Текст книги "Девушка с характером"

– Ты совсем сбрендила? Оговариваешь себя!

– Правда всегда правда. И пусть Мельцер рассердится. В один прекрасный день Господь спросит с него за грехи. Я старая, мне немного осталось.

– А что у меня будут неприятности, тебе все равно, да? Или ты думаешь, что я тоже собираюсь откинуть копыта? Тебе бы так этого хотелось, старая ты…

Мари остановилась на лестнице. Правильно ли она услышала? Действительно ли старая женщина произнесла «Мельцер»? И имела ли она в виду директора Мельцера? Это у них он забрал всю мебель? Перед ним они в чем-то виноваты?

Внизу распахнулась дверь, в пивную ввалилась компания мужчин, она стали громко требовать хозяйку и пол-литра пива. Мари поспешила вон из этого дома.

Холод на улице прибирал до костей. Она закутала голову платком, чтобы закрыть уши, и моментально почувствовала, как мороз пробирается по ногам. Ничего, полчаса бегом, и она окажется возле теплой плиты. Обо всей той путанице, которую ей поведала старая женщина, Мари решила не думать. Очевидно, все выдумано. Никогда ее мать не жила в нищете, она была богата и счастлива с ее отцом. Мари так для себя решила. И все же. Если бы старуха лгала, отвратительная Матильда не пришла бы в такую ярость.

«Правда всегда остается правдой, – сказала старая. – Директор Мельцер вынес все из дома некоей Луизы Хофгартнер. Потому что та была у него в долгу»…

– А вот и она! – услышала Мари радостный мужской голос.

Пребывая в своих раздумьях, Мари пропустила мимо ушей звон бубенчиков на санях. Теперь она оглянулась и увидела и как бегут рысью лошади, как из их ноздрей валит пар на студеном воздухе. Темная куртка и шапка Роберта были запорошены снегом.

– Мари! Господи, бедняга почти окоченела!

Это фрейлейн Катарина. Она склонилась вперед и затормошила Роберта:

– Стой! Останови лошадей, Роберт. Пусть Мари сядет.

Роберт послушно натянул вожжи, обе гнедые лошадки остановились неохотно, поскольку чуяли близость конюшни, где их ждали полные ясли сена.

– Господи, Китти, – простонала фрейлейн Элизабет, которая в своих мехах выглядела, как нахохлившаяся рыжая курица. – Уж несколько метров она бы и пешком прошла.

Мари тоже так думала, но ее мнения никто не спрашивал. Молодой Мельцер спрыгнул со своего серого в яблоках жеребца и крикнул Роберту, чтобы тот оставался на облучке. Он ловко открыл дверцу саней и выдвинул откидную лестницу.

– Пожалуйте, сударыня, – задорно улыбнулся Мельцер-младший Мари и даже предложил руку. – Под меховым одеялом очень уютно, а если этого мало, там есть бутылка с теплым глинтвейном и коробка рождественского печенья.

Мари ничего не оставалась, как подняться по лесенке, раздумывать было невежливо. Она проигнорировала руку Пауля и села в сани без его помощи. Но он взял у нее пустую корзину и передал Роберту.

– Иди сюда, Мари. Ох, какая же ты холодная. У тебя на зиму всего только этот тонкий платок? Как такое возможно? Я завтра же поговорю с мамой. Укутывайся, вот, возьми и часть моего шерстяного одеяла. А сверху укройся мехом. Ну? Теперь тепло? Термосы, которые повариха дала нам с собой, к сожалению, остыли. Ах, Мари, как же чудесно, что ты немного проедешься с нами. Господин Бройер, вы не находите, что мы с Мари подходим друг другу?

– Разумеется, фрейлейн Мельцер…

Голос Альфонса звучал вымученно, видимо, он не был привычен к долгим прогулкам по холоду. Сани слегка дернулись, когда лошади натянули поводья, но тотчас вновь плавно заскользили, справа и слева позванивали бубенчики, полозья тихо шуршали по насту.

