Текст книги "Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции."

Он сделал шаг назад, преодолевший и уверенный. Посмотрел на Евлалию Григорьевну с чувством победы над нею и вместе с тем с чувством жалости к ней, побежденной.

Евлалия Григорьевна рванулась.

– Пойду! Пойду! – затряслась она, ничего не слушая, ничего не понимая и смотря перед собой обезумевшими глазами. – Он… Пусть! Ведь он… Пусть, пусть! Этого я не могу, я, я! – прорвалось у нее. – Добивать его? Да как вы смеете думать это! – развернулась она, готовая наброситься. – Вот сейчас… Вы пойдете со мной? Ах, нет, я сама, сама… Не надо, чтобы с вами, потому что… Но только…

Она схватила со столика свою шляпку и хотела было надеть ее, чтобы сейчас же идти, но Семенов как бы опомнился. Он видел, что он побит, но – странное дело! – не сожаление и не горечь, а даже радость почувствовал он от этого. Он с восхищением и с благодарностью смотрел на Евлалию Григорьевну, и ему казалось, что он хочет сделаться маленьким и смириться перед нею. Именно – смириться. Он очень осторожно взял из ее бессильных пальцев шляпку, а сам (все так же осторожно) посадил ее на место.

– Не надо делать глупостей! – не приказал, а попросил он. – Если вы такая… Если уж вы такая… Да что же это? – вдруг с необычайной силой вскрикнул он, всплеснул руками и словно бы пошатнулся. Схватился за спинку стула и сжал ее в кулаке.

Евлалия Григорьевна напряженно сидела, готовая каждую минуту вскочить и бежать.

– Я сам все сделаю! – взяв себя в руки, тихо сказал Семенов.

Евлалия Григорьевна подняла на него глаза, но спросила только взглядом.

– Все сам сделаю! – повторил Семенов и мотнул головой: не сомневайтесь, мол. – И я все это сделаю лучше, чем вы. Верите? Верите вы мне? – неожиданно для себя спросил он и почувствовал, как сердце у него слегка сжалось, словно ему будет больно, если она ответит: «Нет, не верю».

Евлалия Григорьевна ответила не сразу. Она сначала посмотрела строго, глубоко и испытующе. Она не могла ответить так, просто: ей надо было воистину убедиться в том, что она верит. Ей надо было увидеть то, что заставило бы ее поверить, что позволило бы ей поверить.

– Да, верю.

– А коли верите, – почти радостно заколыхался Семенов, – то… верьте! Я…

Он на полминуты задумался, что-то обсудил про себя и решил.

– До завтрашнего вечера подождите! – распорядился он. – И, коли можете, никуда завтра целый день из дому не уходите. Дома будьте, стало быть. Я сейчас еще не знаю: может быть, утром, а может быть, днем или вечером… Одним словом, я или дам вам знать, или сам заеду, или… Не знаю, но ждите. Тут главное, чтобы этого Любкина увидеть! – немного хитро подмигнул он, – а я… я уж знаю, что ему сказать надо. Слово такое знаю, вроде как бы – «Сезам, отворись!» Волшебное!

– Вы… скажете?

– Скажу, скажу! И… Не плачьте, голубенькая! – с ласковой шутливостью добавил он и несмело дотронулся концами пальцев до ее плеча. – Ведь перемелется, – мука будет! А у вас… у вас обязательно все перемелется, потому что жернова у вас больно уж крепкие!

Дождь[85]85
  Рассказ предоставлен сыном писателя Н. Моршеном. Печатается впервые.


[Закрыть]

1

Это был довольно заурядный пансион в горах. Но горы не были ничем примечательны, а пансион – тем более. Поэтому гостей в нем всегда было мало, и почтенная фрау Райнке не раз подумывала о том, не прикрыть ли ей этот пансион и не вложить ли свой маленький капитал в молочную ферму? И в самом деле: разве «Ферма Мария» звучит хуже, чем «Пансион Soleil»?

Но в это лето по необъяснимому капризу судьбы неожиданно съехались гости. Их было так много, что фрау Райнке воспрянула духом. Все комнаты заняты? Это замечательно! Но еще замечательнее было то, что гости, каждый в своем роде, были достаточно импозантны и элегантны, составляя вполне приличную компанию.

