Текст книги "Маркиза де Помпадур"

После этого приема приветствовать короля явились члены руанского парламента и Счетной палаты. Затем кортеж отправился к портовой гавани, где после показательных маневров только что построенного тридцатишестипушечного флейта[15]15
  Флейт – парусное транспортное судно.


[Закрыть] были спущены на воду три корабля.

Король сел в лодку, которая вышла на рейд, где были собраны двести кораблей; состоялся учебный бой трех фрегатов. Наконец и маркизе де Помпадур довелось сыграть важную роль: она окрестила фрегат, получивший имя «Грациозный», – ловкий предлог, чтобы оправдать свое присутствие во время путешествия.

Как только закончился банкет, заданный городскими властями Гавра, поехали обратно в Руан, не остановившись в нем; Людовик отправился на ночь к маршалу де Бель-Илю в замок Бизи под Верноном. Поскольку Бель-Иль находился при войске, он поручил герцогу де Люксембургу воздать королю почести от своего имени.

На следующее утро, на заре, снова расселись по каретам и к вечеру прибыли в Версаль. На всю поездку ушло четыре дня: одну ночь провели на колесах, одну – в Гавре, одну – в Бизи; если король не подавал признаков усталости, то госпожа де Помпадур валилась с ног от изнеможения.

Людовик XV был очень доволен тем, что продемонстрировал своему народу, какое внимание он уделяет флоту, однако общественность испытывала гораздо меньшее удовлетворение. По всеобщему мнению, монарх совершил непристойность, отправившись на официальную церемонию в компании своей любовницы. Сетовали на расходы, вызванные проездом через нормандские города и иллюминацией Гавра, добавляя при этом, что не было необходимости при истощенной казне тратить столько денег на то, чтобы показать маркизе море.

По счетам госпожи де Помпадур можно установить, что, хотя она и ее свита были освобождены от всяческих расходов, она тем не менее потратила за эти четыре дня 6000 ливров[16]16
  По меньшей мере 20 тыс. евро.


[Закрыть] на безделушки.

Но что за дело было фаворитке до общественного мнения? Король любил ее и воплощал все ее фантазии, а те простирались далеко, поскольку во время путешествия в Гавр она действительно играла роль королевы, что могла считать своим неоспоримым торжеством.

Глава 5. Меценатство и семья

Госпожу де Помпадур часто обвиняли в тратах, известная сумма которых за девятнадцать лет составила тридцать шесть миллионов ливров[17]17
  Около 130 млн евро.


[Закрыть]. Эти внушительные средства ушли в основном на покупку замков, драгоценностей, произведений искусства и в незначительном количестве на щедроты, вытребованные ею для своих родственников.

Но справедливости ради нужно подчеркнуть, что эти расходы в целом послужили на благо французского искусства, поскольку маркиза умела определить ценность художников. Кроме того, именно по ее инициативе были построены такие нужные сооружения, как Севрская мануфактура, Военная школа, Малый Трианон. Именно ею было вдохновлено создание площади Согласия, и с ее поощрения провинция смогла обогатиться восхитительными творениями архитектуры, до сих пор поддерживающими в нас высокое представление об эпохе Людовика XV.

Страсть к замкам и загородным домам пришла к ней от Людовика XV, испытывавшего постоянную необходимость в путешествиях и перемене обстановки, чтобы обмануть свою неизлечимую скуку. Король отправлялся то в один ее замок, то в другой и даже определил для каждого из них особую форму одежды, которую приглашенные придворные были обязаны надевать.

О жизни короля во время этих его поездок практически ничего не известно, кроме рассказа герцога де Кроя, который необходимо здесь привести, чтобы воссоздать их атмосферу.

