября (18 числа по Екатеринбургу). Полное ее имя звучит так: Екатеринбург Енукунми. Сам Коови заявил, что считает Екатеринбург «совершенно особым городом». Как супруга Коови относится к Екатеринбургу и была ли она сама когда-нибудь в этом городе, не уточняется. Михаил Федоров отправится в Экваториальную Гвинею, чтобы вручить президенту страны Теодоро Обиангу Нгема Мбасого почетный диплом и мантию Уральского государственного экономического университета, а также малахитовую шкатулку, являющуюся символом Урала. Ректор учебного заведения намерен поздравить новорожденную Екатеринбург и преподнести ей подарок (что именно получит девочка, не уточняется). Днем основания Екатеринбурга считается 18 ноября 1723 года. В этот день на железоделательном заводе, который велел начать строить Петр I, был произведен пробный запуск боевых молотов. Город был назван в честь императрицы Екатерины I. При советской власти в 1924 году был переименован в Свердловск и носил это название до 1991 года.

– Алинушка! Согласись, это прелестно! – Сняв очки, доктор с лукавой улыбкой посмотрел на жену, которой очень шел белоснежный накрахмаленный халат. Внезапно ему в голову пришла шутка, которую он тут же озвучил: – Представь, как мы назовем ребенка, если у нас родится девочка? Ведь мы же с тобой служители пластической хирургии. Давай назовем нашу малышку Силикона! А что, по-моему, красиво! – И он захихикал, как школьник.

В этот же день пластический хирург Евгений Валерьянович Поташев умер от обширного инфаркта. За его жизнь боролись две «скорые». Первая, кардиологическая, провела все необходимые действия, после которых Поташеву стало чуть полегче. От госпитализации он отказался. Кардиологическая уехала. Вскоре «скорую» вызвали снова, прибыла на повторный вызов уже обычная терапевтическая бригада. Она и констатировала смерть пациента.

* * *

А в это время во всемирно известном миланском оперном театре «Ла Скала» в кабинете директора велись переговоры о концерте уникального скрипача-виртуоза Дэвида Геллерта. Уже сам факт, что звезда такой величины, как Геллерт, собирался дать концерт в главном театре Италии, был событием номер один для всех любителей музыки. Дэвид Геллерт, один из самых популярных музыкантов мира, обычно выступал на очень больших площадках. Как правило, это были огромные концертные пространства под открытым небом в крупных городах мира. Его концерты всегда собирали большие массы зрителей. Самые «маленькие» площадки Дэвида вмещали не менее десяти тысяч поклонников его невероятного таланта. Как художественному руководителю «Ла Скала», израильскому дирижеру и скрипачу Даниэлю Берлинеру удалось решить эту проблему, оставалось загадкой. Ведь главная классическая сцена Милана могла вместить не более двух тысяч человек.

Тем не менее шел разговор о том, что Дэвид даст концерт, ведь «Ла Скала» – это «Ла Скала». Все ведущие мировые оперные звезды на протяжении последних двух с лишним веков считали за честь выступать в этом театре. Для Геллерта это выступление было скорее данью уважения, чем коммерческим проектом.

Но его приезд в Милан был связан не только с выступлением в легендарном театре, но и со встречей с одним украинским коллекционером старинных музыкальных инструментов, который заинтересовал его своим предложением.

Ни для кого не было секретом, что Дэвид Геллерт играет на скрипке Страдивари[1]1
  Антонио Великий Страдивари (1644–1737) – знаменитый мастер струнных инструментов из итальянского города Кремона, ученик Николо Амати. Сохранилось около 650 инструментов его работы. (Здесь и далее примеч. ред.)


[Закрыть]. Правда, зимой у него случилась неудача. Дэвид любил эффектные появления. В один не очень хороший для него день, во время концерта в Америке, он спускался из ложи-бенуара в партер, зацепился и упал на свою драгоценную скрипку. Внешне с ней как будто ничего не случилось. Тогда Дэвиду быстро принесли скрипку-дублер, которая была не намного хуже Страдивари, поскольку была изготовлена Гварнери[2]2
  Бартоломео Джузеппе Антонио Гварнери по прозвищу дель Джезу (1698–1744) – итальянский мастер изготовления смычковых инструментов.


