Текст книги "Маркиза де Помпадур"

 
Господа богатеют,
Богатеи хамеют,
Пуассоны знатнеют —
Это царство шпаны.
Казна не в порядке,
Вся уходит на взятки.
Государство в упадке —
Королю хоть бы хны.
Будь хоть девка пригожа,
На других не похожа,
Ей увлекся вельможа —
Это можно понять.
Но чтоб дуре в угоду,
Да к тому же уроду,
Тратить деньги, как воду, —
Надо ум потерять.
 

Эта весьма посредственная песенка задает общий тон; в ней звучит тревожная нотка, проливающая свет на упадок королевской власти и возвещающая революцию 1789 года.

Несмотря ни на что, маркиза презирала эти комки грязи и не стремилась установить авторов, ибо в то время любви короля было достаточно, чтобы наполнить существование Жанны-Антуанетты.

Однако, хотя 1745 год был для нее годом славы и счастья, он принес ей и большое семейное горе. Мадам Пуассон, уже давно страдавшая от рака, умерла в сорок шесть лет, еще в расцвете красоты. Жанна была сражена горем, но при дворе никто не имел права печалиться. Любящий король пытался утешить ее; он повез ее обедать в Шуази с несколькими приближенными, среди которых был ее юный брат, будущий маркиз де Мариньи. Затем предложил, чтобы остаться с ней, отказаться от развлечений в Марли.

– Смерть моей матери, сир, – ответила Жанна, – не настолько важное событие, чтобы тревожить двор, и у дам, вошедших в траты ради Марли, будут все причины для сожаления.

Придворные, нечувствительные к такой деликатности, отнеслись к трауру фаворитки без снисхождения и вовсю распевали ироническую эпитафию госпоже Пуассон:

 
Душой под стать ростовщику,
Ты за богатство не по чину
Честь продала откупщику,
А дочку – господину.
 

Выгоду от смерти госпожи Пуассон получила лишь королева, которой король подарил 1 января 1746 года золотую табакерку. В ее крышку были вставлены часы, осыпанные драгоценными камнями, – он заказал ее, чтобы преподнести госпоже Пуассон.

Королева, которой супруг уже долгие годы не делал никаких подарков, растроганно расплакалась, получив табакерку. Она не подозревала о происхождении подарка и не знала, что идея о его преподнесении исходила от мадам де Помпадур.

Этот поступок был продиктован тактикой маркизы в обращении с королевой. Глубоко ощущая ложность своего положения по отношению к монархине, она старалась не вызывать к себе претензий и умножала знаки внимания.

Мария Лещинская некогда глубоко страдала от наглого поведения предшественниц новой фаворитки. Так что она была тронута уважительной деликатностью, лишенной угодничества, и неизменной почтительностью, выказываемой новенькой. Та способствовала проявлению безграничного человеколюбия королевы и позволяла ей без лишних страданий удовлетворять по-прежнему страстное желание нравиться королю.

Поведение маркизы де Помпадур легко объяснить.

Ее скромное происхождение лишало ее поддержки могущественного дома – такого, как род Нель. Помимо этого практического соображения ей были свойственны инстинктивные доброта и чуткость, которые помогали ей придерживаться сразу же избранной линии поведения в отношении королевы.

Маркиза позволяла себе самым смиренным образом посылать ей прекрасные букеты цветов, которые, как она знала, любит Ее Величество.

– Пусть уж лучше эта, чем другая, – однажды философски изрекла Мария Лещинская, однако временами она испытывала приступы ревности к чарам фаворитки и никакая выдержка не помогала ей скрыть их.

Однажды маркиза вошла к королеве, держа в руках большую корзину цветов; она сняла перчатки в знак уважения. Королева не могла не восхититься элегантностью и очарованием посетительницы. Вслух и явно преследуя определенную цель, она стала разбирать каждую часть тела маркизы, словно речь шла о статуе, а не о человеке. Фаворитка терпеливо сносила этот разбор, ожидая, когда же ее освободят от мешавшей ей огромной корзины. Однако королева продолжала осмотр и вдруг сказала:

– Сударыня, раз уж вы здесь, дозвольте нам услышать великолепный голос, чарующий нас на спектаклях в малых апартаментах.

