Текст книги "Каталог проклятий. Антология русского хоррора"

Сетчатое полотно уходило к поверхности озера. Совсем рядом виднелся топляк. Мшистый, покрытый тиной ствол дерева лежал под наклоном. Одного его конца не было видно из-за солнечных бликов наверху.

"Это, наверное, дерево, упавшее с берега, да так и оставшееся в нём корнями! Чёрт! А ведь я так близко!.."

На дно по бокам от парня опускались верёвки с грузилами, утонувшими в иле. Сеть простиралась во все стороны. Она тряслась от Славиных движений, как паутина с попавшей в неё мухой. Но сеть была большой, вдали её колебания ослабевали. Слава не мог всплыть вместе с нею. Хоть и тянул изо всех сил, но поднимал её лишь на пару метров. А она тут же прижимала его обратно, возвращая в муть, поднятую со дна. Он давным-давно избавился от грузиков собственного пояса, не без сожаления выбросив их из специальных ячеек, но вырваться из сети не мог. Здесь не помешал бы нож, только его больше не было. Как ни бился Слава, верёвки держали крепко. Он начал уставать.

Тут в акваланге кончился воздух. Уже и предыдущий вдох парень делал с большим трудом: смесь почти не поступала из баллона. А теперь кислорода совсем не осталось: ничто не поднялось в Славину грудь через шланг. Наоборот, акваланг чуть не вытянул из лёгких остатки воздуха, так и норовя вывернуть их наизнанку. Словно издеваясь, часы на руке замигали, сообщая об окончании подъёма.

Слава выплюнул раструб респиратора и рванул из кармана запаску. Но замер.

"Это не сильно поможет. Задержу дыхание, попробую свинтить регулятор, чтобы не терять акваланг. Если повезёт, освобожусь и открою "пони-ботл" на подъёме".

Он сунул запаску в разгрузочный пояс, поднял руки, нащупал тугую резьбу креплений и сжал её изо всех сил. Измученные пальцы проскальзывали по металлу. Парень задыхался. Перед глазами всё стало чёрно-зелёным. Он выхватил из кармана запаску, судорожно свернул вентиль, приложил баллон к губам и сделал глубокий вдох.

Пятна перед глазами не исчезли, лишь слегка поблёкли. Пегая муть преследовала Славу, куда бы он ни глянул. Он не обратил на это внимания и воткнул баллон обратно в карман. Снова поднял руки, схватился за шланг, попытался снять его, стискивая зубы и впиваясь пальцами в резьбу. Но его пальцы становились всё слабее и мазали по холодному металлу не в состоянии разъединить шайбы.

Слава боролся с желанием хлебнуть воздуха, судорожно сглатывал, но запрещал себе открыть рот и втянуть воды. Он неистово рвал вентили, сотрясая сеть и поднимая вихри бурых облачков. Внезапно Славу осенило. "Идиот!" Он потянулся к пряжкам акваланга, но сделать уже ничего не смог.

Парень не замечал, как вода вокруг него бурела, наполняясь ржавью. Кровь выплёскивалась из пореза на пальце, смешиваясь с илом. В другой ситуации порез не причинил бы серьёзного вреда, но мозг Славы был измучен нехваткой кислорода. Минута. Две. Три? Он не знал, сколько задерживал дыхание. Воздух кончился. Когда Слава уже хотел достать запаску, силы его покинули.

Кончики пальцев закололо мелкими иголками. Колени разжались, выпустив фонарь. Бриллиантовый луч оборвался, став тусклым ореолом на дне. В глазах у парня потемнело. Руки обмякли и соскользнули с вентилей. Мозг передал управление телом вегетатике. Слава открыл рот и глубоко вдохнул.

Вода ворвалась в лёгкие, тело скрутили спазмы. Парень закашлялся и неосознанно втянул ещё больше воды. Его конвульсии выдрали грузила из дна. Сеть стала опадать, окутывая Славу ажурным саваном. И сквозь едва заметные ячейки ему мерещилась пара круглых глаз да косой порез рта на фосфоресцирующем лице. В агонии он вывернул из разгрузника запаску, но она тут же выскользнула у него из рук. Насмешливо кружась, она съехала вниз вслед за перчатками, ножом и фонарём.

