Текст книги "Игра на выживание"

– Спасибо, Григорий Петрович! Вы лишний раз подтвердили сложившуюся тенденцию. Поэтому давайте обговорим условия аренды инструментов, на которых мы будем предоставлять их великим музыкантам.

– Если эти деньги пойдут в закрома родины, то нам какое дело до всего этого? Я вообще не вижу причины, по которой мы должны перепрофилировать нашу деятельность, – высказала неудовольствие Майсак.

– Уважаемая Алла Венедиктовна! Мы уже решили этот вопрос с министерством. Деньги будут поступать на специальный счет музея, – сообщила Яблокова.

– Ну, тогда другое дело, – усмехнулась завфондами, но оптимизма это заявление директрисы ей не добавило.

* * *

Череда несчастий, начавшаяся смертью дяди Алексея, Евгения Поташева, продолжилась так жутко, что все только и повторяли: пришла беда – отворяй ворота. За короткий промежуток времени, за каких-то полгода, ушли из жизни два брата Алексея Поташева – Олег и Валерьян. Олег Поташев – старший сын хирурга и двоюродный брат Алексея – был тридцатипятилетним мужчиной, внешне больше похожим на дядю Макса, чем на отца, что служило постоянным поводом для шуток в семье. Лысый, крепкого сложения, уверенный в себе и в своей жизни, по профессии стоматолог, он наработал большую практику, крепко стоял на ногах, был женат и растил дочку. Но с тех пор, как отец открыл свою клинику, Олег перешел работать к нему, став стоматологом-ортопедом. Известие о том, что Олег попал в автокатастрофу, просто ошарашило всех близких. Он с ранней юности водил отцовскую машину, был классным водителем и никогда не попадал ни в какие ДТП, поскольку был очень осторожен. Однако погиб Олег именно в автокатастрофе, и с этим его родным нужно было как-то смириться.

Валерьян Поташев – младший сын хирурга, двоюродный брат Алексея Поташева – утонул во время купания в море. Все снова были в шоке, ведь он хорошо плавал. Как такое могло произойти?

И наконец, Алина – вдова Евгения, ее избили с особой жестокостью. Чудом осталась жива!

Возник вопрос: кто и почему целенаправленно уничтожает ветвь семьи Поташевых? Эти мысли приходили в голову Алексея в последнее время все чаще. Он гнал их с упорством человека, который не хочет видеть во всем «всемирный заговор». Для себя архитектор определил трагические случаи последнего времени как цепочку фатальных несчастий, с которыми столкнулась семья дяди Жени.

Из трех ближайших друзей Поташева самым мудрым был Атос, он же Ростислав Стоян или Рост, директор строительной фирмы. Друзья встретились в кафе рядом с офисом Стояна на Подоле. Когда Алексей рассказал Росту о цепи загадочных смертей в своей семье, друг помолчал, а затем сказал:

– Мне кажется, я знаю, почему ты не можешь определить свое отношение к этому делу.

– Почему же? – удивился архитектор.

– В последнее время, Леша, в твоей жизни гораздо больше мусора, чем нужно. Понятное дело, мы все живем не стерильно. У меня тоже много хлама, который мешает. Но у тебя с этим совсем перебор.

– Очень интересно, что ты называешь мусором?

– Без обид?

– Без обид.

– Ну, тогда слушай…

Атос высказал другу то, что, по его мнению, мешало Алексею двигаться вперед.

– Прекрати проводить время не с теми людьми. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тех, кто выжимает из тебя все соки. Если кто-то хочет, чтобы ты присутствовал в его жизни, он позаботится о твоем комфорте. Никогда не цепляйся за тех, кто постоянно нивелирует твою ценность.

– Это кто же мою ценность нивелирует? – иронично хмыкнул Поташев.

– Твой отец. Не отвлекайся на лишние вопросы. Просто посмотри на себя со стороны. Прекрати убегать от своих проблем. Встречай их лицом к лицу. Нет, это не будет легко. В мире нет существа, способного идеально держать удар. От нас не требуется моментально решить все проблемы. Мы просто иначе устроены. Норма для нас – огорчаться, испытывать боль, грустить, спотыкаться и падать. В этом и есть смысл жизни – сталкиваться с проблемами, учиться, адаптироваться и в конце концов решать их. Именно это и делает нас людьми.