Мадам де Помпадур хотела извиниться и заметила, что ей неудобно петь, но королева так живо настаивала, что и речи быть не могло о том, чтобы отказаться. Тогда Жанна-Антуанетта в полный голос начала арию из «Армиды»: «Он остается в моей власти».

Придворные дамы, присутствовавшие при этой сцене, не могли удержаться от улыбки; черты лица королевы исказились. Последнее слово осталось за маркизой де Помпадур. Правда, это исключительное происшествие, противоречащее обычной сдержанности.

При малейшем недомогании королевы фаворитка Людовика справлялась о ее здоровье; она непременно приносила свои извинения каждый раз, когда не могла присутствовать на благотворительном собрании, и передавала герцогине де Люинь луидор на пожертвования, которыми заканчивались эти собрания.

Она не ограничивалась красивыми словами; по ее подсказке король оказывал супруге знаки внимания, от которых та уже давно отвыкла. Хотя преподнесение табакерки, купленной для госпожи Пуассон, нельзя назвать тактичным поступком, перед повседневными знаками внимания можно лишь снять шляпу. Помпадур добилась того, чтобы король назначил отъезд в Фонтенбло на день, названный королевой; она выехала первой, чтобы заказать для государыни обед во время остановки в Шуази.

Во время отсутствия королевы в Версале ее покои украшали стараниями маркизы; больше всего Марию Лещинскую поразили просьбы фаворитки к королю проявить к своей жене щедрость, которая была весьма умеренной. Жанна-Антуанетта добилась, чтобы Людовик XV уплатил долги королевы, достигшие 40 000 экю[11]11
  Больше 800 тыс. евро.


[Закрыть], и передала через герцогиню де Люинь, что ей не стоило большого труда уговорить короля.

Эти поступки делают честь доброму сердцу маркизы, ее ловкости и гибкости, а ее поведение достойно похвалы.

Тем не менее один член королевской семьи ее не принял: «Судя по всему, – писал современник, – она весьма довольна не только королевой, но и принцессами и достаточно удовлетворена тем, как с ней обращается супруга дофина, но молчание, замешательство и серьезность дофина при ее виде ее тяготят. Однако она на это вовсе не жалуется, и узнать об этом можно лишь от ее друзей».

Она слишком умна, чтобы не понимать, что сдержанность дофина является для нее угрозой в будущем. При этом его поведение объяснить довольно просто: воспитанный в благочестии и в уважении к нравственным принципам, принц чувствует себя униженным как сын и как подданный невоздержанностью чувств отца.

Низкое происхождение госпожи де Помпадур внушает ему подлинное отвращение; монсеньор Буайе, епископ де Мирпуа, поддерживает в нем эти чувства. В конце концов дофин слишком любит свою мать, чтобы не страдать от навязываемой ей компании, даже если Ее Величество соглашается безропотно это терпеть.

Изменившись под влиянием брака и военного опыта, дофин стал вести вольные речи, которые начали беспокоить королеву. Понемногу он приобщил к своей точке зрения одного из самых влиятельных придворных – герцога де Ришелье. Тот некогда намеревался положить в постель короля свою племянницу, четвертую сестру Нель, герцогиню де Лораге. Та, недовольная, что ее оттеснили, не ладила с фавориткой, и Людовику XV приходилось вмешиваться лично, чтобы примирить обеих женщин.

Но что значили эти мелкие трудности по сравнению с успехами, следовавшими один за другим? Маркиза де Помпадур не только добилась опалы Орри, но и сладила брак Пари де Монмартеля с мадемуазель де Бетюн, дочерью герцога де Шаро. Она сделала своего дядю Ле Нормана де Турнема главным инспектором королевских резиденций и обеспечила переход этой должности к своему брату Абелю Пуассону, который уже звался господином де Вандьером, а впоследствии стал маркизом де Мариньи.

