Текст книги "Мир Смерти и твари из преисподней"

– Нет, конечно, – поторопился Язон загладить свою ошибку. – Просто я чисто по-пиррянски сделал собственный вывод: человек, не имеющий возможности заниматься любимым делом, несчастен по определению.

– В сущности, ты прав, – согласился Крумелур. – Но у этого фермера есть возможность работать. Просто площади его посевов временно сократились. Не велика беда. К тому же никто не запрещает ему осваивать новые земли. На Моналои все богаты, все обеспечены, на Моналои всем хорошо.

– И фруктовикам? – небрежно поинтересовался Язон, специально произнося это новое для него слово по-моналойски.

– При чем здесь фруктовики? А точнее, преступники. Дались они тебе! – разозлился Крумелур. – Пойми, есть полноправные жители Моналои. А есть просто временная наемная рабочая сила. Этим не должно быть хорошо. Они заслужили наказания.

– Понятно, – кивнул Язон.

Он не хотел больше спорить. А Уризбай стоял молча рядом – на эсперанто он действительно ни слова не понимал и глупо улыбался.

– Слышь, фермер, – Крумелур высокомерно потрепал его по щеке. – Забирай своих и иди. Все будет хорошо. Если группа Язона возьмется за дело всерьез, мы тут всех монстров за неделю одолеем. И земли твои вернутся.

Крумелур говорил простыми фразами, и Язону показалось, что он понял все.

Уризбай улыбнулся еще шире и, прежде чем развернуться и окончательно уйти, коротко, но выразительно подмигнул Язону. Крумелур не заметил или сделал вид, что не заметил. Неужели он не догадался, что тут проходила беседа двух заговорщиков? А что, если это он сам все и подстроил? Элементарная провокация. О высокие звезды! Кто их разберет, этих фермеров, каковы они на самом-то деле? Пора, пора уже рвануть за перевал и поговорить там с так называемыми фруктовиками-броцлингами! Тем более что Язон успел заметить даже с высоты птичьего полета: они все поголовно были волосатыми, значит… скорее всего не лишены памяти. С чего он взял, что это связано? В чем тут логика? Язон не понимал пока, но чувствовал, что в своей догадке близок к истине.

Размышления прервал Крумелур.

– Ладно, давай теперь рассказывай, что твои люди успели сделать за день, какие новые сведения получили.

– Есть кое-что, – ответил Язон. – Только пошли в корабль. Выводы, которые сделал Арчи, нужно демонстрировать на экране, да и опыты Бруччо намного интереснее наблюдать в лаборатории, а не выслушивать про них объяснения на пальцах.

– Пошли, – не возражал Крумелур.

Впрочем, демонстрация достижений науки быстро надоела моналойцу. (Или не моналойцу? Наверное, надо называть его теперь фэдером, если, конечно, перезабывший все на свете Уризбай говорил правду.) А пирряне еще нарочно, что называется, с особым цинизмом выражались мудреными фразами, сплошь состоявшими из специальных терминов, и вдобавок обрушивали на Крумелура целый ворох разнообразных цифр, таблиц и графиков.

«Главное, показать, – ехидно думал Язон, – работа идет, а результаты… Ну, извини, старина Крум, увидишь на финише. Промежуточные открытия, даже самые принципиальные, мы будем сообщать тебе так же подробно, как ты нам рассказываешь об обстановке на родной планете».

В сущности, такой подход был справедлив. И Крумелур смекнул, что ничего сильно важного для себя не услышит, поэтому, поболтавшись на корабле еще немного – так, из вежливости, он засобирался вдруг и сразу после заката улетел на север, оставив пиррян на ночь одних.

Идею Язона рвануть через перевал в темное время суток никто не одобрил. Во-первых, куда спешить? Во-вторых, зачем вообще портить отношения с заказчиком? В-третьих, стоит ли распыляться?

– Давайте решать все задачи по порядку, – решительно предложил Керк.

– Давайте, – вяло согласился Язон, но в душе остался при своем мнении.

После разговора с Уризбаем он еще тверже знал, что даже победа над монстрами скорее всего неразрывно связана с главной тайной планеты Моналои. И разгадка ее скрывается все-таки не здесь, а там, за перевалом.

«Ладно, еще денек я с вами тут покувыркаюсь, – думал Язон. – А потом все равно найду способ перехитрить всех».

– Что ж, – начал распоряжаться он на правах научного руководителя проекта, – в таком случае предлагаю подвести итоги, а потом наметить планы на завтра. Что у тебя, Арчи? Начни.