* * *

Ольга заперлась в мужниной квартире. Не отвечала на звонки, не открывала дверь соседям, ну а Влада и близко не подпускала. Дни сливались для неё в недели, недели – в месяцы. Она выходила только в магазин, чтобы купить буханку да бутылку. Раз за разом она мысленно проживала тот день, когда в последний раз ездила на озеро, изводя себя поздним раскаянием. В пьяном бреду она повторяла: «Не ходи, Слава, не ходи… Утащит водяной».

Однажды она лежала на двуспальной, слишком широкой для неё одной кровати, бесцельно уставившись в небо за окном. Свинцовые тучи густо сыпали снегом, кружащимися невесомыми хлопьями. Дверь тихонько скрипнула и приоткрылась. Звякнула кучка бутылок у стены. Ольга, медленно повернув голову, упёрлась затуманенным взглядом в проём.

Там стоял Слава. В водолазном костюме, в ластах, с аквалангом, в котором его вытащили из озера. Мелкие хромированные детали опутывали клочья водорослей. Лицо его было серым, раздутым, кожа крупными складками выдавливалась за края маски. Шланг для дыхания болтался у Славиного плеча, и Ольга подумала: "Конечно, ведь баллон пустой, и трубка ему больше не нужна". Губы Славы разлепила широкая, искренняя, по-детски счастливая улыбка. Жёлтые хлопья ила выпали изо рта и сползли по подбородку.

– Ты вернулся, мой родной!

Ольга вскочила с кровати. Покачнулась, но не упала. Оттолкнулась от пола голыми пятками, бегом пролетела комнату и врезалась в Славу. С силой обняла мужа, стиснув его вялое тело, так и норовившее просочиться сквозь пальцы. Встав на цыпочки, закрыла глаза и прижалась к холодным губам. Ощутила не то привкус тины, не то запах собственного дыхания. А снег всё кружил – казалось, теперь в её голове, – заметая искры сознания.

6 ноября 2015 г.

Сокращённый день

В сельской школе раздался звонок. Последний на сегодня. Суббота была сокращённым днём, и всех отпускали с уроков уже в полдвенадцатого. Дети разбегались домой: младшие – вприпрыжку и наперегонки, старшие – сдержанной пружинистой походкой, с потрёпанными ранцами, лихо перекинутыми через плечо. Но Коле с Надей не хотелось уходить.

Они учились в разных классах. Надя – круглая отличница, умница в стоптанных сандалиях и линялой юбке, которая стала ей донельзя коротка, – в пятом "А". Коля – бойкий темноволосый хорошист, зимой и летом в одном и том же свитере, – в шестом "В". Жили ребята по соседству, в деревне неподалёку. С детства дружили, несмотря на подколки и порой даже злые нападки мальчишек. Всегда ходили вместе, а иногда задерживались в школе после уроков.

– Ну что, пойдём? – с тревогой спросила Надя, когда все поля её тетрадки по литературе уже были изрисованы улыбками и красивыми завитушками, а вырванный из Колиной тетради лист исчиркан "точками" и "крестиками-ноликами".

Коля серьёзно посмотрел на неё.

– А ты как – хочешь?

– Мама с папой, наверно, пьяные… – грустно ответила подруга. – У них сейчас работы нет.

– Тогда останемся! Отчиму тоже всё равно…

За окном вовсю морозил февраль. Деревья с утра стояли в инее, а сейчас немного оттаяли, с неба повалил снег. В классной комнате было тепло: грела старая буржуйка с дымоходом, выведенным в форточку. Угли уже остывали, но Марья Сергеевна строго-настрого запретила разжигать её снова: "Нужно экономить дрова, а то не хватит на зиму!" Впрочем, класс и так был неплохо прогрет дыханием учеников. А если бы стало холодно, Коля с Надей могли сходить в раздевалку за куртками. Хотя и это было нежелательно, ведь дядя Ваня – бессменный школьный охранник – очень не любил, когда в школе кто-то оставался. Говорил: "Не по правилам!" Если он их с Колей увидит, наверняка отправит домой. "Похоже, – подумала Надя, – потом всё же придётся топить".

