Текст книги "Тысяча и один гром"

Тысяча и один гром
Антон Алеев

моей маме Вере Никитичне

Алисе

…Впрочем, я никогда не знаю, как уложить в рюкзак колбасу и сапоги, что должно лежать внизу, а что сверху.

Вроде бы надо сунуть вниз сапоги – до болот доберёмся еще не скоро, сапоги пока не понадобятся, а колбаса всегда уместна. Но, с другой стороны, колбасу надо экономить. Вовсе не обязательно съедать её в первый день, можно купить на станции пирожков. Значит, колбаса снизу, сапоги сверху. Но ведь пирожков на станции может не оказаться, где ж тогда быть колбасе?

– Да сунь ты её в сапоги, – сказал фотограф-профессионал…

Ю. Коваль,

Самая легкая лодка в мире

Хоть все рассказики и основаны на реальных событиях, имена некоторых персонажей в них, на всякий случай, изменены

© Антон Алеев, 2023

ISBN 978-5-4496-3144-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Однажды, когда у меня было хорошее настроение – ведь моя любимая хоккейная команда, наконец, выиграла – я пообещал Алисе, что как-нибудь напишу смешной рассказ про то, как я рыбачил в детстве.

Или даже два рассказа, самонадеянно заявил тогда я, прикинув всю масштабность произошедших со мной в юности событий.

И, разумеется, на следующий же день благополучно забыл о данном обещании.

Но об этом не забыла Алиса. И, раз за разом, она осуждающе смотрела на меня в этом смысле, пусть ничего и не говоря вслух, но ясно давая понять, о чём именно она сейчас молчит.

Поэтому, чтобы прекратить эту мысленную пытку, я, собрав волю в кулак, сел за компьютер и написал-таки требуемый рассказ. Потом ещё один. И, наконец, к большому своему удивлению, ещё несколько…

Так получился этот сборник, который, впрочем, нельзя назвать полноценным сборником рассказов, потому что это не рассказы, а рассказики.

Это истории из моего детства и юности, о которых мне случилось вспомнить и про которые захотелось рассказать. Они и о рыбалке, и не только о ней, и совсем не о ней. О моих друзьях, о семидесятых-восьмидесятых, о нашем маленьком мире, в котором мы тогда жили, и о котором вспоминаем теперь с особенной грустью. Если прочитать эти рассказы внимательно, то можно обнаружить, что написаны они словно бы разными людьми: некоторые истории очень-очень простые, некоторые почему-то философски задумчивые, а некоторые и вовсе не поймёшь о чём, всё свалено в них в одну кучу. Но, как ни странно, всё это написал для вас всего лишь один автор, то есть я. Почему рассказики получились такими разношёрстными, автор не имеет никакого понятия, да и, честно говоря, не хочет разбираться. Потому что в этих рассказиках важна не форма, а то настроение, которым они пропитаны.

Возможно, и даже, скорее всего, эти истории будут интересны в наше время далеко не всем. Ведь в них нет рецептов, как стать успешным, обманув максимальное количество своих друзей, или как заработать миллион прямо завтра, не выходя из дома. В них совсем другое – рассветы у реки, трескучий ночной костёр, проливной дождь, который застаёт тебя в поле, и ещё много всего неосязаемого на первый взгляд, но наполняющего душу чем-то неведомым, тем, от чего там, на душе, становится тепло.

И чтобы сейчас не говорили, но это было наше светлое прошлое, время, когда дети могли гулять во дворе одни, без присмотра, а автомат за три копейки наливал тебе целый гранёный стакан вкуснейшей газированной воды.

Вот, собственно, и всё, о чём я хотел сказать в этом импровизированном предисловии.

И теперь уже ничто не мешает нам с головой окунуться в воспоминания…

Моя первая рыба

Мы шли на рыбалку втроём – отец, я и мой друг Саня Ломовой. Одновременно Шурик являлся мне ещё и одноклассником. Вышли затемно, потому что до воды предстояло идти километра четыре, а самый клёв, как вы понимаете, на рассвете. Мы шли в темноте вдоль покрытой не так давно асфальтом дороги и разговаривали о рыбах, которые, по нашему общему мнению, давно заждались появления у реки таких удачливых рыбаков. Я уже довольно продолжительное время разглагольствовал о ближайшем будущем. Оно представлялось мне блистательным: развёрнутые на пустынном берегу «закидушки»11
  Рыболовная снасть, широко используемая в 70-80-х годах прошлого столетия. Представляла собой леску длиной 20—40м., намотанную на самодельное мотовильце. Оснащалась мощным свинцовым грузилом и несколькими крючками на поводках. Закидывалась в водоём посредством раскручивания над головой по типу лассо и зашвыривания подальше в воду. При зашвыривании оной неопытными начинающими рыбаками, грузило могло полететь в любую сторону, поэтому, находящимся неподалёку людям, необходимо было всегда быть начеку.