– Конкретно. От каких проблем я убегаю? – слегка опешил Алексей.

– Ты никак не можешь решить, кто тебе Лиза. Твоя половинка? Увлечение? Просто удобная женщина?

– Это что, так заметно?

– Мне – заметно. Прекрати врать самому себе. Ты можешь делать это с кем угодно, но только не с собой. Наша жизнь может улучшиться лишь тогда, когда мы позволяем себе рисковать, и первый, самый нелегкий риск для нас – это быть честными с собой. Прекрати держаться за прошлое. Ты не сможешь начать новую главу своей жизни, пока будешь перечитывать предыдущую. Прекрати бояться ошибок. Делать что-то и ошибаться – как минимум раз в десять эффективнее, чем ничего не делать. Каждый успех несет следы былых неудач, и каждая неудача ведет к успеху. В конечном итоге ты гораздо больше будешь жалеть о том, чего НЕ сделал, чем о том, что сделал. И еще… Прекрати ругать себя за прошлые ошибки. Мы можем любить не того человека и оплакивать свои промахи, но даже если все идет не так, одно можно сказать точно: ошибки помогают нам находить правильных людей и правильные вещи. Мы все заблуждаемся, боремся, ошибаемся. Но ты – не твои ошибки, ты здесь и сейчас имеешь возможность выстроить свой день и свое завтра. Что бы ни случилось в твоей жизни, это готовит тебя к еще одному шагу в будущее. Если чувствуешь, что дело с гибелью твоих братьев нечисто, разбирайся!

Атос, обычно немногословный, сказав столько важного, замолчал.

Поташев тоже молчал, переваривая сказанное другом. Он понимал, что этот разговор давно созрел, и был благодарен своему товарищу. Чтобы снизить пафос истин, которые следовало обдумать, Алексей предложил:

– Хочешь анекдот?

Стоян кивнул.

– Гениальная табличка в одной кофейне: «У нас нет Wi-Fi не потому, что мы жадные. Просто пообщайтесь друг с другом!» Спасибо за прочистку мозга, – сказал Алексей.

Рост ответил фразой из любимого мультфильма:

– Ты приходи, если что!..

Глава 3
Декабрьская любовь

Алексей Поташев следил за своей матерью. Кому-то это может показаться глупым, диким или смешным, но для Алексея такое поведение просто свидетельствовало о повышенном внимании и беспокойстве за Нину Анатольевну Поташеву.

Жизнь так сложилась, что отец ушел от мамы Алексея, прожив с ней двадцать лет.

Формально они какое-то время еще оставались мужем и женой. Но фактически у Максима Валерьяновича Поташева с тех пор, как они с матерью стали жить отдельно друг от друга, сменилась уже третья пассия. Нина Анатольевна Поташева внешне была похожа на актрису Элину Быстрицкую. Ее красота с годами становилась лишь благородней. Кареглазая, смуглая, с высокой копной темных волос, красиво тронутых сединой, историк по профессии и по призванию, она занималась генеалогией – наукой, изучающей происхождение и связи отдельных родов. Работала мама Алексея в академическом институте, завсектором генеалогии и родовой геральдики, и преподавала в вузе.

С недавних пор Поташев-младший заметил в матери разительные перемены. Она посвежела, помолодела, сделала модную стрижку и даже сменила свой классический стиль в одежде на более демократичный. Теперь она одевалась не подчеркнуто строго, как прежде, а, например, добавляла к белой блузке и черному костюму какой-то тончайший алый шарфик, или на лацкане пиджака вдруг появлялась серебряная брошь с ее инициалом. Алексей, конечно, радовался таким переменам, как преданный сын, но одновременно был обеспокоен. Мать и раньше периодически «чистила перышки», как она это называла. Когда защищались ее аспиранты или проходил какой-нибудь международный симпозиум по ее тематике, она всегда выглядела нарядно, изысканно и элегантно. Но при этом в ее внешности всегда присутствовало нечто, чего ее сын никогда не мог объяснить, что создавало дистанцию между нею и другими людьми. Словно ее знания, ее ученость приподнимали Нину Анатольевну на невидимый пьедестал, до которого невозможно было дотянуться.

