Текст книги "Тысяча и один гром"

Волосы

Пришло время, когда мы стали фанатами рока. Почти как у Довлатова, где все поголовно читали Кафку1313
  Имеется в виду рассказ Сергея Довлатова «Хочу быть сильным».


[Закрыть], у нас в классе народ одномоментно увлекся тяжёлой музыкой. Даже девчонки пытались следовать модному тренду. Они клянчили переписать группу «ассерт»1414
  Немецкая хэви-метл группа «Accept». В те годы был крайне популярен их альбом «Metal Heart» с запоминающимся вокалом Udo Dirkschneider.


[Закрыть], вызывая наш уничижительный смех, потому что каждый уважающий себя хэвимэтлфан1515
  В широком смысле поклонник музыкального направления Heavy Metal Rock. Было еще очень много специфических «тяжелых» поджанров.


[Закрыть] знал, что правильно нужно говорить «экцепт».

Рок звучал везде.

На каникулы в Верхотурье я брал с собой портативный магнитофон «Весна-205-1» и гонял по нему музыку, от которой дурели коты, а баба Аня потихоньку крестилась на старое трюмо, где я обычно располагал свой агрегат. Но плоды музыкального просвещения, носимого мной в массы, всё же, не пропали втуне и в провинции. К концу моих каникул хозяин дома, отчим моего отца, Иван Гаврилович (грузный и вечно хмурый человек с кустистыми бровями, представитель «старой закалки», привыкший, что перед ним заискивают и лебезят) ходил по комнатам и машинально бурчал под нос слова песни: «Это рок!.. Рок!.. Рок!.. Гхм… М-да…». Половицы под его ногами жалобно поскрипывали.

Нам ужасно хотелось стать такими же крутыми чуваками с гитарами, как на постерах. Один мой друг, совершенно далёкий от музыки, внезапно записался на курсы игры на гитаре. На вопрос: «Зачем?», он небрежно ответил: «Просто гитаристов бабы любят». Действительно, возразить на этот аргумент было сложно.

Однако мы, с небезызвестным уже Саней Ломовым и ещё одним моим одноклассником, Олегом Соломиным, решили пойти другим путём. Научиться мы рассчитывали самостоятельно по замызганному самоучителю, но это было не главное, главное, нам требовались настоящие инструменты, и мы принялись мастерить электрогитары.

К большому всеобщему удивлению, где-то через пару лет, мы действительно умудрились собрать нечто очень отдалённо напоминающее «Fender»1616
  Знаменитая фирма, специализирующая на изготовлении гитар и других музыкальных инструментов. Школьники вроде нас могли стать обладателями продукции «Fender» только в одном единственном случае. Во сне.


[Закрыть], но пока же получалось у нас не очень. Помню, после дикого по накалу и затраченному времени периода выпиливания из доски фигурной деки, я покрасил заготовку чёрной краской, которую моя мать где-то достала, якобы, «по блату». Она сказала, что цвет этой краски «необычайно насыщенно чёрный». Цвет действительно выглядел неплохо, но после того, как краска высохла, выяснилось, что она чудовищно липнет, и мало-мальски комфортно играть на такой гитаре не представлялось возможным.

Отец Соломина был в прошлом барабанщик, и в гараже у него стояла настоящая малая ударная установка. Когда Олег невинно поинтересовался, можем ли мы её забрать для своих целей, его отец ответил так:

– Г-головы от-ткурчу и з-засуну куда-н-нибудь.

Надо сказать, что он очень сильно заикался. Однако все без исключения матерные слова произносил чисто.

Но мы не стали переспрашивать, чтобы ещё раз в этом убедиться.

– Надо её просто забрать из гаража, да и всё, – предложил Саня на последующем совещании.

– Представляю, как мы будем смотреться в автобусе с барабанами, – скептически заметил я.

– Да почему в автобусе-то? На машине отвезём.

Мы с Олегом вопросительно вскинули вверх брови.

– У меня батя ключи на тумбочке оставляет, – беспечно сказал Саня. – Пока он в воскресенье будет спать, мы всё перевезём.