[Закрыть], тёплый ласковый ветерок, безостановочный клёв, поиски дополнительной тары для выловленных трофеев – так как их будет скоро некуда складывать – и так далее и тому подобное. Как, вдруг, Саня пропал. То есть в самом буквальном смысле. Ещё несколько секунд назад он согласно хмыкал, кхыкал и сопел рядом, а тут его не стало. Надо сказать, что темнота окутывала нас полнейшая, никакой луны не просматривалось и в помине. Сделав по инерции ещё несколько шагов, я нащупал и схватил за куртку отца, шедшего от меня с другой стороны. Мы остановились.

– А где Саня-то? – спросил я, бесполезно озираясь в темноте.

– Он же с нами пошёл, – сказал отец очевидную, в общем-то, вещь.

Я на всякий случай растопырил руки и пошарил в той стороне, где теоретически мог обретаться Саня. В одной руке у меня находилась бамбуковая удочка-двухколенка22
  Бамбуковая штекерная удочка, состоящая из двух «колен» с соединительными втулками.


[Закрыть], перевязанная изолентой для удобства транспортировки. Поэтому радиус поискового охвата этой руки составлял под два метра. Однако и на этом расстоянии Саня не прощупывался. Я пошарил под ногами. Там был асфальт.

– Вперёд, что ли, ушёл? – предположил отец будничным голосом.

Однако, я не мог оставаться таким спокойным.

– Саня! – довольно громко позвал я в темноту.

Но ночь поглотила мой крик, окутывая остановившихся путников зловещей тишиной.

Какое-то время мы перетаптывались на месте, находясь в дурацком положении – с одной стороны следовало торопиться занимать клеевые места на берегу, а с другой – без Шуры занимать было уже как-то неудобно.

Я начал вспоминать таинственные случаи исчезновения людей, о которых читал в журнале «Техника молодёжи», и тут во тьме раздалось какое-то копошение, а потом донёсся приглушённый звук, который я бы идентифицировал, как «Ыы».

Мы с отцом насторожились.

Вскоре ситуация прояснилась. Саня появился рядом с нами, материализуясь прямо из темноты. Он по-прежнему был малоразговорчив, а только шипел и энергично тёр рукой лоб.

Разгадка оказалась банальной. Покрыв дорогу асфальтом, соответствующие службы вкопали кое-где большие металлические столбы-опоры для монтажа на них электросети. И вот в один из таких столбов Саня, очевидно, заслушавшись меня, в темноте на полном ходу угодил лбом. Он сразу же вырубился на несколько секунд, в то время как мы с отцом, не заметив потери бойца, продолжали уходить в сумрак.

На месте катастрофы у Сани образовалась огромная фиолетовая шишка. Впрочем, подобные травмы в этом возрасте не являлись такими уж экстраординарными, поэтому мы отнеслись к повреждению хоть и с сочувствием, но без особой паники.

Но на этом, как оказалось, история ещё не закончилась. Когда мы возвращались, естественно, уже под ярко светящим солнцем, и проходили мимо этого места, у меня началась настоящая истерика. Я уронил удочку и принялся смеяться, согнувшись пополам. Я смеялся, смеялся и никак не мог остановиться. На злополучном столбе, как раз в месте пересечения с ним траектории движения Саниного лба, красовалась внушительная вмятина в толстенном металле. Складывалось впечатление, что Александр повредил своим лбом столб. У меня выступили слёзы от смеха. Разумеется, вмятина образовалась от другого повода – вероятно, какой-то автомобиль влетел туда ещё раньше моего друга – но настолько уж уморительным казалось это совпадение! Шурик стоял рядом, шипел и тёр шишку.

Зато потом, проходя или проезжая мимо, Саня всегда хвастался, что это он помял столб своим лбом. Собеседники смотрели на него с уважением.