– Словно летишь, – сказала фрейлейн Катарина. – Как жаль, что тебя не было с нами в лесу. Когда мы ехали под заснеженными, низко нависающими ветвями деревьев, мимо замерзшего ручья, посреди необъятной тишины…

Мари снова почувствовала свои ноги, от неожиданного тепла продрогшие пальцы заломило. Но еще неприятнее был взгляд, которым беспощадно сверлила ее фрейлейн Элизабет.

– Необъятная тишина… Только бубенцы звенят, – заметила Мари, и фрейлейн Катарина расхохоталась.

– Ты права. А представляешь, мы видели оленя. Стоял на лугу совершенно неподвижно, смотрел, как мы приближаемся, и когда в до наших саней оставалось всего несколько метров, широко, грациозно побежал в лес. Ах, нам четверым нужно больше бывать среди природы, эта искусственная городская жизнь, жизнь в четырех стенах – какое же это все ненастоящее. Я слышала, в Вене есть секта, они строят в лесу хижины и нагишом купаются в реках…

– Китти, прошу тебя! – покраснев, прикрикнула фрейлейн Элизабет.

Но фрейлейн Катарина лишь рассмеялась. На ней была белая шуба, ворот высоко поднят, а широкополую шляпу она повязалась шерстяным шарфом. Щеки нежно розовели, глаза горели – она была красивее, чем когда-либо.

– Прокати нас еще разок по парку! – крикнула она. – Люблю старые деревья под снегом. Они словно из другого мира, словно гиганты и лесные эльфы.

Мари увидела, как Элизабет закатила глаза, но ничего не сказала. Видимо, понимала, что бесполезно отговаривать, потому что молодой господин тоже хотел сделать Мари приятное. А Альфонс не посмел бы высказывать недовольство в адрес своей возлюбленной.

– Смотри, Мари. Разве не чудо скользить вот так на санях? О, господи, солнце садится. Закатывается прямо в розовые облака!

Заходящее солнце действительно придало серым облакам у горизонта красноватый оттенок, они стали прозрачными, то тут, то там за ними угадывался красный огненный шар, опускавшийся все ниже. Но вот облака вдруг раздвинулись, и сверкающий красный поток пролился над парком.

– Как же красиво! – прошептала фрейлейн Катарина.

Даже фрейлейн Элизабет была потрясена и обернулась, чтобы увидеть это небесное представление. Пауль Мельцер придержал лошадь, на какое-то мгновение все замерли и восхищенно смотрели на горящий зимний закат и сверкающий красноватый снег преобразившегося парка.

– Как будто коронация, – восторгалась фрейлейн Катарина. – Никогда еще я не видела такого заката. Ах, дорогой господин Бройер, я так благодарна, что вы убедили нас совершить эту прогулку!

– А я как же? – засмеялся ее брат. – Ведь это я предложил погулять, не так ли?

– Вы оба получите от меня орден!

Свернули к вилле, и Роберт остановил сани аккурат напротив входа, чтобы дамы сразу поднимались в дом. Только теперь фрейлейн Катарина заметила, что Мари плачет.

– Что случилось? Ты заболела? Кто-то тебя обидел? Скажи мне, Мари…

– Я… я сама не знаю, – пробормотала Мари, а слезы так и текли по щекам.

Молодой господин подал ей руку. Его серые глаза были полны беспокойства и сострадания.

– Это я виноват? – тихо спросил он. – Я не хотел посмеяться над тобой. Совсем нет. Я просто хотел, чтобы ты разделила с нами радость.

– Нет-нет, – испуганно произнесла Мари. – Вы тут ни при чем. Это… наверное, просто нервы.

– Нервы? – бесцеремонно вмешалась фрейлейн Элизабет. – Я и не знала, что у кухарки есть нервы.

Мари натянула на плечи платок, присела перед господами в книксене и убежала в кухню. В надежде, что никто ничего не заметил.

