Текст книги "Играя выбери игру"

Я уже несколько лет работала в школе учителем. У меня, как и полагается, был кабинет, в который дети приходили на урок математики.

В тот день в школе что-то происходило, сейчас даже не вспомню что именно. А вот с кабинетами происходило следующее. Мой кабинет был занят, и мне приходилось все уроки проводить, перебегая из кабинета в кабинет. Куда конкретно бежать, было написано в расписании и вывешено в вестибюле школы. Вооружившись стопкой тетрадей, учебниками, классными журналами и ручками, я бегала с этажа на этаж. Окончание уроков было встречено с облегчением.

На следующий день, не прошло и десяти минут от начала первого урока, как дверь в мой кабинет широко распахнулась и на пороге появилась представительная делегация, состоящая из двух завучей школы и учительницы Ольги Петровны – хозяйки одного из кабинетов, в котором я вчера побывала. Завуч, грозно взглянув на меня, сообщила цель своего визита. Оказалось, что, войдя сегодня утром в свой замечательный кабинет, Ольга Петровна с ужасом обнаружила испорченную доску, ту самую, которая висит в каждом кабинете, и на которой дети постоянно что-то пишут. На этот раз они старательно вырезали на доске ножом что-то вроде «Таня – дура». Какие конкретно слова там были вырезаны, я уже не слышала, поскольку мне было так стыдно! Я считала себя виноватой в том, что эта надпись появилась на доске. Значит, я не уследила за детьми на уроке. Какой же после этого из меня учитель?! Пока я занималась мысленным самобичеванием, завуч кричала на детей, хотя я предполагала, что кричать стоило бы конечно на меня. Но так как виноватыми были назначены в этот раз дети, я немного успокоилась и стала наблюдать за происходящим.

Завуч, размахивая руками, объясняла детям, кто они есть на самом деле и кем они все вместе станут после окончания школы. Завуча сменяла Ольга Петровна и рассказывала им, как она, не жалея себя заботится о своем кабинете. Вторая завуч принималась объяснять теперь уже Ольге Петровне, что эта деградирующая масса (в смысле, дети) никогда не сможет по достоинству оценить труд настоящего учителя. После этого слово опять переходило к первому завучу, и все начиналось сначала.

Наконец, подводя итог всему сказанному, завуч торжественно объявила основных виновных – царапателей досок. Ими оказались все девочки по имени Таня.

– Встать всем Таням! – победоносно произнесла она, грозно обводя взглядом класс, возможно рассчитывая тем самым выявить законспирированных, тайных агентов, скрывающихся под другим именем, а на самом деле имеющих имя Таня.

Тут что-то стало происходить в моем сознании. Мне показалось, что я перестаю понимать происходящую действительность. Я рассуждала так, не могла же Таня сама о себе написать, что она дура. Вероятнее всего на доске было написано, например «Лена – дура», а ниже стояла подпись автора – «Таня».

Пока я восстанавливала на место свой мозг, две покрасневшие от стыда девочки в недоумении медленно вставали со своих мест, озираясь по сторонам в поисках защиты. Их одноклассники пытались высказать свое мнение по поводу выбора виновных, но были задавлены учительским авторитетом быстро и громко.

Я наконец-то пришла в себя и, осознавая всю нелепость ситуации, поняла, что без моей помощи девчонкам не обойтись. Сделав решительно шаг вперед, я сказала, обращаясь к судьям.

– Я знаю, кто вырезал эти слова на доске.

– Кто? – практически хором спросили не только учителя, но и дети.

– Их вырезала я.

Сделав чистосердечное признание в том, чего не совершала, я облегченно выдохнула. Несколько мгновений в классе стояла полная тишина. Тани смотрели на меня с благодарностью, ученики – с удивлением, Ольга Петровна качала головой, а завуч, с силой вдохнув в себя воздух, тихо проговорила:

– Вы еще об этом пожалеете.

