Текст книги "О возвышенном"

Сочинение «О возвышенном», чуждое догматизма и педантизма, оставило далеко позади себя все распри риторических школ и направлений. Автор его поставил перед собой вопрос о подлинном величии мысли и перешагнул границы риторики. Его предшественники и современники занимались лишь технической стороной вопроса. Он первый заговорил о психологическом воздействии литературы, вступив в сферу теоретических исследований. Намерения его достаточно четко выражены: он хочет научить хорошо писать, предварительно доказав, что без величественного замысла возвышенное произведение создать невозможно. Он одновременно теоретик и практик, сумевший вдохнуть новый живой дух в обветшалую риторическую систему.

В своем выступлении против теории подражания, в противопоставлении литературы изобразительному искусству и музыке, в своем понимании значения подлинно высокой поэзии он прямо обращается к новому времени, закладывая основы эстетики будущего.

Но трактат «О возвышенном» не перекинул моста от античного понимания целей и задач искусства к современному. Псевдо-Лонгин остался, по выражению одного исследователя, «гениальным пешеходом-одиночкой». Искра, брошенная им, не разожгла пламени. Античность пошла за Дионисием Галикарнасским, Цецилием и за другими ревнителями догм, к числу которых принадлежал, вероятно, и малоизвестный нам Кассий Лонгин, считавшийся долгое время автором трактата.

Трактат «О возвышенном» оказал огромное влияние на формирование литературнокритической и эстетической мысли Нового времени, минуя Средневековье. Открытый на закате Ренессанса, он сразу же привлек к себе внимание. Но многочисленные переписчики, издатели и переводчики XV–XVI вв. не видели в нем «поэтику», т. е. руководство по вопросам словесного художественного творчества. Он сделался «поэтикой» в 1674 г., когда

Н. Буало опубликовал вольный французский перевод, дополнив его спустя некоторое время самостоятельным исследованием, озаглавленным «Размышления о Лонгине». С этого времени к Псевдо-Лонгину стали относиться как к авторитетнейшему теоретику, а его сочинение использовалось для утверждения определенных тенденций в национальной французской литературе. В длительной и острой полемике с Ш. Перро («Спор древних и новых») Буало выступал против нигилистических позиций приверженцев новой литературы и, выражая недоверие к выдвинутому ими принципу спонтанного творчества, искал опору в трактате «О возвышенном». Псевдо-Лонгин посвятил свое произведение борьбе с непреложными истинами и догматическими правилами современной ему античной критики, Буало – этот верный страж французского Парнаса – возводил в догмы отдельные принципы античной поэтики, прежде всего на материале Псевдо-Лонгина, и искал в них одно из главных средств обуздания фантазии художника.

Более длительным и значительным было увлечение трактатом в Англии. Д. Драйден и А. Поп цитировали Псевдо-Лонгина и руководствовались им. А. Поп даже сочинил хвалебную оду в честь его. Д. Свифт в стихотворении «О поэзии» обращался с призывом ко всем читать и учиться у Лонгина, которого он изучил сам по английскому переводу переложения Буало. Последователи классицизма превозносили трактат как идеальный образец литературной критики. В преклонении автора перед великим литературным наследием прошлого – основы прекрасного и возвышенного, – в его призывах изучать литературу прошлого ради ее расцвета в настоящем классицисты находили опору для себя в борьбе за национальную литературу. Теоретики антиклассической эстетики в свою очередь обращались к Псевдо-Лонгину как к авторитетнейшему источнику в борьбе с формалистическими тенденциями классицистов, как защитнику «гениальности» против иссушающих ее «правил».