В тот раз, кстати, мы не поймали ни одной рыбы.

Но, так как рассказ называется «моя первая рыба», надо ведь упомянуть о чём-то и по этой теме. Если честно, то я точно не помню, что я поймал в первый раз. Вернее помню, но это сложно назвать рыбой. Ну, в самом деле, разве так бывает, чтобы какой-нибудь матёрый путешественник начинал свои рассказы с заявления, что его первой выловленной рыбой оказался озёрный гольян. Засмеют же. Но если придерживаться фактов, то деваться некуда – пятисантиметровый монстр, чуть больше крючка, во время оно, доставил мне ощутимое удовольствие и навсегда прописал меня во всемирный клуб любителей рыбалки. А вот что же я поймал в первый раз более-менее похожее на улов рыбака, вспомнить уже не могу. Скорее всего, это был чебак, серебристая бойкая рыбка, во множестве населявшая воды родного Иртыша. Кстати, чебак был в те времена другой, не чета нынешнему. Конечно, многие знают, что раньше была зеленее трава и красивее девушки, но почти никто не догадывается насчёт чебака. Поэтому моя следующая история, в том числе, и об этом.

Роковая колбаса

Зелёный – красивый цвет. Это цвет лета, он приносит какое-то странное умиротворение, которое ты испытываешь кратковременно лишь для того, чтобы через несколько секунд снова вскочить и помчаться к удочке. На песчаной косе, где мы ловили с отцом чебака, уже успели появиться пучки тонкой изумрудной травы, лето было в самом разгаре. Странно, но я почему-то уверен, что у тех чебаков спинка отливала бирюзовым. Впрочем, может просто так лёг свет, отразившись от зелёной травы.

Чебаки были здоровенные и жирнющие.

Что любопытно, клевали они исключительно на тесто. Очень редко хватали на хлеб. А на шарик из теста брали – будь здоров! Условия для ловли представлялись просто идеальными. Бухта на внутренней части косы, слабенькое течение, безветрие. Самый обычный поплавок. Уверенная поклёвка и отчаянная борьба, как будто на крючке не двести-триста-граммовая рыбка, а внушительный трофей.

«Сдал» нам это место мой одноклубник по секции футбола. Он же дал подробные инструкции. Чебак клевал там только на рассвете, поэтому надо было добираться до места с первыми лучами солнца. Но присутствовал один нюанс. Территория у входа на косу принадлежала лодочной станции. И, как и положено, её огораживал забор. Днём с доступом внутрь проблемы не возникало, но вот ночью и ранним утром… Ворота, естественно запирались на замок. Но главная проблема заключалась не в этом. В заборе, как в большинстве заборов того времени имелся секретный лаз, поэтому пробраться на территорию было делом исключительно ловкости. Но вот дальше… На лодочной станции жил сторожевой пёс. Ну как пёс – волкодав! Обычно он сидел на цепи даже ночью, но иногда, по словам Серёги, его отвязывали. Поэтому, говорил мой друг, ужасно округляя глаза, эта баскервиля там по ограде может шататься туда-сюда!

Было обидно. Казалось, заманчивое поначалу предприятие, рушится на глазах.

Но, продолжал Сергей, у этой твари есть слабость.

Угасшая надежда тут же снова вспыхнула в моей душе.

– Колбаса! – сказал Серёга страшным голосом и огляделся, выясняя, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

– Колбаса? – переспросил я шёпотом.

– Да, только она должна быть вкусная!..

Сергей приобнял меня и зашептал в ухо, зыркая подозрительно по сторонам:

– Крошишь псине и пока она жрёт, пробираешься вглубь. Когда она слопает и снова к тебе побежит, ты опять крошишь! И так до калитки на другой стороне. А после калитки уже коса, а собака останется за оградой! И ей хорошо и тебе!

Я, конечно, немного засомневался, действительно ли после этих всех процедур мне будет так хорошо, как это постулирует мой друг, тем более что сценарий, нарисованный им, представлялся не совсем однозначным. Но… Желание половить чебака перевесило!

Отец, который тоже мечтал о чебаковой охоте, отнёсся к моему рассказу со всей серьёзностью.

– В общем, ты будешь тогда отгонять её удочкой, – сказал он, – пока я буду крошить.