Теперь же – Алексей явственно это видел – никакого пьедестала в помине не было. Вместо ученой дамы, пусть и красивой, и интеллигентной, появилась роскошная женщина, осознающая свою сексуальную привлекательность.

Поташев сперва пытался разговорить маму. Но Нина Анатольевна отшучивалась, не желая откровенничать, и поворачивала все разговоры на личную жизнь самого Алексея. Несмотря на неоднократные попытки выведать что-нибудь о переменах в ее жизни, ему так ничего и не удалось узнать. Да, его мать была крепким орешком!

Предел его терпению наступил тогда, когда Нина Анатольевна сломала давнюю традицию предварительной встречи Нового года. С тех пор как отец ушел из семьи, мать с сыном обязательно встречали Новый год вместе, обычно это было в девятом часу. А потом сын отправлялся праздновать в свою компанию, а мать либо шла к подругам, либо подруги приходили к ней, а иногда она с удовольствием встречала праздник одна, с какой-нибудь новой увлекательной книжкой, укрывшись теплым пледом и попивая вкусное винцо, припасенное для такого случая. Слово «одиночество» было ей неизвестно. Она вычеркнула его из своего словарного запаса после измены мужа и его ухода, перестрадав и решив, что жизнь гораздо интереснее любви, пусть даже двадцатилетней выдержки.

Итак, Нина Анатольевна сообщила Алексею, что не сможет отпраздновать с ним Новый год, так как они с подругами решили встречать его в Чернигове у их общей приятельницы, и поэтому сказала: «Извини, сын, встретимся и отметимся уже после праздника!»

Поташев аккуратненько позвонил в Чернигов, поздравил мамину подругу и, осторожно расспросив ее о планах на праздники, понял, что ни о каком киевском десанте гостей та понятия не имеет. Из чего сын сделал неопровержимый вывод, что его матушка намеренно лукавит, чтобы встретить Новый год с кем-то, кого вовсе не собирается ему представлять. Поэтому он зашел с другой стороны.

В институте, в отделе, возглавляемом Поташевой, работала старшим научным сотрудником Татьяна, которая, несмотря на мужа и троих детей, симпатизировала сыну своей шефини. Алексей пригласил подчиненную матери на кофе и узнал требуемое.

Оказалось, что вся эта история началась еще летом. У матери Алексея что-то там разладилось в компьютере, и Нина Анатольевна попросила прислать кого-нибудь из технического отдела, чтоб ей починили инструмент для работы. Был период отпусков. И вместо простого системного администратора к Поташевой пришел сам руководитель отдела – Лещенко. По словам Тани, «тут у них и завертелось». Краткая характеристика, данная старшим научным сотрудником поклоннику Нины Анатольевны, была такова: Иван Николаевич Лещенко – мужчина сорока лет с хвостиком, высокий, стройный, худощавый. Не сказать, чтобы эффектной внешности, скорее обыкновенной. Разведен, бездетен, в связях, порочащих его, не замечен. Все коллеги из их института, а также из прочих научных заведений, собранных на шести этажах здания по улице Грушевского, отзывались о Лещенко как о высококлассном программисте и компьютерном гуру. Правда, была черта, отличающая Ивана Николаевича от других сотрудников института, – его серьезное увлечение классической музыкой. Проще говоря, Лещенко слыл меломаном. Татьяна со вздохом добавила, что букетно-конфетный период, начавшийся у парочки летом, длится по сей день, и по этому вздоху стало понятно, что она по-женски завидует Нине Анатольевне.

