Текст книги "Тайна Медонского леса"

IX
БЕГА В ВЕНСЕННЕ

С тех пор как парижское общество прониклось страстью к лошадям, появилась и страсть к бесчеловечным пари. Все, от мала до велика, спорили друг с другом на скачках, и потому не было места более оживленного, чем лошадиные бега.

В местечке Венсен толпилась разношерстная публика. Там можно было встретить и настоящего вельможу, истового любителя лошадей, и простого работника, мастерового, который ставил последний заработанный франк на ту или другую лошадь. У самого барьера ипподрома стоял Буа-Репон, нетерпеливо ожидавший возвращения Викарио. Испанец отважился перешагнуть заветную преграду, чтобы обстоятельно расспросить жокея о шансах на успех своего фаворита. Медерик расхаживал в толпе, раскланиваясь направо и налево, встречая на каждом шагу знакомых, расточая любезные улыбки дамам, пожимая руки приятелям и помечая что-то в своей записной книжке для фельетона.

Карлеваль стоял возле одного из экипажей, разрисованных вензелями, которые представляли собой непонятные каракули для непосвященных и служили источником дохода для посвященных. Отставной биржевик Карлеваль заманивал новых клиентов. Агентство, к которому он принадлежал, еще не пользовалось известностью, и надо было сделать так, чтобы публика видела: богатые олухи вкладывают в него свои деньги, тогда и остальные решатся сделать то же самое. Толкался здесь и бездельник Флампен с ящиком странного вида сигар собственного производства.

– Сигары! Сигары! – выкрикивал он гортанным голосом.

На противоположном конце ипподрома миниатюрная молоденькая девушка с вызывающим взглядом красивых голубых глаз пробиралась между плотно сдвинутыми рядами зрителей, предлагая желающим пышные розы и душистые фиалки. Это была уже знакомая нам Этиоле. После потасовки на улице Гласьер Виржини разошлась со своим любовником, и это заставило Флампена, и без того точившего зуб на Фрике, окончательно возненавидеть парнишку. Ему была мила и дорога не сама Этиоле, а ежедневный доход, который она приносила. Теперь Флампен, не привыкший ни к какому труду, вынужден был сам зарабатывать себе на кусок хлеба насущного. В толпе не было видно ни Марсьяка, ни Фрике, ни Николя.

Наконец, раздался звонок, приветствуемый радостными криками сгоравших от нетерпения зрителей. Послышались ржание и топот лошадей. Все затаили дыхание. Забег начался. Прошло несколько минут тревожного ожидания. Как ураган пронеслась первая группа. Победителем объявили Мазепу.

– Вот несчастье! – воскликнул Викарио. – А я ставил на Феблоу, англичанина…

– Проиграл длинноногий англичанин! Провалился! – кричал Флампен. – Кто желает французских сигар и химических спичек, тоже французского производства?

– Вы много потеряли? – спросил у Викарио вполголоса Буа-Репон.

– Да, проиграл два луидора, – так же тихо ответил тот.

– А что делает Карлеваль?

– Да ничего.

В эту самую минуту раздался голос Карлеваля, кричавшего изо всех сил:

– Кто хочет за Тамерлана семь? Даю за Тамерлана семь!

– Господа, цветочков не угодно ли? – приятно ласкал слух голосок молоденькой продавщицы.

– А-а! Милашка Этиоле! Плохую ты выбрала минуту, фонды наши совсем упали, – рассмеялся Буа-Репон.

– Купите фиалок! Они принесут вам счастье.

– Ты думаешь? Ну, так давай, давай нам свои счастливые цветочки!

– А где ваш приятель, красивый брюнет, который всегда давал мне луидор за каждую розу?

– Как! У нас есть такой щедрый приятель? – удивился Буа-Репон.

– Ах, бог мой! – нетерпеливо передернул плечом Викарио Пильвейра. – Разве вы не знаете? Марсьяк! Он обожает эту красотку, находит в ней поразительное сходство с кем-то из прежних своих знакомых. Господин этот теперь в Лондоне, дитя мое, – ответил он цветочнице.

– Ах, как жаль, что его не будет! – вздохнула она и, пожелав им успеха, пошла дальше.

Если бы Викарио и Буа-Репон были менее поглощены своим финансовым кризисом, они заметили бы, что во время разговора молоденькая продавщица то и дело вертелась во все стороны, разыскивая кого-то в многолюдной толпе. Тут выехали новые скакуны.