[Закрыть]. Именно на ней играл великий Никколо Паганини![3]3
  Никколо Паганини (1782–1840) – итальянский скрипач-виртуоз и гитарист, композитор. Одна из наиболее ярких личностей музыкальной истории XVIII–XIX веков.


[Закрыть] Музыкант блистательно отработал концерт. Ни один зритель не заметил отличий в звучании двух скрипок… но только не Геллерт. Вернувшись после концерта к себе в гримерную, Дэвид тщательно осмотрел пострадавший инструмент. Крохотная, едва заметная глазу трещинка тонкой линией уходила под «талию» скрипки на нижней деке. Дэвид ужасно расстроился. Он тут же стал звонить знаменитому скрипичному мастеру, жившему в Вене, который опекал скрипки виртуоза. Мастер ответил, что по телефону ничего сказать не может, нужно осмотреть инструмент. Геллерт прилетел в Вену первым же рейсом. Вердикт мастера после осмотра был таким:

– Ее нужно отреставрировать: залить в эту трещинку лак, созданный на основе знаменитого лака Страдивари, а затем, после реставрации, дать скрипке «отдохнуть»! – Он так и выразился. И добавил: – Травмированная скрипка, как и человек, требует покоя.

На что Дэвид огорченно воскликнул:

– Лучше бы я себе ногу сломал!

Но прежде чем продолжать рассказ об уникальных скрипках, узнаем немного о самом скрипаче. Вот что пишут о нем в Интернете и в бумажных СМИ.

«Дэвид Геллерт любит музыку Моцарта и Мэрилина Мэнсона, виртуозно исполняет на своей скрипке песни группы “Metallica” и классические концерты (от Бетховена до Чайковского). Считается рок-звездой классики. Дэвид Геллерт – это длинные светлые волосы, трехдневная щетина, потертые джинсы, свободный пиджак, под которым тенниска с черепом, и любимая старинная скрипка Страдивари.

Благодаря нестандартному образу и необычайному мастерству тридцатидвухлетний американский скрипач немецкого происхождения собирает полные залы по всему миру. Ему все равно, стоять ли на улице в драных джинсах и простой футболке или на сцене лондонского Альберт-холла[4]4
  Лондонский королевский зал искусств и наук имени Альберта, или Альберт-холл, – наиболее престижный концертный зал Великобритании. Построен в память принца-консорта Альберта при его вдове королеве Виктории.


[Закрыть], – он музыкант без “позы” и чувствует себя комфортно везде. Дэвид Геллерт, который занесен в Книгу рекордов Гиннесса как “самый быстрый скрипач-виртуоз” (“Полет шмеля” Н. А. Римского-Корсакова он исполняет на скрипке Страдивари за одну минуту), взял в руки любимый инструмент в четыре года. Геллерт считается одной из самых успешных звезд классической музыки в мире, выпустил десять альбомов, два миллиона компакт-дисков».

А вот что писали о нем музыкальные критики:

«Звук, звук и еще раз звук! Начнем с того, что скрипка сама по себе – архисложный инструмент, который далеко не каждому дается (поверьте музыканту). И далеко не каждый сможет дышать с нею и жить ею. Скрипачи – абсолютные слухачи. У них абсолютный, совершенный слух, а это один из признаков звукового вектора. Геллерт играет классику, перекладывает на скрипку рок. “Queen”, “Metalliсa”, “Nirvana” – и следом Чайковский, Моцарт, Бах…

“Музыка – это то, что приводит душу в равновесие… – говорит Дэвид, словно подтверждая наше предположение. – Музыка – это выражение жизни. Музыка никогда не может быть ненавистью. Музыка – это всегда позитивные эмоции. Они могут быть и грустными, но они всегда – надежда. Музыка изменяет мысли к лучшему…”

Реализация через страсть, через то, что нравится, через то, чем ты дышишь, – позитивный сценарий, не правда ли?

