Текст книги "За границами снов"

Чемодан, карта и музыкальная шкатулка – идеальный минимум, чтобы начать жизнь! Ничего лишнего и второстепенного.

«Купить цветы у метро, позвонить Варваре, убрать хлопчатник, – думала она, надевая резиновые сапоги, – в Каракоруме сейчас, наверное, сыро».

Отец появился, как всегда, вовремя. С порога начал бранить и наставлять Марину, пока не осознал, что «великий момент», который выжившая из ума дочь предсказала коробке чая, вершится прямо на его глазах.

«Куда ты?» – стабильно недовольным голосом спросил он.

«Уезжаю», – решительно ответила она.

«Куда? Укол пора ставить», – причитал старик.

«В Пакистан. Варвара скоро будет», – коротко и внятно сказала беглянка и поймала себя на мысли, что сожаления и страх оказаться плохой дочерью больше не беспокоят ее.

«Куда ты, Марина? Зачем ты это?» – отец испуганно кричал ей в след.

«Устраивать мою жизнь, папа!» – донесся победоносный клич из прихожей, и входная дверь навсегда захлопнулась.

Отец стоял растерянный и беспомощный. Его глаза наполнились слезами. Он вышел на балкон и выглянул в надежде увидеть ускользающую дочь.

«Марина! Мариночка! Дочка. Ты нужна мне, я без тебя пропаду! Вернись», – кричал он шепотом в пустоту.

Старик увидел, как молодой парнишка с букетом из воздушных шариков, стоя на тротуаре, радостно выкрикивал соседке в верхнем этаже: «Варенька! Выходи за меня!». Шарики выскользнули из его рук и полетели в небо. Их полет провожал взгляд ребенка, запертого глубоко внутри Владимира Лукича.

Щелчок. Еще щелчок. Еще и еще. Опять и снова. Едва заметный звук раздавался совсем близко. Владимир Лукич обернулся и увидел хлопчатник. Плотные коробочки одна за другой открывались на его глазах, обнажая мягкий белый пух.

Поразительно, как за секунду до финиша даже при абсолютной глухоте начинаешь различать очевидное.

Дело было на Земле. Это такая планета, жители которой слишком большое значение придают мелочам.

На свет появилось Пятнышко. Как оно возникло и для чего – никому не известно. Но его появление вызвало целую череду событий, очень неприятных для некоторых землян. В особенности для тети Поли, которая утром следующего дня собиралась стать крестной мамой одной хорошенькой девочки. Именно ей в подарок тетя Поля купила крестильное платьице ангельски-белого цвета, где и возникло Пятнышко.

В золотой упаковке с огромным бантом крестильное платье уже через час доставили маленькой Маше. Подарок тети Поли вызвал настоящий восторг у ребенка. Машенька без конца крутилась перед зеркалом, любуясь своим отражением. Мама и папа души не чаяли в пятилетней дочке. Они не могли дождаться утра, как будто не крестить Машеньку собирались, а замуж выдавали взрослую невесту. Той ночью Маша, ее родители и даже тетя Поля смотрели удивительные сны. Никто из них даже вообразить не мог, что завтра случится самая неприятная неприятность.

Ровно в десять утра и без опоздания семья Кукушкиных явилась в храм. Тетя Поля приехала тремя минутами позже и, ожидая приглашения семейства на церемонию посвящения, принялась рассматривать Машеньку в нарядном платье.

– Ах, какое загляденье! До чего же ты прекрасна, Машенька, в этом платьице! Совсем как принцесса! – нахваливала тетя Поля без пяти минут крестницу.

– Платьице великолепное! И как хорошо сидит, – отметил папа.

– Как нам повезло с крестной, правда, Машенька? – распиналась мама.

Многочисленные комплименты смутили маленькую модницу. Маша принялась накручивать на пальчик непослушную кудряшку, подняв обе руки.

– А какие у Маши красивые волосы! – не унималась тетя Поля.

– Пятнышко! – испугано воскликнула мама.

– Где пятнышко? Зачем пятнышко? – спохватился папа.

– Вот же оно, на платье, у Маши под мышкой, – мама ткнула пальцем в еле заметное несовершенство вишневого цвета.

Четыре пары глаз с осуждением уставились на пятнышко. А Пятнышко обрадовалось, что его наконец-то заметили, и расплылось в улыбке.

– Какой кошмар! – возмущалась мама.

– Неряшливость Машеньке не к лицу! – добавил папа.

– Досадное недоразумение, – извиняясь, пролепетала тетя Поля, – ты, Машенька, ручки сильно не подымай, ладно?