– Ах! Будь у меня деньги, я непременно поставил бы на Феллаха, – проговорил Пильвейра.

– Видите, сударь, насколько различными бывают мнения, – заметил с улыбкой молодой человек, стоявший позади его. – А я верю в успех Тамерлана.

– Полагаю, что вы ошибаетесь, милостивый государь, – заметил Викарио. – Вот увидите, на первом же повороте ваш Тамерлан останется позади!

Испанец улыбнулся, что еще больше раззадорило незнакомца.

– Десять луидоров за Феллаха! – произнес Викарио.

Феллах пришел первым.

– Не всегда же удача будет на вашей стороне, – произнес молодой человек, обращаясь к своему счастливому сопернику. – Вы, конечно, дадите мне реванш и позволите поставить десять луидоров на Веселого?

– С удовольствием. А я поставлю на Ток-Тока.

Вооружившись лорнетом и вытянув шею, пылкий незнакомец тревожно следил за лошадьми.

– Накидываю еще пятнадцать! – закричал он, увидев, что Веселый вырвался вперед.

– Сколько угодно! – хладнокровно ответил Викарио.

Ток-Ток вдруг понесся, как стрела, опередил всех и через минуту выиграл приз. Неопытный любитель аккуратно расплатился, и Викарио с удовольствием опустил в свой пустой кошелек двадцать пять луидоров.

– Удивительный субъект! – пожал плечами Буа-Репон.

Забавный юноша продолжал горячиться, как нарочно, выбирая самых плохих лошадей, и в конце концов проиграл своему сопернику солидную сумму – двести пятнадцать луидоров. Уплатив испанцу сто шестьдесят пять, незнакомец принялся любезно извиняться, что не может тотчас отдать остальные деньги.

– Попрошу вас или подождать до завтра, или поехать ко мне сейчас же.

Можно пойти на уступку и позволить человеку, только что уплатившему немалую сумму, отдать оставшиеся деньги позже. И потому Викарио Пильвейра ответил ему самым любезным тоном:

– Как вам будет угодно, милостивый государь.

– Тогда прошу в мой экипаж, – предложил молодой человек.

– Помилуйте! Я могу подождать и до завтра!

– Куда мне прислать деньги?

Викарио подал ему свою визитную карточку, незнакомец поспешил предложить свою.

«Викарио Пильвейра, гостиница «Сарагоса», улица Лафайет», – прочел проигравший.

– Как я вижу, вы тоже иностранец? – спросил он.

На карточке незнакомца было написано: «Родриго де Нанжери. Гранд-отель».

– Итак, до завтра, месье Пильвейра, – сказал Нанжери. – Еще раз прошу меня извинить.

Викарио любезно поклонился. В то время, когда отъезжала карета господина Нанжери, маленькая цветочница подошла к испанцу.

– А ведь твои фиалки действительно принесли мне счастье! – воскликнул Викарио. – Вот тебе луидор за твои счастливые цветочки. Не жалей, что сегодня здесь нет Марсьяка. – Испанец был явно доволен собой.

Этиоле кокетливо присела.

– Ты, кажется, знаешь молодого лакея, который служит у Нанжери? – с интересом спросил Пильвейра.

– Как же, сударь! Это Жан. Мы воспитывались вместе в Пре-Сен-Жерве.

– Давно он служит у этого господина?

– Около года, сударь. Отец господина Нанжери привез Жана в свой замок. Он хотел, чтобы у его сына был лакей-парижанин. Но почему вы расспрашиваете меня об этом?

– Да просто так…

Возвращаясь вместе из Венсена, приятели весело рассуждали о неожиданной прибыли.

– Славный малый этот Нанжери! – говорил Викарио. – Надо заняться его образованием.

– Послушайте, Викарио, сколько вы дадите мне из выигранных денег?

– Берите сколько вам нужно, любезный Буа-Репон, какие могут быть между нами стеснения! – пожал плечами испанец.

В то время как ловкие плуты катили по дороге к Парижу, Флампен встретил маленькую Этиоле близ Венсенского леса.

– Ты не хочешь помириться со мной? – пристал он к ней.

– Нет! Все кончено!

– Берегись, Этиоле! Я долго помню зло и постараюсь отомстить Фрике. Это он во всем виноват!

