Текст книги "Сталин"

В то время как советское производство развивалось огромными темпами, в то время как розничная торговля в СССР возросла на 175 %, – в 48 странах торговля упала до 42 % по сравнению с цифрами 1929 года, фонд заработной платы трудящихся сократился за период с 1929 по 1932 год с 43 до 26 миллиардов марок, с 53 до 28 миллиардов долларов, с 381 до 324 миллионов фунтов стерлингов. А с тех пор, как опубликованы эти статистические данные, положение в странах марки, доллара и фунта еще ухудшилось.

В 1930—1932 годах в США лопнуло 5000 банков (убытки в 8,5 миллиарда долларов, несмотря на государственную субсидию в 850 миллионов).[18]18
  Замечательный контраст: кинозвезда Грета Гарбо зарабатывает в Голливуде 15 миллионов в год. Она до того завалена деньгами, что недавно отказалась произнести по радио одно только слово «алло», за что ей предлагали 150 000 франков.


[Закрыть]

Германскому государству (в лице налогоплательщиков) пришлось в 1932 году выбросить на «оздоровление» пяти банков миллиард марок.

Одновременно и тем же путем во Франции обанкротившимся почтенным банкам было дано 3 миллиарда. Возьмем первое попавшееся сообщение довольно умеренной газеты: в 1933 году в одном только Париже и департаменте Сены было 300 000 безработных, 150 000 интеллигентов, впавших в нищету, и 120 000 банкротств. (Сейчас – в конце 1934 года – в Парижском округе 375 000 безработных).

В 1930 году бюджетный дефицит составил в США 900 миллионов долларов, а во Франции – 2 миллиарда 800 миллионов франков; на следующий год американский дефицит утроился и достиг 2 миллиардов 800 000 000 долларов, а французский удвоился, достигнув 5 миллиардов 600 000 000 франков; предпоследний бюджет дал 9 миллиардов дефицита[19]19
  Государственный долг Франции, не считая муниципальных долгов, составляет 64 миллиарда золотых франков. Дефицит казны, не считая убытков железнодорожного транспорта, достиг почти 12 миллиардов. (Председатель финансовой комиссии сената, г. Кайо, декабрь 1934).


[Закрыть]. В Италии дефицит равен 4 миллиардам лир, а в Америке государство в настоящий момент занимается нагромождением столь же драконовских, сколь и бесплодных мер, наперебой изобретаемых целой коллекцией первосортных мозгов. Во Франции, – не говоря уже о безнравственности Постоянной лотереи, – политическая инфляция, поток чрезвычайных постановлений позволяют брать француза за горло и выкачивать из него денежки. Дефицит растет повсюду – растет, хотя бешено повышаются налоги, хотя совращаются ставки государственных рабочих и служащих, пособия на безработицу и пенсии, хотя безобразно урезываются кредиты на развитие науки, на общественные надобности, на просвещение, на прогресс, хотя «конверсии» разоряют мелких вкладчиков. И хотя возникла новая экономическая мораль, состоящая в том, чтобы не платить долгов, во Франции неплатеж долгов Америке стал предметом национальной гордости для тех самых людей, которые поносили бошей, не желавших платить 600 миллиардов франков, ни у кого не взятых в долг. Французские куплетисты очаровательно высмеивают дядю Сэма: он кричит, что его одурачили, – можно ли иметь такой дурной вкус! Дефицит растет, несмотря, наконец, на запретительные пошлины, громоздящиеся все выше (курс на таможенную войну), – эту безумную систему вздувания цен, при помощи которой пытаются разрешить проблему; разрешимую лишь путем международного соглашения, невозможного при капитализме.