«Я оказал любезность госпоже де Помпадур, – сообщает герцог в марте 1751 года, – попросив у нее позволения участвовать в поездке, и 7 марта впервые отправился с королем на день в Ла-Мюэтт. Там я увидел новые постройки; три красивые гостиные и подземные помещения великолепны, остальное довольно невзрачно; там сооружали террасу и пристройку в направлении леса. Жизнь там весьма свободная. Подавали большой обед, но ужин оказался существеннее, поскольку был трапезой короля. Король гулял в хорошую погоду или играл в гостиной после обеда. Затем он работал или держал совет. В половине девятого все собирались в гостиной; он приходил туда играть; в девять ужинали за очень большим столом вдесятером. Прислуживал королю и кормил его господин Ле Премье, управляющий Ла-Мюэтт. Общие расходы отмечались на счете, который он подавал. В тот день мы сидели за столом по левую руку от короля в следующем порядке: маркиза де Помпадур, принц де Субиз, герцог де Люксембург, маркиз д'Армантьер, маркиз де Буайе, граф д'Эстре, принц де Тюренн, граф де Мальбуа, маркиз де Сурш, маркиз де Шуазёль, граф де Круасси, госпожа дю Рур, герцог де Буффле, маркиз де Бофремон, герцог де Брольи, герцог де Крой, маркиз де Пиньятелли, герцог де Шеврез, герцог де Шон, герцог де Лавальер, маркиз де Гонто, герцог де Ришелье, герцогиня де Бранка, герцог д'Айен и госпожа д'Эстрад. За маленьким столом сидели господин де Лаваль и господин де Беврон. Путешествие выдалось очень оживленным. Маркиза была особенно весела; она не любила никакой игры и играла в основном ради шутки и для того, чтобы присесть. Король сыграл две партии после ужина, так как он любил игру по-крупному. Все партии были сыграны им очень хорошо и очень быстро, и он лег спать около двух часов. Такова была жизнь в малых замках. После заката я вернулся в Париж; до него два шага, ибо это место, в котором король ближе всего находится к столице».

Парижу было не по нраву это случайное соседство, и ненависть к приглашенным счастливчикам росла. Отвратительное управление финансами должно было в итоге вызвать падение монархии. Король, окруженный льстецами, беспечно ни во что не вмешивался.

Когда парижский парламент захотел призвать двор к необходимой экономии, нашелся льстец, сказавший Людовику: «Скоро эти господа из парламента запретят Вашему Величеству делать ставки больше одного экю», а госпожа де Помпадур поддержала его, ибо любила сорить деньгами и иногда жаловалась на прижимистость короля, вынуждавшую ее продавать драгоценности, а иногда и замки в уплату долгов.

Остается только удивляться слепоте двора, занятого мелочными интригами и пренебрегавшего наиглавнейшими интересами общества и государства. Сам де Крой признается в этом, когда невинно пишет: «При дворе совсем не говорят о больших делах, вызывающих повсюду столько шума».

Отголоски этой беспокойной и утомительной жизни можно найти в жалобах, вырывающихся порой у госпожи де Помпадур в письмах к близким ей людям.

«Жизнь, которую я веду, ужасна, – пишет она графине де Лютцельбург, – у меня едва остается минутка для себя самой. Представления, репетиции, дважды в неделю беспрестанные поездки то в Пти-Шато, то в Ла-Мюэтт. Важные и неизбывные обязанности: королева, дофин, его супруга, три дочери, две инфанты; судите сами, остается ли время вздохнуть; пожалейте меня».

Она также тратила много сил на наблюдения за своими постройками, из которых, увы, почти ничего не сохранилось.

Первым замком был Креси, который ныне называется Креси-Куве и расположен к югу от Дрё. Креси был куплен в марте 1746 года; за него заплатили 650 000 ливров, но земельные владения были обширны; к ним присоединили соседнее поместье Оней за 140 000 ливров. В 1747 году архитекторам Лассюрансу и д'Илю было поручено привести эти здания в порядок. Каменно-строительные, плотницкие и кровельные работы, обошедшиеся в 100 000 ливров, были оплачены с 1748-го по 1754 год. Но это лишь капля в море по сравнению с расходами на внутреннее убранство, составившими целых 2 500 000 ливров[18]18
  Не меньше 8,5 млн евро.


[Закрыть]. Вербект поставлял деревянные панели, Пигаль – статуи. Общие расходы достигли 4 300 000 ливров[19]19
  Около 15 млн евро.