X
«…ЕН …ЬЕР»

Молодой Нанжери был слишком неопытен, чтобы не попасться в ловко расставленные сети Викарио Пильвейра. Испанец искал сближения со своим новым знакомым и, конечно, должен был добиться своего. Сближение началось с завтрака, за которым Нанжери передал деньги Викарио. Не желая оставаться в долгу, испанец через два дня поспешил ответить таким же роскошным завтраком. Были приглашены и дамы. Нанжери приударил за одной из них. Она оказалась подругой красавицы, которую посещал Пильвейра. Это обстоятельство еще больше сблизило новых приятелей.

Нанжери так щедро расплачивался, так сорил деньгами, знакомясь с Парижем и его соблазнами, а Викарио был таким веселым, занимательным собеседником, знакомил своего нового приятеля с такими приятными молодыми людьми, умел так разнообразить его удовольствия, что время летело быстро и незаметно. Новообретенный друг выжидал только благоприятного случая, чтобы ощипать птенца, так кстати подвернувшегося под его ловкую, умелую руку.

Прошло две недели. Однажды утром Нанжери заехал к своему приятелю.

– Я сегодня же должен уехать из Парижа! – объявил он испанцу с сожалением.

– Как! Так неожиданно…

– Я получил телеграмму от отца.

– О! Значит, что-нибудь серьезное?

– Мне еще не известно, в чем дело, но отец вызывает меня немедленно, и я не смею ослушаться его.

– Вы уедете, конечно, ненадолго?

– Постараюсь вернуться при первой же возможности. Но у меня есть к вам маленькая просьба, месье Пильвейра.

– Сделайте одолжение, готов служить вам чем могу.

– Я боюсь, как бы отец не задержал меня дольше, чем следует, – как ни хорош замок Нанжери, он никогда не сравнится с веселыми парижскими бульварами.

– Понимаю вас, друг мой, прекрасно понимаю…

– Я сумею избавиться от непрошеных забот и попечений моего достойного родителя. Скажу ему, что, получив телеграмму, я собрался в дорогу в тот же день, не успев ни о чем распорядиться, не захватив ничего с собой, и потому мне необходимо вернуться в Париж как можно скорее, что у меня, наконец, есть дела, требующие моего присутствия. Я действительно не беру ничего с собой.

– Но чем я могу быть вам полезен?

– Я прошу вас, любезнейший Викарио, взять к себе на время моего Жана. Он малый услужливый, расторопный, но еще слишком молод, и я боюсь оставлять его одного.

– Ну конечно, я с удовольствием возьму его к себе. Жалею только, что не могу оказать вам какой-нибудь более важной услуги.

– Для меня это очень большая услуга, потому что я дорожу Жаном и хотел бы удержать его при себе. – И Нанжери крепко пожал руку приятеля.

Уже выходя на лестницу, он прибавил:

– Ах! Я забыл попросить вас о том, чтобы вы позволяли Жану наведываться каждое утро в мой отель – на всякий случай. Времени у него на это будет уходить не много, несколько минут.

Мог ли Викарио, даром получив слугу, отказать приятелю в таком пустяке? В тот же день Жан переселился в квартиру испанца. Нанжери уехал к отцу. Во всем Париже не нашлось бы более расторопного, более услужливого лакея. Викарио, разбогатевший после бегов в Венсене, всерьез подумывал о том, как удержать Жана у себя и после возвращения Нанжери. Раза два он даже намекнул об этом самому Жану, и тот, по-видимому, был не прочь навсегда перейти к новому хозяину, правда, слуга заметил, что невозможно постоянно жить в гостинице. Это наивное замечание вызвало у Викарио одобрительную улыбку.

– Погоди! Устроимся и мы не хуже других, – лукаво подмигнул он сметливому парню.

И действительно, дня через три Викарио Пильвейра переехал в прелестную квартиру. Изысканное убранство комнат, жардиньерки[5]5
  Жардиньерка – корзинка или красиво сделанный ящик для цветов, выращиваемых в комнатах, на балконах или верандах.


[Закрыть], масса ненужных, но изящных безделушек служили ясным доказательством того, что прежде в этой квартире жила женщина, но густой слой пыли, лежавший на резных столиках и мягких канапе, указывал на давнишнее отсутствие хозяйки этого уютного уголка. Мягкие ковры, толстые драпировки, дорогая мебель, обитая красивой материей, – все носило на себе печать вкуса и изящества, все было безукоризненно.