18

– Добрый вечер, Роберт.

– Добрый вечер, господин директор. Со светлым праздником Рождества вас.

– Не суетись, Роберт. Торжества еще не начались. Однако спасибо.

Роберт чуть смущенно кивнул. Он подождал, пока хозяин устроится в лимузине, и как можно тише закрыл за ним дверь. Затем обошел автомобиль и сел за руль. Мельцер бросил взгляд на часы на здании фабрики – огромный круглый циферблат висел на фасаде административного здания и был виден издалека. Через пять минут закончится рабочий день, сегодня, в сочельник, на час раньше обычного. Широкая дорога к воротам заполнится черной толпой людей, рабочие будут спешить домой.

– Чего мы ждем? Поехали!

– Да, господин директор.

Привратник тоже сорвался с места и открыл перед ними ворота. Мельцер опустил стекло, чтобы пожелать мужчине счастливого Рождества. Тот стащил с головы шапку и что-то ответил, но Мельцер не разобрал слов из-за гудения мотора, однако был уверен, что слова были приятными. Снаружи стояли женщины с детьми, они почтительно расступились перед автомобилем директора. Мельцер знал, что их сюда привело. В сочельник выдавали небольшую надбавку, и женщины опасались, что мужья прямо с фабрики отправятся в пивную.

Мельцер откинулся на мягком сиденье. Он чувствовал себя крайне неловко. Обычно домой он ходил пешком, двадцать минут бодрым шагом, глубоко дыша и насыщая легкие кислородом. В такой изумительный зимний вечер он еще позволил бы себе завернуть в свой любимый парк, но сегодня времени на это не было. Загудел фабричный гудок, и Алисия дома наверняка нетерпеливо посмотрела на часы.

Он не любил пышных празднеств. Причиной тому, возможно, были детские воспоминания: в его семье, где детей было много, а денег мало, не устраивали больших праздников. У Алисии совсем другие привычки. В их померанском имении знали толк в торжествах, почитали старинные рождественские обычаи, обильно ели и пили, приглашали гостей, организовывали веселые конные поездки в лес и в поля, даже если на письменном столе отца громоздились неоплаченные счета.

Иоганн призвал себя подумать о другом, потому что не хотел сердиться на Алисию. В конце концов, страсть сорить деньгами в его семействе шла не от нее. Он посмотрел мимо Роберта на освещенную улицу и порадовался новым фонарям, которые наконец удалось выбить у городского начальства. Смеркалось, огни вдали мерцали едва-едва. Были различимы некоторые силуэты, луковичный купол Перлахтурм возле ратуши, абрис базилики Святых Ульриха и Афры, об остальном можно было лишь догадываться. По другую сторону горел свет фабричных цехов, на соседних предприятиях тоже скоро закончится смена. Завтра Рождество, станки работают вполсилы.

Вилла вся была освещена, горели не только уличные электрические лампы по сторонам от парадного входа, но дополнительно в снег были воткнуты факелы. Завтра перед приездом гостей садовник всю подъездную дорожку уставит этими факелами. Так хотела Алисия, и Иоганн не вмешивался. Во всем, что делалось Алисией, был стиль, это производило впечатление на гостей, и Мельцер получал в свой адрес множество комплиментов. В сущности, он был благодарен супруге, поскольку сам в таких делах не разбирался. Алисия долгие годы была ему верной помощницей, всегда принимала его сторону, он мог на нее положиться.

Еще бы с детьми держала себя построже. Китти, по мнению Иоганна, было предоставлено чересчур много свободы. Но прежде всего его беспокоил Пауль. Тот вечно попадал в истории, и мать всегда вступалась за сыночка. Мельцер глубоко вздохнул. К своему неудовольствию, мыслями он опять вернулся к Алисии.

– Прошу вас, господин директор.