Раньше всего – молодая вдова, очень интересная особа 28-ми лет, с компаньонкой и с шестью сундуками, не считая чемоданов, баулов и портсаков, американизированная испанка, мадам де-ла Рока. О ее компаньонке говорить, конечно, не приходится: даже не все знали, что ее довольно безлично зовут мадемуазель Софи, и никто не замечал ее вдумчивых и немного грустных глаз. Но несомненно все замечали и высоко ценили профессора физики, автора солидных трудов, почтенного г-на Ратш. Общее внимание вызывал также и известный киноактер, мистер Корри, готовящийся к новой роли и пожелавший предварительно отдохнуть в мирной обстановке; он всех прельщал вдохновенными глазами, привычными кинопозами и дюжиной необыкновенных шелковых пижам; его же повышенного аппетита все старались снисходительно не видеть. Кроме того, были и другие интересные люди: вдова оптового торговца рыбой, фрау Грюнберг, с модернизированной дочкой Эммой, студент миланского университета, сын почтенных родителей, сеньор Паоло, молодой человек с крупными деньгами на мелкие расходы, рантье – мсье Пико с супругой… И, наконец, господин Инкто.

– Фрау Райнке, кто такой господин Инкто? – деловито наводил справки мсье Пико, ни в чем не допускавший неясностей.

– Этого я не знаю, майн херр! – очень учтиво отвечала фрау Райнке. – Он приехал, по его словам, из Тибета.

– По его словам? Но разве он умеет говорить? – наивно изумлялась очаровательная мадам де-ла Рока. – Я, право, думаю, что он немой. Он ведь всегда молчит!

– О, нет, мадам! Он прекрасно говорит по-немецки. Можно подумать, что он – немец.

– Но почему же он молчит? Почему он все время молчит?

– Вчера я разговаривал с ним по-английски! – вмешался мистер Корри, по привычке принимая кинопозу. – Правда, разговор наш был очень краток. Он спросил у меня, какой у нас сегодня день, а я ответил: среда! Он поблагодарил меня и… и я должен признать, что по-английски он произносит безукоризненно.

– Какой же он национальности?

– Он – staatenlos, мадам.

– Что это значит?

– Это значит, что он без подданства.

– Но не без национальности же, надеюсь?

– О, конечно, нет!

– Инкто… – в раздумьи сказал професаор Ратш. – Это не французская, не немецкая и не английская фамилия. И, конечно, не норвежская, не шведская и не датская. И уж само, собою разумеется, что не русская и не польская. Китайская? Японская? Нет, нет!

– И не итальянская! – горячо воскликнул молодой Паоло (он всегда все восклицал излишне горячо). – Инкто? Это звучит совсем не по-итальянски, хотя г-н Инкто на днях и говорил со мной на прекрасном итальянском языке!

– Загадочный человек! – рассмеялась мадам де-ла Рока. – Владеет чуть ли не всеми языками мира и… и молчит! почему же он молчит?

– Вероятно, у него очень молчаливый характер, мадам! – учтиво и скромно, но с несомненным достоинством догадалась фрау Райнке.

2

И вдруг – пошел дождь. Еще с утра небо стало заволакиваться тучами, а с полудня полил дождь, и сразу было видно, что он зарядил надолго. До самого вечера? Может быть, даже и до утра?

Он шел весь день и всю ночь. Утром все бросились к окнам, но увидели через стекла безрадостную картину: серое небо, потоки воды, грязные тучи, мутные пузыри на лужах… И нигде нет ни признака просвета: ни на востоке, ни на западе, ни на севере, ни на юге. Дождь, дождь, дождь!

То же и на третий день. Были мобилизованы все средства развлечения, но они, в конце концов, были так примитивны и так немногочисленны, что ничуть не помогли маленькому обществу. И самая злая, самая нудная, самая серая скука вползла в пансион Soleil.

– Знаете что? – сказала очаровательная мадам де-ла Рока на четвертый день дождя. – Как последнее средство спасения от невыносимой скуки, я предлагаю отправить делегацию к господину Инкто и пригласить его сюда, к нам. Он, конечно, не остановит дождя, но он, быть может, поможет нам спастись от скуки?

Сеньор Наоло и фрейлейн Эмма пошли от имени всего общества к господину Инкто, а мадам де-ла Рока сочла нужным оглядеть себя в зеркало.

– Как вы думаете? Он придет? – спросила она.

– Не придет! – изрек мсье Пико: он всегда имел утешительную склонность предсказывать людям только нехорошее.

– Нет, почему же! – возразил профессор Ратш. – Он, конечно, очень склонен к одиночеству и чуждается общества, но он несомненно очень воспитанный человек.

– Да, он очень мил! – почему-то мечтательно вздохнула фрау Грюнберг.