Совещание прошло плодотворно. Арчи, поднаторевший в геологии, предсказал с высокой точностью усиление активности вулкана уже на следующий день, вопреки прогнозам моналойского специалиста. А Бруччо почти вплотную подобрался к разгадке тайны местной растительности. Не хватало совсем чуть-чуть, чтобы дать полную оценку здешнего симбиоза. И переданный Язоном рассказ Уризбая очень четко укладывался в концепцию, которую разрабатывал пиррянский биолог. Наконец, Стэн предложил остроумный и экономичный способ борьбы с монстрами, если те перейдут в контрнаступление. Суть состояла в том, что обстрел следует вести не струями жидкого гелия, а небольшими вакуумно-криогенными бомбами. Проведенный Стэном расчет показывал, что двухкилограммового заряда того же гелия при условии применения направленного гравимагнитного обволакивателя окажется вполне достаточно для выведения из строя многотонной туши высокотемпературного монстра.

Все это было очень здорово, но под конец Язон, одержимый идеей мирного контакта, а не полного уничтожения, все-таки спросил у Миди, не удалось ли Арчи как-то расшифровать ее ощущения во время того полета над вулканом. Она изо всех сил пыталась войти в телепатический контакт с монстрами. По просьбе Язона, который, кстати, предпринял и собственную попытку. Но куда там! Все было втуне. Он даже не почувствовал исходящего от чужеродных существ излучения. У них была какая-то совсем иная, не биологическая природа. То есть у высокотемпературных монстров отсутствовало биополе в привычном понимании.

Однако экстрасенсорные способности Миди всегда считались на порядок выше, и Язон надеялся. Увы, но и Миди оказалась практически бессильна. Нет, в отличие от Язона, она ощутила нечто, исходящее оттуда. Но это был даже не разговор на чужом языке, а что-то похожее на шелест листвы или рокот моря. Как можно расшифровать бездушные и абсолютно неосмысленные в нашем понимании шумы? А это оказался именно «телепатический шум» (термин, введенный Миди) – далекий, пугающий, зловещий. Тут и гениальный ученый, такой, как Арчи, просто разводил руками.

И только Язон по-прежнему не терял надежды на контакт. Он очень устал за последние дни, решая сразу десяток проблем, но после разговора с Уризбаем и последовавшего за этим совещания почувствовал: завтра, именно завтра должно произойти что-то важное.

А когда Язон заснул, ему приснились большие мохнатые люди с фруктами вместо голов. Стэн бросал в них криогенные бомбы, а люди радовались этому, они превращались в мороженое мясо, начинали с аппетитом жевать друг друга, отрывая зубами куски от самых разных частей тела, и весело кричали: «Мы все вспомнили! Теперь мы все вспомнили!» Потом земля под этими людьми задрожала и с грохотом треснула. Грохот был настолько сильным, что Язон проснулся.

Грохот прозвучал на самом деле. Началось очередное извержение.

Глава 10

Жизнь персонального охранника Фуруху становилась день ото дня все фантастичнее. Удовольствий и развлечений было хоть отбавляй, а работы – никакой. Во всяком случае, поначалу. Случались утомительные разговоры со всякими занудами типа Свампа, только более скучными и еще менее приятными на вид. Бывали странные процедуры, когда его погружали в сильно пахнущие жидкости, светили прямо в глаза разноцветно мигающими фонариками, щекотно кололи тоненькими иголочками, после чего он обыкновенно засыпал. А очнуться случалось и в постели, и в собственной купальне, и даже однажды за столом. Случалось, от всей этой гадости поташнивало, случалось, болела голова или появлялась ломота в суставах, но в целом по молодости лет он переносил эти издевательства относительно легко и в себя приходил быстро.

Мало-помалу Фуруху начинал понимать, что его изучают, словно некий новый вид животного. Ведь он же какой-то необычный. Один носатый тип в ярко-желтом плаще еще в самый первый день спрашивал:

– Почему ты так точно запомнил слова бесноватого? Тебя кто-нибудь просил об этом? Тогда почему? Почему? – монотонно допытывался он. – Просто так не бывает! Говори, почему.

А Фуруху действительно запомнил просто так. Чего они все привязались? Ну, если до конца честно, он и сам понимал, что просто так ничего не бывает. Однако таинственные слова жили в голове Фуруху какой-то своей жизнью. И теперь – то же самое: рассказать этим докучливым людям или не рассказать что-то новое о себе – зависело не от его воли! А от чьей?!!