– Давай тогда домашку поделаем! – живо отозвалась она и отвернулась, чтобы достать книги из портфеля.

– Нет, – ответил Коля, – давай лучше клеить!

В углу классной комнаты был большой прямоугольный стол для уроков труда. На нём стояли поделки: петушки из шишек и желудей, собранных осенью в лесу, из них же – коровки с хрюшками, ёжики, домовые и лешие. Но самой главной достопримечательностью был большой бумажный за́мок. Он возвышался надо всем этим добром почти полуметровой громадой: со стройными башенками, увенчанными конусами крыш, с зубчатыми стенами, снабжёнными вырезами бойниц, с широким откидным мостом, крепившимся к арке входа внушительными цепями, собранными из бумажных лент.

За́мок был гордостью Коли с Надей. И каждый раз на уроках труда по особому разрешению учительницы, охотно освобождавшей друзей от других заданий, он дополнялся новыми архитектурными элементами, всё разрастаясь вширь и в высоту.

Вот и сегодня дети засиделись допоздна, подклеивая к нему новые башни со шпилями и хитрые пристройки, вырезанные из картонок, найденных чуть ли не на помойке. Коле даже удалось смастерить и торжественно водрузить в середину его внутреннего двора крытую грузовую повозку.

Мальчик уже начал задумываться о том, из чего бы сделать лошадь, и тут в животе у него громко заурчало. Коля посмотрел в окно. Там всё стало ярко-синим, с прожилками снежных вихрей, которые сдувал с крыши здания вдруг поднявшийся ветер.

– Я обед взяла, – сказала Надя. – Правда, только гречка с луком…

– У меня тоже есть, – подхватил Коля. – Давай поедим. Как раз чуть-чуть и согреемся.

Когда они поужинали, уже совсем стемнело. Дети едва различали друг друга. Но свет они не включали. Электричество-то здесь было – к пологому холму, на котором одиноко стояла школа, тянулись провода от проходившей рядом ЛЭП. Но время было позднее, суббота. Дядя Ваня уже оставил свой пост: закрыл школу до понедельника, а перед этим опустил все выключатели в главном электрощитке.

– Ну всё, пора… – неуверенно сказала Надя. – Дядя Ваня уже точно ушёл. Хорошо, что мы заперлись, а он кабинеты не открывает! И одежду в раздевалке не заметил… А ты смотри, какой ветер! – девочка поёжилась, глянув в окно, за которым свистала вьюга. – Мы и за час не доберёмся.

– Да, – ответил Коля. – Собирайся. Я возьму ключи.

Учебные классы редко запирались, но в этом кабинете стоял старенький телевизор с трубчатым кинескопом и кассетный видео-проигрыватель. Конечно, такую ценность не доверили бы Коле, но Наде Марья Сергеевна оставляла ключи без вопросов, лишь изредка напоминая, чтобы та потом прятала их за стеклянный шкафчик на вахте. Парадные же двери школы были снабжены крепким врезным замком, открывавшимся как изнутри, так и снаружи. У классной руководительницы был ключ и от него.

Дети на ощупь сложили учебники с тетрадями в портфели, поворошили на всякий случай потухшие угли в печурке. Надя даже умудрилась ополоснуть банки из-под обеда. У выхода из классной комнаты стояла раковина с простым рукомойником. Воды было много: видимо, раз всех отпустили домой до обеда, у одноклассников не появилось повода мыть руки.

Друзья вышли из кабинета. Слабый отсвет луны едва пробивался сквозь вьюгу к окошку в конце коридора, а справа и слева тянулись ряды запертых дверей кабинетов. Темень здесь стояла ещё гуще, чем в классе.

– Посветить? – спросила Надя, доставая маленький фонарик ("от маньяков", как называли его дети, но он, к счастью, не подтвердил своего назначения и служил скорее для того, чтобы не утонуть в сугробе).