В своей новой квартире Викарио принимал только Карлеваля и Буа-Репона. Являлись они к нему исключительно за деньгами. Карлеваль был покладистее: он приходил, просил крупную сумму и удалялся вполне довольный, получив всего лишь монету в сто су. Но Буа-Репон был далеко не так сговорчив. Жан, не любивший, впрочем, подслушивать, не раз слышал нешуточные споры и даже ссоры Буа-Репона с его хозяином из-за денежных расчетов. Незнакомый с нравами и обычаями парижан, молодой лакей Пильвейра не находил в этих визитах и постоянных спорах ничего особенно удивительного.

Случалось, однако, что у его господина собиралась и шумная компания. Поздно вечером, иногда уже около полуночи, Викарио приводил с собой веселое общество, и тогда в его квартире устраивались азартные игры в баккара. И мужчины, и женщины оказывались отчаянными игроками и часто просиживали за картами не только до утра, но и до следующей ночи.

Бедный Жан проклинал эти вечера, или, вернее, ночи и, как всякий добропорядочный слуга, посылал к черту и хозяина, и его гостей, потому что они не давали ему покоя. Викарио, впрочем, всегда отсылал Жана и приказывал ему ложиться спать. Но Жан, хорошо выдрессированный еще в замке Нанжери, осмеливался заметить, что услуги его могут еще понадобиться кому-нибудь из гостей и потому ему не следует уходить в свою комнату.

Была ли возможность возражать такому неутомимому, преданному слуге? Жан, конечно, оставался до конца вечера. Да и притом молодой лакей с таким любопытством следил за ходом игры, что было жаль лишать его столь невинного удовольствия. Он увлекался игрой больше самих игроков, горевал и радовался вместе с ними, с напряжением следил за выражением их лиц. Медерик, бывавший иногда на этих вечерах, однажды заметил Жану:

– Однако, любезный, ты изучаешь наши физиономии, как следственный пристав.

Бедный малый страшно сконфузился и поспешил ретироваться. Однажды утром, когда Жан подавал завтрак, Викарио спросил у него:

– Как ты думаешь, скоро ли вернется твой господин?

– Вероятно, его задержал отец, – ответил Жан.

– Но все же странно, что милейший Родриго совсем забыл о тебе, – улыбнулся Викарио.

Через двое суток после этого разговора Жан, вернувшись со своей ежедневной утренней прогулки в Гранд-отель, сказал испанцу:

– В Гранд-отеле не было никаких писем на имя моего господина, и потому я прошел в гостиницу «Сарагоса». Там мне передали письмо на ваше имя, сударь. Оно лежало там уже два или три дня.

– А-а! Это, значит, от Родриго. Напрасно я обвинял твоего хозяина.

Викарио прочел:

«Милейший месье Викарио!

Вот я и в замке Нанжери. Великолепно, роскошно, но скучно, страшно скучно. Вообразите, отец задумал женить меня! Я, конечно, протестую, борьбу веду отчаянную, но тем не менее мне придется пробыть здесь дольше, чем я предполагал. Верховая езда и охота – единственные мои развлечения, скука смертная!

По поручению отца я писал нашему поверенному месье Данфрону и воспользовался этой благоприятной возможностью, чтобы переслать письмо и вам. Если вздумаете отвечать, то адресуйте свое письмо на имя Данфрона, потому что письма моих парижских друзей перехватывают, и они до меня не доходят. Жан знает Данфрона, он отнесет ему ваше письмо. Кстати, довольны ли вы им? Привык ли он к Парижу?

До скорого свидания.

Ваш Родриго де Нанжери».

Испанец, конечно, поторопился ответить своему щедрому приятелю и, передавая письмо Жану, приказал отнести его господину Данфрону, который должен был сам переслать его в замок Нанжери.

– Ты передашь ему мой новый адрес, – прибавил Викарио и написал: «Итальянский бульвар, переулок Гласьер, квартира Сусанны Мулен».

Жан вытаращил глаза и разинул рот от удивления.

– Сусанны Мулен? – переспросил он.

– Конечно, – засмеялся испанец. – Неужели ты считал меня таким богачом? Разве я мог за два дня купить все это? Нет, любезный Жан, эту квартиру я снял у госпожи Мулен.

– И наш переулок называется переулком Гласьер? – продолжал удивленный Жан.

– Да. И что с того?