Что мы знаем о нем как о человеке?

Дэвид не женат. Он не может себе позволить сидеть дома и наслаждаться покоем, поэтому приходится каждый раз вить гнездо заново. Аахен, Нью-Йорк, Берлин – и помимо этого еще отели.

“Где ты чувствуешь себя как ДОМА?” – “Трудно ответить, потому что такого понятия, как ДОМ, в моей жизни по-настоящему и не было. Я рано начал много разъезжать. Этого чувства, что “вот мое место, вот моя школа, а вот тут мои друзья и моя семья”, у меня практически никогда не возникало. Но все же я скажу, что Нью-Йорк стал моим постоянным местом жительства. И я очень горжусь тем, что я смог во многих городах создать свой круг друзей. Поэтому для меня такие разъезды не внапряг”.

А еще он сказал замечательную фразу: “Моя жизнь фантастически прекрасна, и я хочу ее прожить наяву. Думаю, это приятнее, чем мечтать…” Развитый обладатель зрительного вектора, влюбленный во весь мир, в свою жизнь. И он счастлив этим!

И еще несколько очень показательных фраз:

“Страх – это когда чувствуешь неуверенность в себе, не доверяешь другим, тем самым ограничивая собственную свободу”.

“Мое единственное желание – сохранить свою иррациональность. Это очень важно для моего творчества, и с ней (иррациональностью) мне не скучно…”

“Необходимо искать свои собственные качества. Я не думаю, что можно быть другим только потому, что ХОЧЕТСЯ быть другим. Нужно просто быть самим собой, как в музыке, так и в жизни…”

“Нужно уметь принимать комплименты! Люди, которые не любят себя, не любят и других…”»

Все эти тексты о Дэвиде Геллере в данный момент бегло прочитывала Елизавета Раневская, которой предстояла командировка в Вену и встреча с уникальным скрипачом. В этом не было ничего удивительного, ведь теперь она возглавляла отдел старинных музыкальных инструментов Городского музея. И цель ее командировки состояла в том, чтобы вместе с владельцем коллекции Григорием Петровичем Шанаевым предложить Дэвиду арендовать инструмент Страдивари – лучшую скрипку коллекции. Поскольку скрипка Геллерта, которой почти триста лет, нынче должна отлеживаться в бархатной ночи футляра, а главную возлюбленную Дэвида теперь изображает скрипка Гварнери. В свете всего вышесказанного мы теперь знаем, что Геллерт играл на инструменте Гварнери, хотя на всех афишах была указана фамилия Страдивари. Травмированная же скрипка дожидалась момента, когда снова сможет звучать.

Именно поэтому Лиза с таким интересом читала всю информацию о музыканте, просматривала его фото, слушала исполняемую им музыку.

Безусловно, Геллерт относится к тем мужчинам, которых женщины, смущаясь и закатывая глаза, с улыбкой называют «красавчиками». В него легко влюбиться с первого взгляда. Яркая внешность, белозубая улыбка, бездонный взгляд и светлые волосы – либо рассыпанные по плечам, либо небрежно собранные в хвост. Профессионализм на грани гениальности! Виртуозность!

Лиза, разглядывая Дэвида, думала: «Почему я часами могу следить за мужчиной, который делает то, что действительно умеет? Мужчина, который играет на музыкальном инструменте (память о дедушке), мужчина, который варит кофе, мужчина, который работает за компьютером, возится со своим автомобилем, ведет машину… Почему от этого зрелища нельзя оторваться и оно так пленительно?!»