– Не, я уже всё, – ответил Коля, поворачивая ключ в замке в последний раз. – Береги батарейки!

Он отвернулся от двери и взял Надю за руку. Для Коли это был долгожданный момент – он мог без неуклюжих оправданий прикоснуться к Наде и, как настоящий мужчина, повести её по тёмному коридору, оберегая от опасностей. Потом будет короткая лесенка в холл из пяти ступенек. Там Коля обгонит подругу и станет спускаться спиной вперёд, аккуратно находя каждую ступеньку ногой. И тогда он сможет держать Надю уже за обе руки.

Так он и сделал, поймав её кисти в свои ладони.

– Тихонько… – чуть дрогнувшим голосом сказал он.

Руки Нади были тёплые, совсем не потные, и даже на расстоянии Коля чувствовал ветерок её дыхания.

– Так!.. Одна… две… три… – стал считать он, – четыре… Почти пришли!

Но тут Коля замер на месте. Его нога в хлипком ботинке воткнулась во что-то мягкое и упругое. Мальчик вздрогнул. Надины пальцы сжались вокруг его ладоней.

– Что?.. – начала она и, не договорив, отдёрнула одну руку, чтобы вытянуть из рюкзака фонарик.

Сначала луч упал на Колины брюки, чётко высветив белёсые ворсинки сильно истёртой ткани, затем – на квадратные носы его ботинок. Прошёлся по старому паркету и остановился на чём-то зелёном, тоже похожем на ткань. Мальчик оглянулся, по-прежнему крепко сжимая руку Нади. Яркий луч пробежал слева направо, упав на свалянный овечий ворот и выглянувшую из-под него рубашку. А в следующий миг выхватил из тьмы страшное, неузнаваемое лицо. Рот на нём зиял огромной дырой, из которой растекалось что-то красное, заливая две нижние ступеньки и пол под ними.

Надя завизжала, выронила фонарик. Тот звонко брякнулся о бетон, ещё раз осветив то, что было когда-то человеком. Потом фонарик уткнулся в тёплый зимний китель, утопив луч света в плотной ткани. Надя с криком бросилась назад по коридору.

Коля тоже был на волосок от того, чтобы кинуться наутёк, но сумел взять себя в руки. Быстро наклонившись, поднял фонарик, стараясь не коснуться мёртвого тела. Затем внутренняя пружина, сдерживавшая его страх, распрямилась, и мальчик бросился прочь.

Он быстро догнал Надю. К счастью, она ещё не успела добежать до двери классной комнаты и не начала рвать ручку в ужасе, забыв, что дверь заперта. Коля схватил Надю за руку. Девочка, обезумев от страха, заколотила ладошками по Колиным плечам, но он крепко прижал её к себе, обездвижив.

– Ш-ш-ш… Тише! Надя! Это я… Это – я!

Понемногу она стала затихать. Всхлипывая, опустила голову ему на плечо. Коля робко поглаживал подругу по спине, хоть и сам с трудом боролся со слезами.

– Т-там… – начала она.

– Дядя Ваня, – смягчая голос, спокойно ответил он. – Что-то случилось…

– Надо что-то сделать!

– Нет, уже поздно. Мы пойдём в Вершки и вызовем участкового.

– Нет! – вдруг взвизгнула Надя. – Я больше не пойду туда… где он!

Коля ничего не ответил. Он осторожно опустил руку и достал из кармана ключ. Надя вздрогнула, когда тот тихонько звякнул на колечке.

– Пойдём пока внутрь, – твёрдо сказал мальчик, отстранившись и развернув Надю к двери.

Они зашли в комнату. Коля дважды провернул защёлку и тщательно подёргал дверь, убедившись в надёжности замка. Затем он вновь обнял подругу и повёл её в темноте к партам. Они сели на край длинной скамьи.

– Я больше туда не пойду, – всхлипывая, повторила Надя, и плечи её затряслись.

– Ну всё, – приговаривал Коля. – Тише! Ничего, я пойду.