С каждым днем Жанна-Антуанетта ловкостью укрепляла свое влияние и могущество, так что без преувеличений стало можно говорить о торжестве маркизы.

Глава 4. Маркиза торжествует

В 1746 году двор веселился во время карнавала. Счастливый в любви Людовик XV постоянно пребывал в хорошем расположении духа; новости с нидерландского фронта были превосходны, поскольку Мориц Саксонский занял Брюссель и в награду получил замок Шамбор. Ришелье был поставлен во главе экспедиционного корпуса, которому следовало поддержать Стюарта, претендовавшего на шотландский престол. После смерти Флёри король сам весьма серьезно занимался политическими вопросами и работал в тесной связи со своими министрами.

Двор был оживлен одновременно присутствием супруги дофина и завершением образования старших принцесс, которым король выделил по сорок тысяч экю на обновление гардероба. Дочери Людовика устраивали балы, королева – концерты; в зале Манежа ставились оперы и балеты.

Маркиза де Помпадур властно заняла главенствующее положение при дворе, и никто не мог оспорить ее прав: она стала распорядительницей развлечений; она давала советы предводителю дворянства и определяла программу спектаклей.

Большой успех в 1746 году имел балет «Зелиска»: роскошные дивертисменты этого спектакля выигрывали от музыки Желиота, бывшего некогда учителем маркизы.

В завершение карнавала король сопровождал фаворитку на бал в Опере, отметив тем самым первую годовщину их любви. На этот раз, в отличие от предыдущего года, все, что делал король, хорошо известно: чистый понедельник – ужин в кабинете, затем бал Пти-Екю в Версале и далее – представление в Опере. Возвращение в Версаль во вторник в семь часов утра; король присутствовал на обедне, лег спать, проспал до пяти часов, затем поехал на бал, дававшийся его дочерьми; в среду утром отправился на поклон к святым мощам, снова лег и проспал до семи часов вечера.

Остается удивляться физической крепости Людовика XV, ибо каждый день, когда он не ездил на бал, он часами охотился и преодолевал верхом внушительные расстояния. Мадам де Помпадур, обладавшая слабым здоровьем, выбивалась из сил, поспевая за ним. К тому же ей доводилось сталкиваться с мелкими придворными интригами, из которых она каждый раз с невероятной ловкостью выходила победительницей.

По одному из таких случаев приводят следующую историю: госпожа де Таллар попросила маркизу вступиться за нее и помочь сохранить должность, благодаря которой она навсегда осталась бы при принцессах. Маркиза согласилась поговорить об этом с Людовиком XV, но тут дочь короля, принцесса Генриетта, обратилась к ней и просила передать отцу, что она намерена обходиться без гувернантки. Помпадур сочла логичным поддержать вторую просьбу, и де Таллар, желая отомстить за неудовлетворение своего ходатайства, попыталась скомпрометировать маркизу анонимным письмом, из которого следовало, что та хочет назначить одну из своих ставленниц камеристкой к супруге дофина, чтобы шпионить за ней в своих интересах.

Весьма встревоженная этой «чудовищной низостью», маркиза де Помпадур просит аудиенции у дофина и его супруги и оправдывается перед ними. Она предпринимает и дальнейшие действия в свою защиту: просит герцогиню де Люинь сообщить королеве об интриге. Та выполняет просьбу и заверяет мадам де Помпадур, что королева считает, будто ничего не произошло, и Ее Величеству небезразлично стремление маркизы снискать ее монаршее благорасположение.