Возможно, это и послужило в дальнейшем причиной того, что в один прекрасный день меня попросили уволиться из школы по собственному желанию. Но это будет когда-то потом, а сейчас я ждала, когда же наконец смогу спокойно продолжить урок, не отвлекаясь на всякие глупости.

Делегация быстро вышла из класса. Я довела урок до конца. Происшедшее мы не обсуждали.

К моему изумлению, на этом история не закончилась. Ученики этого класса, как заправские детективы, в течение всего учебного дня проводили собственное расследование. И к последнему уроку привели ко мне настоящего царапателя досок. Им оказался мальчишка совершенно из другого класса, который тоже в тот день побывал в кабинете Ольги Петровны. Дальше провинившегося мальчишку сопроводили в кабинет завучей, и только после этого с чистой совестью дети разошлись по домам.

Ребята карабкались по крутой горе вверх, смеялись, шутили и радовались каждому шагу. Мы с Татьяной плелись сзади. Ни близкое безоблачное небо, ни пестреющая цветами гора, ни макушки оставшегося далеко внизу леса не могли скрасить нашей усталости.

Татьяна предложила мне пойти в поход с ней и с ее учениками сегодня утром, прямо в школе, быстрыми шагами проходя мимо меня по коридору. Я, не задумываясь, согласилась. После уроков наспех собралась. Двадцать километров на автобусе за город. И вот мы, две молоденькие учительницы, ползем вверх по горе за крепкими веселыми старшеклассниками.

Долго выбирали место для стоянки. Наконец нашли круглую поляну. Поставили палатки, развели костер. Мальчишки наперебой рассказывали о героических подвигах, которые они успели совершить за свою жизнь. Спорили, кто из них храбрее и сильнее. Девчонки восторженно хлопали в ладоши, искренне веря в каждую услышанную историю.

Ночь опускалась медленно, пряча звезды за огромные серые тучи.

Свою двухместную палатку мы с Татьяной решили поставить чуть поодаль. Не на поляне, а среди деревьев, за раскидистой елью. Попив чай, отправились спать. Долго разговаривали о школе, учениках. Слышали озорной смех и шутки наших ребят. Постепенно ребята угомонились, готовясь ко сну.

Мелкие капли дождя стучали по палатке, нежно убаюкивая своей мелодией. Разбудил меня шепот, доносившийся снаружи:

– Где топор? Куда он делся?

– Зачем тебе понадобился топор? – выглядывая из палатки, сонно спросила я у ползающего в кустах мальчишки.

– Тихо, тихо, – прошептал он, испуганно, озираясь по сторонам, – спрячьтесь куда-нибудь. Там пришли трое ужасного вида мужчин. Они с ножами. Нам очень страшно. Если они вас увидят, не знаю, что и будет. Вы же молодые женщины…

– Стой! – остановила я его поиски, – не надо ничего искать, тем более топор. Мы сейчас выйдем и попытаемся все уладить.

– Татьяна, вставай, – будила я подругу, – надо что-то делать.

Мы решительно вышли из палатки, но ватные ноги и трясущиеся колени предательски мешали идти. Мысли покинули мою голову, казалось навсегда. С каждым шагом, подходя все ближе и ближе к поляне, я пыталась придумать, что же говорить этим непрошенным гостям и что в этой ситуации вообще надо делать? Чувствовала, что ничего придумать не могу.

Костер горел ярко, дождь слегка моросил. Поляна была пуста, не считая трех силуэтов мужчин, одетых в немыслимые по своей неопрятности одежды. В руках у каждого был нож.

Я старалась тверже ставить ноги, но они не слушались, подгибались, и мне казалось, что я сейчас упаду. Решила остановиться. Татьяна молча стояла рядом. Все наши ребята тихо и испуганно выглядывали из палаток. Три силуэта подошли к нам вплотную, ухмыляясь и что-то жуя.

– Здравствуйте, ребята, – вырвался из моих уст приторно ласковый, вкрадчивый голос, обращенный к нашим гостям. Губы сами собой растянулись в слащавую улыбку.