Теперь же Поташев сидел в чужой машине и караулил свою маму под зданием Института истории на Грушевского. Он попросил у своего заместителя Насти Аликовой ее черную «мицубиси», потому что его белый джип «вранглер» был уж очень приметен и Нина Анатольевна могла засечь настырную слежку сына. Зачем он это делал? Почему ему взбрело в голову следить за собственной матерью? На эти вопросы было два ответа: ему до смерти хотелось увидеть избранника Нины Анатольевны, понаблюдать за ним, и еще… он ревновал. Ужасно ревновал…

Максим Валерьянович Поташев, испугавшись того, что не за горами старость, а за ней и смерть, сбежал, бросив жену и сына, к молодой женщине (относительно молодой, поскольку ей было уже под сорок). Но идиллия продолжалась недолго: вскоре он разменял одну под сорок на двоих по двадцать. Так, ему казалось, он остановит молодость и избежит старости. Все его новые женщины, с точки зрения Алексея, в подметки не годились матери. После всего случившегося Нина Анатольевна три года находилась в глубокой депрессии. Сын ужасно переживал за нее. В тот страшный период, когда она утратила всякий интерес к жизни, Алексей стал относиться к ней как старший и мудрый к младшей и невероятно уязвимой. Они словно поменялись местами. Она будто стала его ребенком, и он чувствовал огромную ответственность за все в ее жизни: за ее здоровье, работу, настроение. Поташев-младший ужасно боялся, что мать может покончить с собой или просто угаснуть от потери любимого мужа из-за его измены и ухода после стольких лет благополучной жизни. Но, к счастью, время и его сыновняя любовь сделали свое дело. Нина Анатольевна, точно феникс из пепла, возродилась, перевернув страницу своей жизненной книги и начав все с чистого листа.

И вот теперь у нее появился мужчина. Какое место занимает этот поклонник в сердце его матери? Это интрижка или всерьез? Не обидит ли этот мужчина, который намного моложе мамы, ее, такую хрупкую и уязвимую? Вопросы, множество вопросов роились в голове Поташева, пока он ждал, когда же мать выйдет из своего института.

В этот момент к главному входу плавно подплыла серебристая «ауди». Нина Анатольевна выпорхнула из дверей учреждения и села рядом с водителем. Автомобиль тронулся, направляясь к Трехсвятительской. Поташев в «мицубиси», как настоящий сыщик из телесериала, последовал за ними. В голове его промелькнула мысль: «Хорошо зарабатывает этот программист, раз может позволить себе представительскую “ауди”!»

Они доехали до Андреевского спуска и направились вниз к ресторану «За двумя зайцами», где Алексей бывал неоднократно и с друзьями, и с женщинами, и с матерью. Место это ему нравилось.

В ресторации «За двумя зайцами» располагались три зала: «Буфет» с камином, большой «Купеческий» и банкетный «Охотничий». Все помещения заведения стилизованы в духе мещанского Киева начала прошлого века. Поташев любил эту ресторацию за то, что она ненавязчиво предлагала посетителям приятный экскурс в киевскую старину под аккомпанемент «живой» музыки, за подчеркнутую вежливость официантов, за магию Андреевского спуска и за невероятно вкусную кухню, приправленную замечательными названиями блюд. У него тут даже были излюбленные изыски в меню:

«Люблю безобразия» – фаршированная щука «по-местечковому»;

«Дай, Боже, завтра то же» – жареная печень кролика с клюквенным соусом;

«У меня есть знакомые очень и очень» – мясо кролика, томленое с овощами в горшочке;

«И паруйтесь одын с одным» – вкуснейший борщ с пампушками;

«Не цирюльник, а палихмахер!» – шашлык из разных сортов рыб.

Все эти произведения поварского искусства были для Алексея Поташева исключительно киевскими, знаковыми блюдами, и потому он порадовался выбору матери, так как не сомневался, что именно она предложила своему поклоннику отобедать в таком месте.

Больше всего Поташеву хотелось повнимательнее разглядеть бойфренда Нины Анатольевны. Ему казалось, если он его увидит, то сразу поймет, с чего вдруг этот мужчина оказался рядом с его мамой. И самое главное, насколько у них все серьезно.

