Текст книги "Хаос на пороге (сборник)"

– Прости меня, – шепчу я, но Линн мотает головой.

– Ну что ты. Ведь я хотела быть твоей женой до конца жизни. – Линн гладит меня по щеке. – И я благодарна судьбе.

Я прижимаю свою жену к себе, касаясь ее щеки своей. Я тоже благодарна судьбе.

На нашей свадьбе только один гость. Огненный шар, совсем не похожий на ту щербатую глыбу, которую показывали по телевизору, закрыл собою все небо. Сегодня перед нами величественное зрелище, невыносимо прекрасное благословение небес.

Тананарив Дью

[8]8
  © Пер. Л. Плостак, 2016.


[Закрыть]

Тананарив Дью – победитель «American Book Award» и дважды финалист «Bram Stoker Award». Известны ее романы «My Soul to Keep», «The Between», «The Good House» и «Joplin’s Ghost». Ее рассказы публиковались в «Magazine of Fantasy & Science Fiction», в таких антологиях как «Voices from the Other Side», «Dark Dreams», «Dark Matter» и т. д. Часто работает в соавторстве с мужем, писателем-фантастом Стивеном Барнсом: киносценарии, рассказы и три детективных романа про Теннисона Хардвика, последний из которых (написанный в соавторстве с актером Блэром Андревудом) – «Из Кейптауна с любовью».

Подлежит ликвидации

Стоило Наиме шагнуть на потертый ковер в гостиной, как ее белые носки усеяли черные точки. Бабулины коты давно сбежали, зато блохи не собирались покидать насиженное место. К постоянному зуду Наима привыкла, но при виде тучи насекомых ее замутило. Хотя у нее и без блох дел невпроворот, нельзя содержать бабулю в антисанитарии.

– Достали! – сообщила девушка пустой гостиной, блохам и размеренному свистящему дыханию бабули, спящей в соседней комнате.

За окном занимался серый рассвет. Наима распахнула входную дверь и опустилась на крыльцо, часто дыша, чтобы унять тошноту с привкусом смерти. Желудок скрутило от ужаса. Перед глазами стоял заголовок из ярко-малиновой листовки, которую управляющий Боб наклеил на доску объявлений: «ОБРАТИТЕСЬ В БЛИЖАЙШУЮ БОЛЬНИЦУ, ЕСЛИ У ВАС…». Боль в желудке упоминалась среди основных симптомов, после стойких головных болей и двоения в глазах.

С тех пор прошел месяц. Боб уехал, а на двери больницы повесили массивный замок. Малиновая листовка едва виднелась в мутной дымке, которая накрыла район гигантским сепия-фильтром. Горы Сан-Габриэль, расположенные всего в паре кварталов от Футхилл-парка, застилала пелена бурых облаков. Солнце напоминало желтый мохнатый шар, тускнеющий с каждым днем. Вот вам и хваленый калифорнийский климат. Наима приноровилась ко всему – к запаху гари, к раздражению в глазах и в носу, к вечерним приступам кашля, – кроме унылой серой мглы. Каждое утро она встречала с надеждой на ясную погоду, но небо только сильнее затуманивалось, как будто глаза теряли зоркость.

Блохи, по крайней мере – решаемая проблема.

Ирония судьбы: изначально Наима осталась в городе, чтобы не тревожить бабулю. А теперь вынуждена ее перевозить, но уже без помощи соседей, военных или полиции. Расплодившихся паразитов не брали никакие средства; Наима извела целую банку инсектицида, отравляя и без того токсичный воздух. Бабуля всегда говорила, что при такой куче животных в доме вывести блох нереально. Наима росла здесь с четырех лет и сама чувствовала себя очередным питомцем.

На пустынной улице чернели окна соседских домов. Машин не осталось – только пара ржавых остовов, изуродованных до неузнаваемости. Неделю назад в район ворвалась буйная компания на ревущем мотоцикле. Налетчики орали и забрасывали одежду на ветки деревьев. Наверное, малолетки резвятся, решила Наима, но на всякий случай спряталась. На пальмах у дороги до сих пор висела футболка и потрепанные синие джинсы.