Довольно типичный пример нелепой в отвратительной бессмысленности таможенных пошлин, пограничного грабежа за счет народного потребления, – это кофе во Франции. Кофе – не предмет роскоши, это действительно один из необходимейших предметов народного питания. Кроме того, как раз в данном случае нельзя оправдываться защитой национального сельского хозяйства, ибо французские колонии производят лишь ничтожную часть кофе, потребляемого французской империей. Кофе стоит 320 франков за 100 кило (вместе с накидкой – 360 франков). Но сверх того на каждый квинтал накладывается еще 321 франк таможенной пошлины, 180 франков косвенного налога, 100 франков торгового налога плюс еще несколько обложений и сверхобложений, – всего 630 франков, т. е. примерно вдвое больше заготовительной цены. Так алчность казны, издеваясь над здравым смыслом, жестоко и систематически грабит потребителей в наших странах.[20]20
  Потребитель – это налогоплательщик, а налогоплательщики – это стадо, которое стригут. Есть налоги прямые, налоги косвенные и налоги жульнические. Выдумывать общественные работы, чтобы предоставить занятие безработным, отдавая их, с другой стороны, на съедение безработице, поить заключенных в казарме солдат пайковым вином ради выгоды крестьян, а с другой стороны – отдавать крестьян на произвол перекупщиков; снижать оплату перевозки вина к выгоде крупных виноторговцев, – все это значит просто-напросто выворачивать карманы всем гражданам.


[Закрыть]

А тем временем в Бразилии идет массовое уничтожение кофе. Один экономический орган недавно сообщил об этом в следующих изысканных выражениях: «К концу проводимой Кампании Бразилия освободит рынок от 32 миллионов мешков, что благоприятно отразится на ценах». 32 миллиона мешков – это в полтора раза превышает годовое потребление кофе во всем мире!

Таково положение там, в СССР, где люди строят общество для удовлетворения потребностей всех. И таково положение здесь, где потребности всех подчинены капиталистическому строю.

Даже ребенок поймет: здесь – хаос и падение.

Там – порядок и подъем. Несомненно, с тех пор как человек стал человеком, мир не видал такого огромного всеобщего движения вперед. В СССР распространилась, – как сказал Сталин, – «практика бурных темпов». Он же говорит о том, что каждый период развития Советской страны имеет свой пафос. Сегодня в России – пафос строительства. Мир не видал такой гигантски осмысленной работы. План 1928—1932 годов есть величайшее в истории доказательство человеческого разума и воли.

Значит ли это, что никаких слабых пунктов нет? Ничуть не бывало, слабые пункты есть. Но они – на виду. Транспорт еще не на высоте. СССР имеет всего 83 000 километров железных дорог, тогда как Франция, территория которой в 40 раз меньше, насчитывает 40 000 километров. Хотя грузооборот железных дорог поднялся за последние три года со 113 до 172 миллиардов тонно-километров, а грузооборот водного транспорта с 45 до 60 миллиардов тонно-километров, все же здесь есть отставание, с которым мириться нельзя.

С другой стороны, советские экономисты утверждают, что себестоимость снижается недостаточно. В сущности говоря, за четыре года. Плана она даже вовсе не сократилась. Таким образом снижение себестоимости должно занять главное место в следующем Плане. Да и мало ли других недостатков, с которыми надо яростно бороться!

Как же относится сегодня крупная буржуазия и готовая на любые услуги большая пресса к итогам советского опыта?

Покойный г. Пуанкаре изложил свое мнение в аргентинской газете «Ля Насьон». Для объяснения кризиса капитализма (который представляет собою кризис перепроизводства, вызванный государствами, живущими друг с другом на ножах, в обстановке постоянной таможенной войны) г. Пуанкаре нападает на преступную попытку СССР упорядочить свою экономику. Именно СССР отвечает за развал экономики всех других стран на пяти шестых земной суши, ведь «в СССР все делается во исполнение пятилетнего плана, который имеет целью быстро распространить демпинг на область промышленного производства. Ради этой цели СССР стремится внести в другие страны не только растущее экономическое разложение, но и такие раздоры и распри, которые не позволили бы этим народам согласовать оборонительные меры». Когда вспомнишь, что это поистине нелепое утверждение исходит от человека, игравшего серьезную роль в политике, то становишься в тупик. Г-н Пуанкаре впал в детство гораздо раньше, чем это думают!