Она мысленно произнесла: «Мой вердикт: в Дэвиде нет ложной погони за новизной и стремления доказать себе что-то за счет покорения женских сердец. Он реализует себя в музыке, ставшей и профессией, и спасением, и… любовью всей его жизни. Я не удивлюсь, если через какое-то время он женится на модели (в романтических отношениях уже был замечен), а потом так же быстро разведется. Причем не потому, что она не устроит. Потому, что не выдержит, – он музыкант. Его вечно нет дома. Чтобы быть с ним, его нужно понимать! Быть с ним на одной волне…»

Она еще какое-то время помечтала, а затем стала составлять список вещей, необходимых для поездки в Европу. Раневская все любила делать заранее.

В этот же день на ученом совете музея обсуждались вопросы, связанные с венской командировкой.

Уже традиционно ученый совет вела Кира Юрьевна Яблокова – директор Городского музея. Дама пенсионного возраста, прошедшая непростой карьерный путь, начавшийся с должности инструктора райкома комсомола. Она много лет проработала чиновницей Министерства культуры и, наконец, еще будучи на высокой должности в министерстве, подготовила себе окончательную площадку для комфортной жизни – Городской музей. Она успела в первые годы независимости Украины добиться капитального ремонта здания и восстановления старинных интерьеров особняка в их аутентичном виде. Можно сказать с уверенностью: благодаря Яблоковой Городской музей стал единственным музеем города, а то и страны, находящимся в достойном состоянии. Коллекция и фонды размещались в двух зданиях, и сохранность экспонатов была на должном уровне.

Все эти положительные моменты не отменяли того очевидного факта, что Яблокова была диктатором. Любые проявления свободомыслия и инакомнения в ее хозяйстве пресекались немедленно и жестко. Поэтому оставались работать исключительно послушные, тихие и безропотные сотрудники. Остальные, пусть и образованные, и со степенями, и с публикациями, были вынуждены покидать храм культуры. Изнутри музей напоминал театр, где работа называлась служением и в связи с тем, что коллектив был преимущественно женским, процветали интриги. Кроме того, главным режиссером этой небольшой «театральной труппы» была Яблокова, и только она решала, кому играть главные роли в музейной жизни, а кому оставаться четвертой ногой дракона на подмостках храма.

Елизавета Раневская уже десять лет работала в этом террариуме единомышленников. Начала она свою карьеру в только что отремонтированном музее, где нужно было развивать научную и экскурсионно-массовую деятельность. Лиза с горящими глазами и бьющимся сердцем бросалась выполнять любое задание. Ей, выпускнице Академии художеств, тогда казалось, что она служит в Храме Искусства. Именно так, с большой буквы. Постепенно взрослея, обучаясь и сталкиваясь с проявлениями деспотизма Яблоковой и с холуйской покорностью коллег, Раневская стала задавать себе вопрос: так ли сильно она любит свой музей, чтобы превратиться в серую моль с мертвыми глазами? Такими она воспринимала некоторых сотрудниц, проработавших здесь всю жизнь или много лет. Нет, такой участи для себя Лиза не хотела. Она в глубине души уже начала прощаться с дорогими ее сердцу стенами, когда все разрешил случай.

В последние годы мировое музейное сообщество привлекало украинские музеи к сотрудничеству. И вот в прошлом году был создан украинский отдел Международного совета музеев (ИКОМ). Поскольку Лиза владела несколькими языками вполне сносно, а английским и французским в совершенстве, то ей решили доверить переписку с главным офисом Международного совета музеев, который находился в Париже. В результате ее активного включения в деятельность ИКОМа она как-то незаметно стала представлять Украину на всяких международных семинарах, конференциях и круглых столах. Ее доклады оказались настолько актуальны и интересны, что это было замечено руководством ИКОМа, и Лизе предложили приехать поработать в парижской штаб-квартире.