«Боже мой, что я говорю?» – спрашивала я саму себя. При этом губы продолжали свою речь, не обращая на меня никакого внимания.

– Как мы рады, что вы к нам пришли. Нам так понравились эти дивные горы, эта сказочная красота. И мы очень хотели познакомиться с кем-нибудь, кто бы смог нам хоть немного рассказать об этом замечательном месте. Садитесь поближе к огню, мы угостим вас чаем.

Несколько секунд стояла тишина, показавшаяся мне вечностью. Потом зашевелилась соседняя палатка, и из нее вышло несколько наших храбрецов с заваркой, чайником и пряниками. Наши гости перестали жевать и с удивлением смотрели на меня.

– Мы вообще-то к вам шли не за этим, – был их ответ, – да уж ладно, живите пока, зайдем к вам завтра.

Три силуэта уходили все дальше, в ночной сумрак. Хлынул дождь.

Рано утром я попросила всех немедленно собираться в обратный путь. Осмелевшие с лучами утреннего солнца храбрецы пытались еще раз рассказать мне о своей силе и находчивости. Но теперь это было никому не интересно.

Мы возвращались на грязном автобусе из нашего неудавшегося похода. По дороге я размышляла о той силе, о которой ты даже не подозреваешь. О внутренней силе, которая, не советуясь с тобой, помогает тебе в тяжелые и опасные минуты.

Ночь была тиха и прохладна. Я лежала на кровати и всматривалась в звездное небо, распахнувшееся за окном. Звезды мигали в такт, словно пели свою вечную песню.

«Как же так, – мелькало у меня в голове, – я такая взрослая девочка, но совершенно не умею держать себя в руках. Поругалась с папой. Конечно, он крикнул, что я до сих пор ничему не научилась, не умею делать самые элементарные вещи». Я была в тот момент с ним не согласна. Сказала, что он сам в этом виноват, он меня сам ничему не научил. Хлопнула дверью. Ушла. Плакала. Обида вырывалась из меня. Раздувалась до немыслимых размеров. Я думала, что лопну. Но нет. Я лежу, смотрю в небо и понимаю, что действительно не научилась самому главному – умению любить и понимать близкого и родного тебе человека.

Глаза закрылись сами собой, и я увидела две огромные дубовые двери. Самым удивительным было то, что они висели просто так, в воздухе. Стен и потолка не было. Не было вообще ничего, только двери. Я подошла к одной из них и прислушалась – тихо. Слегка коснулась витиеватой ручки, дверь поддалась и бесшумно открылась.

Передо мной лежала гладь огромного озера. Песчаный берег уходил в размытую, несуществующую даль. Я робко шагнула вперед. Дверь за мной также тихо закрылась. Мои босые ноги ощутили мягкий, теплый песок.

«Где я? Страшно мне здесь или нет?» – мелькало в моей голове. Подумав, поняла, что не страшно, значит можно идти дальше.

Какое странное озеро, никогда не видела таких озер. Бледно-желтое, как неживое. Волны не плещутся у берега. Оно будто замерло. Кругом тишина, даже не слышно моих собственных шагов. Но все же чувствую, что я здесь не одна.

– Кто здесь? – крикнула я, и мой голос наполнил этот непонятный мне мир звоном и ветром.

Озеро колыхнулось своей вязкой поверхностью, вобрав в себя часть песчаного берега.

– Тише, – послышался мягкий, тихий, как шелест листвы голос, – любой порыв ветра или шум увеличивают озеро, оно разрастается и забирает в себя наш берег. Нам скоро негде будет жить.

Со всех сторон ко мне подходили маленькие, даже можно сказать, крошечные человечки. Они были похожи на моих фарфоровых куколок. Такие же аккуратные, с милыми личиками и в пышных ярких одеждах. Но глаза! Их глаза были наполнены бесконечной тоской. Они с мольбой смотрели на меня.

– Кто вы? – шепотом спросила я.

– Мы – Чувства, – ответили человечки, подходя ближе.