Сохранилось ответное письмо, в котором Жанна-Антуанетта благодарит герцогиню де Люинь:

«Вы возвращаете меня к жизни, герцогиня; уже три дня я испытываю ни с чем не сравнимую боль, чему вы с легкостью поверите, зная мою привязанность к королеве. Меня гнусно очернили перед дофином и его супругой; они были настолько добры ко мне, что позволили доказать ложность ужасных обвинений. За несколько дней до того меня уведомили, что королеву настроили против меня; судите же о моем отчаянии, ведь я готова отдать жизнь за ту, чья доброта ко мне с каждым днем становится мне все дороже. Несомненно, чем более Ее Величество добра ко мне, тем больше зависть чудовищ этого края заставляет их чинить мне тысячу козней, если только она не изъявит любезности их остерегаться и не соизволит сообщать мне, в чем меня обвиняют: мне будет нетрудно оправдаться. Спокойствие души моей по этому поводу – тому свидетельство. Я надеюсь, герцогиня, что дружба ваша ко мне и еще более знание моего характера явятся лучшим подтверждением моих слов. Возможно, я наскучила вам долгим посланием, но сердце мое столь полно, что я не могла от вас этого скрыть. Вы знаете, какие чувства я питаю к вам, и они не иссякнут до конца моей жизни».

Это письмо, несмотря на низкую лесть, представляет собой определенный интерес: прося королеву о поддержке, маркиза как будто не отдает себе отчета в том, что ежедневно глумится над государыней, играя свою роль при короле. Создается впечатление, словно мадам де Помпадур лишена всякого понятия о нравственности, что позволяет усомниться в искренности ее чувств.

Однако она не довольствуется благосклонными словами Марии Лещинской; она желает получить от королевы определенные отличия по этикету, которые уравняют ее с другими знатными придворными дамами.

Так, в 1746 году во время церемонии первого причастия, когда королева должна была назначить пятнадцать дам, чтобы подавать ей блюда, которые она лично передаст двенадцати бедным девочкам, совершив омовение их ног, маркиза вызвалась подать одно из блюд. Королева, сохраняя чувство собственного достоинства, велела ей передать, что ценит ее порыв, но уже располагает помощницами в нужном количестве.

Разочарованная маркиза распустила слух о том, что она будет на Пасху собирать пожертвования. Мадам де Люинь сообщила об этом королеве, та достойно ответила, что сам король счел бы непристойным сбор пожертвований маркизой де Помпадур. В итоге Мария Лещинская поручила эту обязанность одной из своих фрейлин, маркизе де Кастри[12]12
  Это четвертая маркиза де Кастри, Анжелика де Таларю де Шалмазель, вдова маркиза Армана Франсуа де Кастри, умершего от ран, полученных в Богемскую кампанию, старшего брата будущего маршала де Кастри. – Примеч. автора.


[Закрыть].

«Сия история оскорбила религиозные чувства королевы, – отмечает герцог де Люинь, – а известно, что в этом отношении она никогда не идет на уступки; фаворитке, сведущей во всех тонкостях такта, неведомы те, кои сопряжены с такими чувствами».

Упорная де Помпадур попросила о чести садиться в карету королевы; та сначала высокомерно отказала, затем, считая, что ей надлежит проявить христианское милосердие, назначила маркизу де Помпадур на вакантное место в своей карете и простерла свою доброту до того, что пригласила ее на обед.

«Та постоянно играла за столом королевы с большим изяществом и благопристойностью, и я заметил, – пишет Люинь, – что, когда настало время идти ей в малый кабинет, она попросила у королевы позволения оставить игру, и та добродушно сказала: „Ступайте“. Есть о чем задуматься философу и христианину».

Сегодня нам трудно представить себе более фальшивую ситуацию, но король приучил двор ко всем своим личным фантазиям, и никто не смел ничего возразить. С каждым днем фаворитка играла все более значительную роль; довольно скоро охотничьи ужины были перенесены из кабинета короля в покои фаворитки; там она собирала избранный кружок, и приглашение на эти ужины считалось большой честью.

Самым важным свидетелем таких собраний является герцог де Крой, будущий маршал Франции, рукописный дневник которого сохранился.