Отношение к трактату изменилось во второй половине XVIII в. под влиянием идей английского писателя Э. Бёрка, выраженных в его работе «Философское исследование происхождения наших представлений о возвышенном и прекрасном» (1756). Не вопросы литературной критики и задачи литературы и искусства интересовали Бёрка в трактате Псевдо-Лонгина, а понятие возвышенного (йфо£, Sublime, Erhaben), истолкованное в превратном смысле и с противоположных Псевдо-Лонгину позиций. Вместо того чтобы вызывать восторг и удивление, возвышенное должно было, по мнению Бёрка, приводить человека в трепет и заставлять содрогаться перед собственным бессилием. С этих же позиций определял возвышенное Кант, подчеркивая в отличие от Псевдо-Лонгина субъективную природу возвышенного: «Высокое заключается не в какой-либо вещи в природе, а только в нашей душе…» (И. Кант. Критика способности суждения. СПб., 1898. Стр. 122). Так же относился к Псевдо-Лонгину и к вопросам о возвышенном Ф. Шиллер. Трактат «О возвышенном» высоко ценили и неоднократно обращались к нему многие немецкие теоретики искусства (Лессинг, Ф. Шлегель, Гегель), но они были очень далеки от Псевдо-Лонгина как в его толковании возвышенного, имеющего объективную и реальную основу, так и в его понимании природы, способной удивлять человека и воодушевлять на великие дела.

В России трактат «О возвышенном» стал известен в XVIII в. благодаря переводу Буало и сразу же нашел свое место в формировании новой художественной идеологии. Мимо него не прошел М.В. Ломоносов, для которого вопросы традиции и новаторства были неотделимы от всей его творческой деятельности. Еще в молодости Ломоносов читал и конспектировал перевод Буало. Влияние трактата «О возвышенном» ощутимо в первом русском печатном руководстве Ломоносова по теории литературы и ораторскому искусству («Краткое руководство к риторике…», 1748) и на знаменитом его учении «о трех штилях» русского литературного языка («О пользе книг церковных в Российском языке», 1757). А.П. Сумароков вскоре напечатал переведенный им на русский язык отрывок из Буало («Из трактата Лонгинова о важности слова». Трудолюбивая пчела. Апрель 1759. Стр. 219–224). В начале XIX в. появилось несколько русских переводов отрывков из Буало и Лагарпа, посвященных пересказу и разбору отдельных положений трактата «О возвышенном». В 1803 г. русский читатель смог ознакомиться с полным переводом трактата, выполненным уже не с французских образцов, а непосредственно с греческого оригинала И.И. Мартыновым. В распоряжении Мартынова было только старое, малоудовлетворительное издание (Толли – 1694 г.); поэтому, получив новое оксфордское издание Вейске, переводчик поспешил в 1826 г. опубликовать второе издание, исправленное и более точное. Мартынов снабдил перевод трактата, озаглавленный им «О высоком», обстоятельным подстрочным комментарием, в котором иллюстрировал критические экскурсы Лонгина примерами из русской литературы. Работа над переводом и его объяснением была положена Мартыновым в основу курса эстетики, который он читал несколько лет в только что открытом Петербургском университете. Перевод Мартынова много десятилетий был настольной книгой для всех тех, кто интересовался вопросами словесности. К нему обращался в своих работах по эстетике Н.Г. Чернышевский: идеи Псевдо-Лонгина нашли свое отражение в его знаменитой диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», а особенно в статье «Возвышенное и комическое».

Перевод Мартынова, когда-то с восхищением встреченный современниками, давно сделался библиографической редкостью. Не всегда точный, во многом устаревший, он почти недоступен современному читателю.

Но сочинение «О возвышенном» выдержало испытание временем, несмотря на то что уже около двадцати столетий отделяет его от нас; эта поистине золотая книга, как называл ее один из первых почитателей, даже сегодня поражает глубиной заложенных в ней мыслей, тонкостью эстетической интуиции автора, убежденно верящего в правоту своих мыслей и в неизменное могущество человеческого разума. Знакомясь с ней, невозможно остаться безучастным к тому, что, по словам автора, «создано от сердца» и выношено «плодом длительного и глубокого изучения».

