Текст книги "Маркиза де Помпадур"

Зубоскалы приспособили к королевским похождениям куплет из фривольной песенки о дядюшке Барабá:

 
Наконец-то наш монарх
Отличился и в постели.
Вести о его делах
Враз полцарства облетели.
Майи состругала в пыль,
Не разгибая горбá,
Королевский костыль
Дядюшки Бараба!
 

Эти вирши не отличались изяществом, но пользовались большим успехом. Король больше не смел причащаться, но не реже, чем прежде, навещал беременную королеву: та, уверенная в измене мужа, отказывалась открыть ему дверь своей спальни.

За исключением этого инцидента частного характера внешние приличия соблюдались: королевская семья все так же дважды в неделю собиралась за большим столом, и Людовик XV продолжал участливо заботиться о своих детях.

Тем не менее, уже не прячась, король поместил свою любовницу рядом с собой, на третьем этаже замка, в небольших апартаментах, подготовленных Габриэлем почти на том же месте, где некогда жила мадам де Монтеспан.

Д'Аржансон отмечает в своих мемуарах: «Король, не довольствуясь прелестями одной только королевы, полгода назад взял себе в любовницы госпожу де Майи, дочь господина де Неля. Она хорошо сложена, молода, но некрасива. Большой рот, полный зубов, а потому смешной. Она не умна и не имеет никаких взглядов. Поэтому кардинал милостиво согласился на такое положение дел, видя, что королю нужна любовница. Он подарил ей 20 000 ливров. Это дело держалось в большом секрете, как и следовало бы для всех похождений царственных особ».

Многочисленные прочие свидетельства, в частности Барбье и полицейского комиссара Нарбонна, подтверждают эти факты.

Именно рядом с госпожой де Майи Людовик XV возьмет в привычку доверяться женщине, забывать об этикете, скуке заседаний Совета и аудиенций.

С 1738 года, когда связь приняла официальный характер, Людовик XV больше не скрывался; он перестал причащаться и открыто ходил ужинать к любовнице.

Та, не лишенная достоинств, проявляла полнейшее бескорыстие в отношении себя самой. Зато она ходатайствовала перед королем о своем отце, маркизе де Неле, игроке, погрязшем в долгах. Кроме того, чтобы улучшить почти нищенское существование своих сестер, она неосторожно привлекла их ко двору.

Первую прибывшую звали Полин-Фелисите; гренадерский рост, жесткий взгляд, но умное лицо. 22 сентября 1738 года ее допустили к дворцовым церемониям и отныне стали приглашать на ужины в малых апартаментах, причем Людовик XV получал явное удовольствие от беседы с ней.

Этот интерес довольно быстро перерос в желание, но Людовик XV не решался взять в любовницы девицу; стало быть, следовало выдать ее замуж, и мадемуазель де Шароле взялась подыскать ей мужа. Выбор пал на маркиза де Вентимиля, племянника архиепископа Парижского, который мечтал о шапке кардинала и поощрял этот союз в надежде на исполнение своего желания.

Король положил в брачную корзину супругов двести тысяч ливров[4]4
  Больше 800 тыс. евро.


[Закрыть] и сверх того обеспечил паре ежегодную ренту в шесть тысяч ливров. Помимо этого новоиспеченной маркизе де Вентимиль обещали сделать ее фрейлиной дофины, как только дофин сочетается браком.

В конце 1739 года мадам де Вентимиль окончательно поселилась в замке и почти тотчас стала любовницей короля; о новой связи не подозревал никто, кроме Луизы де Майи, которая молча страдала.

В отличие от своей сестры, Полин была честолюбива и стремилась помыкать своим любовником, вмешиваясь в политику. Она не скрывала своего желания стать госпожой де Монтеспан Людовика XV.

Смерть императора Карла VI предоставила ей удобный случай. Император хотел закрепить австрийский трон за своей дочерью Марией-Терезией актом, названным Прагматической санкцией. Чтобы его намерение было принято Францией, он предложил уступить Людовику XV, христианнейшему королю, Великое герцогство Люксембург и изменить линию границы во Фландрии.