Кроме врагов есть и друзья особого рода.

Есть журналисты типа г. Малле, автора совсем недавно появившегося очерка, где самая настоящая клевета прячется под цветочками лести, под слишком грубой и неуклюжей претензией на беспристрастие. Не говоря уже о том, что г. Малле дает неверные цифры, он не приводит ни одного достижения, ни одного успеха, чтобы тут же не попытаться испортить все уколом отравленной булавки или заявлением, что все это – наконец-то! – добрый, старый спасительный капитализм!

Есть и крикливые крупные политики вроде г. Эррио, представителя западного капитализма, признанного поставщика радикальных этикеток для реакционных правительств. Г-н Эррио из сил выбивается, чтобы принизить советский социализм до уровня своей собственной избирательной программы, которую кстати тут же и рекомендует.

Я отлично знаю, что мне заявят: «Если бы вы говорили о России столько же плохого, сколько и хорошего, то мы бы вам поверили. Вот, например, г. Эррио дает в своей книге действительно справедливый, объективный отчет, указывает и на светлые и на темные места. А вы заранее решили написать панегирик».

Вот именно. Панегирик создает сама действительность. Мы никаких аргументов не придумываем.

Пристрастен тот, кто, служа посредственному и ублюдочному мировоззрению буржуазного республиканизма, не видит размаха и глубины творческой самобытности, развивающейся в этой стране. Тот, кто не ставит советские факты на их настоящее место во времени и пространстве, с учетом правильной всемирно-исторической перспективы, кто не видит их влияния на все человечество, тот не говорит правды.

А факты – вот они. Самое нищее (несмотря на свои огромные пустынные пространства) из европейских государств, невежественное, скованное, битое, голодное, кровоточащее и разрушенное, за семнадцать лет стало крупнейшей в Европе и второй в мире индустриальной страной, и притом культурнейшей во всех отношениях. Такой невиданный рост достигнут средствами одной только страны: все прочие были ей врагами. Достигнут силою руководящей идеи, противоположной господствующему принципу всех прочих государств, – силою научной и братской идеи справедливости.

Говорить, что такое событие, такое завоевание человеческого духа является только «интересным», что «в принципе его не следует осуждать», – значит либо ничего не понимать, либо обманывать людей. Скрывать за несущественными теневыми сторонами великое сияние этой необычайной картины, приравнивать советскую организацию к нашей – значит попросту издеваться над всем миром.

Но оставим в стороне шествие людей-оркестров вроде г. Эррио, minus habens (нищих духом) вроде г. Пуанкаре, любезных иезуитов вроде г. Малле, пьяниц вроде г. Парижанина, прохвостов вроде г. Бажанова. Перед нами – большие газеты. Придется им проглотить пилюлю.

«Тан» пишет в номере от 27 января 1932 года: «СССР выиграл первый тур, индустриализуясь без помощи иностранного капитала». Через несколько месяцев, летом, та же газета констатирует: «Коммунизм гигантскими темпами завершает реконструкцию, в то время, как капиталистический строй позволяет двигаться только медленными шагами … В состязании с нами большевики оказались победителями».

«Раунд Тэймбл»: «Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление». «Файнэншэл Таймс»: «Успехи, достигнутые в машиностроительной промышленности, не подлежат никаким сомнениям. Восхваления этих успехов в печати и в речах отнюдь не являются необоснованными». «Нейе Фрейе Прессе» (Австрия): «Пятилетка – это новый колосс».

Господин Дж. Гиббсон Джарви, председатель банка «Юнайтед Доминион»: «Россия движется вперед, в то время как слишком много наших заводов бездействует … В условиях пятилетнего плана сделано больше, чем намечалось … Страна с душой и идеалом … Вся молодежь и рабочие в России имеют одну вещь, которой, к сожалению, недостает сегодня в капиталистических странах, а именно – надежду».