От переводчика

Произведение, предлагаемое вниманию читателя, имеет ряд особенностей, которые чрезвычайно затрудняли перевод его на русский язык и даже длительное время препятствовали этому. Составленное в привычной для Античности форме послания к частному лицу, оно характеризуется крайне пестрым и разнообразным стилем изложения, заставившим некоторых говорить об его «гениальной бесстильности». Длинные периоды, зачастую ритмически связанные между собой, сменяются в оригинале краткими отрывочными фразами; изящные и редкие лексические обороты перемежаются банальными; все проникнуто острой полемической направленностью и стремлением неизвестного нам автора продемонстрировать свое свободное владение любым литературным стилем в зависимости от разбираемого им писателя. Всякие попытки полностью передать это в русском переводе оказались безуспешными, и от них пришлось отказаться.

Далее, научная мысль того времени еще не располагала устойчивой эстетической и литературоведческой терминологией. Поэтому в греческом оригинале отсутствуют четкие и постоянные определения; одни и те же понятия и представления даются по-разному, зачастую только описательно, в результате чего возникает известная трудность в переводе.

Наконец, единственная средневековая рукопись текста «О возвышенном» дефектна: утраченные в середине ее несколько листов иногда затрудняют понимание отдельных мест.

Однако сочинение «О возвышенном» столь интересно само по себе и так важно для истории эстетической мысли, что появление его в русском переводе, предназначенном в первую очередь для тех, кому недоступен греческий текст, представлялось мне насущной необходимостью. Мое намерение ознакомить русского читателя с этим почти забытым памятником античной литературы встретило всемерную поддержку Ф.А. Петровского, которому я приношу сердечную благодарность и выражаю свою признательность. От всей души благодарю Я.М. Боровского, неоднократно помогавшего мне на всех этапах создания книги, а также А.Н. Егунова, взявшего на себя труд предварительного ознакомления с рукописью и поделившегося со мной своими ценными советами и замечаниями, которые были по возможности учтены.

Н.А. Чистякова

Примечания

Перевод текста трактата «О возвышенном» был в основном сделан по следующему изданию: Longinus on the Sublime. The greek text edited after the Paris manuscript with introduction, translation, fascimiles and appendices, by W. R. Roberts. Cambridge, 1899.

Кроме того, были использованы и другие издания.

1) Διονυσίου ἢ Λογγ ίνου περὶὕφους de sublimitate libellus, ed. О. Jahn, iterum J. Vahlen. Bonn, 1887.

2) Libellus de sublimitate Dionisio Longino fere adscripts. Recognovit A. O. Pricard. Oxford, 1920.

3) Die Schrift vom Erhabenen dem Longinus zugeschrieben, griechisch und deutsch, herausg. und iibersetzt von R. Scheliha. Berlin, 1938.

Некоторые отступления от текста изданий в пользу рукописной традиции или же предпочтительное чтение по поправкам, предложенным исследователями или издателями трактата, нигде особо не оговариваются. В тех случаях, где не указаны имена переводчиков стихотворных текстов, переводы выполнены Н.А. Чистяковой. Исключение составляют «Илиада», которая цитируется в переводе Н.И. Гнедича, и «Одиссея», цитируемая в переводе В.А. Жуковского.

Глава первая

1. «…дорогой Постумий Терентиан». – Постумий Терентиан – неизвестный знатный римлянин, адресат сочинения. Вероятно, он ученик автора, завершающий свое образование перед началом государственной службы, т. е. один из тех образованных людей, которые готовятся к общественной деятельности, как сказано ниже в этой же главе. Псевдо-Лонгин называет его νεανίας, так было принято обращаться к молодым людям в возрасте от 20 до 30 лет. Все попытки установить его личность не были удачными, но так как его имя довольно редкое, то, возможно, о нем как о коменданте египетского города Сиены говорит Марциал (I, 87, 6).

2. «Добрый делами и правдой». – Цитата из речи Демосфена против Тимократа, 13.

3. «Возвышенное является вершиной». – Возможно, здесь Псевдо-Лонгин цитирует критикуемые им «Записки» Цецилия.

4. «…раскрывая сразу же перед всеми мощь оратора». – Термины «оратор», «риторический» и все производные от них следует понимать в применении ко всему словесному художественному творчеству, прежде всего к прозе.

Глава вторая

1. «Некоторые люди, считая ошибочными все правила и наставления». – В отличие от Цецилия автор трактата разделяет мнение тех, кто отдает предпочтение природному таланту, но одновременно осуждает поклонников альтернативы – талант или правила. Он не согласен также с теми, кто считает умение (искусство) врожденным и недоступным для изучения.