[Закрыть]. Содержание замка оказалось весьма дорогостоящим, поскольку потребовалось двадцать два человека прислуги и один священник, который кажется лишним. Кроме того, Жанна-Антуанетта основала больницу для населения и продала часть своих драгоценностей, чтобы ее оплатить. Ноша оказалась такой тяжелой, что в 1757 году ей пришлось продать Креси герцогу де Пентьевру, заставив его пообещать сохранить больницу.

Чтобы обрести немного покоя, но не удаляться от Версаля, маркиза вытребовала для себя у короля участок в парке при замке – это был сад архитектора Габриэля.

Дарственная грамота датирована 1 февраля 1749 года. Госпожа де Помпадур решила возвести там сельский домик, частично сохранившийся до наших дней. Как сообщает герцог де Люинь, это был маленький дом всего в два этажа; во втором этаже размещались пять комнат: три выходили во двор и две – в сад. В 1756 году пристроили два небольших крыла еще с тремя комнатами; дополняли дом оранжерея и летний салон; вокруг раскинулся очаровательный сад, в котором маркизе очень нравилось. Расходы были небольшими, поскольку ограничивались содержанием садовника – 1716 ливров в год, цветочника– 1200 ливров и пропитанием животных из зверинца – 1400 ливров.

Тем не менее домик обошелся в 285 000 ливров[20]20
  Около 1 млн евро.


[Закрыть]. Маркиза завещала его своему брату де Мариньи, затем король подарил его герцогу де Лавальеру. В современных помещениях этого дома проживают послушницы сестер-августинок.

В Фонтенбло госпожа де Помпадур построила себе новый домик, оставшийся в неприкосновенности и принадлежащий наследникам виконта де Ноайля. Архитектора звали господин де Моренцель, а внутреннее убранство было выполнено резчиком Вербектом и художниками Дюшо и Бранкуром. Общая сумма расходов с 1750-го по 1753 год составила 202 769 ливров; прислуга, сокращенная до одной супружеской четы, получала 1400 ливров, а пропитание животных обходилось всего в 800 ливров.

Было и еще одно скромное жилище, от которого не осталось никаких следов, – это сельский домик в Компьене. Он был расположен поблизости от Большого парка и построен, вероятно, Габриэлем. Расходы на него не превысили 60 000 ливров, а для содержания требовалось всего двое слуг, садовник и привратник, каждый из которых получал 1500 ливров в год. Революция стерла с лица земли это очаровательное строение.

Наряду с небольшими сельскими жилищами маркиза де Помпадур не колеблясь приобретала огромные дома в городах.

В Версале она вытребовала себе у короля участок земли, на котором прежде находилась водонапорная башня, снесенная при Людовике XIV в 1686 году. Маркиза поручила Лассюрансу построить на этом месте роскошный особняк, над которым трудились уже упомянутые художники. Особняк сообщался через коридор с северным крылом замка; позади него располагалось водохранилище, впереди – парк. Все работы обошлись в 211 000 ливров, но, вероятно, король оставил право собственности на это здание за собой, поскольку забрал его себе после смерти Помпадур. Фрагменты особняка, обезображенного двумя надстроенными этажами, сохранились до наших дней. В этом доме не было собственной прислуги: его содержанием занимались слуги маркизы из замка под руководством ее управляющего, верного Коллена.

Второй городской дом госпожи де Помпадур известен всем, поскольку отель Эврё, который она приобрела в Париже за 730 000 ливров, – ныне Елисейский дворец. Заботу о внутреннем убранстве она поручила постоянным мастерам, роскошно его обставила и обила стены гобеленами с королевским вензелем. Она действительно намеревалась принимать там Людовика XV.

В одном из пунктов своего завещания, написанного в 1757 году, она оставляла Эврё королю, чтобы он сделал из него дворец для одного из своих внуков, предпочтительно графа Прованского, будущего короля Людовика XVIII.