Машенька кивнула. А мама схватила девочку и потащила к умывальнику.

– Надо избавиться от пятнышка. Негоже крестить ребенка в грязном платье, – категорически заявила она.

– Нехорошо это, – согласился папа, – примета плохая!

Все разом кинулись спасать машин наряд. Что они только не делали! Застирывали, парили, утюжили, затирали, – все без толку! Вывести пятнышко ничем не удавалось.

Ставшее теперь еще больше Пятнышко не унывало. Веселилось и краснело от частых прикосновений, наверное, щекотки боялось.

Семью Кукушкиных пригласили пройти в зал. Двери отворились, и приятный голос попросил занять свои места.

– Мы не можем этого сделать. Мы не готовы. Платьице испорчено, настроение тоже. А если примета дурная и пятнышко никак не устраняется, так, может, это знак? – огорченно сказала мама.

– Я совершенно с тобой согласен, не нужно Машеньку в таком ужасном одеянии крестить. Надо поехать переодеть ее, – предложил папа.

– Не хочу я переодеваться! Мне это платьишко с пятнышком нравится, я в нем хочу креститься, – заупрямилась Маша.

– Я тебе, Машенька, другое платьице, еще лучше куплю, – уговаривала расстроенная тетя Поля.

– Не нужны нам ваши подарки. Если бы мы наше платье надели, ничего бы этого не случилось, – обронила мама.

– Это точно. Наш наряд ничем не хуже, – поддержал папа.

– Может, вам и крестная уже не нравится? – возмутилась тетя Поля.

– Крестная должна внимательно относиться к выбору подарков, на то она и крестная, – не успокаивалась мама.

– Верно. Может, вы это платье на распродаже купили или, того хуже, в комиссионке, – последнее слово папа произнес тише тихого, будто ругательство, которые говорить запрещается, особенно в таком месте.

– Да как же вам не стыдно! Я от чистого сердца самое дорогое платье выбрала, – оправдывалась разжалованная крестная.

Их спор мог бы еще долго продолжаться, если бы не мудрое наставление святого отца. Видно, оттого его так и называют, что любое безобразие прекратить может.

– Сколько шума из-за такого маленького разногласия. Если пятнышко так вам не угодило, подарите платьице тому, кто сам себе позволить не может и будет рад даже передаренному подарку, – подсказал святой отец, – а крестить девочку в другой раз приходите. С тяжелым сердцем такие дела не делаются. Идите с Богом.

Так закончилось многообещающее Машино утро, и наступил хмурый вечер. Мама и папа молча смотрели телевизор. Они вернули платьице тете Поле, решив, что она лучше знает, как распорядиться подарком с изъяном. А тетя Поля побежала в магазин в надежде вернуть уплаченные деньги. Но в магазине ей сказали, что, мол, «подарочки не отдарочки», коллекционные модели одежды возврату не подлежат. Зато потом уволили продавщицу, на которую пало мертвым грузом подозрение в порче товара. Несчастная продавщица конфеты любила, и повсюду их с собой носила. Вот и вчера объедалась конфетами с фруктовой начинкой, когда заворачивала платьице для Маши в красивую упаковку. Увольнение продавца тетю Полю не обрадовало. Искать новых владельцев пятнышку на платье ей было некогда, и она решила снести бракованную вещь в комиссионный магазин, как и завещал во всем согласный с мамой папа. А тем временем Машенька не вышла к ужину. Мама и папа осторожно отворили дверь в ее комнату и уложили заснувшую в кресле малютку в кровать. За подушками мама обнаружила свою потерянную вишневую помаду. Мама догадалась, что находка была самой настоящей уликой. Вот только уличала помада не маленькую Машу в неосторожности, а саму маму. Ведь она поняла, что напрасно обидела тетю Полю, но папе об этом не сказала, чтобы он с ней не согласился.

Пятнышко открыло глаза и удивилось. Как много красивых и печальных вещей окружало ее: блестящие сапоги на высоких каблуках с чуть затертыми носиками, старомодные валенки Деда Мороза, изящная кофточка в квадратик с оторванной биркой, выгоревший на солнце свитер болотного цвета с капюшоном, – все они были изгнанники. Пятнышко подумало о том, как печально оказаться никому не нужным, ведь когда-то даже этим погибающим теперь вещицам кто-то был рад. Ему вспоминалась счастливая улыбка Маши и довольные глаза взрослых. Пятнышко зажмурилось и уснуло.