«Поднявшись наверх, ожидали ужина в малой гостиной; король появлялся, когда дамы садились за стол. Столовая была очаровательна, ужин – весьма приятен, непринужден, из прислуги было всего два-три лакея из гардеробной, которые уходили, положив перед вами все надлежащее. Свобода и благопристойность, как мне показалось, строго соблюдались; король был весел, раскрепощен, но при этом не терял величия; он вовсе не выглядел застенчивым, а находился в привычной обстановке, очень хорошо говорил и умел развлекаться. Он казался сильно влюбленным в маркизу де Помпадур, не испытывая стеснений по этому поводу, отринув всякий стыд и словно сделав выбор, то ли ведя себя легкомысленно, то ли приняв мнение света по этому поводу, не оглядываясь на другие, то есть подстраивая принципы (как многие делают) под свои вкусы и увлечения. Он показался мне весьма осведомленным в мелких делах и деталях, но это ему не мешало и не компрометировало в больших делах. Его скромность была врожденной; однако возможно, что наедине он говорил маркизе все. В общем, следуя принципам света, он показался мне величественным в частной обстановке, а все окружавшее его – хорошо отлаженным.

Я отметил, что он заговорил с маркизой, шутя по поводу своей кампании и словно действительно собираясь туда отправиться 1 мая. Мне показалось, что он говорил с нею весьма вольно, как с любимой фавориткой, но которая нужна была ему только для развлечения. Она, ведя себя очень хорошо, имела большое влияние, но король всегда хотел оставаться безраздельным господином и проявлял в этом твердость… Мне казалось, что частная обстановка кабинета состояла лишь в ужине и часе-двух игры после ужина, а настоящая интимность была в другом малом кабинете, куда были вхожи мало кто из прежних и близких придворных. Король, как я уже сказал, был такой, как всегда: любил своих старинных знакомых, с трудом с ними расставался и не любил новых лиц. Я думаю, именно этому постоянству и привычке некоторые были обязаны продолжительностью своего пребывания в фаворе, ибо, кроме настоящих приближенных из узкого круга, остальные пользовались весьма небольшим доверием короля, а то и совсем были его лишены.

Нас присутствовало восемнадцать человек, тесно сидевших за столом… Маршал Саксонский тоже там был, но он не сел за стол: он только что пообедал и выхватывал лишь самые лакомые кусочки. Король, звавший его всегда графом Саксонским, казалось, очень его любил, уважал и отвечал ему с восхитительной искренностью и точностью. Маркиза де Помпадур была к нему очень привязана. Мы провели за столом два часа весьма свободно, но без излишеств. Наконец король проследовал в малую гостиную; он сам подогрел и налил себе кофе, так как никто не появлялся и все обслуживали себя сами. Он сыграл партию в комету с госпожой де Помпадур, Куаньи, мадам де Бранка и графом де Ноайлем – по малым ставкам; король любил игру, но мадам де Помпадур ее ненавидела и стремилась от нее уклониться. Остальная компания сыграла две партии по маленьким ставкам. Король приказывал всем садиться, даже тем, кто не играл; я остался стоять у камина, глядя, как он играет. Когда госпожа де Помпадур стала торопить его удалиться, так как ее клонило ко сну, он поднялся в час ночи и сказал ей вполголоса (как мне кажется) и весело: „Пойдем спать“. Дамы сделали реверанс и удалились, он тоже поклонился и заперся в малом кабинете; все мы спустились по малой лестнице госпожи де Помпадур, куда выходит одна из дверей, и вернулись через апартаменты на официальную церемонию отхода ко сну, состоявшуюся тотчас же, как обычно.

Так прошел мой первый ужин в кабинете в Версале, все это показалось мне простым и светским, и, поскольку я мог присутствовать, ни во что не вмешиваясь и не лукавя, я решил бывать там и делать все необходимое, чтобы время от времени быть туда допущенным… но и не слишком увлекаться, чтобы меня не захватило потоком».