На деле король изменил этот план, поскольку ограничился размещением в особняке чрезвычайных послов, затем продал его банкиру Божону, переуступившему дом в 1786 году Людовику XVI. Пощаженный революцией, Елисейский дворец принимал жильцов при Директории и Консульстве, среди них был и молодой Альфред де Виньи. Затем, выкупленный казной, он был передан герцогу и герцогине Беррийским. Лишь Луи-Наполеон Бонапарт на некоторое время сделал его резиденцией главы государства; эту традицию возобновили Тьер и Мак-Магон.

Однако из всех этих богатых домов предпочтением госпожи де Помпадур пользовался замок Бельвю, построенный на склоне Медона, обращенном к Севру; парк спускался до самого берега Сены.

По фасаду замка, построенного Лассюрансом, было девять окон; благодаря расположению на вершине холма из него открывался великолепный вид. Строительство, начатое в 1750 году, продолжалось два с половиной года. Вместе с внутренней отделкой оно обошлось в 2 589 000 ливров, 11 су и 10 денье.

В имении находился также небольшой летний домик в нижней части парка, на берегу реки, который назывался Бримборион, или Бабиоль[21]21
  Безделушка.


[Закрыть]. Этому исчезнувшему домику было суждено сыграть определенную роль в истории. Именно в Бельвю работники, нанятые маркизой, создавали самые совершенные произведения; не было ни одной дверной ручки, ни одной оконной задвижки, которая не являлась бы шедевром чеканки.

Отделывая дом сверху донизу, Вербект и художник Руссо превзошли самих себя: музыкальные и растительные мотивы деревянных панелей, мифологические сцены в доме и росписи Буше в галерее.

Дядя Турнем уладил вопрос с наддверными украшениями: Удри расписал столовую, Пьер – музыкальный салон, Шарль Ван Лоо – залу.

Важное место в украшении ансамбля занимала скульптура: многочисленные статуи Фальконе соседствовали с бюстом Людовика XV, уничтоженным во время революции, знаменитая статуя Любви работы Пигаля, изображавшая хозяйку дома, дополнялась парной ей статуей Дружбы с той же модели.

Вся мебель была восхитительного качества: десять комодов единого образца из дуба, отделанные матовым деревом, с накладками из позолоченной меди; шесть ночных столиков и десять письменных столиков с той же отделкой; зеркальные шестигранные фонари для вестибюля и королевской лестницы; литые светильники из позолоченной бронзы, изображавшие Аполлона и Сивиллу, для спальни маркизы; светильник – в виде Амура и Психеи – для спальни Его Величества; большой комод, покрытый китайским лаком, с китайскими фигурками, украшенный позолоченной бронзой и «французским золотом»[22]22
  Сплав меди, олова и цинка.


[Закрыть]; большое количество бра с венсенскими цветами в две-три ветки из фарфоровой мануфактуры, которую госпожа де Помпадур только что учредила через короля, чтобы составить конкуренцию саксонскому фарфору.

Именно в Бельвю, чьи чудеса можно описывать бесконечно, маркиза де Помпадур создала ансамбль, который открыла торжественно, но и не без тревоги.

Увы! Открытие не принесло ожидаемого успеха: хотя гости и восхищались красотой замка и совершенством меблировки, они не могли наслаждаться ими долго, ибо плохо отлаженные печи повсюду дымили, и королевскую службу пришлось перевести в маленький старинный дом в нижней части парка.

Маркиза захворала от этого относительного провала. Господин Пуассон писал своему сыну де Вандьеру: «В прошлую среду, 25 числа сего месяца, обновили Бельвю; двор пробыл там до 27-го и вернется туда во вторник, 1 декабря, вплоть до 4-го. С вашей сестрой вчера случилась ужасная мигрень, что меня вовсе не удивляет, ибо она выбивается из сил, занимаясь меблировкой и всеми необходимыми приготовлениями в Бельвю».

По поводу второго посещения мы располагаем довольно недоброжелательным сообщением: «Король все более недоволен Бельвю, где очень холодно и дымно; в последнее путешествие он там смертельно скучал; уверяют, что он туда более не вернется».