Алексей дал несколько крупных купюр официанту, и тот сделал то, о чем просил странный посетитель. На столе перед Ниной Анатольевной и ее другом зажгли свечу, а боковые бра на несколько секунд потушили. Этого времени Поташеву оказалось достаточно, чтоб пройти вдоль столиков и усесться так, чтобы все видеть и слышать, но при этом самому оставаться незамеченным. Свет включили – и он впился глазами в Лещенко.

Поклонник Нины Анатольевны Поташевой выглядел совершенно обыкновенно. На нем был серый тонкий свитер, свидетельствующий о том, что поход в ресторан не рассматривается этим мужчиной как из ряда вон выходящее событие. Очки в тонкой прямоугольной оправе подчеркивали круглые и удивленные светло-голубые глаза. Словом, Иван Николаевич Лещенко ничем не отличался от любого прохожего на улице, кроме одного – он смотрел на Поташеву с таким неподдельным интересом, слушал с таким вниманием, что сомнений не возникало: они – пара. Алексей прислушался к разговору.

– Ты сможешь взять часть отпуска в конце месяца? – спросил свою собеседницу Лещенко.

– У меня отгулы накопились, дней пять-семь, за работу на конференции. Думаю, смогу. А зачем? – Голос Нины Анатольевны для посторонних прозвучал бы обычно, но Алексей улавливал в нем нотки игры, и это его злило.

– Я посмотрел в Интернете: в это время два потрясающих концерта в Венской опере. Анна Нетребко исполняет свои лучшие оперные арии, а на другой день – концерт твоего любимого Дэвида Геллерта!

– Нашего с тобой любимого! – заметила Поташева.

– Нашего, нашего! – рассмеялся Лещенко. – Но ведь именно ты мне его открыла.

– Я не виновата. – В голосе женщины слышалась легкая ирония. – Просто мои девчонки-студентки потащили меня после лекции в «Жовтень» на фильм с его участием, «Маэстро – скрипач дьявола», и я его для себя открыла!

– Ну, актер он так себе. Но музыкант – потрясающий! – Иван кивнул головой.

– Это уж я потом от тебя узнала, что Дэвид Геллерт – один из самых популярных музыкантов мира, скрипач-виртуоз!

– Между прочим, он играет на скрипке Страдивари…

И тут Поташев вспомнил, что уже слышал от Лизы про этого Геллерта. Она с таким восторгом говорила об этом музыканте, называя его рок-звездой со скрипкой, что Алексей даже приревновал!

«И эти туда же, собираются специально в Вену ехать, чтоб этого красавчика послушать!» – со злостью подумал Поташев.

После ужина мама Алексея отправилась с Иваном в новый ботанический сад. Там Нина Анатольевна повела себя совсем странно для доктора наук, уважаемого историка. Она вместе со своим спутником нашла лазейку в ограде сада и пробралась на территорию. Время было позднее, и сад уже не работал для посетителей, но была весна, цвела сирень, и парочка решила ночью погулять по аллеям.

Архитектор тяжело вздохнул. Лезть в сад вслед за матерью и ее спутником ему совсем не хотелось. Расстроенный, он поехал домой. Множество разных чувств обуревали его. В голову лезли дурацкие мысли. Конечно, он радовался тому, что в жизни матери появился поклонник, что она расцвела, похорошела, словно к ней вернулась молодость. Но он также знал, насколько скоротечными и ненадежными бывают такие романтические порывы у мужчин. Он по собственному большому опыту помнил, как переживали женщины, которые были для него лишь увлечением, когда он забывал об их существовании. Они-то были уверены, что он принадлежал им! А он никому не принадлежал. Только себе самому. Алексей не хотел, чтоб его мама страдала, когда Лещенко надоест эта романтическая история. Поэтому он хотел завтра же поговорить с матерью, даже если она не захочет с ним об этом беседовать. Он решил во что бы то ни стало спасти ее от нее самой.