Роберт припарковал машину прямо у крыльца и открыл перед хозяином дверь. Мельцер вышел и еще раз приветливо кивнул водителю. Смышленый паренек этот Роберт. Он не только водил, но и разбирался в машине, уже несколько раз ремонтировал ее. И дома им были вполне довольны, даже Алисия настаивала на том, чтобы оставить его на службе и через несколько лет заменить им Шмальцлер. У Роберта были все задатки стать хорошим домоправителем, или как сейчас говорят – дворецким. Дворецкий, несомненно, добавляет дому солидности.

В холле господина директора уже ждали. Отдав Августе шляпу и перчатки, а Эльзе – пальто, он на секунду остановился полюбоваться огромной елью. Зажгли свечи и для большего эффекта выключили электричество, атмосфера и в самом деле получилась торжественно-таинственной. Все дело было в мерцании свечей, отражавшихся в блестящих шарах, что создавало золотистое сияние вокруг дерева.

– Не правда ли изумительно, Иоганн?

Алисия подошла с радостной улыбкой, и у него не хватило духу сказать, что, на его вкус, в этом году чересчур помпезно. Он только кивнул и пробормотал, что все как всегда идеально. Супруга оперлась на его руку, и они рядышком пошли к сияющей красным с золотым елке, возле которой по традиции собралась вся прислуга.

Его поприветствовали. Роберт, Густав и его дед-садовник поклонились, женщины присели в реверансе. И только Шмальцлер считала себя выше этого старомодного обычая, поэтому, как и мужчины, осталась стоять. Сзади, наполовину скрытая толстой Брунненмайер, должно быть, стояла Мари. Мельцер несколько раз сталкивался с ней в холле, когда та бежала к Китти на вечерние сеансы. Девушка похорошела и больше не похожа на голодную мышку. И как же она необыкновенно похожа на свою мать – Мельцер вдруг осознал это со всей фатальностью. Он отмахнулся от неприятных мыслей, постарался изобразить жизнерадостную улыбку и начал свое обязательное рождественское обращение.

– Мои дорогие помощники или, лучше сказать, добрые духи нашего дома. Что бы мы, семья Мельцер, делали без вашего неустанного труда и заботы – давно бы умерли от голода и холода…

Послышался подобающий моменту смех; обрадовавшись, Мельцер решил и дальше пересыпать свое поздравление шутками. Так, Шмальцлер он назвал «досточтимой хранительницей домашних ценностей», садовника – повелителем «тысячи и одного дерева», а Брунненмайер был присвоен титул «предводительницы деликатесов». Свою речь он закончил благодарностью и пожеланием и впредь сохранить друг с другом добрые отношения. Затем Алисия подошла к столу, на котором лежали обернутые в пеструю бумагу подарки. По заведенному обычаю первой подзывали к столу прислугу самого низшего ранга, в данном случае – Мари. Девочка действительно чуть поправилась, фигура приняла более женственные формы, а поскольку к празднику Мари сняла с головы платок, стали видны ее густые темные волосы. Изящная красавица в клетчатом хлопчатобумажном платье. А какая у нее походка! Не кухарка, которая, оказавшись в центре внимания, опускает плечи и втягивает голову. Нет, Мари, принимая из рук Алисии подарок, держалась прямо и излучала улыбку. Мельцером вновь овладело нехорошее чувство, быстро перераставшее в гнев. На протяжении всей церемонии он размышлял о том, какими же привилегиями пользуется эта особа в его доме. Этак она, пожалуй, сядет на голову, уже сейчас ее поступь столь величава, словно она не кухарка, а по меньшей мере домоправительница. Все может кончиться плохо, если вовремя не принять меры.

Элеонора Шмальцлер привычно выразила благодарность от имени всей прислуги, польстила господам за их благосклонность и доброту и заверила, что работать на вилле для ее подчиненных – честь. Мельцер подумал о планах жены, и в какой-то момент ему стало жаль Шмальцлер. Она всегда надежно исполняла обязанности, обмен на Роберта станет для нее тяжелым ударом. Однако зная Алисию, он был уверен, что та не бросит Элеонору на старости лет.