Став союзницей маршала Бель-Иля, желавшего распада Австрии, Полин убедила своего любовника отклонить столь выгодные предложения. Несмотря на робкие мирные увещевания кардинала де Флёри, такая позиция в дальнейшем привела к войне с Австрией и Англией в союзе с Пруссией и Испанией. Но злая судьба не позволила Полин де Вентимиль пожать плоды своих усилий.

В январе 1741 года она забеременела, причем явно от короля, хотя придворные не без иронии приносили поздравления господину де Вентимилю.

Внимательный к своей любовнице, король отложил запланированную поездку в Компьень на лето.

Как можно было предвидеть, маршал де Бель-Иль, посланный на Франкфуртский сейм, подписал договор с Фридрихом II, который захватил Силезию, и обязался оказывать военную поддержку курфюрсту Баварскому, избранному императором в обход Франца I, герцога Лотарингии, супруга Марии-Терезии.

Чтобы заручиться поддержкой кардинала, не приветствовавшего военных действий, Полин надоумила короля назначить герцога де Флёри, племянника премьер-министра, обер-камергером; такое потворство его самолюбию убедило Флёри остаться на своем посту и принять воинственную политику Бель-Иля.

«Самые большие сторонники кардинала говорят только об одном: что его толкают под руку. Вся эта война, – утверждают они, – ведется помимо него. Тяжело отрешиться от власти, – сказал мне на днях один мелкий честолюбец», – довольно едко отмечает маркиз д'Аржансон в своем дневнике 23 июля 1741 года.

Полин, чья линия восторжествовала, держалась в тени: ни ее имя, ни имя ее сестры не упоминались в связи со вступлением в войну.

Эта далекая война не интересовала широкие массы, которые задавались вопросом лишь о том, возглавит ли армию король.

Полин де Вентимиль гордилась бы, видя своего любовника командующим войсками; она неоднократно пыталась его на это подвигнуть. Храбрый по природе, король охотно отправился бы на войну, если бы его не заботила беременность любовницы, протекавшая довольно тяжело.

Ради нее Людовик XV изменил все свои привычки и отказался не только от пребывания в Компьене, но и от Фонтенбло. Он наезжал исключительно в Шуази, который недавно купил, где ему нравилось, – там он частенько охотился в Сенарском лесу.

На исходе беременности у Полин появился жар. В последующие дни ее состояние постоянно ухудшалось. В момент улучшения ее привезли из Шуази в Версаль.

На самом деле никто не знал о ее связи с королем, которого по-прежнему считали любовником Луизы де Майи. Мадам де Вентимиль прибыла в Версаль 24 августа 1741 года, и ее хотели поместить в бывших апартаментах герцога де Флёри, но, поскольку там шел ремонт, ее устроили в покоях кардинала де Рогана, королевского духовника. Людовик XV велел подавать туда свой ужин и проводил подле Полин все свое свободное время.

В ночь с 1 на 2 сентября начались схватки.

В отсутствие акушера Буржуа, который не смог найти экипаж, чтобы приехать из Парижа, роды принял лейб-медик короля Ла Пейрони.

Родился мальчик, тотчас получивший малое крещение от аббата Феликса, исполнявшего обязанности священника версальского собора Богоматери с позволения архиепископа Парижского.

Официальное крещение провели только четырнадцать месяцев спустя в Савиньи-сюр-Орже, где находился замок маркиза де Вентимиля. Полин на обряде не присутствовала, так как с 8 сентября у нее усилился жар; после консилиума медиков под председательством Сенака ей безуспешно пустили кровь. Испытывая нестерпимые боли, она попросила привести священника. Тот пришел слишком поздно, и Полин умерла без соборования.

Проснувшись, Людовик XV спросил Ла Пейрони о новостях; тот отвечал, что они дурные. Король все понял с полуслова и залился слезами.

Поскольку в последующие дни он не мог скрыть своей боли, двор начал догадываться об истине; прежде чем гроб заколотили после вскрытия тела, не выявившего ничего особенного, король приказал сделать маску с лица усопшей.