– Нет! – вскрикнула Надя. – Не уходи!

* * *

Друзья не знали, сколько просидели в темноте. Над старой меловой доской висели часы, но они давно не тикали. А если бы и шли, это бы ничего не изменило. Вряд ли родители Нади или Колин отчим, с которым он остался после смерти мамы, начали бы о них беспокоиться. После горячих споров и горьких Надиных слёз друзья договорились идти вместе.

– Я буду с фонариком впереди. Возьму тебя за руку. А ты закрой глаза и не смотри! – уверенным, почти спокойным тоном сказал Коля, втайне надеясь, что и сам сможет всё это выдержать: не дать дёру, бросив Надю одну в темноте.

– Ладно, – твёрдо вымолвила девочка. – Давай… А я класс закрою тогда.

После недолгой возни мелко дрожащими пальцами с неподдающимся замком, да ещё заминки, когда Коля слишком сильно сжал фонарик, случайно его выключив, всё устаканилось, и дети тихонько двинулись в холл. Коля старался не направлять луч на ступеньки впереди и светил себе чётко под ноги, упрямо бормоча ободряющие фразы.

– Ну вот, Надя… Тихонько… Не смотри… Я здесь… Всё хорошо…

Он тянул её за руку, чувствуя лёгкое сопротивление. Потом Надя всё-таки медленно переставляла ноги, пробуя пол под ними сначала носком. "Как в игре, – подумал Коля, – когда тебя раскручивают и надо ловить друзей с завязанными глазами. Арами́я Гусия́-я-я, Гусия́-я-я, Гусия́-я-я…"

Вдруг мальчик остановился. Надя воткнулась в него, но Коля тут же двинулся дальше. Теперь они шли ещё медленней. Коля вслушивался. Вскоре Надя с дрожью прошептала:

– Ты слышишь?..

– Не бойся! Это, наверно, счётчик…

Коля соврал. "Какой счётчик? Он не крутится, когда света нет…"

Они были почти у лестницы, и Коля посветил вниз.

Но дяди Вани там не было. Ступеньки оказались пусты. Только залиты кровью, а в ней – какие-то странные хлопья, как пена на варенье. Коля даже не успел испугаться и направил фонарик вперёд.

Возле двери раздевалки был желанный выход из школы. Рядом стояла маленькая парта со стулом, прямо под стеклянным шкафом с ключами. За ней в учебные дни обычно сидел охранник. Он был там и сейчас.

– Ах-ха-ха-а-а… Ы-ы-ы… Ы-хы-хы-хы-ы-ы… – тихо плакал дядя Ваня.

Тело его сотрясалось, и алая кровь стекала из неестественно раззявленного рта, окаймлённого серыми ошмётками. Глаза были закрыты, только краешки белков выглядывали из-под странно расслабленных, каких-то отвисших век.

Коля замер, не в силах отвести луч от зрелища. У Нади перехватило дыхание. Она судорожно всхлипнула. К счастью, глаза она не открыла, но всё равно больно впилась в Колину руку пальцами, скрюченными от страха.

– Ы-хы-хы-хы-ы-ы… – разливалось по холлу.

Затем послышались булькающие, как сквозь вату сказанные, слова:

– Как… Как она могла?..

Коля наконец вышел из ступора: резко дёрнул Надю обратно, волоча её за собой.

* * *

Ключи плясали в Надиных в руках, поэтому Коля отобрал их. Но он и сам с трудом попал в скважину замка. Раздалось громкое «Щёлк!», и всё. Замок заело.

Коля замер. Подёргал ключ туда-сюда. Попробовал вытащить и вставить снова. Надя судорожно всхлипнула у него за спиной.

– Т-с-с… – зашипел он. – Посвети!

Она замолкла. Яркий луч лёг на исцарапанный пласт жести вокруг скважины.

Коля аккуратно повернул ключ обратно. Вновь захрустел металл. Один… два…

Тут в холле что-то грохотнуло. Надя завизжала. Луч света мазнул по стене и метнулся в конец коридора. Коле не хотелось смотреть туда, но он всё же глянул.