Когда до Фуруху дошел немудрящий смысл его собственного предположения, он чуть не закричал от страха. Ведь это же полнейшее сумасшествие. Тогда получается, что внутри его кто-то поселился. Как в бесноватых! Охранник султана пошутил, общаясь с Фуруху через переговорник, а дело оказалось нешуточным. Видать, он и впрямь сделался бесноватым.

Позднее Фуруху успокоился. Догадался каким-то образом, смекнул, что в действительности все гораздо сложнее. И, не разобравшись в главном, делать выводы и психовать – просто глупо. Особенно ясно это стало после самого ужасного случая, когда ради очередного эксперимента ему не давали есть и пить целых два дня. Или три. Он сбился со счету, потому что это было чудовищно. Фуруху и не знал, что человеку может быть так плохо! Ребята раньше рассказывали, а он не верил.

Он лежал, скрючившись на полу, кусал ножки стола из твердой сарателлы и время от времени хрипел сквозь запекшиеся губы:

– Убейте меня! Убейте меня! Пожалуйста, убейте!

Больше он ничего сказать не мог. А эти кретины стояли вокруг, суетились, цепляли что-то к рукам и к голове. Фуруху было наплевать на них. Он просто хотел умереть. Впервые в жизни.

Вернули его к нормальному состоянию довольно резко, с помощью какого-то укола, и, если он правильно понял, жестокий эксперимент не принес ничего нового этим «фэдерам».

Он не знал, кто такие фэдеры, но само словечко часто мелькало в разговорах, и про себя Фуруху именовал фэдерами всех своих мучителей. Надо же было как-то называть их. Поначалу, например, он придумал кличку «желтые» – по цвету этих ужасных блестящих плащей, в которые они вечно выряжались. Но желтыми были, как правило, те, что делали уколы и окунали его во всякую дрянь, а другие, которые любили поболтать по душам, чаще одевались в черное и облегающее, как Свамп.

Кстати, он уже очень много слов понимал в их языке, и не только в том, на котором говорили охранники, но и в другом, «макадрильском». Желтые заметили это и предложили черным не пытаться извлекать выгоду из необразованности подопытного, а наоборот – интенсивно обучать его, раз уж он такой способный.

Изучение языков было трудным, но интересным занятием. Фуруху в какой-то момент по-настоящему увлекся, особенно нравилось ему сопоставлять, как странно и даже смешно звучат одни и те же понятия в разных наречиях.

Наконец, когда первый этап языковой подготовки был пройден, ему вручили специальный обруч, называемый гипноизлучателем, и велели запомнить слова и грамматические правила, предварительно надев эту штуку на голову. Вот веселье-то началось! Словно какой-то псих внутри его думал в десять раз быстрее, чем это возможно. Опять Фуруху вспомнил про бесноватых. Но страшно уже не было. Было действительно весело. И очень интересно.

Гипнообруч у Фуруху не забирали даже на ночь, и, очевидно заразившись от этих «фэдеров» духом экспериментаторства, он вначале попробовал с обручем есть. Появились новые вкусы! Потом – пить чорум. И это было потрясающее опьянение! Как любили говорить десятники, очумительный, ломовой кайф. Затем, не снимая чудодейственного прибора, он взял в руки гынду, на которой теперь сам умел играть. О! Фуруху изобразил такое «под чорум с обручем»!.. Птицы слетелись слушать! Впрочем, возможно, птицы ему и примерещились, но в любом случае впечатление осталось очень яркое. И наконец, он рискнул не снимать обруча, когда остался ночью с женщиной. Вот что было по-настоящему неописуемо! «Ах, если бы еще второй обруч!» – мечтал Фуруху. И высказал свою оригинальную мысль очередной пришедшей к нему подруге. С этого все и началось.

Подруга была самкой фруктовика.

К этому моменту Фуруху давно перестал считать фруктовиков грязными, неопрятными и дикими. Брезгливость сменилась устойчивой симпатией. Он уже знал, что они практически во всем как люди. То есть они и вправду люди, просто другой расы. Было теперь в лексиконе Фуруху и такое слово. И вот, пообщавшись уже с несколькими самками, а к тому же распознав среди «желтых» и «черных» нескольких переодетых самцов, он пришел к окончательному выводу: фруктовики – более высокоразвитая раса, чем люди планеты Моналои. Как ни дико казалось поначалу сознавать такое, двух мнений на этот счет быть уже не могло. Во всяком случае, у человека, мало-мальски разобравшегося в общей ситуации на планете. А когда разберешься мало-мальски, очень хочется разобраться и как следует. Очень – не то слово. Сильнее всего на свете хочется: сильнее, чем еды, чорума или женщин.