Затем наконец прислуга отправилась в свои комнаты, а семейство приступило к следующему пункту программы. В столовой в этот вечер по традиции был накрыт стол с холодными закусками, чтобы прислуга могла пойти в собор к рождественской службе. После ужина директор Мельцер собственной персоной собирался отвезти жену и детей к мессе.

– Ты видел, какой радостью светились их лица?

Алисия поднималась по лестнице впереди мужа и сейчас с улыбкой обернулась. Выглядела она идеально: волосы красиво завиты, седые пряди тщательно закрашены. К своим пятидесяти пяти Алисия сохранила в облике что-то девичье, что Мельцер находил трогательным и привлекательным, но порой и утомительным.

– Ты весьма великодушна, дорогая.

Во фразе сквозило легкое недовольство, Мельцер не был фанатом подарков, в конце концов, ему самому ничего не дарили, ни в детстве, ни потом. Все подарки, какие хотел, он заработал сам.

– Рождество бывает раз в году, Иоганн!

– Разумеется. И часто именно небольшие подарки доставляют большую радость.

Алисия отчетливо услышала в его словах подтекст, но не стала продолжать. Он был этому рад. Никаких ссор в сочельник. Нужно держать себя в руках. По сути, плохое настроение Мельцера объяснялось тем, что машины в цехах будут простаивать целый день, тогда как у него срочные контракты на набивные ткани, которые нужно поставить в начале года.

Столовая тоже была убрана к Рождеству, стол празднично накрыт, на буфете выстроились блюда с изысканными холодными закусками. При виде говяжьего студня и холодной курицы настроение Мельцера несколько улучшилось, он с утра ничего не ел. Элизабет ждала родителей, она бросилась отцу на шею и поздравила с Рождеством.

– Раньше мы всегда должны были читать стихи, – пошутила она. – И петь рождественские песни. Господи, как же я рада, что эти времена прошли!

Мельцер впервые за вечер искренне рассмеялся. Их попытки совместного пения вечно проваливались из-за него и его старшей дочери. Алисия стоически не обращала внимание на фальшивое исполнение, но ее столь же музыкальная младшая дочь начинала ныть, что у нее сейчас отвалятся уши.

– И где эти двое? Пауль? Китти?

– Они в ее комнате пакуют подарки, – доложила Элизабет.

– Могли бы закончить пораньше, – проворчал Мельцер.

Он не стал продолжать, но завтра вознамерился поговорить с Алисией о том, что молодым людям следует учиться пунктуальности. Кроме того, он желал бы видеть их и внизу во время поздравления прислуги, в конце концов, они тоже живут в этом доме.

– Я посмотрю, где они.

Элизабет вышла в коридор, Алисия тем временем зажигала на столе свечи. Ее улыбка была слегка омрачена, естественно, она чувствовала напряжение супруга, а вместе с тем и угрызения совести. Зная, с какой детской радостью она занималась приготовлениями, Иоганн не хотел ей портить этот вечер:

– Очень красиво, Алисия. А студнем как вкусно пахнет!

В ответ он услышал радостный благодарный смех. Она специально заказала студень, ведь он был любимым блюдом мужа.

– Будь добр, зажги оба канделябра на буфете. Мне кажется, будет приятно ужинать при свечах.

– Конечно, дорогая.

Интересно, зачем он проводил во все комнаты электрический свет, если при свечах ей было приятнее? Но он и в этот раз подавил нарастающее недовольство. К тому же один за другим появились Китти, Пауль и Элизабет.

– С Рождеством, папа! Как красиво, мама! И как здесь пахнет! Хвоей и холодной курицей – идеальный рождественский аромат!