2. «Возвышенное… требует как бича, так и узды». – Это противопоставление, источник которого неизвестен, было очень популярным у античных авторов. Рассказывают, что Аристотель любил повторять о своих любимых учениках: «Один из них нуждается в узде, а другой в биче». По словам Исократа, историк Феопомп нуждался в узде, а Эфор – в биче.

3. «…хорошо говорит Демосфен». – Неточная цитата из речи «Против Аристократа», 113.

Глава третья

1. «…сверкает ярко пламя очага…». – Цитируется несохранившаяся трагедия Эсхила «Орифия». Одноименная героиня этой трагедии, дочь афинского царя Эрехфея, была похищена богом северного ветра Бореем. Борей сватался к Орифии, но отец девушки отверг его, и разгневанный бог грозит спалить дом Эрехфея. Эта цитата, приведенная как пример напыщенного, «паратрагического» стиля, стала классическим образцом для характеристики подобного стилистического недостатка.

2. «…смехотворны выражения Горгия из Леонтины». – Цитаты из несохранившихся речей Горгия, оратора и софиста из сицилийского города Леонтины. Древние считали его основоположником художественной ораторской прозы и одним из создателей теории и главных форм художественного прозаического стиля.

3. «…фразы Каллисфена, а особенно Клитарха». – Каллисфен – греческий историк конца IV в. до н. э., про которого Аристотель говорил, что он велик и силен в слове, но лишен благоразумия. Клитарх, его современник, придворный историк Александра Македонского. Сочинения обоих не сохранились.

4. «…говоря словами Софокла». – Древние называли Софокла учеником и соперником Эсхила. Псевдо-Лонгин цитирует отрывок из несохранившейся трагедии Софокла, сюжет которой был также заимствован поэтом из мифа о Борее и Орифии, как и в одноименной трагедии Эсхила (см. гл. Ill, 1). Софокл сравнивает Борея с флейтистом, который дует во всю мочь в отверстие своего инструмента, пренебрегая специальной повязкой, поддерживавшей нижнюю челюсть с целью смягчения и ослабления силы звука. Эту же самую цитату, но в несколько измененном виде, приводит Цицерон в письме к Аттику (II, 16, 2).

5. «…сочинения Амфикрата, Гегесия и Матрида». – Амфикрат – афинский оратор IV в. до н. э.; Гегесий из малоазийского города Магнесии – писатель и оратор начала III в. до н. э., один из основоположников азианского стиля. О его сочинениях крайне неприязненно отзывался Цицерон, считая их образцом дурного вкуса (Оратор, 226). Оратор Матрид (начало II в. до н. э.) – последователь Гегесия.

6. «…очень благородно поскользнуться, стремясь к возвышенному». – Популярная цитата неизвестного автора.

7. «…нет никого более чахлого, чем больной водянкой». – Пословица.

8. «…следует признать ребячливость». – Буквальный перевод греческого термина [шрcm65§s<;. Об этом пороке стиля, особенно частом среди аттикистов, неоднократно говорят греческие и латинские авторы – Дионисий Галикарнасский, анонимный автор «Риторики к Гереннию», Цицерон, Плутарх.

9. «…названный у Феодора „парентирсом“». – Впервые о споре Феодора и Аполлодора рассказывает Квинтилиан (3, 1, 17). Псевдо-Лонгин никогда не называет имя Аполлодора, сторонником которого выступает открыто Цецилий, но повсюду поддерживает взгляды Феодора и его учеников (см. стр. 93). Феодор, например, зло высмеивал приверженцев ложного и надуманного патетического стиля, не связанного с содержанием текста; подобный стиль он называл «парентирсом», заимствовав данный термин из культа Диониса, где участники культового действия, вакханты и вакханки, неистовствовали в состоянии религиозного экстатического безумия.

Глава четвертая

1. «…больше всех страдает Тимей». – Тимей, уроженец Сицилии, историк IV в. до н. э.; его труд по истории Сицилии и Италии не сохранился. Для Цецилия он является образцовым писателем.

