Текст книги "Если перевернуть страницу"

Омовения всегда чуточку символичны.

Станислав Лем. «Насморк»

Сердце Города болезненно сжималось. Только недавно он получил имя – Хрустальный. Впрочем, это не дало совершенно никакого спасения от гнили, уже который день растекавшейся по его венам. Поезд грозился вот-вот остановиться – хриплое дыхание прерывалось жалобными криками, вовсе не походившими на могучую песню кита с золотистыми глазами. Среди местных ходили упаднические слухи, а кто-то даже утверждал, что видел в перьях Большой Птицы Великую Пустоту. Разумеется, ему не поверили, но все же казалось, что сам воздух пропитался чем-то болезненнозатхлым.

Ася стояла у перил моста, проходившего над рекой, впадавшей в Море, и задумчиво перебирала перья, которые потеряла недавно Большая Птица. Из головы никак не выходила странная мысль, заключавшаяся в том, что это может что-то дать, но все уже давно потеряло свой смысл – чего ради создавать, если Поезд всего один, и Птичьи Дети не появляются? Разве Хрустальный – не попытка что-то сказать? Разумеется, это так. Более того, это попытка не просто сказать, а даже что-то изменить в чужом сердце. Но все это теряло смысл, ведь оставалось в одиночестве наблюдать само себя.

– Автор.

Ася обернулась. На мосту стоял молодой человек, одетый в черное пальто, которое покрывали глаза и темно-синие перья, словно нарисованные цветным карандашом. От него пахло железной дорогой и давяще-красными слезами.

– Вы что-то хотели?

– Да. Я пришел убить Вас.

– За что? – спросила Ася с усталостью и изумлением.

– Потому что Вы самоубийца. У Вашей постановки отсутствуют зрители, а потому Вас поглощает Болото. Вы позволяете ему завладеть Вашим сердцем. Это непростительная роскошь для Автора. Поэтому Вы приговариваетесь к смерти, и это не обсуждается.

– Я…

Впрочем, что Ася могла сказать в свое оправдание? Молодой человек совершенно прав. Это она пустила Болото в свою душу.

Это она сделала зрителей ведущей силой своего Поезда. Это исключительно ее ошибка и ее вина, что Хрустальный медленно и мучительно умирает.

Ася опустила голову.

– Тогда, пожалуйста, сделайте все побыстрее.

– Как скажете.

Раздался выстрел. Тело Аси перевалилось через перила и упало вместе с перьями в воду. Как ни странно, мгновенная смерть не наступила. Вместо этого в сердце вспыхнула жгучая боль. Ася поморщилась и почувствовала спиной, как что-то гладкое подхватило ее и несет по направлению к Морю. Наверное, это был кит. Странно, но сейчас он двигался удивительно быстро, не в пример последним дням. Ася внезапно поняла, что плачет.

Вскоре исчез вдали мост, сменившись многоэтажками, которые в свою очередь тоже постепенно остались позади. Заиграла древне-хрустальная песня. Кит нырнул в Море, раздвигая волны своим мощным телом и образуя тем самым направленный поток воды.

Цветок. Распускается. Пестрые краски на листе бумаги и палитра. Течение реки. Что-то, сдавливающее грудь. Темно-серое. Процесс создания текстов диктуется красным жаворонком изнутри. И его ни в коем случае нельзя прерывать. Иначе это грозится. Чем? Пробуждением ото сна. Самого прекрасного сна из всех возможных, которые когда-либо существовали на этой желтой одинаковой планете. Я не ем. Я не сплю. Я бесконечно раздумываю над хрупкими и прекрасными вещами.

Куда ты подевалась, о молодость моих носков? Я так нуждаюсь в тебе сейчас. Я хочу, чтобы о моих книгах говорили на всех этих прекрасных звездных ярмарках. Я хочу прославиться и стать известной. Я одинока в этом холле пустых надежд, ничего не стоящих, как галька дома, который набекрень склонился к осиновым листам. Сама концепция индивидуальна.