Этот рассказ – самый интересный сохранившийся документ о личной жизни короля и его светских отношениях с госпожой де Помпадур. Он показывает, с какой легкостью внутреннее устройство Версальского дворца позволяло королю уединиться. Малые апартаменты, частично сохранившиеся, образуют своего рода особняк в огромном замке; это целый лабиринт лестниц и коридоров, в котором находятся библиотека Людовика XV, его географические карты, кухни и даже – на верхних террасах, выходящих в маленькие внутренние дворики, – подвесные сады и птичники.

Эта довольно таинственная и скрытая часть замка украшена с превосходным вкусом: деревянные панели Вербекта, галереи, расписанные глазурью Мартена, наддверные украшения Ланкре, де Труа, Ван Лоо, Патера и Парроселя.

Покои госпожи де Помпадур соединялись с малым кабинетом и сохранились почти без изменений; они были расположены подле аттика Военной гостиной и включали девять окон, выходивших в сады. Туда проходили через просторную прихожую, справа от которой находилась спальня, а слева – комната с широким альковом, где давались малые ужины Людовика XV; обшивка стен состояла из больших деревянных панелей с ракушками в стиле Вербекта. Альков располагался между двумя кабинетами с платяными шкафами: именно здесь проходила церемония туалета, на которой любили показываться самые влиятельные придворные.

Никто не проникал в эту часть замка, когда там находился король; в случае неотложных дел министрам приходилось обращаться к нему письменно, и их принимали, только если письмо было большой важности.

Нетрудно представить себе могущество, приобретенное маркизой за время долгих часов, проведенных наедине с Людовиком: в эти моменты король чувствовал себя совершенно непринужденно рядом с миловидной женщиной, которая угадывала его желания, развлекала его и умела одолеть его неизбывную скуку. Жанна-Антуанетта обладала превосходной памятью и могла декламировать целые сцены из спектаклей; хорошая музыкантша, она садилась за клавесин и пела либо из модной оперы, либо одну из свежих песенок.

Чувствам в этих интимных встречах также отводилось место, и плутовка умела сохранять в любви скромность и уважение, нравившиеся королю. Конечно, госпожа де Помпадур была по-настоящему влюблена, однако ее искренность не исключала желания господствовать. Она совершила чудо, привязав к себе любовника привычкой, и отличила важную черту характера своего возлюбленного, который мог бесконечно долго терпеть нужных ему людей, но был готов сломить их одним ударом, если они переставали ему нравиться.

Высшую искусность госпожа де Помпадур проявила тогда, когда, более не привлекая чувств короля, сохранила свою власть благодаря привычке и необходимости своего присутствия; чтобы этого добиться, ей каждое мгновение приходилось думать о том, чтобы ему нравиться, и уметь разрушать самые разнообразные и самые гнусные интриги.

Однако, какой бы очаровательной она ни была, маркиза де Помпадур не обладала непревзойденной красотой, и многие придворные дамы могли затмить ее собой. Кроме того, она не отличалась крепким здоровьем, на ней сильно сказывалась усталость от повседневного образа жизни, и ей приходилось использовать притирания и необычные наряды, чтобы постоянно привлекать к себе внимание короля.

Из осторожности она поначалу почти не говорила со своим любовником на политические темы; пределом ее честолюбия было служить его любви; она окружила себя друзьями, боролась с клеветой, и эта тактика в дальнейшем принесла богатые плоды, когда она, побыв фавориткой короля, стала повелительницей Франции.

2 мая 1746 года Людовик XV решил снова отправиться во фландрскую армию, не взяв с собой дофина, чья супруга была на сносях. На сей раз госпоже де Помпадур не пришлось, как в прошлом году, отправляться к дяде Турнему. Ее положение при дворе сильно укрепилось.