А утром в магазин с ободряющим названием «Вторые руки» зашла девушка. Она была странно одета. Красная шапка с большим помпоном и круглые зеленые очки, разного цвета ботинки на высокой платформе и сумка, сшитая из оторванных карманов. В общем, – нелепый покупатель нелепого магазина. Девушка перемерила все, что было, но когда ее тонкие руки потянулись к крестильному платьицу, глаза несуразной покупательницы чуть не выпрыгнули из орбит.

– Мечта всей жизни! Жаль, размерчик маловат, – сказала жизнерадостная гостья и подхватила Пятнышко на руки.

Она выбрала две пары растоптанных ботинок, побитые жизнью очки пилота, недоваренные варенки с дырой на коленке, желтый сарафан и белоснежное платьице с вишневым пятнышком под мышкой.

– Обедать не буду! На пару опоздаю! – крикнула девушка соседке по комнате, закинув сумки с покупками в общежитие института самых настоящих художников.

– Посмотри, сколько прелестного я откопала! Вернусь, займемся делом!

Непоседа скрылась за дверью. А соседка по комнате, спокойная и большая, как холодильник, равнодушно посмотрела на сумку с безделушками и завалилась спать. И Пятнышко тоже провалилось в глубокий сон.

– Кому нужен Вьетнамский летчик, влюбленный в фиалку? Ты, должно быть, с луны свалилась, – послышался голос «из холодильника» рядом.

Пятнышко распахнуло глаза и увидело, как угрюмая соседка чудаковатой художницы пришивает большие пуговицы текстильной кукле вместо глаз.

– С ЧеПаТи! – весело ответила художница.

– Это еще что? – поинтересовалась подруга.

– Я упала с планеты ЧеПаТи. На моей Родине вьетнамский летчик, влюбленный в фиалку, кому-то обязательно нужен, – резюмировала фантазерка в зеленых очках.

Только сейчас Пятнышко осознало, что происходит в этой крохотной комнатке. Студентки института художеств покупали старые ненужные вещи и создавали из них необыкновенно красивых живых кукол. Выцветший желтый сарафан превратился в обаятельного вьетнамского мальчика. На нем был модный джинсовый комбинезон, сшитый из недоваренных варенок, и выкрашенные в лиловый цвет старые очки пилота, а в руках он держал сундук с живой фиалкой. Сундук был сделан из тех самых растоптанных ботинок, купленных, как, впрочем, и все остальные вещи, в магазине «Вторые руки». Однако истинное волшебство заключалось в выражении лица мальчика! Казалось, он отыскал настоящее сокровище, и теперь ему не терпится рассказать об этом миру. Пятнышко улыбнулось Вьетнамскому летчику. Впервые оно видело, как сотворятся чудо.

– А с этим что собираешься делать? – указала на крестильное платьице неприветливая соседка инопланетянки.

– Разве не ясно, что это «подарок небес»?! Сейчас ты в этом убедишься, – ответила художница с планеты ЧеПаТи и стала копаться в верхнем ящике стола.

Пятнышко распирало от любопытства! Интересно, в какую куклу может оно превратиться в умелых руках волшебника? Но когда перед глазами сверкнуло холодное лезвие портновских ножниц, Пятнышко сжалось от мысли, что его присутствие на белоснежном полотне может показаться нежелательным творцу. Все опасения маленького недоразумения размером с горошинку оказались напрасны. Уже через пару дней Пятнышко красовалось на щечке Рождественского Ангела с широко распахнутыми глазами фиалкового цвета.

– Он так прекрасен, что расставаться не хочется, – печально сказала художница, которую, кстати, звали Ангелина.

– Мы обещали сделать кукол в срок. Пойдем сейчас, ярмарка скоро закроется. А себе ты еще таких ангелов сто тысяч штук сделаешь, – сказала прагматичная соседка и стала обуваться.

– Не выйдет, он такой один, особенный, с родинкой на щечке, – задумчиво объяснила фантазерка Ангелина.

Художницы отнесли «Вьетнамского летчика, влюбленного в фиалку» и «Ангела с родинкой на щечке» в лавку на площади, где оживленные покупатели слонялись в поисках оригинального подарка на Рождество. Ярмарка почти закончилась, но хозяин лавки пришел в восторг от полученных кукол и хорошо заплатил мастерицам.

– Не грустите, ребята! вас выберет тот, кому вы правда нужны, – последнее напутствие девушки с планеты ЧеПаТи прозвучало по-детски наивно.