Какими же разными были его дочери. Элизабет спокойная, полная, внешне напоминает его мать. Девушка на первый взгляд непривлекательная. Однако вместе с внешностью она унаследовала от своей бабки твердый характер. И совсем другая Китти, та пошла в Мейдорнов. Прелестная девчонка-вихрь, красивая, соблазнительная, но одновременно тонкая и склонная к быстрым переменам настроения.

– У нас для вас в красной гостиной сюрприз, папа.

Девчонка-вихрь обняла и поцеловала отца, прижала свои душистые локоны к его щеке и сообщила, что уже несколько недель с предвкушением ждала сегодняшний вечер. Пауль ограничился пожеланием родителям счастливого Рождества. Обниматься он не стал, отец не принял бы этой «фальши». С того случая на фабрике несколько недель назад отношения между отцом и сыном были напряженными.

– Посмотрим же, что приготовила нам Брунненмайер. Давай свою тарелку, Иоганн.

Он любил, когда Алисия за ним ухаживала, это и ей доставляло удовольствие. Остальные положили себе сами и с полными тарелками уселись за стол. Такой ужин Мельцеру нравился больше, чем чопорные застолья, когда нужно развлекать за столом даму и ждать, пока официант закончит сервировку.

– Мама, в очередной раз превосходная еда. Салат с птицей – просто сказка. Но ростбиф я проглотить не могу, он полусырой!

– Вкусно же, Китти, – заверил ее Пауль. – То, что нужно. Татары клали сырое мясо под седло, чтобы отбить его во время скачки.

– Спасибо. Теперь я совсем больше ничего не возьму.

– Кстати о седле, Пауль, – обратился к сыну Мельцер, отправив в рот кусок студня. – Я слышал, ты свое продал Альфонсу Бройеру.

Пауль готов был надавать себе пощечин, что сам дал отцу повод, и вынужден был ответить утвердительно. Да, он-де сделал одолжение старине Альфонсу, тот давно уже просил купить седло. А у него есть второе, дедово, которое мама когда-то привезла из Померании.

Мельцер чувствовал, что все неспроста, да и Алисия смотрела на сына изучающе, но не стал развивать тему. Поскольку и жена была не в курсе, Пауль, видимо, самостоятельно намеревался заплатить за какую-то свою глупость. Это и хорошо, и плохо. Мельцер-старший только надеялся, что Пауль, подобно своим кузенам со стороны матери, не влез в карточные долги.

Тем временем Китти на все лады расхваливала младшего Бройера. Что и милый, и благородный, и как хорошо они общались, и что идея прокатиться в санях принадлежала ему.

– Весьма толковый молодой человек, – подтвердил Мельцер.

Он уже сейчас был незаменимым сотрудником в частном банке своего отца. Несмотря на молодость, был хитер, очевидно, многому научился у Бройера-старшего.

– Так что же, он тебе нравится? Может, и он сделал тебе предложение?

Алисия рассказывала о трех кавалерах, которые просили руки их младшей дочери, но получили отказ. В случае Бройера-младшего Иоганну было бы искренне жаль.

– Ах, папа, сомневаюсь, что я приняла бы его предложение. Он мне как брат, как Пауль, только мягче и надежнее.

– Ну спасибо, сестренка! То есть я ненадежный?

Она пожала плечами и надула губки. Эта девочка была маленькая искусительница. Бедняга Альфонс.

– Тебя же никогда нет. Торчишь все время в своем Мюнхене…

Мельцер хотел бы порасспросить сына об учебе. Он навел справки, и разговор обещал быть серьезным. Однако сегодня сочельник, и он решил побеседовать с Паулем позже.

– Дорогая, пожалуйста, положи мне еще студня, – попросил он супругу.

– Конечно, дорогой.

Мельцер сосредоточился на еде, дав возможность поболтать жене и детям. Беседа велась оживленно, несколько раз поднимали бокалы за маму, потом за него, в честь Рождества. В конце концов Китти с Паулем отвели родителей в красную гостиную:

– Закройте глаза. Не подглядывайте. Только когда я скажу!