Обычно Наима гуляла по району, чтобы размяться: обходила сквер и бассейн, баскетбольное поле, разглядывала лепные фасады, выкрашенные в общей цветовой гамме. Сегодня она отправилась на поиски нового жилья – проверяла дверные замки, принюхивалась и оценивала площадь. Большинство домов она уже видела раньше; в основном они были разорены мародерами.

В конце концов, Наима выбрала дом мистера Ямамото на противоположном углу: за удобное расположение и за буйные заросли ярко-желтых роз у крыльца. Спартанская обстановка не привлекала мародеров, только на кухонном полу поблескивало битое стекло. Зато тут были двойные двери, в которые легко пройдет бабулина кровать. Исправный замок. Целые окна. Нормальный запах. И никаких ковров и дорожек – рассадников блох.

Настоящий оазис.

– Спасибо, мистер Ямамото, – сказала она вслух.

Мистер Ямамото предлагал довезти их с бабулей до пустыни Мохаве на своем кроссовере, но отказу явно не огорчился. С дочерью и внуками его машина и так была забита под завязку. Взамен он зачем-то вручил ей коробку со специями. Мистер Ямамото вечно делал подарки невпопад: например, на Хэллоуин раздавал мандарины вместо конфет. До болезни они с бабулей вместе выгуливали собак. Как и она, он был пенсионером. И, как и все, оставил большинство вещей дома.

Старые бабулины часы показывали половину восьмого утра, хотя небо больше походило на вечернее. Наима уже выдохлась, а самое трудное было еще впереди.

Бабуля спала на боку – в той же позе, в которую ее уложила Наима в четыре утра, бережно подоткнув подушки. Поразительно, как быстро и безжалостно рак уничтожил жировую прослойку на некогда пухлых щеках. Да и все тело с каждым днем как будто сморщивалось.

«Умерла?» – задалась привычным вопросом Наима.

Нет, жива. Грудь бабули поднималась и опускалась в такт поверхностному дыханию. Поначалу, ошарашенная диагнозом, Наима вскидывалась на каждый стон и цепенела от ужаса, заподозрив маску смерти на смуглом морщинистом лице. Бабуле было почти семьдесят, но до болезни она выглядела моложе. Хотя седые волосы сохраняли густоту и упругость, лицо одряхлело; казалось, бабуля и дня не протянет.

Но она все время умудрялась протянуть еще день. А затем и следующий.

Под рукой у бабули всегда лежал звонок. Правда, ей уже не хватало сил долго нажимать на кнопку. Специальная больничная кровать – с надувным матрасом, оберегающим уязвимую кожу, – стоила им целое состояние. После эвакуации во всем округе отключили электричество, и Наима кое-как накачивала матрас старым велосипедным насосом. Получалось слабовато, но, по крайней мере, он не сдувался полностью.

От масштаба предстоящих дел голова шла кругом. Когда промывать и перевязывать бабуле пролежни – до переезда или после? Что ни выбери, пожалеешь.

Наконец она решилась. Движение в любом случае разбередит бабулины раны, так что лучше отложить перевязку на потом. Жаль, что мобильник не работает. Впрочем, звонить все равно некому, а об Интернете и вовсе мечтать не приходится. Тяжко, когда негде спросить совета.

Словно разбуженная флюидами ее сомнений, бабуля открыла глаза – когда-то живые и яркие, а теперь подернутые прозрачной пленкой.

– Детка, это ты?

Наима подошла к кровати. В нос ударил ненавистный запах мертвой плоти. Пролежни. Она погладила иссохшую бабулину руку. В ответ та попыталась стиснуть ее ладонь, но не смогла сомкнуть пальцы.

– Это я, бабуля, – сказала Наима.