– А ты водить, что ли, умеешь? – вполне резонно усомнился Олег.

– А чё там водить-то? Мне батя давал в Дисподзиновке рулить.

Установку решили пока спрятать у соседа Соломина по парте – казаха Ермека Четвергова. Мы пообещали, что он будет у нас барабанщиком в группе (хотя до этого он видел ударную установку только по телевизору), но для этого надо на время приютить у себя этот музыкальный арсенал. Он согласился.

В час икс мы встретились у гаража, где стояла «копейка»1717
  ТАЗ, в смысле ВАЗ-2101.


[Закрыть] Саниного отца.

Шура смело открыл ворота и сел за руль.

Потом завёл машину.

Потом начал выезжать задом из гаража. Четыре раза машина глохла, но на пятый, всё же, почти выкатилась наружу. Когда самое сложное было позади, Саня, зачем-то, резко вывернул руль и раздался душераздирающий кратковременный скрежет.

Мы оцепенели. У Олега пошло красными пятнами лицо, а Ермек принялся икать.

Саня с побелевшим лицом вышел из машины и склонился у переднего бампера.

Не знаю, как так случилось, но на отполированной хромированной загогулине бампера не осталось даже царапины! Шура задел им левую воротину, но ни на ней, ни на машине, не осталось и следа. Мы шумно выдохнули, но потряхивало нас ещё долго. Дальнейшее перемещение ударной установки, к нашему удивлению, произошло без эксцессов. Самое забавное, что в будущем никто из нас так и не стал музыкантом даже на любительском уровне. Никто, кроме… Ермека, который какое-то время даже профессионально барабанил в одной известной омской рок-группе.

Но, как вы сами понимаете, гитары и барабаны для успешной группы – это далеко не всё! Ещё одним существенным слагаемым успеха являлись волосы. Да-да! Стоило взять плакат с изображением хэви-метл-группы и посмотреть на совершенно роскошные патлы любого из музыкантов, как становилось понятно, что это один из главных атрибутов популярности. Эта деталь – длинные волосы – являлась совершенно необходимым аксессуаром. Надо ли говорить, что мы тут же принялись отращивать свои вихры. Получалось, конечно, не совсем так, как хотелось. У нас ведь не имелось в штате стилистов и личных парикмахеров. Никто не укладывал нам причёски и не брызгал на них специальными составами. Мы просто пустили это дело на самотёк.

Вскоре мы представляли собой довольно живописную компанию: у Сани отросли жидкие светлые патлы, и при виде со стороны, создавалась впечатление, что он напялил на голову старый потрёпанный карнавальный парик; у Олега волосы легкомысленно кудрявились и вместо стильного опадания вниз, росли вверх и в стороны, всё больше напоминая среднего размера гнездо; у меня же выросла чудовищная густая чёрная грива, которая сконцентрировалась почему-то в основном на затылке.

Однако, нам казалось, что мы втроём производим неизгладимое впечатление. Может, мы его и производили, только впечатление это было не совсем такое, на которое мы рассчитывали.

Апогея наша неоднозначная ситуация достигла, когда я в выходные отправился с отцом на рыбалку. Удили мы в этот раз на большой загибающейся косе. Процесс проходил штатно, клевал мелкий чебак и ёрш. Вскоре на начало косы высадилась группа пацанов подросткового возраста, они больше галдели и распугивали рыбу, чем макали поплавки, и мы ушли от них подальше, на самый край. Но это не помешало мне явственно услышать одну фразу.

– Давай быстрее туда, занимай рогатины, – говорил один пацан другому, показывая пальцем в нашу сторону, – вон туда, где девка с отцом рыбачила!

Хуже оскорбления придумать было невозможно – из-за гривы они приняли меня с такого расстояния за девчонку!

Что произошло дальше на рыбалке, я уже не помню, но что могло быть там интересного после такого?

Но зато хорошо помню, что на следующий день я пошёл в парикмахерскую и безжалостно постригся под «канадку»1818
  Короткая стрижка под мелкий бобрик. Не путать со стрижкой «под горшок».