– Он очень мил и… и он удивительно красив! – вдруг созналась мадам де-ла Рока. – Если бы я была художником, я написала бы с него «Прекрасного ангела». Вы не находите?

– Прекрасного – да! – согласился с нею профессор Ратш. – Но и мудрого. В его глазах я вижу чрезвычайно развитый интеллект, и это, сознаюсь, прельщает меня. В нем много мысли и… и грусти. Вот именно: мысли и грусти.

– Неужели он приехал из Тибета? – заинтересованно спросила мадам де-ла Рока. – Вы не находите, что это чересчур эктравагантно: побывать в Тибете.

Прошло две-три минуты.

– А вот и он! – довольно бесцеремонно воскликнула фрейлен Эмма, входя в комнату вместе с господином Инкто. – Он очень милый и сразу согласился!

– Он очень милый и сразу согласился! – весело подтвердил сеньор Паоло.

– Идите сюда! – приказала мадам де-ла Рока. – Мы все здесь так страшно устали от скуки, что, право, и вам не грех поскучать вместе с нами. Почему вы нас сторонитесь? Только, пожалуйста, не говорите банальностей и не уверяйте меня, будто вы никак не думаете, что ваше присутствие может скрасить мою скуку! Итак?

– Итак? – ласково и дружески улыбнулся господин Инкто.

– Итак, говорите же что-нибудь. Почему вы нас сторонитесь?

– Я не сторонюсь. Просто, я люблю уединение. Это не очень большое преступление с моей стороны

– Нет, не очень большое. Во всяком случае, не такое большое, как мое любопытство, а я любопытна, и хочу знать, что вы делаете в вашем уединении?

– Я размышляю.

– О чем?

– О времени и о пространстве.

– Это… философия?

– Нет, не думаю. По-моему – это необходимость.

– Вряд ли я в этом пойму что-нибудь! Время? Я люблю его, когда оно проходит так, что я его не замечаю. А что касается пространства, то… Ах, Боже мой! В конце концов автомобили и железные дороги изобретены же для чего-нибудь!

– Нет, это очень интересно! – авторитетно вмешался профессор Ратш. – Должен сознаться, что эти две величины, время и пространство, издавна интересуют меня!

– А вы уверены, профессор, что время и пространство являются именно величинами? – вежливо и вдумчиво спросил господин Инкто.

– Что же другое?

– С одной стороны – Мера и Число, а с другой – Слово! Не здесь ли ответ на ваш вопрос?

– Ах, Бог мой! – опять вмешалась мадам де-ла Рока. – Вероятно, все это страшно углубленно и значительно, но говорить об этом, когда четвертый день идет дождь, положительно несвоевременно и неуместно!

– Дело в том, господин Инкто, – со смехом пояснил молодой Паоло, – что мадам де-ла Рока надеется на вас! Она хочет, чтобы вы сотворили чудо и разогнали нашу скуку!

– Вот именно: чудо! – вздохнула фрау Грюнберг. – Но мы стали грешны, и в наше время чудес не бывает!

– В наше время чудес не бывает! – с явным удовольствием подтвердил мсье Пико.

– Не бывает! – скрепил мистер Корри, решительно махнув головой.

И все замолчали, удрученные тем, что в наше время чудес не бывает.

– Чудеса бывают и в наши дни! – раздался очень спокойный и очень значительный голос господина Инкто. – Почему вы думаете, что в наше время не бывает чудес?

– Вы их встречали? – с легкой иронией спросил профессор.

– Нет, в самом деле: неужели вы их встречали? – словно надеясь на что-то, пылко подхватил Паоло.

– Дело не во мне! – так же спокойно и так же значительно ответил господин Инкто. – И дело не в том, встречал или не встречал каждый из нас в своей жизни какое-нибудь чудо. Дело в другом: сумеем ли мы увидеть чудо, если встретим его?

– А разве его надо уметь видеть? – заинтересовалась мадам де-ла Рока. – Должна сознаться, что ни один из моих учителей не учил меня этому искусству, и я, вероятно, не сумею увидеть чудо, даже если встречу его.

– Уметь видеть? – многодумно переспросил профессор. – Простите, я не совсем понимаю: что вы подразумеваете под этим?

– Что я подразумеваю? Видите ли, я думаю, что чудеса бывают и в наше время, потому что они от времени не зависят. Но мы – враги чуда. Мы отказываемся признать его, потому что оно ниспровергает наш мир, мир Меры и Числа. Поэтому мы, всякий раз, когда встречаем чудо, видим не чудо, а «вполне естественное явление» или же делаем уступку и видим «случайность» или «совпадение». Мы не видим чуда оттого, что мы не хотим его видеть.