«Поскольку мадам де Вентимиль преставилась в конвульсии, у нее остался открытым рот и отпавшей челюсть; потребовалось два сильных человека, чтобы придерживать подбородок, пока с лица снимали отпечаток». Эта ужасная деталь почерпнута из дневника маркиза д'Аржансона.

Похоронную церемонию проводил аббат Феликс в церкви Богоматери. Ребенка все считали внебрачным отпрыском Людовика XV и прозвали его «полу-Людовиком».

Людовик XV был очень чувствителен. Он несколько дней оплакивал смерть Полин, прячась от придворных, возможно, думая утаить от них правду. Кардинал де Флёри навестил его и был взволнован его смятением. Королева, которую ввели в курс дела, хотела отправиться к своему супругу, но ее благоразумно от этого отговорили.

Чтобы скрыть свои переживания, Людовик XV решил покинуть на несколько дней Версаль и отправился к графине Тулузской в замок Сен-Леже под Рамбуйе. Его сопровождала горстка приближенных, знавших правду, – герцог д'Айен, герцог де Вильруа и господин де Мёз, обеспечивавший алиби связи.

Были причины полагать, что король мучился угрызениями совести, обвиняя себя в смерти своей любовницы, которую он сделал матерью, и беспокоясь из-за того, что она умерла без святого причастия.

В Сен-Леже король иногда принимал участие в охоте, но чаще всего запирался в своей комнате и перечитывал бесчисленные записки от Полин.

Затем, вернувшись в Версаль, он изменил распределение малых покоев и поместил Луизу де Майи рядом с собой. По правде говоря, даже во время романа с Полин-Фелисите Луиза не переставала быть его любовницей; она вернула себе былое влияние и продолжила политику сестры, добиваясь отстранения кардинала де Флёри.

Она также стремилась лишить благосклонности короля министра военно-морского флота, графа де Морепá. Тот прекрасно исполнял свои обязанности, но был язвителен и легкомыслен. Будучи импотентом, он не любил женщин. Любезный и колкий рифмоплет, он стряпал о женщинах, особенно фаворитках, нелицеприятные куплеты. Луиза хотела ввести в правительство Бель-Иля, но провал Богемской кампании не побуждал к этому короля, который удовольствовался тем, что наделил Бель-Иля герцогством.

11 июня 1742 года Фридрих II заключил с Марией-Терезией договор в обмен на ее отказ от Силезии и графства Глац. Один Вольтер направил прусскому королю письмо с поздравлениями; за это послание Вольтер подвергся таким нападкам, что обратился к Луизе де Майи с призывом о помощи. Возможно, что Луиза де Майи, добрая по натуре, вступилась за писателя, однако у нее тогда были более насущные заботы.

Роман с Полин заставил ее задуматься, тем более что у нее имелись другие сестры. Одна из них, госпожа де Флавакур, присутствовала при ужинах в узком кругу, но больше всего Луизу беспокоила другая ее сестра – Мари-Анн, 1717 года рождения, бывшая замужем за провинциальным дворянином, маркизом де Ла Турнелем, чрезвычайно богатым благодаря лесозаготовкам в районе Отена.

Завидуя счастливой доле старших сестер, Мари-Анн стремилась приблизиться ко двору и в 1740 году заставила мужа купить должность пехотного полковника у Конде. Ла Турнель переехал на жительство в Версаль и через полгода умер.

Его вдова была вольна в своих поступках; обладая неоспоримой красотой, она стала любовницей младшего герцога д'Аженуа, будущего герцога д'Эгийона.

Людовика XV покорила ее красота; герцог де Ришелье это заметил; он приходился дядей сестрам Нель и посоветовал королю поместить Мари-Анн в замке. Луиза де Майи имела неосторожность не только согласиться на это, но и назначить свою сестру фрейлиной королевы на место, освободившееся после смерти герцогини де Мазарини. Мари-Анн приступила к своим обязанностям 20 сентября 1742 года.