Бабуля посмотрела на нее испытующим взглядом, как в тот раз, когда Наима поздно вернулась «из кино» со своим первым парнем, пропахшая травкой и сексом. Только сейчас вопросы можно было не озвучивать, а ответы они обе не желали слышать. Наима неделями изолировала бабулю от радио и телевизора; так что та не подозревала о масштабах эпидемии и не знала, что соседи покинули город.

– Мы переезжаем в дом мистера Ямамото. Тут слишком много блох.

– А… коты? – спросила бабуля.

– С ними все хорошо, – соврала Наима. После эвакуации она перестала кормить и пускать домой четырех бабулиных котов, так что они сбежали. Она днями плакала от жалости, но на воле хотя бы можно охотиться.

– И Танго? – встревоженно спросила бабуля. Быть может, заподозрила обман.

– Он все такой же толстый бандит.

Ей показалось, или бабулины губы тронула улыбка? У кровати стояло фото в рамочке: раскормленный черный кот Танго развалился у бабули на коленях, а Наима – она тогда как раз вернулась из колледжа и носила светло-голубую олимпийку с его символикой – обнимает ее за плечи. Кадр сделала Шанис, лучшая подруга Наимы и ее соседка с шестого класса. При виде сияющего от гордости бабулиного лица у Наимы сжалось сердце.

Бабуля стала прикрывать веки, но Наима схватила ее за руку, не давая уснуть.

– Мне придется перевезти твою кровать. Будет больно.

– Ничего страшного, детка.

Она всегда так отвечала, когда ей сообщали плохие новости.

Обезболивающими Наиму щедро снабдила Шанис; она работала медсестрой и выгребла все запасы, как только почуяла, что дела плохи. Благодаря Шанис у Наимы была коробка со шприцами, сотни таблеток оксиконтина, куча бутылок физраствора, мази и повязки для пролежней, специальные наматрасники и склад питательных коктейлей, которого хватило бы на взвод солдат. Правда, с тех пор как разъехались соседи, бабуля не могла ничего самостоятельно проглотить, так что Наима смешивала толченые таблетки с водой и вводила шприцом. Руки у бабули были исколоты, как у наркомана.

Наима наклонилась к бабуле сделать очередной укол, и горло сдавил спазм. Уже сейчас запах терпеть невозможно, а что же будет дальше?

Бабулины веки снова дрогнули, смыкаясь.

– Хочешь есть? – спросила Наима.

Бабуля беззвучно шевельнула губами.

Калом от нее не пахло, так что можно было отложить на потом замену пропитанного мочой наматрасника, бережное умывание губкой, обработку пролежней и кормление. Гигиенические процедуры подождут до переезда в чистый дом.

Мистер Ямамото всегда был педантом. Даже его розы до сих пор цвели по расписанию.

– Я люблю тебя. – Наима поцеловала бабулю в лоб, задержав губы на теплой истончившейся коже.

Дышала бабуля шумно. В последнее время присвист усилился от дыма.

К счастью, рак не затронул легкие, так что удушье бабуле не угрожало. Но вскоре обеим станет не хватать воздуха. Наима не догадалась попросить у Шанис кислородных подушек, ведь тогда еще никто не подозревал о будущих пожарах. Респираторы из коробки, завалявшейся в гараже, Наима занашивала до дыр. В запасе оставалось всего двадцать два.

Пока Наима прилаживала респиратор бабуле, та даже не открыла глаза. И впервые подала голос уже на улице: Наима почти поверила, что все обойдется, как вдруг колесо случайно съехало с дорожки на траву, и кровать основательно встряхнуло. От протяжного бабулиного вопля заложило уши.

– Прости, – словно мантру, забормотала Наима. – Прости, бабуля.

Бабулины глаза были широко распахнуты. Она бросила обиженный взгляд на внучку и перевела глаза на небо. На искаженном страданием лице мелькнуло изумление.

– Это дым, – пояснила Наима. – Леса горят.

Изумление растаяло, осталась только гримаса боли. Лесные пожары в их краях случались почти каждое лето. Все давно привыкли засыпать и просыпаться под вой сирен и рокот вертолетов. Вот и сейчас издали доносился шум вертолета и отрывистые неразборчивые команды из мегафона. Наима прислушалась, но в этот раз обошлось без выстрелов.