Господин Пуассон подтверждает эти факты в письме к сыну: «Гости уже дважды приезжали в Бельвю, который в самом деле прекраснее всего, что только есть в природе, но в такую пору, когда невыносимо ветрено».

Затем печи были налажены, и Бельвю стал одной из самых изысканных резиденций двора, где в обязательном порядке носили форму, установленную маркизой, – из пурпурного бархата с широким золотым шитьем.

В Бельвю был устроен очаровательный театр, и спектакли, заброшенные при дворе, с успехом там возобновились. Уже на первом представлении, в аллегорическом балете «Любовь-архитектор», на глазах у зрителей разверзлась гора под громовой грохот, и из нее посреди танца садовников и садовниц появился новый замок.

Театр Бельвю, созданный ради экономии в отношении театра малых апартаментов, в результате стал стоить так дорого, что расходы на него пришлось быстро прекратить. Последнее представление состоялось в марте 1753 года; маркиза играла роль Колена в «Деревенском колдуне» Жан-Жака Руссо. Она была так довольна ролью, что отправила автору вознаграждение в пятьдесят луидоров; тот поблагодарил ее самым заурядным письмом.

Госпожа де Помпадур обожала Бельвю, как это можно понять из ее писем брату и госпоже де Лютцельбург, однако ей быстро наскучил этот замок, в котором она уже все сделала. Проведя в нем очаровательные празднества, она в 1757 году продала Бельвю Людовику XV за 325 000 ливров, чтобы уплатить свои долги; король совершил выгодную сделку, ибо Бельвю стоил в семь-восемь раз дороже.

После смерти маркизы король подарил Бельвю своим дочерям, которым там очень нравилось; их соседом был брат-дофин, проживавший в Медонском замке. Однако охваченные жаждой обновления дочери Людовика XV переменили все внутреннее убранство Бельвю: картины Буше и Лоо были заменены композициями Лагрене; Мариньи пришла в голову светлая мысль познакомить принцесс с Юбером Робером, который закончил новую отделку.

Увы, от Бельвю ничего не осталось, но надо упомянуть и о нескольких других замках.

Первым замком, купленным госпожой де Помпадур, стал Ла-Сель-Сен-Клу – это произошло в 1748 году. Он принадлежал сыну первого камер-лакея Людовика XIV, Габриэлю Башелье. Маркизу прельстила близость замка от Версаля. Она заплатила за Ла-Сель 260 000 ливров и тотчас велела преобразовать строение архитектору Лассюрансу, который трудился над этим с 30 апреля 1748 года по 21 июля 1754-го. Общая сумма расходов составила всего 70 000 ливров. В августе 1748 года маркиза устроила там ночной праздник для короля: она появилась за ужином в костюме Ночи; в парке был представлен балет.

Чуть позже, в апреле 1749 года, Людовик XV вновь приехал поужинать в Ла-Сель. Однако мадам де Помпадур быстро наскучил ее маленький замок. Уже в 1750 году она перепродала его главному откупщику Русселю; часть расходов осталась непокрытой, но подобные проблемы мало занимали королевскую фаворитку, постоянно бывшую в долгах.

Маркизу де Помпадур часто и ошибочно считали владелицей чудесного замка Шан, построенного бывшим лакеем, разбогатевшим на снабжении армии, – Пуассоном де Бурвале. Она там всего лишь проживала. В 1757 году она сняла замок у герцога де Лавальера, ставшего его владельцем, и провела там три года. За это короткое время она потратила 200 000 ливров на меблировку и великолепное убранство Шана, где до сих пор сохранилась ее спальня.

Людовик XV неоднократно наведывался в Шан, где Помпадур поместила портрет короля работы Шарля Ван Лоо. Портрет и поныне находится в замке, а изображение самой маркизы в виде садовницы, кисти Друэ, помещается в соседнем салоне. Часть внутреннего убранства сохранилась в неприкосновенности, так что Шан – один из замков, лучше всего создающих представление о той обстановке, в которой жила любовница монарха.