Кроме того, Луиза де Майи, сильная своим положением титулованной любовницы, уступила собственную должность фрейлины королевы своей сестре госпоже де Флавакур.

Королева молча приняла это назначение и относилась к де Флавакур не более враждебно, чем в свое время к Луизе де Майи. Зато Ее Величество тотчас невзлюбила Мари-Анн де Ла Турнель, с чьей стороны предчувствовала угрозу.

Однако Мари-Анн была искренне влюблена в герцога д'Аженуа. Тогда Ришелье, задавшийся целью уложить Мари-Анн в постель короля, увез герцога д'Аженуа с собой в Лангедок, где ему предстояло возглавить собрание Генеральных штатов. Ришелье долго удерживал герцога в Тулузе и свел его с молодой женщиной, такой красивой, что д'Аженуа стал ее любовником, а Мари-Анн де Ла Турнель ему этого не простила. Теперь препятствий не оставалось, и она могла уступить Людовику XV.

Если Луиза и даже Полин любили короля ради него самого, то Мари-Анн прикидывала выгоды, которые она могла бы извлечь из его страсти.

Ришелье организовал свидание, приведя переодетого короля на обед к мадам де Ла Турнель и после оставив их одних. Эта встреча состоялась примерно 25 ноября 1742 года. Однако Мари-Анн была слишком хитра, чтобы уступить тотчас же.

Луизе, почувствовавшей опасность и готовой поделиться, как в свое время с сестрой Полин, Ришелье объяснил, что для нее будет мудрее добровольно покинуть двор. Луиза, плача, повиновалась; она в последний раз поужинала с королем, а затем удалилась в тулузский особняк. Людовик XV уплатил ее долги, составившие 600 000 ливров, и назначил ей пенсион в 20 000 ливров.

Избавившись от сестры, Мари-Анн тем не менее не отдалась королю. Она потребовала, чтобы Луиза больше не возвращалась, и поставила свои условия: пусть с ней обращаются на том же уровне, как с мадам де Монтеспан. Мари-Анн пожелала, чтобы ей предоставили красивые покои в замке, обставленный особняк в Париже, месячную ренту в 150 000 ливров[5]5
  Более полумиллиона евро.


[Закрыть], презентовали бриллиантов на 500 000 ливров и гарантировали, что ее потенциальные дети будут признаны законными.

Слухи поползли по столице, и парижане довольно зло распевали:

 
Мадам Луиза вся в слезах.
С сестрами ухо держи востро.
Одна на нее нагнала страх,
Но вот так штука:
У нас не зевай!
С уродами скука —
Красотку давай!
Право, бедняжке не повезло:
С сестрами ухо держи востро.
 

На самом деле выводы были преждевременными. Мари-Анн все еще не уступила; она не любила короля, но связь с ним льстила ее честолюбию. Возможно, что Людовик XV, сдерживаемый Флёри, не решался удовлетворить притязания женщины, которую желал.

Из осторожности Мари-Анн согласилась лечь в постель короля, когда тот подписался под большей частью ее требований, но без особого желания, заставив короля долгое время стучаться в ее дверь в Шуази, прежде чем открыть ее. Надо полагать, что по-настоящему связь началась в Шуази в ноябре 1742 года.

По иронии судьбы у короля сильно разболелись зубы, что помешало ему предаться любви, но ожидание было непродолжительным, и вскоре на улицах запели:

 
Одна позабыта, другая тайком
Смотрит с небес на земное коварство.
Третья в фаворе, четвертая, ясно,
Метит за старшею прямиком.
Взять для утехи семью целиком —
Это неверность иль постоянство?
 

Празднуя победу, Мари-Анн должна была бы держаться скромней; она же повела себя с королевой с редкостной бестактностью, оскорбив ее своим высокомерием и наглостью.

Не отступая от своих притязаний, она тотчас потребовала достойные своего положения апартаменты, и Людовик XV решил поместить ее в бывших покоях господина де Куаньи. Поскольку те были подготовлены лишь в 1743 году, Мари-Анн въехала в прежние покои своей сестры Луизы, которые заново обставили, что окончательно дало понять брошенной любовнице: надежды на возвращение прошлого нет.