[Закрыть].

Короткая длинная жизнь

Про первую свою рыбу я уже рассказал, а вот про первую рыбалку, о которой у меня остались, хоть и очень отрывистые, но хотя бы какие-то воспоминания, ещё не упомянул. Случилось это в Верхотурье на ГЭС. Дядя Витя ловил тогда рыбу прямо с террасы станции на так называемый «круг». Снасть представляла собой некоторую разновидность рыбацкого «паука». Принцип ловли был очень прост. Сверху с галереи на толстой верёвке в бурлящий водный поток опускался круглый стальной обруч с натянутой внутри него сеткой. Верёвка стравливалась, пока «круг» не достигнет дна. Потом вся конструкция поднималась. Рыба, проплывающая в этот момент над сеткой, скатывалась в небольшую мотню в центре круга. Дядя Витя подтягивал обруч к себе и резким движением переворачивал один край. Вся добыча летела на бетонный пол галереи, где мы её с визгом-восторгом собирали и складывали в специальную армейскую сумку, некий обязательный атрибут дяди-Витиных рыбалок. Не помню, сколько мне было лет, но я с таким остервенением и азартом носился по террасе, подхватывая рыбу, что родителям пришлось обвязать мне вокруг пояса отцовский ремень и водить, словно собачку на поводке, так как мать опасалась, что я, в силу своих крохотных размеров, могу просочиться между прутьями ограждения и ухнуть вниз в воду под турбинами.

Дядя Витя тоже оценил моё неравнодушие к рыбалке и в каждый мой приезд очень радовался, потому что, во-первых, появлялась легальная причина отлынивать от огородных дел, а, во-вторых, вечерком, после ловли, не грех пропустить и пару рюмашек с моим отцом за будущие успехи. Поэтому наша радость от встреч всегда была обоюдной – я знал, что меня ждут новые приключения, а дядя Витя мог немного отдохнуть душой от рутины будней. Фактически он не был мне настоящим дядей, с моим отцом его связывала какая-то хитрая генеалогическая цепочка, но моим, хоть и дальним родственником он, несомненно, являлся.

Ловлю на удочки дядя Витя не признавал. Привыкший с детских лет к природному размаху, и будучи натурой деятельной, он откровенно скучал, наблюдая за неподвижным поплавком.

Поэтому, если уж выпадала возможность поохотиться за рыбой, он браконьерничал. Кроме «круга» у него наличествовал и «паук», с которым можно было ловить с берега, и бредень для выезда на ближайшие озерки. Надо сказать, что даже в те года запрещалось просто так безнаказанно прямо на поселковом озере ловить «пауком», например. Но дядя Витя ловил. Его все знали, он тут вырос, строил плотину, а потом и работал всю жизнь на ГЭС. Его, по дружбе, пускали на станцию рыбачить на «круг», а на остальные «шалости» чаще всего закрывали глаза. Когда мы с ним сидели с пауком на котловане на окраине Фуры, один прохожий принялся укорять его, мол не хорошо, Виктор Иваныч, тут и так рыбы почти нет, а ты ещё её «пауком» цедишь! На что дядя Витя заявлял, ты, мил человек, этот котлован не рыл и лично вот этими руками малька сюда не запускал, а мне тут стоишь и предъявляешь!

Он учил меня, маленького, «ставить ногу», чтобы было удобнее поднимать паук. Показывал, как правильней заводить бредень – я пыхтел и отдувался, по колено проваливаясь в грязь, и облепленный ряской из последних сил держал «под углом» палку со своей стороны. Объяснял, как предсказывать погоду, делился своим рыбацким опытом и вспоминал прошлые уловы.

– Краснопёрка, понимаешь, тогда ловилась, во! – говорил дядя Витя, попыхивая цигаркой; он разводил руки сантиметров на тридцать в стороны, показывая ладонями размер рыбы.

Причём этот размер у него никогда не менялся. Не важно, про какую рыбу он рассказывал, чебаки это были или лещи, все они ловились у него одного размера.