Упомянем еще, чтобы не забыть, о замке Сент-Уэн, в котором Жанна-Антуанетта также была простой жилицей; этот замок, словно созданный для фавориток, был куплен Людовиком XVIII для госпожи дю Кайла и, хотя и довольно обезображенный перестройками, все еще находится в хорошем состоянии.

Надо также сказать о поместье д'Овилле, расположенном между Парижем и Орлеаном. Это маленький замок, купленный за 24 000 ливров; можно подумать, что фаворитка использовала его лишь как место ночевки на пути из Версаля в Менар. Замок стал ее последним приобретением, которое она оплатила из средств, вырученных от продажи Креси. Купчая датирована 30 июня 1760 года; уплаченная сумма составила 880 000 ливров, однако расходы на ремонт и отделку значительно ее увеличили.

Менар – великолепный замок на берегу Луары в одном лье от Блуа – почти не сохранился. Его перестройку поручили архитектору Габриэлю, который переделал два крыла здания. Для сооружения малых апартаментов пришлось построить антресоли, были также возведены обширные служебные помещения. Чтобы увеличить имение, мадам Помпадур обменяла два дома в Пасси на соседние с Менаром земли, принадлежавшие королю.

В Менаре произрастали виноградники, и в соседнем поместье Нозье было устроено винодельческое хозяйство. По окончании работ в замке насчитывалось около двадцати апартаментов, составляющих вместе более сотни комнат, не говоря уже о часовне и помещениях для прислуги.

Замок, как обычно, великолепно обставили; к Луаре выходил прекрасный парк; туда можно было спуститься по двум лестницам и увидеть очень красивый храм с витыми колоннами – творение Суффло.

Брат маркизы Мариньи, унаследовавший Менар, сказал в 1780 году: «Менар обошелся сестре и мне за двадцать лет в 5 325 000 ливров[23]23
  Более 18 млн евро.


[Закрыть] – как на приобретение, так и на украшение и меблировку. Менар – одно из прекраснейших поместий в королевстве и, несомненно, самое чудесное в Европе благодаря своему расположению и убранству».

Сегодня Менар – владение заводов Сен-Гобен. Ранее он принадлежал Шиме и Бофремонам. Замок остался почти нетронутым, но мебель и статуи из парка, к несчастью, утрачены.

Мы можем составить себе представление о том, как проходили приемы в замках Помпадур, благодаря дневнику герцога де Люиня, присутствовавшего в сентябре 1748 года на одном из этих празднеств.

«Позавчера король уехал после вечерней молитвы и отправился в небольшое поместье Ла-Сель, принадлежащее госпоже де Помпадур, в одном лье отсюда. Он играл там перед ужином и остался на ночь. Вдоль дома находится сначала одна терраса, затем вторая и, наконец, третья направо, слева от которой расположены две маленькие рощицы в виде арок и крытых сводов… Король по прибытии захотел спуститься в маленькую рощицу, но госпожа де Помпадур упросила его прогуляться в другой стороне. Король заподозрил, что, вероятно, речь идет о каком-либо увеселении после ужина, но вовсе не знал о том, какой праздник был приготовлен. Госпожа де Помпадур разослала билеты господину д'Аржансону, господину де Морепа, господину де Пюизье, господину де Сен-Флорантену, господину генеральному инспектору и некоторым другим, среди которых был и я. На билетах стояло только: „Пропуск на вход“. Она передала на словах, чтобы к десяти часам мы прибыли в Ла-Сель. К концу ужина, когда король еще не вышел из-за стола, появилась большая группа музыкантов, все одетые в разное платье, и каждый играл на своем инструменте: скрипках, фаготах, гобоях, волынках, виолончелях. Когда они выстроились вокруг стола, госпожа де Помпадур встала и, исполняя партию Ночи, пропела несколько стихов, восхваляющих короля, под сопровождение всех музыкантов. Начало стихов было такое: „Придите все, ступайте вслед за мною“. При этих словах король встал из-за стола, они спустились по двум террасам и вошли в рощицу. Там появился герцог д'Айен в виде бога Пана, госпожа де Марше играла роль Флоры, а госпожа Трюссон – Ники… Танцы исполняли дети, танцевавшие прошлой зимой в малых апартаментах, и господин де Куртанво. Как только балет был окончен, музыканты вышли, играя марш, а затем запели хор из второго акта „Скандерберга“… За ними направились король и все общество: они взяли немного правее, ступили на небольшой канал и обошли его кругом. Канал и маленькая гондола были освещены, и посреди арок, естественным образом созданных двумя рощицами, повесили стеклянные фонари. Войдя в рощицу на краю канала, король обнаружил там господина де Ласаля, одетого пастухом, который изобразил удивление при виде короля, появившегося в сельском краю. Пастух обратился к государю со здравицей, пропев ее очень хорошо. Все мужчины и женщины одновременно надели домино и маски, не исключая министров. Оркестр находился довольно высоко, чтобы свободно видеть танцующих, и внизу поставили скамеечки для зрителей и танцующих; танцевали почти до четырех часов утра. Король не танцевал, но оставался до половины четвертого».