Я присела на корточки.

– А что это за озеро?

– Это озеро – Обида. Порой оно бывает совсем небольшим, порой еще меньше, как капелька, иногда высыхает, и мы даже забываем о нем. А иногда разливается, огромной волной накрывая наш берег. Еще чуть-чуть и мы погибнем. Наша страна очень хрупкая и очень маленькая, идти нам некуда.

– Дорогие Чувства, как же мне помочь вам? – спросила я еле слышно, боясь пошевелиться.

– Тот, кто сумеет испить это озеро, вобрать в себя все его, до последней капли, тот спасет нас и нашу страну.

– Но как же это сделать? Я всего лишь девочка. И озеро очень огромно. Я не смогу его выпить, – в отчаянии шептала я.

– Но ты же пришла к нам, ты же дошла. Значит, в тебе есть силы. Ты сумеешь это сделать. Кроме тебя нам никто не сможет помочь. Мы верим в тебя, – человечки-куколки смотрели в мои глаза, и кончики их губ медленно поднимались в улыбку.

Какие они все красивые. Я была совершенно уверена, что где-то уже их видела. Мне даже показалось, что я их вижу каждый день. Что-то кольнуло в моем сердце.

Осторожно, плавно, не задев милых малышей, я встала. Мягко ступая, направилась к вязкой тягучей жиже. Я понимала, что надо ее вобрать в себя. Но как? Мысли теснились в моей голове: «Папа, как ты прав, мне еще многому надо научиться. А я попусту трачу время, плачу, раздуваюсь от обид. Считаю себя несчастным ребенком и при этом совершенно не думаю о других».

Эти крошечные человечки, в своей маленькой, хрупкой и тесной стране показали мне, как легко можно одним только всплеском волны уничтожить милую, добрую жизнь.

С каждым моим шагом, казалось, озеро отступает и отступает. Я даже подумала, что озеро съеживается. Странное, глупое озеро! Мои шаги становились увереннее и тверже. Я себе представила, как я наклонюсь, и буду его пить. Наверное, оно очень не вкусное, хотя похоже на кисель. И мой язык вспомнил ароматный кисло-сладкий вкус клюквенного киселя. «Когда я буду его пить, буду себе представлять кисель, – думала я».

Но киселя желтого цвета я не видела ни разу в жизни. Ну и что же! Я еще многого не видела в жизни. Это, наверное, банановый кисель. Дойдя до озера, я стала наклоняться над его гладью. Мое лицо приблизилось к поверхности. Как странно, озеро стало прозрачным, хотя я не вижу его дна. Оно начинает менять свои очертания. Мне кажется, озеро оживает и стремительно превращается в каплю. Сейчас закрою глаза и выпью ее.

Как же так, я не спросила у человечков, как называется их страна. Не поворачивая головы, я медленно и четко спросила у стоящих позади меня новых знакомых.

– Где я нахожусь? Как называется ваша страна?

– Наша страна называется – ТЫ…

За окном светило солнце, разбрызгивая свои лучи. Я легко вскочила с кровати. Какой замечательный день. Как мне хорошо. Я быстро выбежала босиком и в ночной рубашке из своей комнаты. Посреди гостиной стоял папа. Лицо его было печальным, глаза с грустью смотрели вдаль, казалось, не видя никого.

Я бросилась ему на шею:

– Папочка, дорогой, как я тебя люблю!

– Доченька! – папа беззвучно плакал.

На четырехугольном возвышении в центре храма, на архиерейской кафедре, лежала священная Книга. Книга была антикварной ценностью, единственной и уникальной в своем роде. На ее пергаментных листах древний мастер начертал сокровенные письмена. Обложка книги, сделанная из деревянных дощечек, обтянутых тисненой кожей, была инкрустирована драгоценными камнями и отделана золотом.

Один раз в неделю, по четвергам, я забирал эту Книгу из хранилища и приносил в храм для совершения богослужебного чтения.