1 января 1743 года Людовик XV подарил мадам де Ла Турнель золотые часы, которые он некогда купил для Луизы де Майи. Мари-Анн преподнесла королю альманах в китайском переплете, усыпанном бриллиантами, – вероятно, в расчете на то, что король расщедрится и уплатит ее долги.

Затем произошло событие, взволновавшее всю Францию: кардинал де Флёри на девяносто первом году жизни отошел в мир иной, и 30 января 1743 года король заявил, что будет править один с помощью Совета.

Общество было убеждено, что на самом деле править станет де Ла Турнель, – настолько велико казалось ее влияние на короля.

Однако поначалу она будто бы интересовалась не столько политикой, сколько положением своей семьи: она выдала свою сестру Диану замуж за вдовца, герцога Лораге де Бранка; король оплатил расходы на свадьбу и обеспечил новоиспеченной герцогине де Лорагe доход с налогообложения евреев. Существовал уговор, что если герцогиня де Лораге ночует в Версале, то в покоях своей сестры, что было легко устроить, ибо Мари-Анн де Ла Турнель удовлетворила свои запросы и отныне обладала двумя апартаментами, расположенными в аттике главного корпуса. К роскошным комнатам Мари-Анн вскоре присоединили столовую и кухню, а фаворитка продолжала выставлять королю, которого по-прежнему не любила, всё новые требования.

Однако понадобилось несколько месяцев настойчивых просьб, чтобы она получила «табурет» герцогини, удовлетворив часть своих амбиций. Наконец-то нашлась земля, на которую можно было «усадить» титул, – герцогство Шатору; граф де Клермон уступил его королю, чтобы расквитаться с частью своих долгов.

Герцогство Шатору некогда принадлежало Великому Конде (Le Grand Condé) и было обширным поместьем, приносившим восемьдесят пять тысяч ливров ренты. В октябре 1743 года Мари-Анн получила документы на владение им, однако только пожизненно.

22 октября 1743 года в самом узком кругу, в кабинете короля, состоялось представление новоиспеченной герцогини де Шатору. В ответ на ее приветствие королева лишь сказала:

– Мадам, поздравляю вас с милостью, оказанной вам королем.

Жалованная грамота на владение герцогством Шатору была подписана только четыре месяца спустя, в ней говорилось, что сим владением вознаграждаются «все несравненные добродетели и качества ума и сердца, принесшие герцогине всеобщие почет и уважение».

Такая забавно лестная оценка не преминула вызвать иронические толки. Однако Мари-Анн не было до них дела, поскольку ее стремления были удовлетворены.

Чтобы показать свою власть, она заставила короля назначить своего дядю Ришелье первым обер-камергером двора. Однако Ришелье предпочел бы портфель министра.

Маршал де Ноайль был намечен в главнокомандующие армией; Мари-Анн побуждала своего царственного любовника лично участвовать в кампании, желая его сопровождать. Извещенный об этом, маршал де Ноайль прислал чрезвычайно умно составленное письмо-отказ. Чтобы умилостивить маршала, Мари-Анн добивалась у короля назначения де Ноайля командующим фландрской армией вопреки мнению основных министров, которые не любили маршала и вменяли ему в вину поражение под Деттингеном.

К этому успеху Мари-Анн присовокупила еще один: она добилась своего назначения обер-гофмейстериной будущей супруги наследника, испанской инфанты, которая должна была выйти замуж за единственного сына короля. Эту должность, которую исполняла лишь госпожа де Монтеспан, впоследствии единожды в истории получила принцесса де Ламбаль.

Чтобы создать себе окружение, герцогиня де Шатору пристроила всех своих друзей; герцогиня де Лораге стала статс-дамой в компании племянниц Ришелье.

К этому успеху при дворе прибавилась роль в политике: Фридрих II написал фаворитке письмо с просьбой добиться согласия Франции на возобновление военного союза, и Людовик XV, вероятно, чтобы понравиться Мари-Анн, согласился подписать договор.