На лестнице кто-то стоял. Только не дядя Ваня. Силуэт был укутан в бесформенное тряпьё, висевшее рваными клочьями. Из-под него выглядывали тощие ноги в чулках. Женщина. Лицо она закрыла руками.

Ребята замерли. Кажется, почти перестали дышать. И тогда по коридору разнёсся низкий, надсадный вздох.

Женщина медленно отняла руки от лица. Раздался хруст – словно треснула наледь на луже. Руки опустились под звук хрустальных хлопков, как от лопающихся под ногами сосулек. Дети увидели жуткое лицо с облупленной кожей и гармошками голых мышц.

Она не смотрела на них: веки смёрзлись, навечно закрыв ввалившиеся глаза, и на коже поблёскивала корка льда. Там, где к ней прикасались ладони, плоть выломалась, открыв сетку сосудов. Потрескавшиеся губы разомкнулись, и женщина медленно, тяжко, со скрежетом произнесла:

– Х-холодно! Нужно согреться… Холодно!

Надя опять закричала. И кто знает, что было бы с Колей, если бы замок под его трясущимися руками не хрустнул. Дверь распахнулась. Ребята ввалились внутрь. Коля как-то сумел обернуться, поймал открытую дверь и грохнул её об косяк, провернув защёлку замка.

* * *

Они замерли у двери. Было тихо, только Надины зубы стучали. Девочка больше не плакала, но вся как-то скрючилась, сжалась, боязливо вцепившись в Колю. Она дрожала всем телом. Мальчик гладил её по спине. Потом он протянул руку – проверить, хорошо ли заперт замок. Раздалось громкое «клац». Надя взвизгнула.

– Т-с-с! Не бойся! – сказал Коля и обнял её.

Вскоре они успокоились. В коридоре стояла тишина. Коля на ощупь нашёл стул у раковины, чтобы упереть его в дверь. Но передумал и взялся за край парты – тяжёлой конструкции со столешницей и скамьёй из фанеры и железного профиля. Коля потянул её на себя, но она плохо поддавалась, хоть мальчик и вис на ней всем своим весом. Тогда Надя, всё ещё всхлипывая, подошла и помогла ему. Вместе они придвинули парту к двери, заблокировав вход, и устало сползли на корточки по бокам от него.

И тут в коридоре послышались шаркающие шаги. Дети вскочили на ноги и метнулись вглубь класса. Минуту они просто стояли рядышком в темноте, часто-часто дыша и прислушиваясь. Затем Коля взял Надю за руку и отвёл её к окну, за которым металась вьюга, к давно остывшей печурке.

– Не бойся, она сюда не зайдёт.

Шаги стихли. Дверь содрогнулась от сильного удара.

Хором вскрикнув, дети бросились друг другу в объятья. Удар. Второй, третий. Неистовый стук нарастал. Дети не могли ни вздохнуть, ни шелохнуться, сжавшись дрожащим комочком посреди комнаты. Вдруг удары оборвались. За дверью глухо, надсадно, отчаянно застонали:

– Х-холод-дно! Пустите погреться!.. Хо-о-олодно!

Надтреснутый старческий голос. И слова потонули в отчётливом, безудержном стуке зубов – хрупких и крошащихся в пыль.

Надя вскрикнула. Коля зажал ей рот рукой. Мальчик вздрогнул, почувствовав ладонью острия её зубов и жар дыхания. Дверь затряслась от ударов, ухая и ударяясь об парту.

Коля отчаянно вглядывался в темноту, пытаясь оценить прочность баррикад. И те не подвели. Стук сошёл на нет. Голос за дверью смолк. Вновь послышались шаркающие шаги. Они отдалялись. Надя начала успокаиваться, но всё ещё сильно дрожала, судорожно вздыхая и подавляя слёзы.

А в классе и правда стало по-настоящему холодно. Ледяные иголки шустро пробирались за воротник. В сером отсвете из окна было видно, как дыхание превращается в пар. Тогда Коля осторожно отнял ладонь от Надиного рта.