«Нейшен» (США): «Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения. Советский Союз работал с интенсивностью военного времени над созидательной задачей построения основ новой жизни».

«Форвард» (Англия): «Наши собственные достижения, осуществленные нами во время войны, – лишь пустяк по сравнению с тем, что делается в СССР. Американцы признают, что даже в период самой стремительной созидательной горячки в западных штатах, там не было ничего похожего на теперешнюю лихорадочную творческую деятельность в СССР … Чтобы осуществить эту цель, надо подвергаться риску, надо работать с энтузиазмом, с такой энергией, какой мир до сих пор не знал … И все это в таком масштабе, который является ярким вызовом по адресу враждебного капиталистического мира».

Крестьянство

Достижения в деревне еще более значительны.

Там битва была еще серьезнее, и крупнее была победа, ибо пришлось радикально изменить традиции, обладавшие несравненно более живучими и крепкими корнями.

Окончательно ли разрешен крестьянский вопрос? Нет. Но заложен гигантский фундамент. Достигнуто самое главное – конкретная победа. Ее нужно теперь довести до конца, глубже внедрить ее смысл в сознание людей земли.

Взглянем еще раз на безграничную панораму полей.

«Борьба за крестьянство, проходящая красной нитью через всю нашу революцию с 1905 по 1917 годы», – говорит Сталин.

Добиться от большинства крестьян сочувствия революции или, по крайней мере, нейтралитета было довольно легко, ибо при старом режиме подавляющая масса крестьянства влачила самое жалкое существование. В выборе между революцией и самодержавием крестьянство не колебалось. Но когда революция в центре закрепилась, то строительство социализма, ставшее возможным в результате целого ряда политических и экономических обстоятельств, натолкнулось на серьезное препятствие – большой удельный вес сельского хозяйства в общей экономике страны.

«Нет сомнения, что в такой крестьянской стране, как Россия, социалистическое строительство представляет из себя задачу очень трудную», – ясно сказал в самом начале Ленин. И он констатирует, что в принципе крестьянская мелкая собственность имеет больше общего с капитализмом, чем с социализмом.

Как же втянуть деревню в общее строительство? По отношению к крупной земельной собственности проблема была решена немедленно: общий враг – помещик подвергся экспроприации. Оставалась мелкая собственность, миллионы единоличных наделов, – а мужик, как и все крестьяне в мире, всем своим нутром желает иметь свое собственное поле.

Во время нэпа, когда в известной мере приходилось действовать так, как действуют хорошие пловцы, потерпевшие кораблекрушение, Ленин заявил: «Задача нэпа, основная, решающая, все остальное себе подчиняющая, – это установление смычки между той новой экономикой, которую мы начали строить (очень плохо, очень неумело, но все же начали строить …) и крестьянской экономикой, которой живут миллионы и миллионы крестьян».

Эту смычку надо было найти во взаимных интересах, в материальных выгодах крестьянина. Дело было не в звучных словах, а в выгодах или невыгодах.

«Крестьян будет толкать к социализму вовсе не мистическое чувство, а их интересы и только их интересы».

Доказать им, что они заинтересованы в социализме. Каким же образом? Ответ нам известен: при помощи высокой культуры. Высокая, передовая культура требует обобществления полей и объединения работников, – и она выгоднее всякой другой. Таким образом, она прямо включает насущные интересы каждого в систему социализма. Русского крестьянина (а он гораздо больше реалист, чем мистик, сильнее всего в нем чувство реального) можно убедить цифрами: надо только, чтобы он понял, что доля каждого в коллективном урожае – гораздо больше и надежнее, чем доход от раздробленного единоличного хозяйства. Мужик верит в талисман цифр.