Я горю, как серое небо над Москвой. Как китаец, усевшийся за серьезные деловые переговоры мрачного сухого дня. Как дважды два четыре на двадцать пять минут кровавого востока возгласа моих древних кораблей, которые плывут без очертаний уже триста тридцать тринадцать лет и никуда не уходят, не исчезают, не спотыкаются во мраке бездетных садов и безделья, которые так и норовят ухватить мои бушующие будни. Я ненавижу слезы, я ненавижу сны, я хочу, чтобы от них избавились в самой помойной мусорке из всех. Когда ты придешь, о греза без сна? Я так нуждаюсь в тебе. Я хочу умереть. Я ненавижу себя. Я люблю людей и презираю человечество.

Сердце сжимается. Быть может, мне стоит прекратить эти бесконечные попытки достучаться до небес. Я умру в старости. Я умру в одиночестве. Белые переплетения. Мне никогда не стать моложе, чем сейчас, русский рок, азербайджанский джаз, а я горюю, горюю по несбыточным мечтам, которые однажды обязательно сбудутся, вот увидишь, я зажгу, зажгу свой фонарик, и поплывет мой одинокий, прекрасный кораблик сквозь твои туманы темно-зеленых грез. Грез, которые я снова увидела во сне полу полудня, которые мучали меня все это время.

Каждый раз, когда дважды два четыре слагается из запинок без запинки, я рыдаю, я плачу, как маленький ребенок, только что ушедший из объятий матери в крутую колыбель, и ты, читающий это, ни за что не поймешь, что было сказано тогда, ровно в двадцать два часа дня, когда я на Площади восхваляла урожай вчерашних цветов. Эти цветы достались мне даром, но через множество терний, когда закончились они и их последствия, я страдала и очень старалась, я исключила всякую возможность ошибиться в их трактовке, которой никогда, в общем-то, и не было. Я искренне надеюсь, что это поможет мне. Я люблю, я ненавижу себя, но я слышу себя, тебя, когда-нибудь мы увидимся вновь, мой дорогой милый маяк.

И ты уйдешь, слепо оставив все позади. Как же забавно получается, не так ли? Мне так нужны чужие глаза, чтоб созерцать мои бесконечные моря простыней, а тебе, что нужно тебе? Хочешь сладких апельсинов? Хочешь вслух рассказов длинных? А я вот не хочу. Все, чего я хочу, так это совершенства. Я хочу терять и не хочу терять одновременно. Можешь ли ты меня понять? Меня, неузнанного автора? Автора, который боится собственной тени и в то же время так жаждет ее.

Это было божественное откровение образов Малинового Солнца, в которое Море уходило своими корнями.

Сцена заполнилась подростками в темно-зеленых одеждах с малиновыми вкраплениями. Они все держали по перу, что Ася обронила, когда падала в воду, и пели на неизвестном, но каким-то непостижимым образом интуитивно понятном языке о сердце, в котором свито гнездо. Оно Вокзал и не может быть уничтожено, пока дышит тот, кто его носит.

Из Моря поднялось черное сердце с огромным розовым глазом посередине, и его окружало множество выжигающе-белых рук и темно-синих перьев. Оно направилось к молодому человеку, стоящему на мосту, и он влился в эту сущность, которая тут же принялась перекраивать его.

Так появилась новая ипостась Большой Черной Птицы, которая на самом деле уже существовала, но пылилась в воображаемой коробке.

Это был верх идеи самонаблюдения и перерождения. Это был гимн, посвященный всем творцам и всему творчеству в целом.

Да здравствует, да здравствует искусство!

Инна Зайцева (Иния)
г. Москва

Образование высшее: первое – техническое, второе – экономическое. Работает в крупной нефтетранспортной компании.

Ранее стихотворения публиковались в 17 томе Антологии Живой Литературы издательства «Скифия» «Лепесток за лепестком» и в 18 томе «Времени тонкая тень».