Ценность Книги состояла не только в том, что она была старинной, не в том, что была украшена золотом и каменьями. Самая главная ценность этого фолианта была в его содержании.

Много лет моей жизни ушло на тщательное изучение этого священного писания. Сколько загадок бытия она помогла мне разгадать, сколько тайн, связанных с созданием этого мира, я постиг вместе с ней.

И каждый четверг в храме собирались люди, чтобы послушать, как я читаю Книгу. Чтобы прикоснуться к великим знаниям, чтобы понять мудрость, пронесенную через века.

Но каждый раз подходя к архиерейской кафедре, перед прочтением, я с замиранием сердца открывал Книгу. И каждый раз видел одно и то же.

Книга как будто оживала. Письмена на желтоватых пергаментных страницах, на моих глазах исчезали, покрываясь тончайшей, матовой пленкой, на которой появлялись новые тексты, совершенно не схожие с текстами священной Книги.

И каждый раз Книга заставляла меня читать перед собравшимися в храме людьми не слова истины, а те записи, которые появились на пленке.

А люди с радостью внимали этим словам. Строили свои жизни по тем законам, о которых я им читал. Видели мир теми глазами, которые я им раскрывал. И благодарили меня за знания и мудрость.

Но я-то знал, что это не истинные знания. Я понимал, что каждый раз им лгу. И ложь моя разрастается все шире и шире.

Обо мне узнавали новые люди. Они приводили в храм своих родных и друзей. Каждому хотелось понять суть происходящего. Каждый верил моим словам, прочитанным из священной Книги.

Хотел ли я когда-нибудь крикнуть стоящим в храме людям: «Не верьте мне! Это все неправда! Мир устроен совершенно не так».

Наверное, нет. Я каждый раз видел, как начинали светиться глаза этих людей. Как радостно бились сердца в их груди. Как искренне им хотелось, услышав мои слова, стать чище и лучше.

К сожалению, выходя из храма, они быстро забывали свои стремления. Продолжали жить повседневной жизнью. И так от четверга до четверга.

И вот наступил сегодняшний четверг. Я, как обычно, взял Книгу из хранилища. Как всегда, внес в храм и положил на кафедру. Собравшиеся в храме люди с трепетом ждали, когда же я открою ее и начну читать.

Я торжественно открыл нужную страницу и не поверил своим глазам. Сегодня книга не прикрыла свои письмена, пленка не появилась над страницей. И я, замирая от счастья, медленно начал читать о той правде жизни, о которой было написано в священном писании.

Радость переполняла меня. Наконец-то люди узнают ту истину, о которой мечтали, услышат то мудрое слово, которого ждали и увидят реальную картину мира.

Когда я только начал читать, легкий шепот недоумения пролетел над толпой. И чем дальше я читал, тем громче и громче становились эти перешептывания, перерастали в гул и гудящий рокот. А за тем крик разъяренной толпы заставил меня оторваться от чтения Книги и поднять на нее глаза.

Искаженные лица смотрели на меня. Гневные, ненавидящие взгляды, когда-то влюбленных в меня людей, сейчас хотели меня испепелить. Сжимая кулаки, толпа медленно приближалась к кафедре. И с каждым шагом лица и руки людей покрывались язвами и кровоточащими ранами. Контуры человеческого тела искривлялись и деформировались. Там, где когда-то была голова, у кого-то появлялся рыбий хвост, у кого-то рычащая пасть. Вместо рук выползали змеи. Перед моими глазами вырастали будто из-под земли человекоподобные уроды и монстры.

Их руки-змеи тянулись ко мне. Я прижал к себе священную Книгу, пытаясь защитить ее. Но окружавших меня было так много, что я не в силах был справиться с ними.

Книгу вырвали из моих рук. Мое тело кинули на пол, терзали и мучали его. Я не чувствовал боли. Я не чувствовал страха. А только горечь недоумения, печали и скорби сжимали мое сердце. Мои распухшие от ударов, покрытые кровью губы шептали: «Люди, очнитесь. Неужели вы не хотите знать истину?»