– Мистер Ямамото уехал с внуками в отпуск и пригласил нас пожить у него. – Наима пыталась отвлечь бабулю разговорами, но на очередной кочке та снова вскрикнула. – Прости, бабуля. Прости меня.

Уже на краю дорожки Наиму осенило, что можно было подогнать машину к дому. Багажник и пассажирское сиденье были забиты вещами, но задний ряд был свободен и застелен одеялами. Можно было помыть, переодеть и накормить ее на улице, а потом усадить в машину. Может, тогда крики были бы потише? И вообще, почему корчиться от боли в Футхилл-парке лучше, чем где-то на задымленной трассе?

Смог разъедал глаза. Наиме пришлось остановиться и вытереть слезы подолом майки. Она вдруг осознала, что забыла одеться после сна – так и ходила в майке и нижнем белье. И в тех самых белых носках. Пора заняться стиркой.

Крик сменился по-детски отчаянным всхлипыванием.

Наима сжала бабулину руку и бережно, по миллиметру, покатила кровать по неровному асфальту, навстречу пышным желтым кустам.

– Смотри, бабуля, – сказала она. – У мистера Ямамото цветут розы.

Бабуля глухо закашлялась под респиратором. И снова вскрикнула.

Когда Наима наконец поставила кровать в новом доме рядом с черным диваном и искусственной пальмой, бабуля плакала навзрыд.

Наима проклинала себя на чем свет стоит. Почему нельзя было вывести блох дома? Что на нее нашло? Виски пульсировали от мигрени. В последний раз она испытывала такую безысходность, когда по всем каналам стали трубить о новом трехдневном гриппе.

Словом, когда Наима сняла повязки, обнажив черно-красные язвы в бабулиной спине, плакали обе. В нос ударил резкий запах разложения. Над правой ягодицей зияла рана размером с лунку для гольфа. Несмотря на все старания Наимы, инфекция не отступала.

Девушка бессильно выругалась и принялась дрожащими руками чистить рану, слой за слоем соскребая нежную плоть, как учила Шанис.

Разумеется, бабуля не умолкала ни на секунду.

Наима не сдавалась, хотя горло сводил спазм, а глаза саднили от дыма. Наконец воспаленных тканей не осталось, зловоние улетучилось, а израненную плоть скрыла повязка с заживляющей мазью.

Она окунула губку в кувшин с кипяченой водой и принялась аккуратно подмывать бабулю. По сморщенным бедрам заструилась вода. Наима протерла узкую полоску лобковых волос. С удовлетворением отметила, что на коже нет раздражения от мочи. Хоть что-то в порядке.

Пришло время поесть, и Наима заглянула под медицинскую ленту, фиксирующую желудочный зонд у пупка. Все чисто. Она закрепила пакет с коктейлем на крючке, и питательный раствор медленно пополз по трубке в бабулин желудок.

Бабуля уже спала, словно мучительного переезда и не было.

Даже дым как будто поредел.

– Спасибо, господи, – произнесла Наима.

В доме работал водопровод, а на террасе стоял современный гриль, только жарить было нечего. Перед отъездом мистер Ямамото освободил кухонные шкафчики, вспомнила она; не в его правилах оставлять за собой беспорядок. Ей достался пустой холодильник без единого испорченного продукта, идеально чистые унитазы.

И ни одной блохи. Курорт, да и только.

Наима каждые два часа меняла бабуле позу. Она переставила машину в гараж мистера Ямамото, каким-то чудом не тронутый мародерами. Там даже обнаружились фонарь и пустая канистра. Забросив находки в багажник, Наима снова отправилась переворачивать и кормить бабулю.

Сумерки сгустились задолго до захода солнца. Около пяти часов пронзительно завыли койоты, сбитые с толку темнотой и сиренами. Унылый хор с каждым днем набирал силу: видимо, к стае прибивались брошенные собаки. Вой доносился со всех сторон, как будто Футхилл-парк стоял посреди джунглей.