Когда на стол Яблоковой легло заявление об уходе от Раневской Елизаветы Александровны в связи с переходом на другую работу, директриса музея крепко задумалась. Она понимала, какие огромные возможности открываются перед «этой девчонкой», как она называла Раневскую про себя, и не хотела этого допустить. Изменить ситуацию могло только одно – новое назначение «этой девчонки» в музее, причем на такую должность, с которой не убежишь. Тем более на горизонте давно маячил Шанаев со своим предложением о создании отдела редких старинных инструментов. Яблокова не просто попросила Раневскую возглавить этот отдел, но еще и прозрачно намекнула, что она не Горец, который будет жить вечно и вечно руководить музеем, а, дескать, своей преемницей она видит Лизу. Конечно же, Кира Юрьевна лукавила. Она собиралась возглавлять учреждение еще… сколько Бог даст! И кандидатуру возможного преемника еще не выбрала. Но, предложив Лизе должность завотделом и намекнув на будущий взлет ее карьеры, она сменила по отношению к ней свои обычные барские замашки, сделав вид, что теперь Раневская не просто подчиненная, а соратница.

– Давайте окончательно подведем итоги! – Голос Яблоковой звучал холодно, по-казенному. – Елизавета Александровна нам сейчас перечислит те вопросы, которые ей нужно решить с Геллертом. Разумеется, ей в этом будет помогать наш уважаемый даритель, практически член нашей музейной команды, Григорий Петрович Шанаев!

Даритель церемонно раскланялся всем членам ученого совета.

Раневская, как и все, посмотрела на Шанаева. Этот мужчина – лет сорока с лишним, который явно красил волосы, чтобы скрыть раннюю седину, ставший темным шатеном с внимательным взглядом карих глаз, – ей не нравился. Если бы кто-нибудь попросил ее объяснить, почему Григорий Петрович ей неприятен, она бы толком не смогла ничего сказать. Но было в нем что-то неуловимое, что настораживало Лизу. Она (про себя) безоговорочно определила его в семейство пресмыкающихся, поскольку манера дарителя вести беседу с Яблоковой была такой, какую та лучше всего воспринимала: подобострастной, с повышенной долей раболепия. Когда Шанаев оборачивался и смотрел на остальных сотрудников музея, в его глазах проскальзывала насмешка. На Лизу он поглядывал так же, как удав Каа смотрел на бандерлогов, прежде чем их проглотить. Возможно, он, как и положено удаву, считал себя вершиной пищевой цепочки. Девушка вспомнила любимую сказку «Маугли»: «Каа не был ядовит; он даже презирал ядовитых змей, считая их трусами; вся сила питона зависела от его величины, и когда он охватывал своими огромными кольцами какое-нибудь создание, для того наступал конец».

Меж тем разговор на ученом совете шел в русле, важном для Раневской. Поэтому она убрала свои ощущения подальше и стала слушать тот фактаж, который сейчас излагал антиквар.

– Уважаемые коллеги! Поскольку я не музыкант, мне пришлось долго и упорно консультироваться с профессиональными исполнителями, чтобы понять, почему сегодня так востребованы старинные музыкальные инструменты. Именно этот феномен невероятной популярности старинных инструментов у сегодняшних исполнителей и создал прецедент, когда коллекция, подаренная мной музею, моя антикварная коллекция – заметьте! – будет не просто храниться в стеклянных витринах, а станет живой, на инструментах будут играть, а музей получит средства и славу! Это подлинное чудо, не правда ли?

– Сколько пафоса! – шепотом произнесла на ухо Лизавете сидевшая рядом заведующая фондами Алла Майсак.

Она воспринимала всю эту новую волну скептически. Ведь с созданием нового отдела старинных музыкальных инструментов ей только прибавилось работы, а Майсак предпочитала те времена, когда работы было немного: старая коллекция, никаких поступлений – сиди себе за сейфовыми стенами фондохранилища, читай книжку, вяжи платья, фейсбучься, получай удовольствие.