На другой день Поташев-младший созвонился с Ниной Анатольевной и пригласил ее поужинать в новом кафе. Мама Алексея любила посиделки с сыном и отправилась в «Уютное кафе» с удовольствием. Стали ужинать, выбрав блюда по своему вкусу. Он развлекал ее последними новостями:

– Представляешь, сосед датского премьер-министра – журналист Майкл Франдсен – увидел девушку, которая стрижет газон перед домом. Заинтересовался, сфоткал, присмотрелся – оказалось, сама премьер-министр Хелле Торнинг-Шмитт приводит в порядок свой цветник. Навела красоту, села в машину и уехала на работу…

– Да. Тамошние министры не только демократы на самом деле, они еще и нормальные люди, без свиты охранников, уборщиц и садовников. Молодцы, все делают сами. Нашим бы так. Но, боюсь, этого даже внуки наших внуков не увидят.

За кофе сын обратился к матери:

– Мама, я хотел поговорить с тобой… о твоем последнем романе, – выдохнул он.

– Да, дружочек! Деликатность никогда не была твоей сильной стороной! – покачала головой Поташева. – Вот что я тебе скажу. Из жизни никогда нельзя исключать три вещи: риск, грех и возможность счастья.

Ответ Нины Анатольевны остудил решительный настрой сына. Он посмотрел на мать беспомощно и уже без прежнего запала объяснил:

– Ма! Но я же за тебя волнуюсь!

– Знаешь, мой дорогой сын, сейчас тебе совсем не нужно за меня волноваться! Когда женщина счастлива, за нее нужно не волноваться, за нее нужно радоваться! – Она улыбалась своему взрослому сыну, а он, возможно впервые за долгие годы их общей жизни, вдруг увидел, как она красива.

Конечно же, он всегда знал, что его мать очень эффектная женщина. Теперь же он внезапно и ясно увидел, сколь прекрасной ее делает любовь. Нина Анатольевна вся лучилась и сияла. Вместо обычной своей прически, когда длинные волосы высоко поднимались и закалывались на макушке, она подстриглась, и вьющаяся волна смоляных волос красиво обрамляла лицо. На ней была новая шелковая кофточка цвета кофе со сливками, со вставкой из черного венецианского кружева. Ей она очень шла. Алексей привез эту кофточку прошлым летом, это был его подарок маме на день рождения. Раньше она надевала такую красивую вещь только по праздникам. А теперь Нина Анатольевна носила ее на работу, потому что каждый день для нее стал праздничным.

К ним подошел официант. Он спросил, не хочет ли дама новый десерт от шеф-повара. Обычно дама-сладкоежка не могла устоять перед таким предложением. Но сейчас она показала на маленькие часики у себя на запястье и жестом изобразила застегнутый на молнию рот.

– Ты худеешь, – констатировал сын.

– Нет, я просто не хочу поправляться, – спокойно объяснила женщина. Она посмотрела на сына с нескрываемой иронией и сказала фразу, которую Алексей сперва не понял: – В жизни как в шахматах: потерял королеву – наслаждайся пешками. – Спустя несколько секунд она объяснила: – Это я про твоего отца говорю.

– Согласен. Но мне про него не интересно. Мне интересно про тебя. Ты уверена, что…

– Нет. Мне хотелось бы, чтоб ты все понял, как нужно. Поэтому сперва мы поговорим о твоем отце. Даже если разговор о нем не доставляет тебе удовольствия.

– Никакого удовольствия, – нахмурился Поташев.

– Это правильно. Знаешь, где у Данте в «Божественной комедии» находятся предатели? В последнем круге, в девятом. Там они терпят особенно страшные мучения. И это правильно. Потому что предательство – это хуже, чем убийство. Я так считаю. Его простить нельзя.

– Тебя не интересуют никакие объяснения и оправдания? А если бы он сейчас вернулся и стал умолять тебя все простить и забыть? Начать с чистого листа? – Сын знал ответы на эти вопросы, но задавал их матери с тем, чтобы услышать ответ из ее уст.

– Алешенька! Когда он ушел от нас, ты уже был взрослым мальчиком. У тебя была своя жизнь. Поэтому он бросил меня, а тебя… тебя он не бросал.

– Он перестал жить с нами, но пытался делать вид, что остается внимательным отцом и остается, несмотря ни на что, твоим другом.