– Так! Хорошо! – пожевал губами профессор. – Мы, конечно, не так доверчивы, как наши предки и мы, сверх того, не так невежественны: развитие естественных наук…

– Ах, как жаль, что они развились! – капризно перебила его мадам де-ла Рока, любуясь своими ноготками. – Если бы они не развились, я могла бы увидеть какое-нибудь хорошенькое чудо, а теперь, благодаря развитию ваших противных естественных наук, я должна ограничиваться воспоминанием о тех опытах по физике, которые мне когда-то показывал старичок учитель, и в которых я ничего не понимала!

– Развитие естественных наук, конечно, сыграло решающую роль в этом деле о чудесах! – вежливо и терпеливо обождал ее кокетливую реплику профессор. – Чудо? Конечно, если мы увидим воскресение из мертвых, то всякий вправе заподозрить случай летаргии, но уверяю вас, что если я встречу случай, который я не смогу объяснить естественным порядком, то я буду вынужден признать его чудом, независимо от того, хочу ли я, чтоб были чудеса, и умею ли я эти чудеса видеть…

– Разве? – безо всякой иронии, а, наоборот, очень вдумываясь в его слова, спросил господин Инкто. – Разве? – он опять подумал. – Нет! – решительно взмахнул он головой. – Нет, наше отрицание чудес вытекает не из предполагаемого развития естественных наук, и не из того, что мы будто бы постигли эти естественные науки, а только из нашей боязни чуда. Ведь если чудо есть, то во что же превращается Мера и Число? А наш дух ограничен именно этой сферой, сферой Меры и Числа. Ушел ли он уже из сферы Слова, или он еще не пришел к ней, я не знаю, но он весь – в Мере и в Числе.

– Хорошо! Пусть! – снисходительно сказал профессор, давая понять своей снисходительностью, что у него в запасе есть еще один сокрушающий аргумент. – Пусть! Но согласитесь сами, что если я, раб Меры и Числа, повстречаюсь с несомненным чудом, то я буду вынужден признать его!

– Несомненное чудо? Что вы называете несомненный чудом, профессор?

3

В это время в комнате сразу потемнело: тучи сгустились. Дождь забарабанил сильнее, и скользкий ветер погнал мутную рябь по лужам. Деревья грустно зароптали.

– Господи! – возмутилась фрейлен Эмма. – Вместо того, чтобы проясниться – вот! Полюбуйтесь!

– Несомненное чудо, это… – начал было профессор, но его перебила мадам де-ла Рока.

– Несомненное чудо? – переспросила она. – извольте. Вот если бы сейчас вдруг разошлись тучи, перестал бы дождь и выглянуло солнце, – вот это и было бы настоящее чудо!

– О, да! Самое настоящее чудо! – звонко подтвердила фрейлен Эмма.

– Да, это было бы чудо! – согласился мистер Корри, но тут же уверенно добавил: – К сожалению, это невозможно!

– Да, конечно, невозможно! Такое упорное ненастье не может оборваться и окончиться внезапно! – солидно нахмурился мсье Пико с таким компетентным видом, будто он всю жизнь специально занимался ненастьями и является их знатоком. – Это было бы чудом, но чудеса невозможны. Завтра утром дождь, может быть, и пройдет, но сейчас – ни за что!

– Ах, солнышко, – мечтательно пропела его супруга. – О нем, действительно, приходится мечтать, как о чуде!

– А ваше мнение, профессор? – совершенно серьезно спросил господин Инкто и посмотрел на профессора с напряженным вниманием, как будто этот ответ был особо нужен ему. – Что бы вы сказали, если бы дождь сейчас внезапно прекратился?

– Прекратился? – отозвался профессор. – А вы знаете, что показывает барометр? Я смотрел на него полчаса тому назад, а поэтому и утверждаю: ни о каком солнце сейчас не может быть и речи!

– Да, но чудо?..

– Вот именно: чудо! Только чудо!

Господин Инкто медленно отошел к окну и стал смотреть в сад. Унылая, безотрадная картина! Он поднял глаза и посмотрел на небо: безнадежные облака, безнадежная пелена, безнадежный дождь! Чудо? Разве может быть чудо?

Но вот – в комнате слегка посветлело. Что такое? Все повернулись к окну. Неужели? Что-то растягивало плотную завесу облаков, и они расходились, исчезали, становились тоньше, прозрачнее… Дождь перестал, и только дрожащие капли торопливо и неровно падали с деревьев. Кажется, что кусты немного выпрямились и стали немного веселее.