Из интервью с автором:

Родилась в небольшом северном городе с красивым названием Сосногорск. Много лет прожив в Москве, остаюсь по духу северным человеком. Через стихотворения хочу передать читателю мои мысли об устройстве мироздания, о смысле бытия, о родовой памяти, о забытой буквице с ее образами и мудростью предков и о том, зачем человек живет на Земле. Возможно, мои стихи станут для кого-то проводником к новым знаниям, расширению сознания, пробуждению и помогут почувствовать себя в единении со Вселенной, а также увидеть ее глубинную красоту, порой скрытую от наших глаз.

© Зайцева И., 2024

 
Ах, ситцевое лето,
Зеленая трава
Земля в цветы одета,
Деревья – в кружева;
Ромашковое поле
И васильковый луг,
Цветочное раздолье
И аромат вокруг.
Люпины, незабудки,
Душистые цветы,
Лаванда, клевер, ирисы
Прекрасны и просты;
Фиалки полевые,
Сердечник луговой,
Тюльпаны золотые,
Лен сине-голубой
Цикорий, колокольчики,
Колючки лопуха,
Чертополох и лютики
И мать-и-мачеха;
На солнечных опушках
Цветочный хоровод,
Мир в ярких завитушках
Танцует и поет:
«Ах, ситцевое лето,
Зеленая трава
Земля в цветы одета,
Деревья – в кружева».
 

 
Я не рисую границы,
Мне не нужны берега,
Я вселенной частица,
Я лечу в никуда,
С горизонтов сознанья
Вдаль уносит поток,
В бесконечном сиянье
Свободы исток.
Красота расширенья
Свет, идущий извне,
Яркий миг озаренья
Происходит во мне.
 

 
Прекрасной музыки звучанье,
Сплетаясь в тонкую вуаль,
Таит в себе очарованье —
Пространственную пастораль.
 
 
Объединенные в патте́рны
Ее узоры не видны,
Они легки и эфемерны,
Из тонких нитей сотканы.
 
 
И если ты увидел это,
Твоя душа в потоке света.
Лишь только в танце тишины
Шедевры музыки слышны.
 

 
Давай поедем с тобой далеко
Туда, где небо целует море,
Там будет лето,
Там будет тепло,
И облака в золотистом флере.
 
 
Там бабочки пляшут
над гладью морской,
И солнце волну зажигает,
Там песни поет голосистый прибой
И белоснежные яхты качает.
 

 
Вращаясь бесконечно, колесо Сансары
Диктует правила неистовой игры,
Мятежная Душа под гнетом кармы
Определяет ход начертанной судьбы.
 
 
В ней память прошлых опытов угасла,
Не сознавая истинного Я,
Она в неведенье погрязла,
Теряясь в смыслах бытия.
 
 
И нету силы вырваться из плена,
В котором сплетены узлы страстей,
В бесчисленных кругах перерождений
Бессменный ритм рождений и смертей.
 

 
Я музыку сложу из красок лета,
Из пенья птиц и шепота листвы,
Из ласкового солнца в час рассвета,
Из аромата скошенной травы.
 
 
Я буду танцевать под звуки ветра,
И растворяться в кружевах полей,
Тонуть в объятьях солнечного света,
Вдыхая запахи дождей.
 

 
Ну кто сказал, что мир несовершенен,
Что много в этом мире зла,
Ты посмотри вокруг, как он красив и многомерен,
Его творцы Любовь и Доброта.
 
 
Ты загляни в себя, в божественное чадо,
И там увидишь то, что никогда не видел ты:
В тебе источник света, ярких звезд плеяда,
И внутреннее солнце, и Творца черты.
 
 
Ты соткан из частиц сознанья,
Из каждой клеточки твоей струится свет.
В тебе гармония и сила мирозданья,
И целостность души как первоцвет.
 
 
Возрадуйся всему тому, что окружает,
Наполнись истиной земной,
И пелена в сознании растает,
Как солнце засияет лучезарный разум твой.
 