Крестьяне-бедняки, особенно же (поскольку беднейший крестьянин сговорчив уже потому, что ему нечего терять) крестьяне среднего достатка, крестьяне-середняки – должны были принять решение. На XV съезде партии Сталин поставил вопрос о крестьянине-середняке. Он подчеркнул тот факт, что в период Октябрьской революции «середняк стал поворачивать к нам, когда он стал убеждаться, что буржуазия свергнута «всерьез», что власть советов упрочивается, кулака одолевают. Красная армия начинает побеждать на гражданских фронтах».

С середняком нужен прочный союз, который «ни в малой мере не был бы уступкой его предрассудкам», но заставил бы его понять и принять поворот «в сторону обобществления всей советской экономики и сельского хозяйства в частности» и полное устранение паразита-кулака. Ибо завоевание масс достигается не принуждением, а исключительно убеждением.

Совершенно естественно было распространить на производство кооперативную систему, которая уже расставила вехи и подготовила почву в области потребления и сбыта.

В то время как пустующие крупные угодья были превращены в совхозы, т. е. государственные, последовательно социалистические предприятия (подающие пример), – надо было превратить единоличные крестьянские хозяйства в колхозы, сельскохозяйственные производственные кооперативы.

За четыре года Первого Плана площадь посевов пшеницы увеличилась в СССР на 21 миллион гектаров, и одновременно было создано 224 000 колхозов и 5000 совхозов (к концу 1934 года колхозов было уже 240 000).

В колхозную сферу тяготения входит 65 % всего землепользования в Советской стране и 70 % (сегодня уже можно считать три четверти) крестьянских земель. Процент коллективизированной обработки поднимался по следующим ступеням: в 1929 году – 4 %, в 1930 году – 23 %, в 1931 году – 52 %, в 1932 году – 61 %, в 1933 году – 65 %. Волнами продвигается вперед продуманное завоевание необъятных равнин. Вместе с совхозами колхозы охватывают 85 % всех зерновых посевов в СССР.

Эти хозяйства имеют внушительные размеры. В то время как в США фермы, имеющие по 400 гектаров земли, составляют лишь сотую часть общего числа ферм, в СССР средняя величина колхоза – 434 гектара, а совхоза – 2000 гектаров.

В ходе грандиозного социалистического наступления в деревне материальные выгоды коллективизации были подтверждены рядом характерных фактов. Отметим один из них: известно, что на Украине огромные ресурсы общественного хозяйства позволили избежать больших опасностей, которыми угрожала засуха, так что по всему Союзу 1934 год, несмотря на неблагоприятные условия погоды, дал больший урожай, чем 1933 год.

Государство помогло крестьянам: оно организовало для них 2860 машинно-тракторных станций, общей стоимостью в 2 миллиарда рублей; оно дало колхозам кредит в 1600 миллионов рублей. Дело в том, что этот кредит дает одна часть общественного коллектива другой части общественного коллектива, что он идет от всех ко всем; это не французские кредиты железным дорогам или компании «Транс-Атлантик», – жирные правительственные субсидии, львиная доля которых попадает членам правлений, не говоря уж о посредниках. Государство дало колхозам 42 миллиона квинталов продовольственной и семенной ссуды натурой; оно снизило бедноте налоги и страховку на 370 миллионов рублей.

С другой стороны: в 1929—1930 годах крестьяне-единоличники сдали государству 780 миллионов, а колхозы – 120 миллионов пудов хлеба. В 1833 году – обратное соотношение: колхозы сдали миллиард, а единоличники – 130 миллионов пудов. Наконец, необходимо отметить здесь и огромный систематический рост научных институтов, лабораторий, сельскохозяйственных учебных заведений, экспедиций, агрономического просвещения. Уже одна эта разумная постановка сельского хозяйства с ее всеобъемлющим планированием, с ее изысканиями, селекцией, экспериментами в области методов обработки и удобрения почвы развертывает перед нами изумительные ряды цифр.