Тетя Поля не могла усидеть спокойно дома в такой морозный вечер. Ей было трудно согреться даже у камина, потому что на сердце «кошки скребли». Такое случается с теми, кому приходится встречать Рождество без детей. Ведь настоящее Рождество без радости детей совсем не веселое получается. Прогуливаясь на площади, тетя Поля любовалась счастливыми ребятишками, выбирающими подарки себе и близким. Она подумала о Машеньке, которая, должно быть, в эту ночь тоже мечтает о чудесах. В тот момент на глаза ей попался Рождественский Ангел, согревающий крыльями Вьетнамского мальчика с фиалкой. Сомнений не было, лучший подарок для Машеньки найден! Позабыв о недавней ссоре, тетя Поля постучала в двери семейства Кукушкиных. Родители обрадовались визиту непрошеного гостя. Мама Машеньки принесла извинения и пригласила к столу. Тетя Поля извинения и приглашение приняла, а папа с мамой во всем согласился. Он всегда был послушным.

– У меня есть подарок для тебя. Не могу удержаться до завтра, открой, – тетя Поля осторожно протянула небольшой сверток Маше.

Девочка бережно сняла упаковку и обнаружила чудесного ангела внутри. Она рассмотрела куколку со всех сторон и, увидев пятнышко на щечке, радостно закричала:

– Пятнышко! Я назову его – Пятнышко! – счастливая Маша спрятала Ангела под мышку и побежала в комнату, поцеловав раскрасневшуюся тетю Полю.

– Это не просто пятнышко, – смутилась гостья, – это родимое пятно, так придумал художник.

– В этом нет ничего дурного. Даже у Ангела может быть родинка на щечке, – рассудил папа.

– Будьте нашей крестной. А с мелочами мы как-нибудь вместе разберемся, – предложила Машина мама. И все вместе они стали пить какао с маршмеллоу. Этот сказочный вечер оказался волшебным и для «Вьетнамского летчика, влюбленного в фиалку», которого купила та самая несчастная продавщица. Должно быть, только он мог понять ее необъяснимую любовь к сладостям.

Глеб Симанов
г. Челябинск

Из интервью с автором:

Очень хороший и вежливый мальчик. Скромен.

Добр. Правдив. Слушает маму и каждое утро делает зарядку.

Характер мягкий. Не женат.

Окончил физический факультет СПбГУ, есть публикации в сети.

© Симанов Глеб, 2017

 
Сделай мне кораблик. Вырежи из дерева.
Из бумаги – промокнет. Нахлебается соленой воды.
Вырежи кораблик, чтобы был виден с берега.
С берега нашей ванной. Из дерева – и лады!
 
 
Выпили так, чтобы был капитанский мостик,
Палуба в чешуе русалок и колесом штурвал.
Чтобы тугие снасти свистели, а матросы играли в кости.
Те самые, из «Русского», – которых художник нарисовал.
 
 
Выточи мне кораблик. Только чтоб были мачты,
В треске которых слышен дерева томный страх.
Выточи перочинным. Чтобы гудела смачно
В парусе, повидавшем память о всех ветрах.
 
 
Выпили киль надежный. Киль волевой и острый.
Чтобы не страшно было – в кафельный океан.
Главное чтоб из дерева! Вырежи на нос ростру.
Выдолби трюм для рома, чтоб капитан был пьян.
 
 
Сделай же мне кораблик! Как следует – по науке.
Из дерева – настоящий. Чтоб не тянул ко дну.
Выруби весла. Весла без ветра спасут от скуки.
И капитан не будет выброшен за корму.
 
 
В шторме проверим крепость рук, парусины, борта.
Мачты потонут в брызгах. Слышишь тугой их стон?
Вырежи мне кораблик. Кораблик такого сорта,
Который из всякой бури чудом всегда спасен.
 
 
От берега нашей ванны, разрезав волн нахлесты,
Кораблик поверит в море. Поверит, что края нет.
Сделай такой кораблик, ведь это довольно просто…
Сделай, и он откроет какой-нибудь новый свет.
 
 
На борт шагнем задорно – рому старым пиратам!
Отведаем белой пены – соленые гребешки.
Море отодвигает границы твои стократно.
Качает. Под крики чаек простор для лихой башки.
 
 
Борей нам расправит спины. Перевернет страницу.
Полярной звезде доверим вести нас на край земли.
Представь, лунный серп, и море внизу серебром волнится
И звезды в глубоком небе, точно в костре угли.
 
 
Выруби мне кораблик. Я знаю, без лишней жалости
Наждак отшлифует занозь. Исправит все виражи.
Сделай же мне кораблик, Дедушка, пожалуйста!
В полдень я отплываю. Я начинаю жизнь.
 

 
Лишь сорняк пробивается сквозь асфальт,
плюс – деревья, но эти – другой замес.
Отправляйся хоть по морю что ли как новый Чайльд,
но сумма не меняется при перемене мест.
 