 
И осознай себя Творцом Вселенной —
Тебе откроются порталы вечной красоты.
Ну кто сказал, что мир несовершенный,
Ведь мир таков, как видишь его ты.
 

 
Дождливою порой,
Окутанные тайной,
Бродили мы с тобой
По улицам случайным.
Горели фонари,
Разбрасывая тени,
А в лужах пузыри
И музыка капели.
Уютный зонт большой
Нас скрыл от непогоды
Мы слушали с тобой
Симфонию природы.
 

А. М.

 
В своем стремленье жизнь украсить
Он жаждет вдохновенья и идей,
Его стихия – мир фантазий,
Он скромный гений средь людей.
 
 
Секреты Мастера бесценны —
В них трудный опыт прежних лет,
Его творенья совершенны,
Он в ремесле своем эстет.
 
 
В нем страсть к признанью бесконечна,
В калейдоскопе славных дел
Запечатленным быть навечно
Готовит он себе удел.
 
 
Своей дорогою шагает
Тернист и долог к славе путь
Он волю Бога исполняет,
Познав предназначенья суть.
 

 
Уходя на рассвете
Потихоньку, тайком
Беззаботное лето
Покидало мой дом.
И укутавшись шалью
Пожелтевших полей,
Уходило смиренно
Под звуки дождей.
Низко ивы склонились,
Поклонилась трава,
Шелестела, прощаясь,
Золотая листва.
Птиц унылые стайки
Показались вдали,
Полетели за летом
В теплый край журавли.
Гонит ветер прохладу
В серой дымке небес,
Осень ходит по саду
И в лесу, и окрест.
Мне оставило лето
Только светлую грусть,
Я, махнув на прощанье,
Вслед ему улыбнусь.
 

 
В садах и парках городских
Как только снег засеребрится,
На ветках снежно-голубых
Появится загадочная птица.
 
 
Вспорхнет на куст рябины птаха,
Хмелея в ягодном плену,
Теряет птичка чувство страха,
Песнь распевая про весну.
 
 
И, невзирая на морозы,
В преддверии холодных дней
Сидят на веточках березы,
Как-будто распустились розы,
Лихие стайки снегирей.
 

 
Впиваясь оголенными корнями
В обрыв песчаный у реки,
За небо зацепившись мощными ветвями,
Сосна растет стихиям вопреки.
 
 
Под властью северной природы,
Привычная к морозам и ветрам,
Живет в объятьях стуж и непогоды,
Протягивая ветки к небесам
 

 
Войдя в разумный «аватар»
С набором родовых программ
Пройти по жизни филигранно,
Свет излучая постоянно.
От жизни получать дары,
Не нарушая ход чужой игры.
Вкусить, почувствовать, понять
Весь игровой процесс принять.
Играть красиво, с наслажденьем,
С азартом, риском, упоеньем
Чтоб, покидая виртуальный зал,
Ты понял, что не зря играл.
 

 
Мне не скучно с тобой никогда,
Даже если дождь за окном,
Даже если молчим вдвоем,
Мне не скучно с тобой никогда.
 
 
Согреваешь меня теплом,
Я всегда под твоим крылом,
Светлых будней течет череда,
Мне не скучно с тобой никогда.
 
 
Ты и я под одной звездой,
Вместе нам хорошо с тобой,
Мимо нас пролетают года,
Мне не скучно с тобой никогда.
 

 
В небо вонзились стекло и бетон —
Символ грядущих реалий.
Серая масса сейчас эталон,
Строгая суть вертикалей.
 
 
Давит пространство угрюмый порыв
Архитектурных решений,
В сети кричащих реклам заманив,
Множится мир искажений.
 
 
Вот он – масштаб грандиозных побед
Амбициозной морали.
Только духовности в серости нет,
Сколько б о ней не кричали.
 