– Удивительно, что я до сих пор не знал этого! Изучил, кажется, весь Париж вдоль и поперек, а этого не знал. Вот уж верно: век живи, век учись! – пробормотал слуга.

По дороге к вышеупомянутому господину Данфрону он твердил не переставая:

– Сусанна Мулен… переулок Гласьер… Странные бывают вещи на свете! Я жил тут столько времени и ни о чем не догадывался!..

XI
Любопытство – гадкий недостаток

Жан был не из любопытных. Он не подслушивал у дверей, не распечатывал писем своего господина, не любил рыться в его бумагах. Викарио уже давно убедился в этом и мог не стесняться своего слуги. Однако, несмотря на то что Жан был нелюбопытен, некоторые таинственные стороны жизни испанца не могли ускользнуть от его внимания. Так, например, он не мог не заметить, что каждый понедельник утром к его хозяину является один и тот же человек. Викарио вручал ему письмо, запечатанное в конверте без всякой надписи. Невозможно было не заметить и того, что после визита испанец непременно уходил из дома, одевшись как можно беднее. Перед уходом он всегда говорил Жану:

– Ты можешь сегодня отдыхать, я не буду обедать дома.

Порой он возвращался очень поздно и в прекраснейшем расположении духа. Иногда же, напротив, приходил через час, сумрачный и недовольный. Кроме всего прочего, верный слуга заметил, что тот же человек являлся каждую среду и на этот раз уже сам приносил господину Викарио запечатанный конверт, тоже без всякой надписи. Незнакомец входил, раскланивался, исполнял возложенное на него поручение, получал плату и уходил, как и всякий другой посыльный. В среду, так же как и в понедельник, Викарио, получив письмо, покидал дом.

Однажды, прогуливаясь на углу улицы Святого Августина, он заметил за столиком в кабаке того самого бессловесного человека, который являлся к ним каждый понедельник и каждую среду. Конечно, встреча эта была совершенно случайной. Что бы там ни болтали злые языки, Париж еще не успел испортить молодого слугу Викарио. Но, увы, соблазнов так много, и человек не камень – Жан, считавший любопытство низким пороком, стал понемногу поддаваться этому гадкому недостатку. В одно прекрасное утро юноша сказал себе: «Странно, что мой господин, щеголяющий пять дней в неделю в самом модном платье, одевается каким-то оборванцем в те дни, когда появляется этот мужчина! И куда он ходит в старом пальтишке и в этой помятой шляпе? В каком квартале он разгуливает в таком наряде? Любопытно! Даже очень любопытно». И по какому-то загадочному стечению обстоятельств эти мысли закопошились в голове неиспорченного слуги Викарио именно в среду утром.

Молчаливый человек явился в назначенное время. Пильвейра, как и всегда, переодел платье и, уходя, сказал Жану:

– Не жди меня к обеду.

И этот негодяй, этот дрянной лакей вздумал выследить своего господина! Он осторожно скользнул за Викарио в темный переулок и, стараясь не терять господина из виду, последовал за ним на приличном расстоянии. Пильвейра прошел по бульвару до площади Мадлен – Жан шел вслед за ним. Испанец повернул на улицу Руаяль, пересек площадь Согласия и направился по набережной к мосту Инвалидов. Жан не отставал от него. Но на бульваре Латур-Мобур он был наказан за любопытство: чья-то карета совершенно заслонила от него испанца, и, когда она наконец проехала, Викарио исчез. Жан устыдился своего поступка и повернул назад.

«Викарио не провалился сквозь землю, – рассудил он, – он просто вошел в один из домов на бульваре Латур-Мобур. А если он действительно вошел в один из этих домов, то легко мог сесть у окна и увидеть меня».

Такой оборот событий, конечно, не входил в расчеты Жана, потому он и поспешил удалиться. Он поступил весьма благоразумно, так как Викарио вернулся очень скоро и в самом скверном расположении духа. Жан, уже пользовавшийся некоторым доверием своего господина, решился обратиться к хозяину.

– Вы чем-то недовольны, месье? – вкрадчиво спросил он.

– А чем тут быть довольным? – сухо ответил Пильвейра.

– Особа не пришла на рандеву?

– Какая особа? – рявкнул испанец.

– Дама… та самая, о которой господин Пильвейра беспокоится два раза в неделю.

Викарио сейчас же остыл.

– Дама! – улыбнулся он. – А ты наблюдательный!.. Так ты думаешь, что это дама?