По дороге к лодочной станции я несколько раз обшаривал рюкзак, проверяя, не забыли ли мы полубатон колбасы, не вывалился ли он по дороге и тому подобное.

В этот раз ночь случилась не совсем тёмной. Луна стыдливо вышла из-за туч, правда, выглядела какой-то бледной. Её свет вяло падал на окружающий ландшафт, навевая зловещую тоску. Чудилось, ещё чуть-чуть, и мы услышим заунывный собачий вой.

Секретный лаз, который вёл днём себя вполне прилично, в темноте начал цеплялся неожиданной проволокой, пришлось продираться сквозь неё, как через лианы. Но вскоре мы всё же очутились за периметром. Какое-то время мы с отцом стояли, прислушиваясь и озираясь. В мертвенном свете луны блестели крыши лодочных сараев, почему-то скрюченные деревья, остовы полуразобранных катеров. Собаки нигде видно не было. В одной руке отец держал наготове колбасу, в другой у него тускло отсвечивал перочинный нож.

Мы, крадучись, принялись пробираться по территории.

Всё развивалось неплохо, если бы я не умудрился запнуться о стальной трос, невидимо натянутый по земле. Скорее всего, по этому тросу и бегал волкодав на цепи. Раздался металлический звяк. Мы с отцом замерли.

Откуда-то из темноты донёсся неопределённый шум, похожий на звук сминаемого кем-то шуршащего материала.

Отец принялся лихорадочно крошить батон колбасы, нож оказался тупой, поэтому куски получались огромными и рваными, будто бы он собирался кормить ими тигра.

Кто-то определённо к нам приближался. Неподалёку уже гнулись берёзки, и слышалось тяжёлое дыхание зверя.

Мы бросились прочь, забежали за перевёрнутый килем вверх катер и сели на корточки, прислонившись спиной к шершавому боку посудины.

Собака явно искала нас, потому что ничего похожего на довольное чавканье мы не слышали. А слышали всё приближающийся топот, сдерживаемый рык, гром каких-то железяк, попадающих под копыта зверя.

– Наверное, колбаса невкусная! – плачущим голосом предположил я, выставляя вперёд удочку, чтобы отбиваться.

– Если нападёт, беги к калитке, – шёпотом предупредил отец, – я её отвлеку оставшейся колбасой!

Честно говоря, этот аргумент показался мне слабым.

Собака шумела уже совсем-совсем рядом. Она хрустела ветками буквально за кормой катера.

Мы с отцом переглянулись, как в окопе перед рукопашной.

– Ну иди, иди сюда, проклятая псина, – прошипел отец.

– Я тебе счас покажу псину, – пообещала собака человеческим голосом и на нас надвинулась тёмная тень.

У меня отвалилась челюсть, а отец судорожным движением зачем-то спрятал оставшуюся колбасу за спину.

– Вы чего тут забыли, физкультурники? – грозно спросил сторож, надвигаясь на нас необъятной горой.

К счастью, наш кроткий вид, а также наличие бамбуковых удочек немного сгладило напряжённость, и мы даже впоследствии познакомились.

Теперь, если мы шли на чебака, то брали кусок колбасы и шли прямиком в будку сторожа, чтобы его угостить. За это он нас беспрепятственно пропускал к месту лова. Делился ли он этой колбасой с таинственным волкодавом, мы никогда не спрашивали.

Суслик

Чем мне запомнилась летняя Анапа? Почему-то, в первую очередь, экзотическими деревьями – акациями, магнолиями, кипарисами. Я никогда не видел такого дендрологического разнообразия. Ещё вспоминаются раскопки, которые производились прямо на морской набережной. И отдыхающие – много разных весёлых людей, которыми были забиты приморские улицы.

Мы несколько раз приезжали в Анапу по курсовкам всей семьёй. Курсовка – это такая путёвка, по которой ты живёшь не в санатории или доме отдыха, а в съёмной комнате частного сектора. А на лечебные процедуры ходишь, как положено. Предполагалось, что я езжу на юг, в том числе, чтобы поправить своё слабое здоровье. Почему оно считалось слабым мне не понятно до сих пор. Зато я с содроганием вспоминаю название некоторых медицинских процедур, например, «смазывание горла». Это просто кошмар, брр. Всеми правдами и неправдами я часто с них сбегал. Какие процедуры, когда рядом море?!