Мне не страшно, решила Наима. Пока нет. Может, испугаюсь когда-нибудь потом. Например, завтра.

Она сидела на крыльце с банкой теплого пива: у соседа в гостиной нашелся целый ящик. Остатки роскоши. Конечно, травка лучше, но и пиво помогало забыться: совсем чуть-чуть и ненадолго. На противоположной стороне улицы маячил бабулин двухэтажный домик. Въездную аллею усыпали лиловые лепестки палисандра. Интересно, уцелеет ли дерево при нынешних пожарах? Вернется ли сюда сама Наима, чтобы показать детям красоту среди руин?

Она уже собралась возвращаться в дом, как вдруг прямо над ухом завизжала сирена, и у бордюра притормозила патрульная машина, густо облепленная грязью. На стене заплясал красный огонек бесполезной мигалки.

Из машины вышел парень в форме городской полиции – приземистый, чуть выше Наимы, смуглый и темноволосый. На вид ее ровесник – двадцать один год, не больше. Кажется, он тут мелькал при эвакуации. Парень был неулыбчив, как большинство копов. На жетоне Наима разглядела фамилию «Санчес». Точно, она его раньше видела.

Полицейский не стал спрашивать Наиму, почему она без штанов: возможно, полураздетые люди попадались ему на каждом шагу.

– Ты что, тут убираешь? – удивился он.

Неделю назад лужайка, на которой они с Шанис и другими девчонками играли в детстве, была завалена мусором. Наима не ставила себе цели расчистить ее полностью, но каждый день разгребала маленький участок – процесс помогал ей расслабиться. Только на пальму за футболкой и джинсами лезть пока не рискнула. И на ограде бассейна тоже болтались тряпки: туда у нее еще не дошли руки.

– Не хочу, чтобы квартал превратился в помойку. Я тут выросла.

– Других проблем у тебя нет?

– У меня в машине есть все необходимое для жизни.

– Тогда почему ты еще здесь?

Она вдруг вспомнила, где его видела. Соседи во главе с мистером Ямамото доложили в больницу, что бабуля давно слегла, и оттуда приезжали брать анализ на трехдневный грипп. Правда, нашли только рак. Этот парень сопровождал бригаду. Кажется, он говорил, что его тоже вырастила бабушка – Наима плохо помнит тот день: при мысли, что бабулю могут забрать, у нее отключился мозг.

– У моей бабушки рак, – сказала она. – Помнишь?

Где-то в восточной части прозвучал выстрел. Иногда стреляли военные, иногда кто придется. Не исключено, что вечером нагрянут мародеры.

– У тебя есть оружие?

Серьезный тон встревожил Наиму.

– Конечно.

– Какое?

– Револьвер тридцать восьмого калибра… – как можно увереннее произнесла она. Бабушка купила свой «смит-вессон» еще в старом квартале, где жила и умерла мама. Целую вечность назад.

– А патроны?

– Одна коробка. И еще сколько-то в… магазине. – Она запнулась, вспоминая правильный термин.

– А стрелять умеешь?

– Это что, экзамен?

Глядя, как помрачнел полицейский, Наима тут же пожалела о своей резкости. Похоже, он был настроен вполне дружелюбно.

– От пистолета мало толку, если не умеешь с ним обращаться. – Санчес вырвал из блокнота оранжевый стикер и наклеил на окно. Уродливое и добротное, как и все в доме мистера Ямамото.

«ПОДЛЕЖИТ ЛИКВИДАЦИИ» – гласила надпись на стикере.

– Сорок восемь часов, – сказал полицейский. – Если тут кто-то останется… выйдет скверно.

– «Джей» сожгут? – спросила Наима. Кварталы в округе разбили на секторы, и каждому присвоили букву. Футхилл-парк находился в секторе «Джей», по крайней мере, так говорилось во всех информационных сообщениях.

– Да. Двое суток на эвакуацию.