– Надо отсюда уходить! – едва слышно прошептал мальчик, задев подбородком её ухо.

– Но там… оно! – также тихо сказала Надя, повернув голову и чуть не коснувшись губами его скулы.

– Через окно.

– Но мы замёрзнем!

– Я знаю…

Так они и стояли, прижавшись друг к другу от холода и страха, прислушиваясь к тишине за стеной.

– Придумал! – вдруг шёпотом воскликнул Коля.

* * *

Сначала Надя упрямилась, но потом сдалась: поняла, что у них было мало вариантов. Коля сходил в учительскую – тесный закуток, примыкавший к учебной комнате, – нащупал там спички на маленькой настенной полочке, выдрал из журнала на столике, стоявшем буквально в дверях, клок бумаги. Вдвоём с Надей они набили жерло печи драгоценными дровами. Коля открыл коробок и достал последнюю спичку.

Надя застыла в проходе между партами, ряды которых смешались в беспорядке. Дети кое-как подтащили их, придвинув к двери так плотно, насколько хватило сил. Две парты мальчик смог даже поднять на дыбы, водрузив ножками на столешницу третьей.

Затем он линейкой разодрал полоски бумаги на раме заклеенного на зиму окна. Теперь его створка держалась только на нижнем шпингалете, и ветер нещадно гремел оконным стеклом, продавливая в щели холод.

– Не думаю, что это подействует сразу, и даже не знаю, сработает ли… Но будь готова!

– Угу… – отозвалась она.

Снова глянув на Надю – напряжённый маленький силуэт на фоне парт – Коля чиркнул спичкой.

Пламя долго не занималось, но потом печка раскочегарилась. Оранжевые блики выхватили из тьмы лица детей. Дрова затрещали, и комната стала наполняться теплом.

В коридоре что-то зашевелилось, ожило, застучало и зашаркало ногами. В мёртвой тишине здания раздались надсадные стоны: "Холодно! Согреться!.. Холодно…"

– Эй! – крикнула Надя. – Мы здесь! У нас тут печь! Тепло!

– Тепло! Тепло!.. – забубнил ей в ответ хриплый голос, и дверь класса затряслась с тройной силой.

Коля шмыгнул к окну, откинул защёлку. Вскочил на подоконник и хлопнул себя по карману – проверить, на месте ли ключ.

– Не бойся! Я быстро!

Он распахнул окно и спрыгнул в снежную пургу. Ледяной вихрь больно хлестнул Надю колючим снегом по спине.

– Иди сюда! Да! Да!.. Я здесь! – снова закричала она. – Тут тепло!

Она стояла, слушая вьюгу, стук двери и скрип оконных петель. Спина её заледенела: жакет и блузка промокли от растаявшего снега и быстро задубели. Надя вдруг подумала, что может стать такой же, как то, что рвалось к ним в класс. Тогда она ещё раз крикнула: "Эй! Сюда!.. Тут тепло!.." и стала отступать. К печи. И к открытому окну.

Ей мешал шквальный ветер. Но она справилась. Вся дрожа, Надя подтянулась вверх и залезла на подоконник. Её зубы стучали почти так же громко, как у того существа, что поджидало их с Колей. Но она собрала все свои силы. Под грохот глухих ударов и скрежет ногтей по двери Надя крепко вцепилась в раму, вся подалась вперёд и свесилась далеко в оконный проём.

В призрачной круговерти совсем ничего не было видно. Ни торца здания с выходом из школы, ни следов Коли. "Конечно, их ведь сразу засыпало. Коля, ну где же ты с нашими куртками?!"

Печь давно погасла от ветра, лишь малиновые блики виднелись сквозь неплотно прикрытую дверцу. Наде вдруг сильно захотелось спать. Она уже не чувствовала ни ломоты в замёрзших руках, ни обжигающих прикосновений к коже заиндевелой блузки, ни онемевшего, обветренного лица.

Девочка сползла с подоконника и, шатаясь, пошла в учительскую. Мысли её затуманились. Всё, о чем она могла думать, – это маленький уютный закуток за фанерной дверью и намёк хоть на какое-то тепло.