Однако новый поворот войны вынуждал короля выехать к армии. Людовик XV это понимал, но решил не брать с собой любовницу.

Король остановился в Лилле и участвовал в осаде Менена, во время которой проявил смелость и отвагу, достойные восхищения.

Мари-Анн хотелось воспользоваться успехами любовника, тем более что теперь, когда он ее покинул, она обнаружила в себе чувство к нему.

Она весьма ловко воспользовалась случаем присоединиться к королю: в Версаль приехала герцогиня Моденская, чтобы поприветствовать Марию Лещинскую, и не хотела покинуть Францию, не нанеся визит и королю. Герцогиня де Шатору попросила позволения сопровождать ее в качестве фрейлины. Она вырвала разрешение на это у королевы, которая была не в силах выносить присутствия Мари-Анн рядом с собой.

6 июня 1744 года дорожная карета, запряженная четверкой лошадей, доставила в Лилль герцогиню Моденскую и герцогиню де Шатору.

Людовик XV с радостью встретил свою любовницу и поместил ее во дворце малого правительства, по соседству с тем, в котором жил сам.

Присутствие любовницы короля возмутило жителей Лилля. Однако король вырвался из объятий Мари-Анн и направился руководить осадой Ипра. Десять дней спустя, 25 июня, город капитулировал. Мари-Анн ликовала; король встретился с ней в Дюнкерке, но не мог оставаться там долго и уехал.

Действительно, принц Карл, деверь Марии-Терезии, во главе шестидесятитысячной армии форсировал Рейн возле Филипсбурга. Австрийская армия осадила Фальсбур в Лотарингии, и Людовик XV решил отойти к Эльзасу.

Он забрал сорок восемь тысяч человек из фландрской армии и послал на помощь осажденному Фальсбуру. Герцогиня де Шатору отказалась покинуть своего любовника, и тому пришлось везти ее в своем обозе. В Реймсе госпожа де Шатору заболела, но вскоре выздоровела; король отложил свой отъезд, чтобы не расставаться с ней; наконец оба прибыли в Мец.

Из Фальсбура принц Карл пошел на Саверн и захватил его; маршал де Ноайль готовился к штурму, намереваясь после разгрома противника отправиться во Фрайбург-в-Брайсгау.

В Меце король расположился во дворце губернатора Трех епископств[6]6
  Три епископства – Мец, Туль, Верден.


[Закрыть]; герцогиню де Шатору поместили неподалеку в доме первого председателя парламента, а между двумя зданиями построили деревянную галерею.

Жители Меца не скрывали, насколько они возмущены поведением короля, выставляющего напоказ свою связь.

Перед началом кампании король отправился осмотреть городские укрепления Меца в сильную жару. Вечером 8 августа он поужинал в прекрасном расположении духа, за его здоровье выпили не один бокал. Затем он пошел к любовнице.

Однако утром 9 августа он проснулся с температурой и совсем разбитый. Ему пришлось остаться в постели, и он не смог присутствовать на службе в соборе и слушать молебен в честь успехов принца де Конти, перешедшего через Альпы и разбившего лагерь перед Кони.

Врачи, призванные к постели короля, говорили об обычном несварении желудка и прописали кровопускания и промывания. Увы! Эти детские средства не принесли больному ни малейшего облегчения.

Ввиду состояния короля маршал де Ноайль приостановил все военные действия. Жар у Людовика XV усилился; к тому же король страдал от не проходившего запора. Однако в протокол не было внесено никаких изменений, и вся свита продолжала присутствовать на мессе в спальне суверена.

Герцогиня де Шатору часто приходила в королевскую спальню, но не оставалась там долго, потому что Людовик XV мучился от сильной мигрени, ему был в тягость любой разговор.

Ла Пейрони, лечивший короля, не выказывал беспокойства и утешал герцогиню де Шатору, однако недолго, ибо на четвертый день болезни врач из Меца, доктор Кастера, призванный на консилиум, заявил, что за жизнь Людовика XV ручаться уже нельзя.