– А что, это правда помогает? Огонь задерживает эпидемию?

– Если вирус передается через предметы, почему нет? Я тут ни при чем. Мое дело – стикеры клеить.

Судя по пистолету на поясе и самозарядной винтовке на груди, полицейский кривил душой. Интересно, сколько человек он уже пристрелил?

– Я слушаю радио в машине, – заявила Наима. – Говорят, от огня никакого толку.

– И что прикажешь делать, сидеть и не рыпаться?

– Может, ты поучишь меня стрелять?

Он остановился и медленно повернул к ней голову; тело осталось неподвижным, словно противилось усилию. Кривая усмешка исказила пол-лица – с той стороны, которую Наима не видела.

– Я похож на частного тренера?

– Ты сам начал расспрашивать.

– Ты не заигралась в наследную принцессу? Правила не для тебя?

Зря он повелся на то, что до гор тут рукой подать, а частные дома сосредоточены на одной улице длиной в четверть мили. Зря поверил Бобу, что в районе ни души не осталось. В Футхилл-парке жили самые бедные семьи округа, а еще темнокожие и мексиканцы. Его прозвали «Трейлер-парк», хотя Наима не вполне понимала, за что.

– Тут живет моя бабушка, – сказала Наима. – Она еле наскребла денег на крошечный двухкомнатный домик, чтобы я пошла тут в школу. Еще до того, как цены взлетели до небес. Она наломала дров с моей мамой и мечтала хотя бы меня вывести в люди. Я всем ей обязана. У нее нет высшего образования, а я учусь в магистратуре. Когда бабуля заболела, я взяла перерыв на год и вернулась сюда. У нее банальный рак. Скучная старомодная болезнь, от которой по-прежнему умирают медленно. Поэтому я здесь.

Полицейский уставился на нее светло-карими глазами – цвета фасадов у него за спиной.

– Подожди-ка.

Он пошел к машине и скрылся из виду. Наима почувствовала смутную тревогу, как будто ей следовало убежать и запереть дверь на ключ. Она боялась не полицейского, хотя, быть может, и напрасно. Куда больше ее пугало будущее: ежедневный монотонный ужас.

Вернувшись, Санчес протянул Наиме увесистый полиэтиленовый пакет. Внутри лежали две упаковки замороженного куриного мяса.

– У тебя дома есть электричество? – удивилась она.

Он покачал головой, чуть нахмурившись.

– Не-а. Мы недавно ликвидировали пару домов на холме. У одного типа был генератор и морозилка. Там куча еды – твердой как камень.

Наима только сейчас осознала щедрость подарка: она не притрагивалась к мясу уже месяц, за исключением кусочка-другого в консервированном супе. Ей хотелось верить, что тип на холме поделился курицей добровольно или давно уехал. Правда, если он уехал, почему работал генератор?

– Спасибо. Меня зовут Наима. А тебя?

Он не отреагировал на вопрос – как до этого не отреагировал на ее внешний вид.

– Смотри не испорти курицу. Мне самому готовить некогда. Завтра зайду на ланч.

После утреннего мытья и кормления Наима не стала затевать стирку, а разожгла гриль на террасе. За ночь курица почти оттаяла, так что можно было приступать. Наима взяла подаренные мистером Ямамото специи и обваляла ножки с крыльями в шалфее, чесноке и красном перце по бабулиному рецепту. Потом битый час искала соль – и, наконец, нашла у Шанис на кухне: вдруг вспомнила, что мама Шанис хранила пачку соли именно в этом укромном уголке. Образ был таким ярким, что Наима почти наяву услышала смех подруги.

Она толком не умела готовить на гриле – мясо исчезло из продажи еще до закрытия супермаркетов, – и постоянно проверяла, не подгорает ли курица. На террасе пахло пикником. Новый дым – насыщенный ароматами еды – Наиме даже нравился.

Не утерпев, она попробовала крылышко – обжигающее и сыроватое у кости – и чуть не захлебнулась слюной. Божественный вкус! Преодолев желание наброситься на еду, Наима продолжила переворачивать кусочки, чтобы не подгорела кожа.