 
Так учил я сидя за школьной партой,
и жизнь представлялась длинной, что шаг папани;
я с тех пор семенил с ней рядом и спал под картой,
забирался по ней в места, где кличут мадам и пани.
 
 
И как будто бы вынес такой мотив,
что сорняк пробивается лишь сорняк;
против догм и традиции, супротив,
раздирая щебень, металл, плитняк.
 
 
Сорняку не надобно твердой почвы,
он уместен будет в любом ландшафте, масти;
он не пишет писем, не ведает индекс почты,
как не ведает грабли судьбы или тяпку власти.
 

 
Я становлюсь прозрачным, я обретаю легкость;
В сердце моем открылась чертовски большая емкость.
Дрожью наполнен воздух; я становлюсь стеклянным.
Мысли мои в распаде; привкус несносно пряный.
 
 
Спать стало сложным делом: каторжно, тяжко, жарко;
Душа не слушает тело, да и плевать, не жалко.
Время куда-то делось; я устаю от дрожи;
Эти прикосновения становятся все дороже.
 
 
В этой моей пустыне, где я бродил доселе,
Нынче есть руки, взгляды, – это крутое зелье!
Что же со мною сталось? Что я без этих пальцев?
Сердцу претит усталость, разум теснит нахальство.
 

 
Жан-Клод уважает простую жизнь в мерном расходе сил;
Не вылезает из старых джинс и стоптанных мокасин.
В церковь не ходит: «к чему ходить, коли не согрешил?».
Жан-Клод никогда не любил спешить, не покорял вершин.
Любит зайти зацедить стакан, посетовать на жену,
Мол, стоило раз угодить в капкан, – и вся твоя жизнь ко дну.
Навек замурован в семейный быт, под строгий супружний взгляд;
В споры извечные, кто храпит; в вывод своих цыплят.
 
 
В тихой провинции нет траншей, но климат тут напряжен:
Жены песочат своих мужей, мужья распекают жен.
Внуки разъехались, дети шлют открытки на Рождество;
В доме – все скатерти да уют, будничных дел раствор.
Жан-Клода тянет в знакомый бар. Суббота, с утра дождит.
Стаканчик-другой пропустить: «нектар» желудку не повредит.
Жан-Клода все кличут по-свойски Жак, патрон наливает в долг;
Он в курсе событий на рубежах: спасибо, канал France Deux.
 
 
В настольном футболе он крут, мастит; кивают: «его стезя»;
О, как распаляется, пропустив, сухим кулаком грозя!
И кто бы он ни был: добряк, брехло, последний из могикан, —
В провинции сонной царит Жан-Клод, местный трактир, стакан.
Его атрибуты видны, ясны, имеют свой вкус и вес,
Их чуешь спиною. Конец весны, терраса, кривой навес.
Кафе, вязкий пригород, выходной; туман и все, как в бреду.
Жан-Клод мог вполне оказаться мной в далеком своем году.
 
 
Мог так же пить кофе, ленив, небрит, на стул оперев свой зонт.
Вдыхать этой жизни неспешный ритм и этот парной озон.
Коситься брезгливо на стариков и все ж снизойти: «года».
Они до скончания своих веков не двинутся никуда.
А много ли надо, когда ты стар: собака, петанк, очки;
Стал в пятый раз дедом, сутул, устал; боишься за кабачки.
Но в этой стабильности, милый друг, в недвижной ее воде
Я вижу спасательный жизни круг, спасительный для людей.
 
 
Так в мерном течении похожих дней шевелится жизнь моя.
В какую землю пустить корней, откуда моргнет маяк?
Покуда есть пригород и Жан-Клод, нас тянет на корабли,
Нас манит опасность, запретный плод, обычаи чужой земли.
И мы покидаем свои дома, привычный уклад вещей;
Ныряем туда, где не видно дна, лезем в любую щель.
И стоит вспомнить окраин сон, их мерный здоровый храп;
Треплю многословных всегда персон, неспешных, как донный краб.
 
 
И ясно, что этим даны их дни – вариться в простом соку,
И время проносится мимо них на полном своем скаку.
И дабы, о жизни своей сказав, не чувствовать едких мук,
Взглянуть полезно на то, что за… за дверью твоей, мой друг;
Тропою тернистой свой путь вести и жить везде налегке,
Чтоб после спокойствие обрести… в маленьком городке.
Мой кофе остыл, по стеклу ползут набухшие капли. Пар.
И день, что – то ли пустить слезу, то ли податься в бар.
 
 
Суббота, провинция, в смысле дно, терраса, сырой плетень.
Жан-Клод тихо курит, глядит в окно, и дождь моросит весь день.