Можно было подумать, что король тронут разнообразием этого столь дорогостоящего вечера. Люинь дополняет свой рассказ уточнением о том, что Людовик XV все время выглядел очень серьезным и не принимал большого участия в празднике, что всем бросилось в глаза. Казалось, ничто не может излечить его от хронической скуки за исключением, пожалуй, пребывания с маркизой наедине.

Мы вправе задаться вопросом, где фаворитка брала деньги на все свои приемы. Если ознакомиться с книгой доходов и расходов, поражает скромность пенсионов, выделяемых ей королем.

Они простираются от 43 000 ливров в 1745 году до 205 000 ливров в 1748-м, когда он дополнительно выделил ей 50 000 ливров на рождественские подарки. С 1750 года о подарках речи больше не шло.

К этому ежегодному пенсиону следует добавить месячные пенсии, которые с 2400 ливров в 1745 году увеличились до 30 000 ливров в 1750-м; затем сократились до 4000 и даже до 3000 ливров во время Семилетней войны.

Позднее общая сумма возрастает: 40 000 ливров в 1759 году, 51 000 – в 1760-м, 72 000 – в 1761-м, 107 000 – в 1762-м, 80 000 – в 1763-м.

Поскольку госпожа де Помпадур жила в Версале и была освобождена от повседневных расходов, все это составляло много денег; подсчитано, что общая сумма пенсионов с 1746-го по 1764 год доходила до 977 207 ливров. Однако расходы за тот же период почти вдвое превышают ее, составляя 1 767 678 ливров.

Как она могла сбалансировать свой бюджет?

Во-первых, за счет игры в Марли. 15 мая 1762 года маркиза выиграла 9120 ливров, а 31-го числа того же месяца – 21 800 ливров. Ландскнехт[24]24
  Ландскнехт – карточная игра.


[Закрыть] принес ей в 1755 году 20 592 ливра; однако ей случалось и проигрывать, и она скрупулезно фиксирует это в своих счетах. Поэтому, как многие знатные дамы, она часто была вынуждена продавать свои драгоценности – подарки короля и придворных.

Она отмечает продажу драгоценностей: в 1756 году – табакерка за 3000 ливров, в 1760 году, во время покупки Менара, – жемчужные браслеты за 12 960 ливров; в 1761-м – колье за 9600 ливров; в 1762-м – несколько украшений за 20 000 ливров.

Какие выплаты ей приходилось производить? Очевидно, жалованье прислуге, то есть 41 992 ливра в год; несколько пенсионов, из них один, в 3000 ливров, – своему врачу Кенэ, который постоянно жил в Версале.

Совершенно ясно, что это лишь мелкие карманные расходы, а бóльшая часть трат маркизы покрывалась казной, ибо, хотя Людовик XV выказывал прижимистость в отношении денег из своего собственного ларца, он становился щедрее, если траты любовницы оплачивались из казны. Возможно, этим и объясняется сумма расходов маркизы, составившая за девятнадцать лет 23 662 866 ливров (она была подкорректирована историками, и к ней надлежит добавить еще почти 13 000 000 ливров).