К полудню – традиционному времени для ланча – полицейский не пришел.

Стараясь не замечать голодного урчания в желудке, Наима повернула бабулю с левого бока на правый и, подхватив подмышками, приподняла на подушки. Бабуля застонала, но обошлось без крика. Наима прикрепила к зонду новую упаковку питательного коктейля и поцеловала бабулю в лоб.

– Я люблю тебя. – Но та уже уснула.

К часу дня Наима отчаялась ждать и съела три куска: бедро, ножку и крылышко. Оставалось еще много – хватит на всех, даже если придет компания голодных копов.

Он явился в четверть третьего, один, на той же грязной машине. Весь пропахший дымом, с пятнами копоти на лице, заметными при дневном свете. Явно не мылся.

– Все готово, – сообщила Наима.

– Через двадцать четыре часа сектор «джей» сожгут, – хрипло сказал он вместо приветствия. – Ты точно это понимаешь?

– Тебе бедро или ножку?

Они расположились за кедровым столом на террасе мистера Ямамото. Наима предложила полицейскому драгоценную банку пива, но тот, пожав плечами, отказался. Бумажные тарелки в кухне нашлись, а вот есть пришлось руками. Пожалуй, это была самая вкусная курица в ее жизни. Наима взяла еще ножку, набивая растянутый желудок до отказа. Оба внимательно разглядывали каждый кусочек и жадно облизывали пальцы, хотя современный этикет предписывает никогда не класть пальцы в рот. Наима надеялась, что в следующий раз не успеет так истосковаться по мясу.

– Как у вас там дела? – спросила она.

– Плохо, – угрюмо ответил он. – Все плохо.

Наима не стала расспрашивать – опасалась испортить удовольствие.

Полицейский встал и вытер пальцы о брюки. «Неужели приставать начнет?» – занервничала Наима. Но, похоже, он ее в упор не замечал.

– Сейчас вернусь. – Санчес направился к стеклянной двери в дом. Вероятно, искал ванную.

– Первая дверь налево.

Наима решила, наконец, объяснить Санчесу, почему она не уехала. Во-первых, трястись в автомобиле для бабули пытка. Во-вторых, любому ясно, что умирающей пожилой женщине осталось недолго.

Из дома донесся звук выстрела.

Наима вскочила на ноги, ударившись коленом о край стола.

Мародеры?.. Ворвались в дом и напали на копа? Револьвер далеко, под подушкой на диване мистера Ямамото. Сердце заколотилось до темноты в глазах.

В дверях показался Санчес. Отводя глаза, он шагнул к грилю и стал собирать оставшиеся куски курицы.

– Что случилось? – спросила Наима.

Плечи Санчеса поникли. Он со вздохом посмотрел на нее, говоря взглядом: «Сама понимаешь».

Наима метнулась к дому. Ушибленное колено пронзила резкая боль. Девушка упала на скамейку, едва не повалив ее, но вцепилась в стол и удержала равновесие.

Санчес сел напротив, облокотился на стол и вгрызся в курицу.

Наиму внезапно накрыло лавиной запахов: пота, задымленного неба, гриля и бабулиных волос на расческе. Она с трудом подавила рвотный позыв, стиснув пальцами грубую древесину стола. Плотный тошнотворный воздух застревал в горле.

– Скоро стемнеет, так что поторопись, – сказал Санчес. – Двести десятая трасса свободна в восточном направлении. Затем поворот на север. Говорят, по Пятой пока еще можно проехать. Главное, убраться отсюда до завтра.

Наима хотела бежать прочь от его голоса, но не двигалась с места, будто под гипнозом.

– Куда? – шепнула она.

– Куда угодно, подальше от Сан-Франциско. Моя семья собирается в Санта-Круз. Когда мы закончим, я тоже туда поеду.

Он выудил из заднего кармана сложенную вдвое карточку. Под слоем сажи виднелся адрес в Санта-Круз, написанный аккуратным почерком.