Но меня никто не слышал.

И вдруг все прекратилось. Толпа быстро покинула храм. Я остался один. Еще несколько часов лежал на полу, не в силах подняться. Затем медленно, шатаясь, встал на покрытые синяками и ссадинами ноги и увидел свою Книгу. Ее золоченая обложка была разорвана на тысячи частей. Страницы, на которых была собрана вся мудрость человечества, были уничтожены. Часть страниц была сожжена и превратилась в пепел, другая часть была изодрана так, что стала просто пылью.

Проливая слезы по отсутствующему разуму тех, кто только что был в храме, я побрел к своему дому. Я точно знал, что завтра и каждый следующий день своей жизни, я буду снова и снова писать священную Книгу, в надежде, что настанет тот день, когда мудрая истина и истинная мудрость станут кому-то нужны.

Как послушный пес, ждущий хозяина, я сидела и ждала. А хозяин уже давно бросил меня, и в мыслях своих, и в чувствах своих, и просто ногами, встал и ушел. А я все надеялась, что это все не по-настоящему, а просто какой-то дурной сон, который вот-вот закончится. А сон все не заканчивался и не заканчивался.

Я страдала от того, что меня оставили одну. Хотя ничего хорошего в той, прежней жизни, в которой я была не одна, не было. Мне очень хотелось что-нибудь вспомнить светлое и приятное. Например, как меня любили, как заботились обо мне, как говорили мне нежные и ласковые слова. Но моя память отказывалась выдавать такую информацию, ее просто не было.

Зачем тогда все мои сегодняшние страдания? Откуда они берутся? О чем, собственно говоря, я страдаю? Может, я печалюсь от того, что лишилась привычных моментов своей жизни. Лишилась оскорблений со стороны ушедшего, его насмешек или очередного предательства. Неужели я так привыкла к ним, что жаль расставаться?

Все наблюдатели устали от происходящей картины, и смотрели на меня, как на умалишенную. Ни гордости, ни чувства собственного достоинства я не могла найти в себе и показать им.

А может, пора сделать генеральную уборку и вычистить из своей головы все мысли о том, что я желаю вернуть это прошлое, которое уже давно пропахло гнилью и покрылось плесенью.

Я сама, своими собственными руками, словами и мыслями взрастила это существо, которое, искренне веря в свою исключительность, пнуло меня ногой. Этот пинок был последним из длительной серии затрещин и ударов с его стороны. Каждый очередной удар загонял меня в угол, корежил мою душу и разрывал сердце.

В углу я жила довольно долго. Мне даже казалось, что там достаточно уютно, мне не надо было много места. Мне вполне хватало того пространства, которое конструировал мой мозг. Я научилась жить в своем собственном мире. Он не был реальным, но он был мой.

И вот настало время выходить из угла. Я несмелыми шагами, озираясь по сторонам и не понимая, куда идти, начала делать свой первый шаг. Что удивительно, на выходе меня ждали радостные и приветливые лица, которые почему-то верили в меня. Они мне рассказали обо мне. Я взглянула на себя другими глазами и впервые понравилась себе.

Я шла сначала неуверенно. Ноги подворачивались, растягивая связки и выворачивая суставы. Но я шла, превозмогая боль. Постепенно ноги крепли, плечи распрямлялись, и я почувствовала, как медленно появляются крылья за моей спиной. Да, они были измятыми, поломанными и полностью замазанными липкой смолой. Но они были. И я стала помогать им распрямиться и очиститься.

И мои крылья, вырастая из убогости и малости, из забитости и недоверия, освобождали мое сердце от скорби, наполняли красочными струями. И наконец сердце вырвалось из заточения, выпустило мой мир на свободу.

Я взмахнула крыльями и полетела, над суетой, над страхами и обидами, грубостью и предательством. Я летела и провожала свою прежнюю жизнь. Но это не была траурная процессия похорон, это был мой толчок от стартовой площадки прошлого в новую лучшую жизнь.