2. «Исократ сочинил, Панегирик“». – Оратор Исократ (IV в. до н. э.), ученик Горгия и учитель красноречия, один из создателей нормативной художественной прозы, для которой характерными были благозвучие и пышный, тщательно отделанный период. Из его публицистических речей особенно был знаменит «Панегирик» («Речь на всеэллинском собрании»), в котором он прославлял Афины и призывал к объединению всех греков для похода на восток и захвата Персии.

3. «…им пришлось тридцать лет покорять Мессению». – Спартанцы в VIII–VII вв. до н. э. долго и упорно воевали со своей западной соседкой Мессенией, стремясь захватить ее и поработить население. Война окончилась поражением Мессении.

«…об афинянах, ставших пленниками сицилийцев». – Тимей описывает события Пелопоннесской войны, хорошо известные нам по Фукидиду и получившие название «сицилийской экспедиции». В 415 г. до н. э. афиняне решили захватить и разгромить союзника Спарты – крупный торговый город Сиракузы, чтобы затем завоевать всю Сицилию. Но накануне выхода в море афинского флота неизвестные люди опрокинули и разбили гермы – столбы с изображением бога Гермеса, стоявшие на перекрестках афинских улиц. Так как Гермес считался покровителем сицилийцев, то ночное происшествие было воспринято как дурное предзнаменование. Действительно, сицилийская экспедиция, недостаточно подготовленная и плохо организованная, закончилась полной катастрофой для Афин. Командующий сицилийским флотом Гермократ нанес поражение афинянам, и тысячи уцелевших от гибели пленников были направлены в сицилийские каменоломни, где вскоре разделили участь погибших.

5. «…о тиране Дионисии». – Речь идет о правителе Сиракуз Дионисии II и о восстании, поднятом против него сиракузцами. Сначала во главе восстания находился дядя Дионисия Дион, но после его смерти жители города, стремясь свергнуть ненавистного им правителя, обратились за помощью к коринфянам и вместе с ними вынудили Дионисия отказаться от власти. Так как коринфяне считали себя потомками Геракла, Тимей называет их Гераклидами.

6. «Ксенофонт в „Лакедемонской политии“». – Сочинение о государственном устройстве Спарты (Лакедемона), приверженцем которой был Ксенофонт.

7. «…стыдливее девиц очей наших – наших зениц». – Лакедемонская полития, III, 5. В подлиннике непереводимая игра слов, основанная на том, что по-гречески слова «дева» и «зрачок» являются омонимами (παρϑένος).

8. «О винопийца, с взорами пса». – Илиада, I, 25. Слова Ахилла, обращенные к Агамемнону.

9. «…рассказывая об Агафокле». – Агафокл – правитель Сиракуз, прославившийся своими бесчинствами; при нем был выслан из Сицилии Тимей.

10. «В храмах обретут свое место…». – Платон. Законы, V. 741 С.

11. «О Мегилл…». – Там же, VI, 778 Д.

12. «Геродот, называя красивых женщин…». – Геродот, V, 18.

Глава пятая

1. «…можно сказать о метаболах». – Метаболой в античной риторике называлось любое отклонение от основного стиля данного произведения или речи.

Глава седьмая

1. «…изучая возвышенное в поэзии и в прозе». – В греческом языке отсутствовал термин «проза», здесь вместо него, но с тем же значением употреблено слово Tioyoi – буквально «слова», «речи».

Глава восьмая

1. «…слова Гомера об Алоадах». – Одиссея, XI, 315–317. Согласно мифу, сыновья героя Алоэя и внуки Посидона От и Эфиальт отличались с детства исполинским ростом и необычайной силой. Решив захватить обитель богов Олимп, они на вершину горы Олимпа взгромоздили горы Оссу и Пелион, но богов спас Аполлон, убивший братьев своими стрелами.

2. «…тот самый пафос, в котором чувствуется подлинное вдохновение». – Псевдо-Лонгин раскрывает здесь сущность подлинного пафоса, противоположного «парентирсу» (см. стр. 121).