– Датой возникновения «исторического исполнительства» принято считать 11 марта 1829 года, – продолжал Шанаев, глядя в листки заготовленного доклада, – когда впервые после векового перерыва под руководством двадцатилетнего Мендельсона-Бартольди в Берлине прозвучали «Страсти по Матфею» Баха, что открыло эпоху триумфального возрождения музыки этого великого композитора. Возможно, именно это исполнение следует считать моментом возникновения того феномена музыкального искусства, о котором мы говорили выше. Исполнения старинных произведений на старинных инструментах постепенно стали неотъемлемой частью музыкальной жизни. Так или иначе, при исполнении «старой» музыки сразу встает вопрос выбора инструментов, который не может быть проигнорирован. С этим вопросом столкнулся и Мендельсон, но об этом немного позже…

Раневская слушала внимательно, поскольку, в отличие от Майсак, работа ее не пугала. Кроме Академии художеств, у Лизы за плечами была еще музыкальная школа, поэтому все, о чем говорил антиквар, ей было интересно.

– Когда мы с вами, коллеги, ходим в консерваторию или в филармонию, в оперный театр, наконец, мы обычно обсуждаем исполнение произведений, уделяя много внимания стилю, манере, специальным техническим приемам, и гораздо меньше значения придаем пониманию инструмента.

– Потому что мы не музыканты, а просто зрители! – вставила свои «пять копеек» Алла Майсак.

Шанаев продолжал свой доклад, не обращая внимания на завфондами:

– Более того, многие музыканты до сих пор разделяют взгляд, состоящий в искренней вере в то, что современные инструменты – инструменты симфонического оркестра – более совершенны, чем их старинные предшественники. Это убеждение досталось нам в наследство от романтической эпохи и в немалой степени является следствием классико-романтической традиции, в которой до сих пор воспитываются многие академические музыканты. Как мы знаем, высказывались и до сих пор высказываются мнения вроде следующего: «Клавирные произведения Баха гораздо лучше звучат на современном фортепиано, нежели на клавесине и клавикорде, для которых они были написаны: и потому, что фортепиано более совершенно, и потому, что мы лучше научились понимать музыку Баха, чем он сам. Лишь фортепиано способно выразить все содержащиеся в ней оттенки чувств и мыслей. При современном развитии музыкального восприятия мы уже никогда не сможем вернуться к несовершенному звучанию инструментов ушедших эпох. Сам Бах о фортепиано мог бы только мечтать».

– Ну, так думают средние музыканты, – решила высказать свое мнение Лизавета. – Виртуозы, к каким, в частности, относится Геллерт, наоборот, играют только на старинных инструментах: Страдивари, Гварнери, Амати[5]5
  Амати – итальянское семейство из Кремоны, занимавшееся изготовлением струнных смычковых инструментов, преимущественно скрипок. Наиболее выдающимся ее представителем был Николо Амати (1596–1684), учитель Антонио Страдивари.


[Закрыть].

– Вот, вот! Елизавета Александровна совершенно права! – высказала свое директорское мнение Яблокова. Ей хотелось продемонстрировать, что ученым советом руководит она и как бы держит руку на пульсе всего происходящего. – Все те музыканты, которые покорили мир, играют на старых скрипках и альтах.

– Обратите внимание! В подтверждение слов Киры Юрьевны!.. – вскинулся Шанаев, глядя на директрису музея с почтением. – Я тут нашел в Интернете: «Гидон Кремер[6]6
  Гидон Маркусович Кремер (род. 27 февраля 1947 года в Риге) – советский и латвийский скрипач и дирижер.


[Закрыть] играл на прекрасном инструменте Гварнери 1730 года выпуска. Сейчас у него новый инструмент – самый старый из тех, на которых ему когда-либо приходилось играть. Это инструмент учителя Страдивари Николо Амати, и сделан он – даже страшно подумать – в 1641 году! Сам Гидон говорит: “Я всегда знал, что инструменты Амати (именно Амати!) очень благородные; они хороши для камерной музыки, но то, что этот инструмент может играть концерт Шнитке, может соперничать с большим оркестром или звучать с той мощью, в которой нуждается даже “Чакона” Баха, это для меня удивительно. А ведь он сделан почти за сто лет – если точнее, то за восемьдесят, – до того, как была написана “Чакона”».