Впрочем, насчет еды, это он, конечно, загнул… Фуруху вспомнил, как грыз зубами сарателловые ножки и усомнился в неистребимости своей тяги к знаниям. Но… Ведь подобного выбора никто перед ним пока не ставил. И Фуруху рискнул поговорить всерьез. С кем? Понятно, с кем. С самкой фруктовика, точнее, с пушистой девушкой, как он стал называть их теперь, отучая себя от грубого прозвища.

И не случайно именно ей он предложил раздобыть где-нибудь такой же, как у него, гипноизлучатель, чтобы они могли одновременно и очень тонко чувствовать друг друга. Предложение это не могло не удивить своей необычностью и послужило неплохой затравкой для разговора.

В общем, Фуруху не обманулся в ожиданиях. Пушистая девушка оказалась хорошо образованной, как и большинство людей ее расы. Она знала невообразимо много интересного о других планетах, звездах и звездных скоплениях. Она прочла ему целую лекцию по астрономии и космонавтике. Потом перешли к делам земным, то есть моналойским. В истории родной планеты для Фуруху существовало изрядное количество белых пятен. И похоже было, что к некоторым из этих тайн не имеют доступа даже фруктовики. Во всяком случае, пушистая девушка оказалась не в курсе многих важных событий прошлого. Она, например, не знала, когда и откуда появились здесь первопоселенцы, а также когда и зачем на смену старой, эмирской власти пришла новая, фэдерская. Но она достаточно подробно рассказала о самих фэдерах. Так называли в действительности лишь нескольких высших руководителей планеты. Фадер – по-шведски отец, фэдер – отцы, а все руководство и служба безопасности, как наверху, так и на местах, разговаривают именно на упрощенном шведском языке. Фуруху уже знал этот язык, но как-то слово «фэдеры», знакомое ему еще из моналойского, не соединилось в голове со своим изначальным смыслом. Бывает.

Ну что ж, отцы так отцы. Не слишком удивился Фуруху. Куда больше заинтересовало его, что означает «наверху» и «на местах». Пушистая рассказала и об этом. О северном материке Томфастланде и экваториальном Караэли. О спецпомощниках, которые в каждом султанате представляют фэдерскую власть. О том, что поставлены эти помощники, конечно же, над султанами, а сами фэдеры стоят над эмир-шахом Зульгидоем.

Фуруху аж вздрогнул, когда она назвала превеликого сокращенным именем. Не полагалось так. Но им, фруктовикам, видно, было наплевать и на это: одно слово – высшая раса!

В общем, потихоньку вырисовывалось, кто есть кто на планете Моналои. И это в целом радовало, ведь Фуруху сам начинал чувствовать себя уже не совсем моналойцем.

Он изначально был необыкновенным человеком. Выродком, как он сам сказал бы раньше. Феноменом – как, замирая от восторга, именовал себя теперь. Фруктовикам такие нужны, они его обучат и станут использовать в совместных проектах – для изучения наук, для освоения других планет, для разработки новых технологий… Так вот о каких должностях говорил, надо понимать, Свамп, когда туманно намекал на большие перспективы молодого вчерашнего сотника!

И Фуруху поделился своими мечтами с пушистой девушкой. А она вдруг загрустила. Фуруху не понял отчего. Стал допытываться. Девушка – в слезы. Что такое?! Его заело, как всегда, – не остановить теперь. Хочу все знать – и точка! Вынь да положь мне новую информацию. Девушка отплакалась, вытерла слезы и вдруг проговорила шепотом:

– Об этом нельзя рассказывать моналойцам, но тебе я расскажу. Ваша раса никогда не сможет выйти в космос. И ты никогда не сможешь заниматься освоением новых планет. Ты привязан к этой, потому что вы едите совершенно другую пищу. Понимаешь…

Вдруг гримаса боли исказила ее черты. Пушистая девушка поднялась, быстро оделась и спросила:

– Можно, я пойду?

– Конечно, – сказал вконец растерявшийся Фуруху. – Приходи завтра. Хорошо?

Она не ответила, ушла молча, и Фуруху в который уж раз подивился сам на себя: «Почему отпустил ее? Почему?»

На следующий день он попросил Свампа прислать ему ту же девушку.

– Не получится, – сказал Свамп равнодушно.

– Почему? – удивился Фуруху.