За ней сохранили апартаменты в Шуази, где в полууединении она могла отдохнуть от утомительной зимы. Кроме того, король подарил ей великолепный замок Креси, куда она часто наведывалась. «В понедельник утром, – рассказывает герцог де Люинь, – госпожа де Помпадур отправилась с господином де Монмартелем и господином де Турнемом в Креси. Это очень красивый замок, хорошо обставленный, с террасой, который, как говорят, обошелся в сто тысяч экю; эти земли приносят двадцать пять тысяч ливров ренты… Король купил его для госпожи де Помпадур на случай, если ей понравятся место и обиталище; она, как видно, невероятно довольна и уже делает кое-какие переустройства для короля, надеясь, что он будет туда наезжать».

Креси, о котором мы еще поговорим, был первой дорогостоящей прихотью маркизы, которая будет приумножать свои замки и жилища, что весьма дорого обойдется казне. Однако, чтобы поначалу сохранить приличия, договоренность с Монмартелем позволила новой владелице сделать вид, будто она сама оплатила это приобретение.

Король вернулся с войны к родам супруги дофина. Они были запоздалыми и очень тяжелыми; 19 июля 1746 года на свет появилась дочь, а мать умерла спустя три дня после ее рождения.

Принцесса, воспоминание о которой быстро улетучилось, продолжала жить лишь в памяти своего супруга, который даже после повторного брака попросил в своем завещании, чтобы его сердце было похоронено в Сен-Дени рядом с гробом его первой жены.

После похорон королевская семья удалилась в Шуази; апартаменты в нем распределили довольно поспешно; королеве достались самые красивые, а госпоже де Помпадур пришлось уступить свои одной из фрейлин Марии Лещинской.

Повседневная жизнь в Шуази была непроходимо скучной; из-за траура игру временно запретили; госпожа де Помпадур присутствовала на всех завтраках и всех обедах. Король садился подле нее, и, по всей вероятности, она делила с ним постель.

Двор взволновало смехотворное дело о «святой воде». Во время похорон принцессы возник вопрос о том, имеют ли Роганы и Бульоны право первенства перед герцогами, когда надо было передавать друг другу кропило. В присутствии господина де Дрё, главного церемониймейстера, произошла грубая перепалка. Бульоны и Роганы все же уступили первенство герцогине де Дюрас как фрейлине королевы, но сохранили свои притязания в отношении прочих герцогинь, так что некоторые из них, чтобы избежать тягостных инцидентов, отказались от своих прав. В этом небольшом происшествии ясно видна мелочность отношений при дворе.

Король так скучал в Шуази, что отправился на несколько дней в Креси, а это было неслыханной милостью. Маркиза де Помпадур пригласила по этому случаю принцессу де Конти, госпожу дю Рур и госпожу д'Эстрад, а также близких знакомых короля, среди которых были Ришелье, герцог д'Айен, Лавальер и маркиз де Гонто.

Король проявил интерес к дому и садам и одобрил намеченные работы, для проведения которых порекомендовал маркизе своего архитектора Лассюранса.

Во время пребывания короля в Креси госпожа де Помпадур ходатайствовала о патенте генералиссимуса для молодого принца де Конти, будучи признательной его матери, представившей ее ко двору. Ее мысль заключалась в том, что принц мог бы заменить короля в армии, а эта замена позволила бы ей сохранить любовника подле себя.

Рассуждение фаворитки было разумно. Людовик XV дал согласие на назначение и отложил свое возвращение в армию до следующего года. Маршал Саксонский поддержал просьбу госпожи де Помпадур и написал королю о том, что никакой значительной операции, которая завершила бы кампанию, не предвидится.

«Как вы были бы неблагодарны, мой дорогой маршал, – писала маркиза Морицу Саксонскому, – если бы не любили меня, ибо вы знаете, что я вас очень люблю! Я верю всему, что вы мне говорите, как Евангелию, и в этой вере надеюсь, что сражений больше не будет и что наш обожаемый государь не упустит случая умножить свою славу. Мне кажется, что он довольно часто следует вашей воле. Полностью доверяюсь вам, мой дорогой маршал; ведя войну, как и вы, я льщу себя надеждой на крепкий и долгий мир».