Тогда герцогиня де Шатору по своей инициативе отправилась к духовнику короля, иезуиту Перюссо, чтобы узнать, потребует ли исповедь Людовика XV ее отъезда от двора, и добавила, что ее высылка будет бесчестьем, которое падет и на ее любовника.

Отец Перюссо воздержался от категоричного ответа, считая, что эта проблема не в его компетенции. Уже в среду 12 августа епископ Суассонский, монсеньор де Фиц-Джеймс, прибыл к постели больного и сообщил ему, что ввиду серьезности его положения необходимо исповедаться.

Тогда Людовик XV позвал к себе Мари-Анн, поцеловал ей руку и печально сказал:

– Я думаю, нам нужно расстаться, – вздохнув при этом: – Я умираю.

Герцогиня и ее сестра отправились в прихожую, где толпились знатные царедворцы и принцы крови. Открылась дверь королевской спальни, появился епископ Суассонский и сухо объявил:

– Сударыни, король повелевает вам немедленно его покинуть.

Герцогиня де Шатору с сестрой укрылись в своем особняке. Более ничто не препятствовало исповеди короля, который заявил старшим придворным:

– Можете приступать; препятствий больше нет.

Однако епископ Суассонский на этом не остановился; по окончании исповеди он потребовал, чтобы, прежде чем причаститься, король прогнал «сожительницу» из Меца.

Это решение сообщили герцогине де Шатору, которая, чтобы не быть узнанной населением, втиснулась вместе с сестрой и несколькими верными ей дамами в наемную карету.

Экипаж галопом выехал из Меца и остановился в нескольких лье у не слишком уютного замка, принадлежавшего первому председателю парламента Меца. Герцогиня де Шатору провела там ночь, плача от бешенства.

Новость о болезни короля прибыла в Париж с опозданием; лишь поздно вечером 14 августа стало известно, что Людовик XV причастился Святых Тайн и что королева, дофин и принцессы должны немедленно выехать в Мец.

В воскресенье, 15 августа королева покинула Версаль и отправилась в Мец, не заезжая в Париж; дофин уехал только в полдень, а принцессы – в шесть часов вечера, чтобы поберечь почтовых лошадей. Были приняты предосторожности, чтобы карета королевы не повстречалась с экипажем любовницы.

Соборовав Людовика XV, монсеньор де Фиц-Джеймс сказал, взяв слово от имени короля:

– Господа, король просит прощения у Господа и своего народа за недостойное поведение и дурной пример, который он подавал. Он признает, что не заслужил носить имя христианнейшего короля и возлюбленного сына Церкви. Он обещает исполнить все условия, которые потребует от него духовник.

Это почти те же самые слова, которые король произнесет на смертном одре, прогнав госпожу Дюбарри, однако они не помешали ему предаваться плотскому разгулу на протяжении тридцати лет.

Однако в тот раз Людовик XV уже не мог отречься от своих слов, ибо вскоре последовала его кончина. В Меце же он униженно склонил голову, и когда епископ Суассонский добавил, что Его Величество намеревается запретить герцогине де Шатору находиться подле дофины, Людовик XV слабым голосом произнес:

– И ее сестре тоже.

На пути назад Мари-Анн на два дня остановилась отдохнуть в Бар-ле-Дюке; там она узнала, что в состоянии короля наступило поразительное улучшение. Тогда она написала Ришелье весьма разнузданное письмо, в котором сквозила печаль влюбленной женщины, но еще более – озлобление честолюбки, а также вместе с опасением за будущее безумная надежда на возврат былого. Тем не менее о возможной смерти короля она говорила с сухостью, заставлявшей усомниться в ее любви.

В ожидании дальнейших событий она обосновалась в Сент-Менегульде. Там она получила письмо Ришелье с подробностями об унижении, которое духовенство заставило вытерпеть короля в Меце. Мари-Анн ответила дяде, что решительно возвращается в Париж.

Она отправляется в путь под улюлюканье узнавшей ее толпы; в Париже она узнает, что король совершенно поправился, а также и то, что он просил прощения у своей жены, и та, заливаясь слезами, упала в объятия мужа.