Глава девятая

1. «…в описании страны мертвых… молчание Аякса». – В XI песне «Одиссеи» Одиссей спускается в царство мертвых, где видит тени своих былых соратников. В числе их он встречает Аякса, который даже после смерти не может простить Одиссею нанесенную им обиду. Когда после смерти Ахилла возник спор о достойном претенденте на его доспехи, выбор пал на Аякса и Одиссея, а затем доспехи были присуждены Одиссею. Аякс, сочтя себя обесчещенным, покончил самоубийством. Одиссей при виде Аякса обращается к нему со словами примирения, но «не ответствовал он; за другими тенями мрачно пошел…» (Одиссея, XI, 563–564).

2. «…в течение всей своей жизни жили рабскими мыслями». – Здесь говорится не о социальном, а о духовном рабстве, и рабами называются те люди, которые раболепствуют перед своими страстями и не обуздывают своих желаний. Эту же мысль автор подробно развивает в XLIV главе.

3. «Александр Великий как-то сказал…». – Этот популярный в древности исторический анекдот, известный нам по Арриану (Анабасис Александра, II, 25, 2), автор заимствовал скорее всего из сочинения неизвестного современника Александра.

Когда персидский царь Дарий, потерпев поражение от Александра, предложил последнему заключить мир, присутствующий при переговорах приближенный Александра Парменион заметил: «На месте Александра я принял бы это предложение». На это Александр ответил ему: «На месте Пармениона я тоже принял бы его». По мнению автора трактата, возвышенные мысли и характер Александра Македонского прекрасно отражены в его словах.

4. «А как отличается от гомеровского описания». – В качестве примера возвышенного здесь цитировались те стихи из «Илиады», в которых описывалась богиня раздора Эрида:

 
Малая в самом начале, она пресмыкается,
после
В небо уходит главой, а стопами касается дола.
 

(Илиада, IV, 442–443)

5. «…изображение Мрака, которое предлагает Гесиод…». – Помимо двух основных произведений – поэм «Труды и дни» и «Теогония», Гесиод считался автором многих других сочинений, в том числе небольшой поэмы «Щит Геракла», один стих из которой (267) цитирует Псевдо-Лонгин.

6. «Сколько пространства воздушного…». – Илиада, V, 770–772.

7. «Вкруг, как трубой…». – Илиада, XXI, 388. ^-

8. «В ужас пришел…». – Илиада, XX, 61–63.

9. «…если не принять его за аллегорию». – Последователи стоической философии всю гомеровскую теологию воспринимали аллегорически, Псевдо-Лонгин иронизирует по поводу этих взглядов.

10. «…в стихах о Посидоне…». – Компиляция стихов из различных мест «Илиады»: XIII, 18; XIII, 19, 27–30.

11. «…иудейский законодатель… написав в начале своей книги о законах». – Здесь речь идет о Моисее, под книгой о законах которого автор подразумевает Моисеево

Пятикнижие. Приведенная далее в тексте цитата взята из первой книги Пятикнижия (Бытие). Появление библейской цитаты в греческом произведении середины I в. н. э., цитаты, не совпадавшей к тому же с каноническим текстом Септуагинты, вызывало недоумение исследователей. Впервые на нее обратил внимание один из первых издателей Псевдо-Лонгина Франциск Порто (1569), сочтя все это место позднейшей вставкой. Мнение Порто сразу же встретило одобрение многих, также и позднейших ученых, в числе других поддержали его известный филолог XVIII в. Д. Рункен, а затем, уже в XX в., К. Циглер. Так как еще в XVII в. голландский ученый Н. Толли установил близость данного текста с двумя отрывками из «Иудейских древностей» Иосифа Флавия (I, 3, 15 и I, 4, 22–24), то на этом основании Вольгреф, Циглер и другие сторонники интерполяции единогласно объявили ее источником сочинение Флавия. Другие исследователи интересовались этим текстом, стремясь сохранить имя Кассия Лонгина и обосновать его авторство (F. Marx. Wiener Studien, 20. 1898, 169–204; H. Lebeque. Du Sublime. Paris, 1939).