В очередной свой приезд, сверившись с бумажкой, мы остановились возле ограды частного дома. Отец поставил чемодан на пыльный тротуар. Судя по всему, в этих апартаментах нам и выделили комнату в соответствии с курсовкой. Улочка выглядела совершенно провинциальной, аккуратные дома вдоль дороги утопали в зелени. Стояла вязкая полуденная тишина.

Мама для приличия постучала в калитку. Но, так и не дождавшись ответа, мы вошли в ограду. Рядом с домом стояло две летних веранды, которые, судя по развешенным там и сям вещам, уже были сданы другим отдыхающим.

Возле крыльца стоял маленький шкет со светлыми растрёпанными волосами на голове и конопушками на щеках. В руках он держал пластмассовый автомат. Рядом с ним сидела небольшая меланхоличная дворняга. Одно ухо у неё торчало вверх, а другое строго вправо. Она быстро дышала, высунув язык. Добродушная морда пса выражала приветливость и, казалось, что собака ухмыляется.

– Мальчик, – сказала моя мама, – а взрослые есть? Это дом номер пятнадцать?

Пацан засмеялся, демонстрируя наличие отсутствия у него пары передних зубов.

– Конефно, пятнадцать, – подтвердил он, прищурившись, и добавил: – Мамка в плофилактолии.

– А когда она придёт?

– Ефли вы жилифки, я вам скафу куда идти, – заверил мальчик и показал стволом автомата на дом.

– Ну хорошо, – несколько озадаченно протянула мама.

– А как зверюгу-то зовут? – поинтересовался отец, кивая на ушастого питомца.

– Суслик!

– Как-как? – переспросил мы хором. Отец недоверчиво разглядывая собаку. Та, в свою очередь, смотрела на него влажными глазами и виляла хвостом.

– Сус-лик, – подтвердил шкет по слогам.

– Ты уверен? – поинтересовалась моя мать.

Пацан поднял руку на уровень плеча и глянул на пса.

– Суслик! Полай!

Собака вопросительно задрала голову и, подумав некоторое время, видимо, решила хозяина не подводить.

– Гав!

Шкет засмеялся и торжествующе на нас посмотрел.

– А это ты сам так её назвал? – задал отец каверзный вопрос.

– Не-а. Это дядя Петфо…

– А тебя самого-то как зовут? – подозрительно спросила мама.

Мы все немного внутренне напряглись, потому что после «суслика» ожидать можно было всякого.

– Паха, – ответил шкет.

– Ааа, ну то есть Паша? Павел? – с некоторым облегчением переспросил отец.

– Ага!

– Странное имя для собаки, – сказала мама отцу, когда Паха провожал нас в комнату.

– Я знал парня, который назвал кота Берией, – ответил отец.

– Ну то Берия, а то Суслик! – не согласилась мама. – Нет, ну а почему Суслик-то, я не пойму? – продолжила она допрос нашего нового знакомого.

– Потому фто он быстло бегает! – признался маленький хозяин.

Мама хотела ещё что-то спросить, но прервалась на полуслове – что и говорить, аргумент в пользу клички у пацана оказался исчерпывающим.

Рыбачил я на пляже в основном с пирса. Просто опускал леску с крючком и грузилом вниз в воду и ждал поклёвку. Даже удилище не требовалось. Для наживки использовалась креветка. Но не такая здоровенная, которую продают сейчас в магазинах, а малюсенькая, размером полтора-два сантиметра. Ловить её надо было у самой воды под илистыми камнями. Поднимаешь такой камень, а они распрыгиваются в разные стороны – только успей хватать. А схватил – прижимаешь ей голову, и она от этого становится томной и уже не прыгает, а только слегка шевелит ножками. Такую креветку складываешь в спичечный коробок. Клевали на неё совершенно экзотические рыбы. На море вообще, надо сказать, ихтиофауна специфическая. Половина рыб и вовсе несъедобная. В первую очередь – брюхастые «собаки», да-да, так эти рыбы и называются, во рту у них маленькие остренькие зубки и стоит зазеваться, они с удовольствием тебя кусают за палец. Потом «коровки», эти покрупнее и попадаются реже. Ещё «зеленушки» – условно несъедобные. То есть, вроде бы их и можно в пищу употреблять, но местные не советуют. Скорпена – один такой здоровенный морской чёрт попался мне однажды: как он пасть расщеперил на крючке поперёк себя шире, аж страшно! На жабрах у Скорпены два ядовитых шипа – уколешься, рука на неделю распухнет и будет болеть. А если уколоться шипом морского дракончика, что торчит у него из верхнего плавника – и в больницу можно попасть! Или вот скат-хвостокол с иглой! Всех этих рыб я там ловил. А самые благородные и, соответственно, безобидные – это всеми любимые барабульки и толстенькие бычки. Их можно употреблять в пищу в любом кулинарном виде.