 
Все реже слышатся раскаты грома,
И первые лучи еще скрывает пелена.
Природой овладела легкая истома,
Сменяя действа громовержца Перуна.
Смешались в воздухе: дыханье ветра,
Чуть горьковатый запах тополей,
И ароматы трав, омытых щедро,
Стальными струями дождей.
От почвы пар восходит пряный,
Прогретый недрами земли.
Ползет по травам будто пьяный,
Окутывая ковыли.
Река уносит дождевые воды,
В ее потоках утонули берега,
Уходят признаки минувшей непогоды,
И тает грусть, как тают в небе облака.
 

 
СоВесть – это свет Истока,
Это связь богов с людьми,
Направление потока
Единенья и любви.
 
 
СоВесть – сила мирозданья,
И вселенская молва,
Сопричастность и познанье,
И сознанье разума.
 
 
Интуиция и радость,
Весть, гласящая добро.
СоВесть – истинная благость,
Знанье, что Творцом дано.
 

 
Забрезжит рассвет над полем овсяным,
Окутает небо восходом багряным.
Сиреневый луч, убегающий вдаль,
Поднимет с земли ночную вуаль.
И солнце, как яблоко розово-красное,
Заглянет в окно лучезарно-атласное.
 

 
Я прекрасное мгновенье,
Я луч солнца в янтаре,
Я твое предназначенье,
Я как воздух, я везде…
 
 
Я зарница-чаровница,
Я весенняя капель,
Я прохладная водица,
Я счастливый летний день.
 
 
Я луна на небосклоне,
Я бескрайние моря,
Я снежинка на ладони,
Я вечерняя заря.
 
 
Я волшебные сонеты,
Я любимые цветы,
Я закаты и рассветы,
Я все то,
что любишь Ты.
 

 
Субатомный мир —
                              вечный танец творенья
Неустойчивых форм
                  мгновенные смерть и рожденье
Перетекание массы в энергию
           и энергии в массу в потоке фрактальности —
Бесконечный процесс
          создания вновь сотворенной реальности.
Жизнь —
                     неустойчивых форм изменение.
Все изменяется: люди, погода, мышление.
Все иллюзорно и все проходящее
И только мгновение:
                    здесь и сейчас – настоящее.
 

II. В дни иные

Андрей Лаврухин
г. Калуга

Писатель-афорист, литературовед, переводчик, кандидат филологических наук. Член Московского клуба афористики. Автор книг: «Каноны. Афоризмы разных лет» (М.: Зебра Е, 2010), Дуглас Ф. Я был рабом… (М.: Зебра Е, 2009) (пер. с англ.) и др.

Из интервью с автором:

…У Джона Китса встретилось:

«Я Некто, чье имя написано на воде».

Не могу не согласиться.

© Лаврухин А., 2024

И случилось, что поймали человека за руку. И, окружив вора, клеймили его словами бранными. И распалялась толпа во гневе, и хотели люди смерти преступника. И не отпирался он, как если бы не был пойман, и не сопротивлялся поруганию. И, признав вину, ждал наказания. И повели его на место будущего позора. И шли мимо слепца, что сидел у дороги. И не видел людей он, но слышал гнев их. И спросил, когда проходили рядом: «В чем вина его? И справедливы ли вы в намерениях?» И отвечали ему благодушные, что ведут вора. И призвал их слепец остановиться, дабы слово услышали. И остановилась толпа, и дали слепцу место и время. И, стоя, внимали ему, чтобы убедиться в правоте своей. И говорил им слепец: «Вспомните, кто был я, когда жил рядом. И думал, что беден, и стыдился того. И, оглядываясь на других, испытывал зависть. И стал наживать богатство, и жадность слепила меня. И ослеп я вконец, и обокрали меня завистники. И, уйдя от вас, прозрел тем. И понял, что богат был, но не ведал то. И знаю ныне, что украл у себя. И теперь вижу то, чего нет. Говорю вам, слепцы вороватые: чем богаче вы, тем беднее становитесь. Ибо дано миловать, но губите. Следует идти, а плутаете. Верить должны, а в сомнениях. Не тем ли себя обкрадываем, братья, и там ли вора ищем? Прежде губить кого, должно себя казнить».