И вдруг – разорвались облака! Крохотный кусочек голубого неба радостно улыбнулся среди серых пластов. Словно небесный колодец, словно светлый провал в глубину!

Все стихли… Мадам де-ла Рока взволнованно вскочила с дивана. Мистер Корри сдвинул брови и принял кинопозу. Профессор снял очки. Мсье Пико глянул с растерянным недоумением. Сеньор Даоло страстно подался вперед. Что делала в это время команпаньонка, незаметная мадемуазель Софи?

И вот – в маленьком голубом провале, между разорвавшихся облаков, раздался ликующий аккорд. Солнце брызнуло оттуда светом омытых, звонких, веселых лучей. Миллиарды алмазов рассыпались по траве и по листьям, грязные лужи словно бы помолодели, и золотой воздух рассмеялся призывно и радостно.

– Ах! – вырвалось у всех.

Господин Инкто стоял и смотрел на этих людей.

– Это… чудо? – задыхаясь, спросил молодой Паоло.

Господин Инкто не отвечал. Он только стоял и смотрел. Что теперь скажут эти люди?

Первым очнулся профессор Ратш.

– Да! Удивительно эффектное совпадение! – признал он, надевая очки, чтобы лучше рассмотреть воздух, небо и солнце. – Удивительно эффектное совпадение! – повторил он веско. – Вот как раз подобные случаи и наталкивают неустойчивые умы на мысль о чуде. А, тем не менее, что произошло, спрашиваю я вас? По неизвестным мне причинам, – перешел он на тот тон, каким обычно читал лекции студентам, – в нашем районе, там, наверху, – показал он (для точности?) своей бородой этак вверх, – там внезапно изменилась температура и барометрическое давление. При создавшихся новых условиях процент относительной влажности воздуха понизился, а поэтому водяные капли облаков начали энергично испаряться. Явление это очень простое, и каждый из нас наблюдал его сотни раз, но сегодня оно случайно совпало с нашим разговором, и вот – чудо!

– Значит, это не чудо? – с надеждой в голосе спросила встревоженная фрау Грюнберг.

– Отнюдь нет! – успокоил ее мистер Корри. – Какое же это чудо? Ведь каждое ненастье когда-нибудь да кончается! Кончилось и это ненастье, вот и все!..

– Совершенно правильно! – компетентно подтвердил специалист по ненастьям мсье Дико. – Каждое ненастье обязательно когда-нибудь кончается!

– К сожалению, вы правы! – вздохнул сеньор Паоло и отошел от окна.

– В наше время чудес не бывает! – с удовлетворением признала мадам Пико, и было видно, что она боялась возможного чуда, а теперь успокоилась. И, успокоившись, с укором посмотрела на господина Инкто.

– Очень рада! – весело созналась мадам де-ла Рока. – Если бы это было чудо, я, право, не знала бы, как себя вести! Можно ли было, например, сегодня обедать, если бы мы днем увидели чудо?

Никто из них не видел, как господин Инкто поникнул головой, как губы его искривились гримасой сострадания и скорби, как подернулись его глаза тенью горечи… И пока они, успокоенные и удовлетворенные, выносили свой приговор, пока господин Инкто стоял у окна, опустив голову, голубой провал в небе опять затянулся облаками, опять потемнело, опять безнадежный дождь скучно полил по стеклам окон.

Господин Инкто поднял голову.

– Опять дождь? – глухо и беззвучно спросил он. – Что ж! Вероятно, опять изменилась температура и что-то такое стало с барометрическим давлением и с относительной влажностью… Не правда ли, профессор? Конденсация водяных паров в воздухе с образованием облаков… Самое заурядное физическое явление, которое все мы тысячу раз видали… И, конечно, никакого чуда в нем нет! Да и может ли быть чудо вообще, а в наше время – в особенности? Не правда ли?

Он обвел всех глазами и, поклонившись, пошел к выходу.

Но у двери его остановила мадемуазель Софи. Она подошла к нему, подняла на него свои лучистые глаза и прошептала со страстной убежденностью, почти с благоговением:

– Я знаю… Это было чудо!

Господин Инкто посмотрел на нее теплым-теплым взглядом. Он осторожно и нежно прикоснулся пальцами к ее плечам, словно хотел обнять ее, и сказал ей с глубоким выражением:

– Как вы счастливы! Как вы счастливы!