Парадоксально, но больше эмоций рыбалка доставляла в непогоду, в небольшой шторм. Волны поднимали у берега муть, и к пирсу подходила рыба покрупнее, а в мертвый штиль, когда вода просматривалась на несколько метров, клевала в основном мелочь и вездесущие «собаки». Один раз в ненастье кто-то ушёл у меня настолько большой, что я даже не смог его приподнять вверх после поклёвки. Продержал с минуту двумя руками на леске и «бздынь!» – монстр оборвал крючок и ушёл. Кто же это из крупных морских обитателей позарился тогда на мою креветку – до сих пор интересно.

А вот отцу удалось поймать трофейчик. Надо сказать, что они с мамкой в основном загорали на каменистом пляже, рыбачить с берега было неудобно – повсюду сновали туда-сюда купающиеся. Но всё же отец иногда умудрялся закидывать небольшую, метров на пятнадцать донку, оснащённую одним крючком. И вот как-то раз, стоя на пирсе, я краем глаза увидел какое-то оживление на берегу. Поворачиваю голову – а там картина маслом. Отец выматывает донку, перебирая руками со сверхъестественною скоростью, а на другом конце лески к берегу приближается огромное нечто, периодически выныривая из воды. Я – бегом на берег. А отец там уже в кругу восхищённых зевак.

– Змею! Змею поймали! – кричит кто-то, и толпа вокруг отца увеличивается. А на берегу извивается что-то большое, серебристое.

Я подбегаю ближе – действительно, змея! Никто не решается взять её в руки, и она продолжает извиваться на гальке. Тут неминуемо появились знатоки с версиями – и как только это чудо-юдо не обзывали: и ужом, и морским линём, и даже муреной! Но это был, всего-навсего, обыкновенный угорь. Об этом нам авторитетно заявил Пётр, тот самый «дядя Петфо», где мы квартировали. Угорь оказался длиной 75 см. И в точности помещался по диагонали на развёрнутую газету «Правда»33
  Основной печатный орган КПСС. Несложно догадаться по названию, что печаталась в этом органе только «правда» и ничего, кроме «правды».


[Закрыть]. Крючок от донки мы нашли у него в печёнке.

Когда мы собрались уже уезжать и запаковали все свои вещи, провожать нас вышла вся семья Пахи – сам сорванец, добродушный дядя Петя, подаривший мне пряжку от ремня с якорем, и Галина Васильевна, ответственная комнатосдачница. Трогательную картину дополнил, неторопливо пришкондыбавший к месту прощания, Суслик. Он сел рядом с хозяевами, вывалил язык и принялся ухмыляться.

Пообещав вернуться на следующий год и непременно к ним же, мы обнялись с дядей Петей и вышли за калитку.

Галина Васильевна махала нам рукой.

Мы пошли по тротуару в направлении автобусной остановки, рядом трусил флегматичный Суслик.

– Надеюсь, он с нами до аэропорта не поедет? – обеспокоилась мама.

Но тут Галина Васильевна зычно позвала из-за ограды:

– Шустрик! А ну-ка, домой немедленно!

Мы недоумённо переглянулись, а собака остановилась и прислушалась.

– Шустрик! Я кому сказала! – повторила хозяйка.

Пёс виновато посмотрел на нас, повернулся и неторопливо побежал обратно.

– Шустрик? – непонимающе повторила мама. – Какой ещё Шустрик?

– Шустрик… – задумчиво протянул отец. – Шустрик… Суслик… Шустрик!

Тут наконец-то до нас дошёл весь смысл происходящего, и обнажилась страшная правда.

Бедный пёс. Ведь для нас он весь отпуск был Сусликом!

Тогда мы начали смеяться и смеялись очень долго, на остановке, по пути в аэропорт, в самолёте, уже дома, по приезду. А больше всего веселились почему-то зимой, потому что среди мороза и снега было особенно приятно вспоминать эту историю.