Выздоровление короля вызвало в столице и во всей стране бурю радости, из-за чего Людовик XV получил прозвище Возлюбленный, которое его беспорядочная личная жизнь в конце концов превратит в насмешку.

Эта радость, выражавшаяся в отправлении многочисленных молебнов как в Париже, так и в провинции, не помешала Барбье вынести такой приговор в своем дневнике: «Лично я беру на себя вольность рассматривать его поведение как весьма непристойное, а внезапное публичное покаяние – как явный позор. К чему было устраивать этот церковный фарс? Довольно и того, что король в глубине души искренне раскаялся в содеянном, не выставляя этого напоказ».

К этому мнению рассудительного горожанина вскоре присоединится и сам Людовик XV, чувствующий себя глубоко униженным навязанным ему публичным поступком.

Поправившись, он нанес визит вежливости родителям жены в Люневиле, затем возобновил военные действия. Мария Лещинская робко спросила у него, не может ли она сопровождать его в Страсбург, но король жестко ответил, что не стоит.

Королева возвратилась в Версаль тем более опечаленная, что там она узнала о смерти одной из своих дочерей – принцессы Фелисите, или Мадам Шестой, скончавшейся в аббатстве Фонтевро.

Герцогиня де Шатору не выходила из своего парижского особняка; она выразила свое удовлетворение тем, что король не взял королеву с собой в Страсбург, и написала Ришелье, что, по ее мнению, король не сможет долго обходиться без нее и она снова войдет в фавор.

В крайнем случае она согласится на роль подруги, что удовлетворит ее амбиции, если не чувства, но такой план удастся выполнить не ей, а ее преемнице – маркизе де Помпадур.

Выздоровев, Людовик XV вновь заскучал; конечно, он жалел об отсутствии Мари-Анн де Шатору, и война не могла смягчить потери любовницы.

Продолжение кампании отмечено успехами. 7 октября 1744 года Людовик XV покинул Страсбург и направился к осажденному Фрайбургу-в-Брайсгау; в укреплениях пробили бреши, однако город, обороняемый генералом Дамницем, героически сопротивлялся.

Французские войска под командованием маршала де Куаньи дважды предпринимали безуспешный штурм. Лишь 8 ноября Фрайбург капитулировал, и король въехал в него, завершив тем самым кампанию 1744 года.

Итог этой кампании имел большое значение, она подготовила успех следующего года – года триумфа Морица Саксонского. Прежде чем вернуться в Версаль, Людовик XV покарал тех, кто участвовал в его унижении в Меце, и светскому монсеньору де Фиц-Джеймсу пришлось покинуть Версаль и запереться в своем Суассонском епископстве под запретом его покидать.

Вечером 13 ноября Людовик XV прибыл в Париж и торжественно отметил свой въезд в столицу четырьмя днями празднеств.

Тем временем поползли слухи о том, что король вновь призовет к себе герцогиню де Шатору. Люинь сообщает в своем дневнике, что в Лувре король тщетно скребся в дверь королевы, но та лишь сказала:

– Это просто ветер.

Одна из ее приближенных дам открыла дверь, но уже никого не увидела. Вероятно, король больше не сможет обходиться без любовницы; ему ведь было всего тридцать четыре года, и чувственность его оставалась неутоленной.

Нам все-таки кажется неверным сообщение д'Аржансона о том, что в эти четыре дня в Париже Людовик XV посещал госпожу де Шатору; возможно, начались торги: герцогиня выставила свои условия. Она согласна вернуться в Версаль, но требует отставки Морепа, на что король не идет, так как он доволен службой морского министра.

Наконец найден компромисс: Морепа останется при дворе, но Мари-Анн получит право вдоволь его унижать.

Людовик XV, только что назначивший маркиза д'Аржансона министром иностранных дел, вызвал Морепа и сообщил ему, что намерен вернуть ко двору герцогиню де Шатору и поручает ему уведомить ее об этом.

Морепа отправляется в особняк на улице Бак, где проживает герцогиня; его впускают только тогда, когда он объясняет, что прибыл по поручению короля.