Санчес принялся доедать обед. Наима молча сидела рядом; слезы ярости и отчаяния жгли ей глаза.

– Ключи от машины не потеряла?

– Нет, – сдавленно произнесла она.

– В доме осталось что-то нужное?

Вопрос поставил ее в тупик. О каком доме речь?

– Рюкзак.

– Револьвер в нем?

Наима покачала головой.

– А где?

Она ответила.

– Я принесу. Спасибо за курицу – очень вкусно. Я соберу твои вещи. Ты пока погуляй перед домом. Потом я открою гараж, ты сядешь в машину и поедешь. Раз-два, и готово. – Его голос звучал мягко и почти весело.

Как ни странно, она не испытывала ненависти к Санчесу. Не хотела выцарапать ему глаза. Ветер, почти осязаемый в задымленном воздухе, трепал карточку на столе.

– Не надо, – выговорила она. – Просто уходи. Пожалуйста.

Если в его глазах и мелькнуло огорчение, то мгновенно растаяло. Санчес ушел без колебаний и без единого слова – он и так спешил.

Наима разорвала карточку с адресом на восемь кусков. Затем, перепугавшись, что останется без крова, собрала обрывки и сунула в задний карман.

За окном завыл койот, отбившись от хора. В этом вое ей померещился отголосок бабулиного вскрика.

Челюсти свело в судорожном всхлипе, и Наима завыла вместе с койотами, брошенными собаками и сиренами.

И вдруг умолкла. Кажется, рядом кто-то мяукнул.

По дереву заскребли когти, и с ограды на веранду спрыгнул черный кот. Танго заметно исхудал, и узнать его можно было только по белой «манишке» на груди. При виде кота у Наимы невольно зачесались блошиные укусы.

Может, это знак? Послание от бабули?

Танго запрыгнул на стол и, повернувшись к Наиме пушистым задом, стал нюхать объедки. Наима убрала кости, – бабуля всегда говорила, что они опасны для животных – взяла с решетки куриное бедрышко и бросила на пол. Танго бросился к добыче, но отдернул лапу, почуяв жар. Сердито мяукнул и бросился снова.

– Привет, малыш, – бабулиным голосом сказала Наима и почесала Танго за ушком. Кот громко замурлыкал. Она гладила его все время, пока он ел. В голове постепенно прояснялось.

Наима вошла в дом, взяла с дивана одеяло и накрыла бабулю. Она отвернулась, чтобы не видеть кровь, но запах все равно бил в ноздри. Ей хотелось попрощаться, но она ведь и так прощалась не одну неделю. Пожалуй, даже не один месяц. Ей предстояло всю оставшуюся жизнь – неважно, долгую или короткую – прощаться с бабулей.

Наима собрала остатки курицы, взяла рюкзак и револьвер. Лекарства лежали в багажнике. Позже пригодятся. Еще у нее была куча банок с питательными коктейлями – скоро другой еды не будет.

Танго проводил Наиму до машины. Заканчивая сборы, она оставила заднюю дверь открытой, на случай, если кот захочет запрыгнуть.

Он захотел.

Сев за руль, Наима объехала напоследок сквер – правда, старалась не смотреть на бабулин дом и палисандр. Бассейн был таким же голубым и гладким, как раньше, когда они с Шанис все лето плескались в хлорке, а Боб рявкал на них, чтобы не шумели. В углу двора лежал сдутый баскетбольный мяч. На пальме по-прежнему висели футболка и джинсы.

В машине Танго не понравилось. Не успела Наима доехать до края сквера, как кот жалобно замяукал, почти заплакал. Когда он запрыгнул на контейнер с водой на переднем сиденье, она поняла свою ошибку.

Притормозив, девушка открыла дверь. Кот бросился ей на колени и пулей выскочил наружу. Отбежав подальше, зыркнул на нее из травы, ставшей ему родной стихией, и принялся вылизывать лапу.

Бросив прощальный взгляд на Танго в зеркале заднего вида, Наима отправилась в путь.