Несмотря на просьбу госпожи де Помпадур, Мориц Саксонский не мог удержаться от того, чтобы не одержать в том же самом году победу при Року; он послал с отчетом о ней в Версаль своего адъютанта, маркиза де Вальфона, который рассказал об этом в своих мемуарах. После встречи с министрами он был приглашен на ужин госпожой де Помпадур, которая приняла его весьма любезно и пообещала ему повышение.

Она велела ему передать тысячу приветов маршалу Саксонскому, которому она вскоре доказала свою привязанность, оказав помощь в осуществлении дорогого ему плана – отдать в жены вдовому дофину Франции свою неродную племянницу Марию Елизавету, дочь курфюрста Саксонии и короля Польши Августа III и эрцгерцогини Марии Йозефы Австрийской.

Маршал Саксонский лично взялся за устройство этого брака, а маркиза оказала ему самую твердую поддержку. Она с тем большим усердием выполняла свои обязательства, что маршал Саксонский был обижен предоставлением патента принцу де Конти, что могло при случае угрожать превосходству корреспондента маркизы. Поддерживая его замысел о браке дофина, она заверяла маршала, что патент носит чисто символический характер и не будет играть важной роли.

Письмо, отправленное ею великому воину, свидетельствует о замечательной ловкости и доказывает, что за короткое время маркиза поднаторела в придворных тонкостях и правительственных интригах.

Дело о бракосочетании продвигалось еще быстрее, чем можно было предполагать; только королева занимала сдержанную позицию, ибо ей не могло понравиться заполучить в невестки внучку короля, свергнувшего с престола ее собственного отца.

В этих условиях госпожа де Помпадур действовала с такой ловкостью, что не только королева изменила свое отношение к браку, но и Станислав Лещинский написал Августу III поздравительное письмо.

Менее чем через две недели после победы при Року посол Франции при дрезденском дворе получил приказ о сватовстве. Ришелье направили в Саксонию с необычным поручением: он вез письмо Людовика XV, в котором уточнялось, что именно благодаря влиянию маркизы де Помпадур были преодолены сомнения королевы.

Новость о бракосочетании была объявлена королем в Фонтенбло накануне возвращения в Версаль. Все отправились поздравлять дофина, который не выказал большой радости. Зато Людовик XV «выглядел очень хорошо, имел веселый и решительный вид и довольно веселился, что за ним редко замечалось, много, складно и очень любезно говорил», – сообщает Люинь.

Чтобы отблагодарить госпожу де Помпадур, король заказал Натье ее портрет в виде Дианы-охотницы. Помимо этого он оказал несколько знаков внимания королеве и снизошел до того, что сидел рядом с ней за столиком для игры в лото, чего не случалось уже несколько лет.

Решения о деталях бракосочетания принимались мадам де Помпадур, которая советовалась с министрами. Наткнувшись на противодействие со стороны маркиза д'Аржансона из министерства иностранных дел, носившего прозвище д'Аржансон-скотина, – так его отличали от брата-графа, ловкого военного министра, – она, не раздумывая, добилась его отставки Людовиком XV и замены господином де Пюизье в январе 1747 года.

Улаживая все вопросы этикета, от костюмов до значков, госпожа де Помпадур внушила королю, что новую дофину следует принять в Шуази; поскольку было предусмотрено лишь небольшое количество женщин, она настояла на присутствии сестры своего мужа, госпожи де Ваши, заправлявшей домом господина де Турнема, с тех пор как Жанна-Антуанетта обосновалась при дворе. Не сомневаясь в своем могуществе, маркиза де Помпадур не побоялась заявить:

– Меня можно отнести к высшим должностным лицам при дворе, так что пусть мою золовку включат в списки гостей.