А в бочке, рядом с домом, у него всегда плавали всё лето живые пескари.

И в том, что я полюбил рыбалку, есть и толика его заслуги.

Конечно, сейчас я не одобряю все эти браконьерские замашки дяди, а к нынешнем методам коммерческих «браков», так и вовсе, отношусь крайне нетерпимо, но, всё же, нужно делать скидку на те годы. Самый большой наш с дядей Витей улов тогда составлял половину армейской сумки, то есть килограмма три чебака. На котловане мы поймали одного подъязка грамм на 600. А когда ходили с бреднем – двенадцать жёлтых карасей «троячков». Так что по результатам нас трудно причислить к злостным браконьерам. А рекордными в совместных рыбалках с дядей Витей являлись два леща килограмма по полтора, которых он выудил на «круг» с плотины. Причём, помню, что когда выловил первого, он уверенно произнёс:

– Та-ак… Не торопимся сматываться. Лещи, они понимаешь, тут парочкой ходят!

И надо же, минут через пятнадцать, действительно выцепил второго!

В свой последний визит в Верхотурье, я, конечно, заехал и на Фуру. Усталая жена Виктора, тетя Клава, шёпотом сказала, что он сильно болеет, и мы с отцом уже повернулись, чтобы лишний раз его не тревожить, но не тут-то было. Услышав наши голоса, дядя Витя, кряхтя, появился на пороге и зазвал нас в дом. Он действительно сильно сдал, лицо осунулось до такой степени, что кожа на скулах натянулась и стала похожа цветом на пергамент. Но, несмотря на немощь и протесты супруги, он накинул видавшую виды брезентовую куртку и потащил меня на речку. Сам он уже не мог управляться с тяжёлым «пауком», поэтому опускал-доставал его я, к тому времени слегка возмужавший. А дядя Витя сидел неподалёку на гладком валуне, нещадно дымил «Беломором» и, вы бы видели, как он редкозубо улыбался и как вспыхивали его голубые глаза, когда мне удавалось выудить небольшого серебристого чебачка. Так гореть глаза при виде добычи могут только у настоящих рыбаков. Рыбаков от бога! Это была последняя рыбалка дяди Вити. Когда мы вернулись в Омск, раздался телефонный звонок с Урала, и одна из родственниц отца сообщила нам, что Виктор Иванович скончался.

Осень патриархов

За окном непогода. Не разобрать – дождь или снег. Если прислушаться, можно уловить утробный гул ветра. Монотонный шум опустившейся на город осени.

Деревья без листьев, словно карикатурные пунктирные фигуры. Нелепо раскинуты кривые ветки. Мокнут на холоде.

Здесь, по другую сторону стекла, тепло, сухо, почти жарко, но глядя на уличную картину, хочется зябко ёжиться.

Сезон закрыт.

Мы вспоминаем и заново переживаем, там, в мыслях, самые запоминающиеся моменты.

Вспоминаем, глядя на припорошенные мокрым снегом аллеи, на грязь в безасфальтовых пятачках, на нахохлившихся взъерошенных воробьёв.

Вспоминаем трудные дороги, которые выводили нас к новым местам, бессонные ночи накануне дальних рыбалок и главное – состояние кратковременной свободы. Свободы от обстоятельств, когда вокруг тебя естественная природа, и всё что тебе нужно – быть с ней на одной волне. В прямом и переносном смысле.

Каждый рыбак знает, как это: ты закрываешь глаза в предвкушении сна, а перед мысленным взором тут же неконтролируемо возникает дрожащий на водной ряби поплавок. И тебя самого тоже слегка покачивает, будто ты не в удобной постели, а ещё в лодке. И ты снова ждёшь этого главного момента. Когда поплавок дрогнет и время ускорится в пёструю ленту. Подсечка, удар, вожделенная тяжесть, натянутая как струна леска.