– Сыночек! Это я так построила наше общение, чтоб все выглядело, как будто семейные отношения перешли в дружбу. Мне не хотелось воевать с собственным мужем, пусть и бывшим. Но его поступок меня тогда не просто ранил. Ведь наша жизнь все годы была счастливой, ты понимаешь? Ты рос в атмосфере любви, разве не так?

– Да. Это правда. Когда он ушел, я думал, что он просто сошел с ума.

– Нет. Это называется «мужской климакс». Когда мужчина настолько боится старости и смерти, что готов все продать и всех предать, лишь бы рядом было молодое тело, которое, как он наивно думает, подарит ему вторую молодость и долгую жизнь. Но такие мужчины всегда ошибаются. Они быстро стареют рядом с молодыми женщинами, потому что возраст: сердце не выдерживает ритма молодой жизни. Разве ты не замечаешь, как сдал за последнее время отец?

– Конечно, ты права, ма! Он сейчас уже выглядит неким подсохшим грибком-боровичком: седые брови, старческая шея, из ушей торчат седые кусты. Фу!.. Хотя он ходит в зал, качается…

– Это плата за жизнь с молодой, но не любящей пешкой.

– Ма! А ты уверена, что твой Лещенко – не пешка?

– Как ты думаешь, Лешик, я что-нибудь в людях смыслю?

– Думаю, очень даже. Но ты ведь в данном случае необъективна. Ты увлечена!..

– Да, я влюблена. Но даже во влюбленном состоянии я могу быть объективной. Скажи, ты часто видел, пока мы жили с твоим отцом, чтоб он удивлял меня какими-то путешествиями? Радовал невероятными сюрпризами?

– Но ведь он дарил тебе хорошие подарки.

– Ты будешь смеяться. Чтоб избежать покупки какой-нибудь ерунды, которую придется передаривать за ненадобностью, я сама выбирала себе подарки, а он лишь оплачивал.

– А Иван, значит, покупает тебе именно то, что ты хотела бы получить? Без подсказки?

– Не ревнуй, сынка! Он действительно очень внимателен. Мне есть с чем сравнивать. Твой отец хорошо ко мне относился, когда любил. Но даже тогда он часто бывал чудовищно невнимателен.

– Но ты ведь знаешь: он всегда был поглощен своими изобретениями! Когда у него рождалась идея, он вообще никого вокруг не замечал.

– Я не виню Макса за эту его особенность. И, если бы он меня не бросил, я до конца дней была бы уверена, что так и надо, и так правильно. Я никогда не узнала бы, что есть мужчина, способный любить по-другому!

– Ты так говоришь, что я прям даже и не знаю… Мне любопытно, чем ты так в этом своем бойфренде восхищаешься? А с другой стороны – я его к тебе дико ревную!

– Ну, хорошо. Вот тебе пример, чтоб ты понимал. Какой у меня размер ноги?

– Мам! Не помню я, а что?

– А то, что… Ты помнишь, какая была у нас ранняя весна? С дождями и с потопами?

– Помню. Все боялись, что вместо машин мы скоро на лодках сплавляться будем.

– Вот именно. Звонок в дверь, на пороге – Ванечка. В руках коробка. Открывает, а там сапожки – резиновые, тридцать шестого размера, моего, между прочим, размера. Надеваю, сидят как влитые. Спрашиваю: «Зачем?» Отвечает: «Чтоб ноги в осенних сапогах не промокали».

– И что тут такого? – упрямо спросил сын, хотя прекрасно понял, к чему приведен этот пример.

– Не строй из себя дурачка, – усмехнулась женщина. – Никому из окружавших меня мужчин и в голову бы не пришло подумать о моих промокших ногах! Понимаешь?

– Это приятно – кто ж спорит! – когда о тебе заботятся. Вот чем он тебя подкупил!

– Не подкупил! А убедил в том, что я ему не безразлична!

– Хорошо. Согласен. Он внимательный, чуткий человек. Этого достаточно, чтоб ты летала, как птичка?

– А ты не рад, что у твоей матери выросли крылья? Что твою маму, вполне зрелую женщину, полюбил мужчина? Скорее всего, в моей жизни это последняя любовь!