Нельзя упрекнуть Помпадур за расходы, навязанные ею Людовику XV и пошедшие на учреждения, заслужившие ей признательность потомства, в частности фарфоровую мануфактуру в Севре, обошедшуюся в миллион ливров, и Высшее военное училище, стоившее еще дороже.

Еще одно проявление меценатства маркизы – это ее роль покровительницы художников и литераторов. «Я люблю таланты и литературу, – писала она Малербу, – и для меня всегда будет большой радостью способствовать счастью тех, кто посвятил им себя».

С самого прибытия госпожи д'Этиоль ко двору Вольтер осыпáл ее комплиментами и мадригалами, чем заслужил милость короля; его поддержали Ришелье и д'Аржансон. Вольтер выдвинулся вперед, сочинив «Поэму о битве при Фонтенуа» и трагедию «Траян».

Некоторое время спустя в Париже представили его трагедию под названием «Семирамида»; успех ее был настолько сомнительным, что в Театре итальянской комедии сделали пародию на нее. Вольтер умолял своих друзей вмешаться; он написал мадам де Помпадур и королеве: «Заклинаю вас, Ваше Величество, добротой и величием вашей души, а также вашим благочестием не выдать меня открытым или тайным врагам, желающим погубить меня публичным бесчестием. Соблаговолите принять во внимание, что подобные сатирические пародии несколько лет находились под запретом». Все влиятельные лица при дворе поддержали Вольтера, и, когда дело замяли, он написал: «Госпожа де Помпадур сделала больше королевы. Она сразу уведомила меня, что эта гнусность ни за что не попадет на сцену». Королева, напротив, ограничилась сухим ответом, что пародии всегда были в ходу: переделывали даже Вергилия.

Однако госпожа де Помпадур навлекла на себя вражду Вольтера своим покровительством Кребийону, который некогда был ее учителем сценической речи и оставил театр после неудачного представления своей трагедии «Катилина». Он посвятил пьесу маркизе, написав: «Уже давно публика по своему почину посвятила вам произведение, обязанное своим рождением лишь вашей доброте; хорошо, если его сочтут достойным своей покровительницы. Кто не знает о хлопотах, которые вы соблаговолили предпринять, чтобы извлечь из тьмы совершенно забытого человека. Великодушные хлопоты, вызвавшие более умиления, нежели удивления: чего только нельзя ожидать от такой души, как ваша!»

Вольтер затаил на госпожу де Помпадур такую обиду, что написал, узнав о ее смерти: «Хотя госпожа де Помпадур поощряла отвратительную пьесу „Катилина“, я все же любил маркизу, – так добра моя душа; мадам даже оказала мне несколько мелких услуг».

Его дурное настроение нашло выражение еще при жизни маркизы, если судить об этом по эпиграмме, сочиненной Вольтером, когда он жил в Берлине у Фридриха II:

Природы и искусств счастливое созданье,

Украсить бы могла и сцену, и бордель,

В алькове получив образованье

Под руководством матери своей,

Но, возбудить сумев огонь желанья,

Свой завершила путь в постели королей.

Можно оценить великодушие госпожи де Помпадур, не лишившей Вольтера своего пенсиона, когда ей сообщили об этой маленькой гадости.

Дюкло, сменившего Вольтера в роли историографа короля и бывшего самым отважным постоянным секретарем Французской академии в XVIII веке, маркиза почтила своей дружбой; каждое воскресное утро его приглашали присутствовать при ее туалете в компании Мармонтеля и аббата де Берни, с которыми мы еще встретимся.

Она постоянно интересовалась выборами в Академию и порой поддерживала весьма посредственных кандидатов, таких как аббат Леблан. Однако при этом она умела отличить знающих людей. На знаменитом большом портрете, написанном с нее около 1753 года Кантеном де Латуром, она нарочито окружена книгами «Дух законов» Монтескье, «Генриада» Вольтера, «Энциклопедия» Дидро.