Но к настоящему времени большинство исследователей уже не сомневается в подлинности цитаты, так же как и в непричастности Кассия Лонгина к сочинению «О возвышенном». Оба эти положения были с достаточной убедительностью доказаны Г. Кайбелем и Г. Мучманом. Однако нерешенным остается вопрос об источнике Псевдо-Лонгина. Одни считают, что ссылка на Моисея и библейская цитата были в сочинении Цецилия (Репер, Робертс), другие предполагают, что автор узнал ее от Феодора, уроженца города Гадары, где, по словам Страбона (XVI, 759), было сильно иудейское влияние (Мучман, Шанц), третьи, наконец, основываясь на общеизвестной близости данного текста как по форме, так и по содержанию с Филоном Александрийским (De ebrietate, 198), доказывают, что Псевдо-Лонгин и Иосиф Флавий, находясь под влиянием идей Филона, могли независимо друг от друга использовать его в качестве источника (Э. Норден). Как известно, около 40 г. Филон находился в Риме, прибыв во главе посольства к императору Гаю Калигуле от иудейской александрийской общины. В это же время жил в Риме и автор трактата «О возвышенном», который, по мнению Нордена, мог не только встречаться с Филоном, но даже увлечься его идеями и отразить их в своем сочинении. Цитата же, приведенная Псевдо-Лонгином по памяти и поэтому неточная, не представляла собой ничего исключительного, так как основы иудейской апологетики были достаточно широко известны в Риме в I в. н. э. (Р. Wendland. Hellenisti-sche-Romische Kultur, 2 Aufl., 1912, 202; E. Norden. Jahve und Moses in hellenisti-schen Theologie. Festgabe fur A. V. Harnack. Tubingen, 1921, 292 sq.). Критика гомеровской теологии и противопоставление ей другой религии с этими же самыми примерами, приведенными у Псевдо-Лонгина, перешли потом к греческим писателям II в. н. э. Аристиду и Афинагору (см.: I. GefFcken. Zwei griechische Apologeten. Leipzig, 1907).

Благодаря обращению к иудейской литературной традиции Псевдо-Лонгин может по праву считаться основоположником сравнительного метода в литературоведении, так как до него лишь от случая к случаю сравнивали памятники греческой и римской литературы.

12. «Зевс всемогущий…». – Илиада, XVII, 645–647. Данаи, или данайцы, – греки.

13. «Словно Арей, сотрясатель копья…» – Илиада, XV, 605–607.

14. «,Одиссея“ младше, Илиады“». – Критика «Одиссеи» – одно из самых интересных мест трактата. Вопреки общему мнению того времени Псевдо-Лонгин считает Гомера автором обеих поэм, устанавливая, однако, существенное различие между ними. Он говорит о динамичности, величии и великолепии «Илиады» и находит «Одиссею» описательной, эпизодичной, где повседневность чередуется со сказочностью. Об этих особенностях поэмы говорил еще Аристотель, сравнивая ее с комедией. Псевдо-Лонгин переносит сравнение на новую комедию и, используя оригинальную, прежде всего эстетическую аргументацию, предлагает свое объяснение особенностей «Илиады» и «Одиссеи».

15. «Лег там Аякс бедоносный…». – Одиссея, III, 109–111. Нестор рассказывает Телемаху об участи героев Троянского похода.

16. «…ни событий в пещере киклопа». – Одиссея, IX, 181 сл.

17. «…рассказы о мехах, о героях, обращенных Киркой в свиней…». – Одиссея, X, 1 сл., 210 сл. Зоил – ученый-грамматик из города Амфиполя в Македонии (конец IV в. до н. э.), за злобную критику Гомера прозванный «бичевателем Гомера», а за пристрастие к язвительным насмешкам – «риторическим псом».

18. «…о Зевсе, которого, подобно птенцу, кормили голубки». – Одиссея, XII, 62 сл.

19. «…об Одиссее, голодавшем… – Одиссея, XII, 447.

20. «…все небылицы при убийстве женихов». – Одиссея, XXII, 79 сл.