К концу 1934 года экономическое процветание Советского Союза позволило правительству сложить с колхозников долг государству на кругленькую сумму в 435 миллионов рублей – и премировать колхозы, которые уже уплатили свой долг. Центральная московская радиостанция ограничилась по этому поводу вопросом: «Есть ли на земле другое правительство, которое могло бы позволить себе подобную роскошь?»

Другой, еще более характерный факт: в декабре 1934 года ЦК партии по предложению Сталина решил отменить карточки на хлеб и муку: Карточки эти были введены в 1929 году, когда 86 % всего хлеба поступало от единоличников, когда в стране имелось 215 000 частных магазинов и лавок (которых теперь нет). Карточная система требовала громоздкого административного аппарата, но зато она обеспечивала снабжение рабочих и служащих хлебом по самой низкой цене (хотя на рынке хлеб стоил очень дорого). Теперь, когда крупное производство победоносно двинулось вперед и в городе и в деревне, когда государство получает от колхозов и совхозов 92 % всего хлеба, когда в стране имеется 283 000 государственных магазинов, – «ресурсы государства в отношении таких важных продуктов, как хлеб, выросли теперь до небывалых еще размеров. И потому пришло время отменить карточную систему по хлебу и по некоторым другим продуктам … Переход к повсеместной широкой продаже хлеба и муки мы вправе рассматривать, как новую и крупную победу большевистской политики» … (Молотов).

Надо ли сопоставлять положение Крестьянства в СССР и в странах капитализма? Совсем недавно мы слышали во французской Палате депутатов прения по вопросу о хлебе. Глава кабинета установил с парламентской трибуны факт, который, при всем своем огромном значении, ни для кого не был новостью: между производителем хлеба – крестьянином и потребителем втерлись посредники, грабящие того и другого и собирающие со страны в свою пользу десять миллионов франков в день. Французский крестьянин продает телятину по 2 франка 50 сантимов кило, та же телятина в той же деревне стоит в розничной продаже уже 10 франков, а в городе – 20 франков кило. Винодел продает в деревне вино высшего качества по 1,5 франка за литр, а потом, если ему захочется пить, торговец продает ему его же вино по 4 франка. Если винодел поедет в город, тот же литр обойдется ему в 15, а в хорошем ресторане – 20 франков. Как распутать этот узел? При помощи паллиативных мер. В капиталистическом обществе, где личный произвол и мошенничество неустранимы, где так же хорошо умеют извлекать выгоды из системы твердых цен, как и из свободной торговли, где смеются над тем, что печатается в «Журнала Оффисиель», – найти действительный выход совершенно невозможно. В наших учреждениях под вывеской «Свобода, Равенство, Братство» могут вырабатываться лишь такие законы, которые только для видимости охраняют интересы мелких производителей.

… А если теперь вам угодно получить несколько сравнительных данных об урожае, то знайте, что сбор хлопка в стране Советов поднялся за три года с 30-й до 15-й части мирового сбора, а сбор свеклы, который в 1929 году составлял треть мирового сбора, в 1932 году превысил последний более чем на половину.

Существует две формы колхозов: коммуна и артель.

В коммуне колхозники пользуются сообща всем имуществом, помимо этого отдельный колхозник не имеет ничего, и все живут общим хозяйством. В артели же у каждого колхозника – свой дом, птичник, обычно и корова; участвуя с выгодой в обширном коллективном хозяйстве, он остается и мелким частным собственником.

Сталин чрезвычайно настойчиво выдвигает именно артельную форму. Уступка! Нэп! Отход от социализма! – кричат или хотят крикнуть некоторые.