Было слышно, как шуршат спичками, зажигая свечи, шепот Китти и нервный ответ Элизабет.

– Можно!

Дети тайком нарядили маленькую елку, сейчас она вся сияла, а на полу и на столе были разложены подарки.

– Ах, как красиво. Смотри, Иоганн. Раньше мы устраивали сюрпризы нашим детям, теперь они устраивают их нам.

– Так и есть, дорогая.

Он откашлялся, его растрогала радость домашних. Да, в сущности, они могли гордиться детьми, хотя «сюрпризы» не всегда получались такими, какими их представлял себе Мельцер. И вообще, эта мания наряжать елки! В его детстве такого не было. Простого зеленого венка на двери да иногда елочной ветки в доме было вполне достаточно.

– Это тебе, папа!

Элизабет купила ему кожаный очечник с золотым тиснением. Практичный и разумный подарок. Он почувствовал радость дочери от того, что подарок пришелся по вкусу, и неловко потрепал ее по руке. Элизабет нужно было подбодрить, похоже, с этим лейтенантом у нее ничего не вышло. Она была влюблена, даже от него не укрылось. Семья продолжала разбирать подарки. Для Алисии Мельцер купил колье из белого золота с бриллиантами и аквамаринами, дочерям – по золотому браслету с рубинами. Пауль получил перо для письма – американская модель, достать которую ему помог деловой партнер. Конечно, и Алисия щедро всех одарила. Мужу достался выполненный на заказ гарнитур из запонок и булавки для галстука. На синем камне была выгравирована монограмма JM[6]6
  Johann Melzer.


[Закрыть], изящно обвитая золотой гирляндой.

– Нравятся ли тебе наши шедевры? – обратилась к нему Китти. Паулю пришлось обойтись без денег. Он сочинил стихи, кстати, неплохие, и изящно написал их под рисунками своей сестры. Мельцер подавил в себе желание поиронизировать. Вместо этого признал за сыном некий талант к изобретательству. Рисунки Китти он оценить не мог, сам он совершенно не умел рисовать.

– Очень красиво, моя девочка, – похвалил Мельцер. – Особенно вот эта, с нашим парком, я повешу ее у себя в бюро.

К его удивлению, по лицу Китти пробежала легкая тень. Но она тотчас лукаво улыбнулась, вот же актриса!

– Это вовсе не моя картина, папа. Она очень понравилась Паулю, вот мы и решили положить ее к остальным подаркам.

– Не твоя? – ахнула Алисия. – А чья же? Не говори, что Пауля.

Китти весело ухмыльнулась. Конечно, не Пауля: у него для рисования руки не тем концом вставлены.

– Ее Мари нарисовала.

Мельцеру показалось, что он ослышался.

– Мари? Что за Мари?

– Мари, которая мне позирует. У нее большой талант, папа. Мы должны помочь ей на творческом пути, она…

– Ты говоришь о Мари, которая у нас на кухне работает, так?

Вопрос прозвучал гневно, голос был резким. Он разом притушил царившее веселое настроение. Китти замолчала. С упреком посмотрела своими большим голубыми глазами.

Но ярость, которая вскипела в Мельцере, было уже не унять. Художница. Большой талант. Девчонка и тут подмазалась к матери. А он должен всему потакать.

– Мне не нравятся эти твои странные отношения с Мари, Китти.

Она было хотела возразить, но он остановил ее жестом.

– Отныне никаких больше посиделок. Кухарке нечего делать в твоей комнате. И если выяснится, что меня ослушались, девушка будет немедленно уволена.

За вспышкой гнева последовало молчание. Голубые глаза Китти сузились до маленьких щелочек, она разозлилась. Лицо Пауля выражало конфуз, Элизабет улыбалась.

– Нам нужно переодеваться к церковной службе, – сказала Алисия, прервав молчание. – Пожалуйста, как следует задуйте свечи, дети.