– Потому что сегодня утром ей отрубили голову, – пояснил Свамп еще равнодушнее.

– Жаль, – сказал Фуруху совершенно не своим голосом.

Ему вдруг захотелось плакать, что было абсолютно не присуще и дико для любого нормального моналойского сотника или охранника. С огромным удивлением он впервые в жизни почувствовал, что ему жалко не собственных утраченных возможностей – не удастся встретиться вновь с приятной партнершей, – а было ему жаль именно пушистую девушку. Как человека, как личность. Безумно жаль.

Чтобы сменить тему, Фуруху спросил:

– Сколько дней я уже провел здесь?

– Всего лишь двенадцать, – напомнил Свамп.

– Надо же! – искренне удивился Фуруху. – А кажется, что целую вечность.

– Еще бы, – со странной усмешкой сказал Свамп. – А уж мне-то и моим сотрудникам такое подчас кажется, что и произнести страшно…

Высокий представитель фэдеров выдал эту загадочную фразу и словно прикусил язык. Но Фуруху-то хорошо успел понять его. Конечно, фраза была не случайной. Разве такой человек способен обмолвиться? Просто Свампу хотелось увидеть реакцию Фуруху. Зачем? Ну, на этот счет у него уже созрела некая гипотеза. Все эти сотрудники, и черные, и желтые, а может, и сами фэдеры, боятся теперь своего бывшего простого сотника. Уж слишком быстро он начал меняться, ну прямо на глазах. А убивать не хотят – уникальный экспонат пропадет! Да что экспонат! Им бы, поди, и не удалось убить его. Раз уж Фуруху такой уникальный, значит, сумеет за себя постоять. Или кто-то еще вступится за него. Уж это точно.

– Когда ты последний раз говорил с Язоном динАльтом? – внезапно выпалил Свамп.

– Что? Так звали эту пушистую девушку? – глупо спросил Фуруху, и только в следующую секунду до него дошел жутковатый в своей абсурдности смысл вопроса.

Но Свампа быстрый и чисто рефлекторный ответ подопытного сразу успокоил. Он только переспросил для верности:

– Ты что, действительно до сих пор не знаешь, кто такой Язон динАльт?

– Действительно не знаю.

– Слава богу, – непонятно выдохнул Свамп.

Слово «бог» было уже знакомо Фуруху, но в самом общем смысле, и какого именно бога поминал Свамп, он даже представить себе не мог.

А ночью для него таки прислали женщину, и опять пушистую, то есть из расы фруктовиков. Видно, Свамп искренне хотел утешить своего необычного пленника. Женщина была роскошная, просто сказочная. Нет, совсем не юная девушка, пожалуй, даже постарше самого Фуруху, но красоты неотразимой. И в огромных голубых глазищах, обрамленных длинными густыми ресницами (теперь подобные детали очень нравились ему), сверкало нечто настолько необычное, что растерялся даже такой отважный мужчина, как Фуруху.

– Ну ладно глазки-то строить, иди сюда скорее, дурашка, – проговорил он жарким шепотом страстного любовника, пряча свою внезапную робость за развязностью.

Но прекрасная незнакомка явно не понимала по-моналойски. Это сбило его, но, вспомнив, что есть такой язык – эсперанто, который должны понимать все, – Фуруху быстро перевел свою фразу, даже добавил к ней по дороге еще каких-то сальностей.

– Да ты за кого меня принимаешь? – возмутилась пушистая, будто была наложницей эмир-шаха, захваченной в плен, а вовсе не пришла к нему по доброй воле.

Фуруху привык уже ко многим странностям, свойственным расе фруктовиков, особенно их женщинам, и готов был эти странности прощать. Как-никак существа высшие. Мало ли: может, он просто не понимает, а это не чудачество, наоборот – великая мудрость. Но, простите, если наемная потаскуха начинает капризничать и отказывает ему, персональному охраннику султана Азбая, да еще уникальному жителю Моналои, вокруг которого на цыпочках ходят сами фэдеры?.. Это уже слишком!

Он шагнул навстречу пушистой красавице и грубо рванул ее к себе. Вчера было много нежностей, а сегодня пусть будет так. Это он тоже любит. Особенно раньше любил, когда был еще желторотым десятником.

– Иди сюда, зараза! – успел сказать он в ответ на ее наглую реплику.

А больше не успел ничего. Потому что пушистая женщина с большущими голубыми глазами сделала какое-то еле заметное движение, и Фуруху стало очень больно.

Она сломала ему предплечье левой руки.