Одну минуту. Социализм, – в противоположность сказкам, которые распространяются теми, кто не желает его знать, среди тех, кто действительно не знает его, – существует не для того, чтобы донимать и дергать людей, словно кредитор, который непрерывно вопит: «ты должен!», а для того, чтобы открыть людям выход. Цель его вовсе не в том, чтобы произвольно отнимать у человека все, что дает ему удовлетворение, чтобы этот человек, получая от социализма политическое равенство, социальную справедливость, уверенность в жизни, – слишком дорого расплачивался за все это личными лишениями. Ограничение частной собственности – не цель, а средство, которое должно поставить все общество в новые условия, в конечном счете гораздо более благоприятные для каждого. Суть, следовательно, не в том, чтобы всячески умножать ограничения, а в том, чтобы свести их к необходимому минимуму. Орудия производства надо обобществить? Обобществим. А дальше?

Дальше? Общественное сознание, уже изменяемое силою вещей, – силою вещей изменится. Пережитки, которые в нем еще имеются, исчезнут. Все вопросы представятся тогда совсем в ином свете, чем они представляются сейчас людям, еще стоящим одной ногой в прошлом. Более чистые и более совершенные формы коллективизма, вполне естественно, получат тогда предпочтение: коммуна несомненно возьмет верх над артелью. Во всяком случае предпочтение будет инстинктивно отдано коммуне, когда это будет соответствовать глубоким интересам. А пока что – развивается артель, которая противоречит лишь узкой (и антимарксистской) формуле уравнительности, но не подлинному равенству.

Теперь можно стремиться и к тому, чтобы «сделать всех колхозников зажиточными» (это выражение стало лозунгом). Ты хочешь иметь корову, товарищ? – говорит Сталин. – Ты получишь свою корову. И он показывает, что лозунг колхозной зажиточности уже не имеет того опасного смысла, какой он имел бы в начале нэпа, когда он оказался бы первым шагом вспять, от социализма к капитализму. Теперь, при победе социализма, этот лозунг является лишь полезным и вполне допустимым стимулом труда. Ведь вообще социализм последовательно стремится к максимуму благополучия при минимуме усилий.

… Самое трудное в сельском хозяйстве теперь уже сделано. Но это случилось не само собою; надо закрепить достигнутое и быть бдительным. Сопротивление было нешуточное. Оно опиралось на бешеную и отчаянную борьбу кулаков. Кроме того, пришлось испытать затруднения, связанные с периодом ученичества в таком гигантском предприятии. Был момент, когда люди сбились с ноги. Заторопились. Но статья Сталина «Головокружение от успехов» (статья эта приобрела легендарную славу) наметила рубеж и выправила курс корабля. Надо было что-то сделать. И вот провели мобилизацию коммунистов и техников, ими наводнили деревни. Чтобы правильно наладить работу, необходимо, как бы огромен ни был ее размах, руководить всем, вплоть до деталей, укрепить базу и снова двинуться вперед. Каждая машинно-тракторная станция превратилась в идеологическую цитадель, распространяющую свет среди крестьянских масс. Так, 23 000 лучших коммунистов, 110 000 техников и 1 900 000 шоферов и механиков двинулись на помощь и добились поставленных перед ними целей.

Возражения не умолкали. Колхозы в большинстве были нерентабельны. И вот нашлись некоторые коммунисты, открыто предлагавшие ликвидировать это невыгодное начинание.

Испытанный вождь и на этот раз обнаруживает широту своего взгляда: с язвительной силой выступает он против такого близорукого и огульного вывода. Он покрывает своим голосом эти вопли.

Колхозы нерентабельны? С ними происходит то же самое, что было в 1920 году с заводами, – они еще станут рентабельными (впрочем, многие рентабельны уже и сейчас). «На рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной минуты. Рентабельность надо брать с точки зрения общенародного хозяйства в разрезе нескольких лет. Только такая точка зрения может быть названа действительно ленинской, действительно марксистской».

Вот почему это – сталинская точка зрения.

И Сталин отчитывает пораженцев, «людей в футляре» – справа, «болтунов» – «слева», руководителей, отстающих от жизни. Так, он беспощадно критикует деревенских коммунистов за то, что они не сумели принять необходимые меры, чтобы в 1932 году, когда урожай был хорош, крестьяне сначала сдали хлеб государству и только после этого начали более для них выгодную продажу хлеба на колхозном рынке.