– Да, я действительно предполагал…

– Ты угадал – она не пришла.

– Значит, вам придется ждать до понедельника?

– О! Ты, как я вижу, сообразительный.

– Простите меня, сударь, я, право, и сам не знаю, как… Но поскольку по средам и понедельникам…

– Ну, хорошо… только не болтай никому об этом.

– О! Вы можете быть уверены в Жане, он умеет хранить тайны, сударь, – с гордостью проговорил слуга.

Всем известно, что дурные наклонности прививаются гораздо быстрее хороших, поэтому неудивительно, что молодой лакей Викарио, не узнав, куда именно ходит господин, решил выследить посыльного. В следующий же понедельник, отправившись якобы в Гранд-отель, Жан стал поджидать незнакомца. Тот, ничего не подозревая, спокойно вышел от Викарио и зашагал по бульвару к улице Обер, а затем повернул на Гаврскую площадь.

«Он, кажется, идет на железную дорогу», – подумал Жан.

Сметливый парень не ошибся: посыльный вошел на вокзал. Жану это было только на руку: в толпе следить безопаснее. Обойдя и внимательно оглядев зал второго класса, посыльный отправился обратно и дошел до улицы Амстердам. Все это время он внимательно смотрел по сторонам, будто бы кого-то отыскивая. Не встретив, вероятно, того, кто был ему нужен, он опять пошел к вокзалу и, придя на станцию, спокойно уселся у колонны. Просидев не больше двух минут, мужчина встал и спокойно направился к бульвару, не глядя по сторонам. Неужели его миссия была уже исполнена?

Жан успел только заметить, что мимо посыльного прошел какой-то невзрачный старичок из приезжих, похожий на деревенского работника. Но мужчина, кажется, не передавал ему никакого письма, по крайней мере Жан ничего не заметил, так как старичок прошел очень быстро. Надо, однако, полагать, что письмо было передано: посыльный ушел и занял свое обычное место в кабаке на углу улицы Святого Августина.

Итак, вторая экскурсия Жана была не удачнее первой – он опять вернулся домой ни с чем. Обе эти неудачи так обескуражили его, что он решил бросить свои расследования и в среду остался дома. В понедельник, в обычный час, раздался звонок. Отворив дверь и увидев перед собой другого посыльного, Жан был очень удивлен и счел нужным доложить об этом своему господину.

– Сударь, вас спрашивает какой-то человек, – сказал он испанцу.

– Ах, это, наверно, дядя Теофиль? Впусти же его скорее!

– Нет… не он… Какой-то новый…

– Ну, в любом случае спроси, что ему нужно. Веди его сюда!

Мужчина вошел в комнату, держа в руке шапку. Он был одет в такую же плисовую куртку, что и первый посыльный, говорил с тем же особым акцентом, так что нельзя было сомневаться в его овернском происхождении.

– Месье, – начал он, – меня пришлали вместо Киофиля… он выдает шегодня замуж швою племянницу за угольщика из Менильмонтана. Швадьбу пражднуют в Веншенне, и потому он пошлал меня к вам шегодня.

Викарио внимательно и недоверчиво разглядывал физиономию нового посыльного, но не мог найти ничего подозрительного: то же загорелое лицо, те же коротко подстриженные баки, такой же яркий, бьющий в глаза галстук.

– Вы знаете, что нужно сделать?

– Как же, как же, мой добрый гошподин! Киофиль шкажал: ты пойдешь к гошподину Викарио Пойвера.

Заметив, что Жан улыбается, овернец поспешил поправиться:

– Может, я не так шкажал? Викер Пивера… тебе дадут там бумагу беж вшякой надпиши. Ты шейчаш же пойдешь к Шен-Лажару и там вштретишь штаричка, который вожьмет у тебя эту бумагу, – вот и вше. Денег не шпрашивай, потому что мне уже жаплачено.

– Ваше имя?

– Меня жовут Пьер Ларфульо… Да вот, шударь, ижвольте мою бляху, тут штоит номер… Больше ничего не прикажете?

– Нет… Вот вам письмо, а этот франк возьмите себе за работу.

– О! Благодарю, благодарю ваш, добрый гошподин… Чешть имею кланяться!

И Пьер Ларфульо ушел, вполне довольный собой. Викарио и его слуга долго смеялись над ужимками и забавным выговором смешного овернца.