– Но он же моложе тебя! – заметил Поташев.

– Он младше меня на одиннадцать лет, и что?

– Но ты недавно упрекала отца за то, что он, испугавшись смерти и старости, ринулся на молодых девиц. А сама?!

– Отлично! – воскликнула Нина Анатольевна, поднимаясь из-за стола. – Если ты не забыл, я никого не предавала, не бросала и не изменяла никому! Как свободная женщина, я имею право на личную жизнь! Всего хорошего, мой любящий и внимательный сын! Старость, конечно, похожа на вынесение смертного приговора. Тут уж ничего не поделаешь. Но до своего эшафота я хочу дойти бодрой походкой, с улыбкой и бокалом вина в руке. А не плестись, увиливая и прикидываясь кем-то другим. Это не я придумала, это моя любимая актриса сказала, Фанни Ардан. – И она энергичным шагом, гордо подняв голову, направилась из кафе.

– Мам! Подожди, я отвезу тебя домой! – кричал ей вслед Алексей, расплачиваясь и выбегая вслед за матерью. Но мимо него только проехало такси, в котором он увидел профиль Нины Анатольевны, намеренно его не замечавшей.

* * *

Григорий Петрович Шанаев в данный момент готовился к встрече с одним австрийским коллекционером – пожилым господином, собиравшим старинные струнные инструменты. Григорий Петрович сидел в гостиничном номере и тер кончик носа. Этот красноречивый жест мог рассказать о многом. Бытует мнение, что нос вообще крайне чувствителен к обману: он чешется и даже увеличивается – в психологии это называется «эффектом Пиноккио». Ученые выяснили, что умышленная ложь повышает кровяное давление и стимулирует в организме выработку катехоламина, влияющего на слизистую носа. Повышенное кровяное давление воздействует на нервные окончания носа, и он начинает чесаться. Язык тела, жесты, так или иначе связанные с потиранием, например, когда кто-то трет глаз, трогает нос или почесывает шею, говорят о неискренности. У Шанаева странная привычка потирать нос осталась еще с тех пор, когда он был Светославом Юрьевичем Зорькиным. Ее заметил хирург Поташев, который говорил по этому поводу:

– Вы можете кардинально изменить внешность, вы даже можете изменить голос, цвет глаз с помощью контактных линз, но ваши привычки навсегда останутся с вами. Если вы действительно хотите исчезнуть с лица земли и возродиться в новом облике, меняйте привычки. Новое лицо для вас сделаю я. Избавиться же от прежних жестов, привычек и особенностей вы должны сами. Иначе для вас всегда будет оставаться шанс быть узнанным.

Шанаев очень старательно следовал всем рекомендациям хирурга Поташева, но, несмотря на постоянный контроль своего поведения, избавиться от привычки в минуты размышлений потирать кончик носа не мог. Да и как было контролировать привычки во время зарождения и выстраивания в мыслях очередной многоходовой махинации, поглощавшей все внимание Григория Петровича без остатка? Дело в том, что господина Шанаева без преувеличения можно было назвать «комбинатором двадцать первого века».

Еще будучи Зорькиным, он проворачивал такие аферы, которые Остапу Бендеру и не снились. Последним шедевром его мошенничества стала продажа большой коллекции картин советских художников президенту одной соседней страны. А треть из этой коллекции представляли собой искусные подделки! Если когда-нибудь покупатель решит провести настоящую, полноценную экспертизу картин, то его ждет огромное разочарование. Вместо уникальных образцов советского авангарда эксперты непременно увидят новодел, тщательно выписанный копиистами, живущими в начале нового тысячелетия. Этой причины было вполне достаточно, чтоб со сцены жизни исчез господин Зорькин, специалист по антиквариату, а вместо него возник Шанаев, коллекционер старинных музыкальных инструментов…

Человек был новый, а привычки старые. И Григорий Петрович опять потирал нос, полностью погрузившись в размышления о предстоящей встрече, соображая, как лучше, с наибольшей выгодой для себя, провести разговор и добиться желаемого. Шанаевский интерес и волнение были объяснимы, поскольку собеседником его был человек не совсем обычный.