Он критикует даже Совет народных комиссаров, который хотя и дал необходимые директивы, но, по мнению Сталина, не провел их достаточно настойчиво и крепко.

Результаты коллективизации превосходны, – констатирует он, – но было бы глубочайшей ошибкой воображать, что теперь дело уже можно предоставить самотеку. Остаются еще большие трудности …

Надо следить, чтобы крестьянин не сваливал работу на товарищей по колхозу (это ведь не рабочий с его дьявольским напором). «Центр тяжести ответственности за ведение хозяйства переместился теперь от отдельных крестьян на руководство колхоза … Это значит, что партия … должна теперь взять в свои руки руководство колхозами …».

Бывает, что у партийных организаций нет достаточной связи с крестьянством. «Сидят люди в канцеляриях и самодовольно скрипят перьями, не замечая, что развитие колхозов идет мимо бюрократических канцелярий».

Бывает, что коммунисты почивают на лаврах. Они переоценивают колхозы. Они «превратили их в икону». И после того, как Сталин в свое время выступал против сторонников ликвидации колхозов, он теперь энергично указывает на другую сторону дела: «Они решили, что коль скоро даны колхозы, как социалистическая форма хозяйства, – то этим уже дано все …».

Но, – подчеркивает Сталин (показывая на этом частном факте суть марксистской самокритики), – колхозы, подобно советам, представляют лишь форму организации, правда, социалистическую, но все же форму организации. Все зависит от содержания. В 1917 году советами руководили меньшевики и эсеры. Советы, но без коммунистов – вот какой лозунг выдвигал глава русской контрреволюции – Милюков. Колхозы, как форма организации, представляют некоторые удобства для временного использования их контрреволюционными элементами, вынашивающими лозунг: «Колхозы без коммунистов».

«Мы … продолжаем, – говорит далее Сталин, – вести старую тактику упрощенной борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела». Борьба приняла новые формы. Если некоторые колхозы недостаточно развиваются, если плохо прошли хлебозаготовки, то виноваты здесь не крестьяне, а коммунисты. Многими колхозами «руководят шляпы, правда, с партийным билетом в кармане, но все же шляпы».

Сталин не дает спуску ни «вельможам», которые ждут, чтобы все уладилось само собой, ни «честным болтунам», «способным потопить в болтовне любое живое дело». Он передает свой разговор с одним «очень уважаемым товарищем», местным работником.

Прослушаем эту сценку:

«Я: Как у вас обстоит дело с севом?

Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.

Я: Ну; и что же?

Он: Мы поставили вопрос ребром.

Я: Ну; а дальше как?

Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.

Я: А все-таки?

Он: У нас намечаются сдвиги.

Я: Ну; а все-таки, как у вас с севом?

Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин».

Несмотря на мелкие камни преткновения, ощутимые результаты накапливаются, и лицо полей уже не то, что прежде. Пусть оно меняется не так быстро, как хотели бы мы, вдохновляемые энтузиазмом, жаждой будущего, – но оно меняется. Изменилось и лицо самой деревни. Сталин говорит: «Старая деревня с ее церковью на самом видном месте, с ее лучшими домами урядника, попа, кулака на первом плане, с ее полуразваленными избами крестьян на задним плане – начинает исчезать. На ее место выступает новая деревня с ее общественно-хозяйственными постройками, с ее клубами, радио, кино, школами, библиотеками и яслями, с ее тракторами, комбайнами, молотилками, автомобилями. Исчезли старые знатные фигуры кулака-эксплуататора, ростовщика-кровососа, купца-спекулянта, батюшки-урядника. Теперь знатными людьми являются деятели колхозов и совхозов, школ и клубов, старшие трактористы и комбайнеры, бригадиры по полеводству и животноводству; лучшие ударники и ударницы колхозных полей».