"Я прикрою дверь и сяду там на кушетке. Коля придёт – оденусь, и пойдём домой…"

На ощупь она нашла вход. Ввалилась внутрь, держась за маленький стол у стены. Неуклюже обогнула его, больно стукнувшись боком об угол. Села на диван с кружевной накидкой на спинке, которую сплела Марья Сергеевна. Подумав, плюхнулась на бок. Стянула вокруг себя края ажурного пледа.

"Я пять минуточек полежу… Только не спать!"

Зевнув, она провалилась в черноту забытья.

Её потревожил скрип. Надя с трудом разлепила глаза. Всё тело ломило. Голова стала неподъёмной, как ведро со льдом. Надя уставилась на дверь. В открытом проёме над краем стола сгустком тьмы нависала фигура.

Надя вздрогнула. Ледяная игла пронзила её грудь, отдавшись ударом в висках и заставив замереть сердце. Она ещё успела подумать, что фигура была какой-то неправильной: бёдра, талия, грудь – там всё вроде в порядке, а вот голова… Голова не была круглой, как должно быть у человека. От макушки она как бы вытягивалась, ветвилась, рассыпаясь в воздухе веером тонких отростков. И она была неестественно наклонена – словно свёрнута на бок – так что казалось, растёт не из шеи, а сразу из левого плеча. И не вверх, а как-то криво, по диагонали. Ещё Надя заметила, что у фигуры в руке что-то зажато: не то ком тряпья, не то какой-то свёрток.

В темноте раздался каркающий, бурлящий, раздирающий изнанку души голос:

– Добрый вечер, Наденька! Ну что, нравится тебе моё покрывало?..

* * *

Участковый стоял у крыльца и смотрел, как врачи уносят два маленьких тела. Из распахнутых дверей школы выбежал директор – растрёпанный, без верхней одежды, в пиджаке, застёгнутом не на ту пуговицу.

– Ну что, Костя, – умоляющим тоном спросил он, – поедем?

– Да нет, – ответил участковый, – не стоит. Пока тела вывезем… Да и так ясно всё… И устал я сегодня. Четвёртый вызов за ночь!

Он поднял руку, сдвинул на бок шапку-ушанку и дёрнул себя за вихор. Директор вытаращился на друга.

– У нас?!

– Да, у нас. И у соседей – в Вышкино.

– Что там?!

– Сначала учитель. Мария Сергеевна. Поскользнулась на крыльце. Свернула шею. Ещё вчера, как подморозило. Но нашли только утром. Муж… приехал от любовницы, – Костя со злостью пнул снежный ком. – Сам бы, конечно, не сказал, да вот в руке у женщины был зажат пакет. Письма там, фотографии… Потом ещё другая. Уборщица ваша. Как её… баба Клава. Замёрзла ночью у себя же дома.

– Как?! – выдохнул директор.

– А вот так. Жила одна. Дом на отшибе. Не хватило дров. Видно, сначала так согревалась… – Костя щёлкнул себя по шее. – Потом ударил мороз, и не смогла уже выйти из дома… Третий – охранник. Дядя Ваня. Застрелился. Соседи говорят, из-за жены. Тоже рогоносец.

Повисла тишина. Директор всплеснул руками и впился в клочки волос вокруг лысины. Тяжело провёл ладонями по лицу, а затем посмотрел на товарища сквозь скрюченные пальцы.

– Нет, я всё понимаю… Дети остались в школе. Была вьюга. Настоящий буран… Труба печи забилась снегом. Они не заметили. Видно, только разожгли… Всё пошло обратно. Угарный газ. И я виноват…

– Да брось!

– …что не следил за тем, у кого ключи. А я их знал! Славные дети… Плохие родители… Но мальчик-то! Что ж мальчик?!

– Да, чёрт его пойми! Надышался… Что-то померещилось… А может, в последний момент понял, что не так. Решил воздуха хлебнуть. Ну и свалился в снег… Хотел зайти обратно, да не смог. Не дошёл до двери.

27 сентября 2015 г.