И отступилась от него во гневе толпа, услышав не то, что хотела. И гнали люди скорее преступника на место лобное, мстя ему за грех явный. И пришла смерть, и не стало между ними вора. И, казнив, пошли по домам, и не нашли в них покоя. И был между ними спор, но не видели друг в друге вора. И за собой не признавали, ибо не ловили себя, продолжая обогащаться. И не считали себя слепцами, думая, что зрячи, как прежде.

Было так в дни иные, что волею случая оказался человек в пустыне. Умножались бедствия его день ото дня – зной и холод мучали тело странника, душу томили одиночество и тревога. Так и брел он, не смущаясь в пище тем, что попадало ему на горьком пути, принимая стеснения и лишения доли его. И искал родник, чтобы преодолеть смерть и продолжать жить.

И было так, что на пути к оазису повстречалась ему змея. И мнила она себя хозяйкой пустыни. И был для нее странник не более чем чахлое дерево. И вознамерилась гордая змея испытать его, прежде чем убить. И, таясь, спрашивала странника: «Что ты, человек?» «Вот, оазиса жаждет душа моя, к роднику приклониться и испить жизни» – ответствовал странник, не смущаясь вопросом. Усмехнулась змея и молвила: «Нет в пустыне дорог, а если и есть, то в царство смерти». «Не боюсь я того пути, – говорил ей странник, – кем ни будь, его не миновать». И слышал разговор их парящий в небе орел. И медлил он, и ждал часа своего могущества, дабы послужить справедливости. И спросила змея человека: «Почему не боишься меня?» И опять не смутился странник, ответив: «Мой щит – дни от рождения». И понял он, что змея хочет убить его, но овладел собой. И изготовилась к прыжку она, но погибла от когтей птицы, не успев пустить стрелу яда.

И вошел путник в оазис, и пил воду. И стала жизнь его подобно роднику, и утолял он жажду других.

И жил человек, и не имел он ни крова, ни дела. И знали его как бродягу, и не было к нему почтения. И жил в том же городе другой человек, и торговал он деньгами. И боялись его, ибо возвращал с лихвой, не смущаясь тяготами чужими. И знал его город весь, ибо нуждались, чтобы жить для себя. И подчинялись первому слову его как царскому. Но не знал власти его бродяга, ибо не о себе думал, стремясь к людям. И не гнушались те помощью его, но платили словом злым втайне. И не просил он денег или милости иной, довольствуясь подаянием.

И свела их судьба в день роковой для обоих. И возвращался ростовщик из селения в город, и вел с собою быка за долг. И случилось, что, спускаясь с горы, упал в ущелье. И лежал на дне, и стенал, взывая на помощь. И готов был отдать богатство свое, дабы спастись. И проходили рядом люди, и, узнав, что лежит он, спешили мимо в надежде на смерть его. И совесть свою прочь гнали, ибо должны были, и знали, что пощады не будет. И прошла так ночь, и пришло новое утро. И в ужас пришел ростовщик, видя, что стоит смерть рядом. И не стало надежды, что уцелеет. И спускался с гор тех бродяга, и шел в селение, куда звали его вдовы на помощь. И не задумывался, услышав стон, и спешил поднять страдальца. И не был спокоен, пока не очутился в доме его.

И еще больше проклинали люди бродягу, ибо снова стали должны, и не знали, куда прятаться. И возрадовался ростовщик, видя, что ушла смерть, и негодные опять в долгу перед ним. И подсчитывал втайне барыш свой, думая, что взыщет теперь и за души их. Но тяготился долгом своим, и сомневался, как благодарить. И были деньги для него тяжкой платой, ибо мерил их в начале и в конце. И слова живого не находил, говоря только с собой. И мучился от незнания, и из ловушки пытался выбраться. Но не помнил иного, кроме торговли деньгами, и не мог переступить себя. И предложил тому, с кого нечего было взять, деньги в рост. И отказался бродяга, помня, что скудеет рука взимающего. И дивился ростовщик, ибо не ведал, что люди подобны рекам.