«Есть! – кричишь ты. – Давай!» – обращаясь к невидимому собеседнику с непонятной болезненной просьбой: то ли для того, чтобы он готовил подсак, то ли для того, чтобы молился, вознося хвалу рыболовным богам. Ты ведёшь рыбину к лодке и… Еще долго ерзаешь на простынях, переворачиваясь с боку на бок, пока не засыпаешь. Но спишь беспокойно, постанываешь, бормочешь что-то во сне.

Мы вспоминаем.

Как мокнем под дождём. Дождь мерзкий, скользкий. Мы задираем голову к небесам, тучи похожи на только что отлитые свинцовые грузила. Капли слёзно стекают с капюшонов.

Нас грызёт мошка. Злая, безразличная к возвышенным порывам.

Жжжжж.

Налетают комары. Мы хлопаем себя ладошками, словно аплодируя странной пытке, обряду древней религии, божества которой похожи на Водяного и Кикимору.

Наши сапоги вязнут в прибрежном иле, мы со скрежетом выдираем ноги, чавкая и охая грязью.

Мы чутко дремлем, прижавшись друг к другу в палатке, а за пологом буянит невидимая природа. Свистит шершавым ветром, раскачивая стены; ухает ночной птицей; окутывает подозрительным туманом.

А на утро, затёкшие от усталости, мы отпускаем на волю трёх маленьких рыбок – весь наш улов.

И едем домой, крадучись, объезжая ямы, сминая траву. И даже поём, чтобы не заснуть, подъезжая к городу.

Мы смотрим в окно. Прохожие идут, согнувшись от ветра. Дворняга мечется между деревьев, беспокойно тряся головой.

И мы вспоминаем про другой мир.

Про плавно покачивающийся камыш. Про палящее солнце, от которого не укрыться в лодке. Про вечерний ностальгический костёр. Про требовательный звон бубенчика. Про наши восторженные переглядывания, когда уже всё, рыба на берегу, бьётся в твоих руках, и ты можешь удержать её только силой.

Хочется думать, что мы не зря потратили время.

Вплели в бесполезную и назойливую суету жизни неосязаемый смысл, быть может, понятный только избранным, но избранным не в качестве элиты, а в качестве обычных, может, немного странных людей.

На своём маленьком острове мы властелины и патриархи. И для этого нам не нужны ни богатство, ни подданные.

За окном осень.

Капли, превращающиеся в снежинки.

Сезон прошёл. Мы не грустим, наш мир не исчезает, он просто закукливается, прячется под оболочку, оставляя на обозрение неказистую серость. Нет, мы не грустим, но в горле застревает ком.

Потому что ты всё равно чувствуешь себя немного обманутым. Так, когда ведёшь трофей, но в последний момент, рыба, выгнувшись отчаянной дугой, неимоверным образом сходит с крючка. И махнув хвостом, скрывается в тёмных глубинах. В этот раз она заслужила победу!

Но случается и по-другому.

Когда Алиса, по ей одной понятной справедливости, даёт амнистию уже приговорённым пленникам, с улыбкой отпуская их в свою стихию. И мы смеёмся от собственной глупости, перечёркивая все усилия от завоевания добычи.

Дворняга куда-то убежала, птицы тоже попрятались, и на улице нет ни одного человека.

Осень окончательно вступила в свои права, отодвинув нас за околицу вечности.

Ведь ей тоже придётся отпустить нас.

Нас, попавшихся в её мокрые лапы, то ли по дурости, то ли по случайности.

Распахнуть настежь руки-ветки, застекленевшие на холоде.

И что-то прокурлыкать на прощание.

Отпустить нас, непризнанных своих патриархов.

Отпустить, кто знает, может быть, навсегда.

И мы, конечно, будем ей за это всегда благодарны…

Маленький футбол

Мне было семь лет от роду, когда отец привёл меня на просмотр в футбольную секцию. Тренером там работал его знакомый, ещё недавно они вместе играли в одной команде, а теперь отец преподавал физвоспитание в институте, а Иван Васильевич работал в детско-юношеской футбольной школе.

Нас, потенциальных новобранцев, разделили на две большие команды человек по двадцать и кинули нам мяч.

– Смотри-ка, твой то… – сказал Иван Васильевич отцу, спустя несколько минут созерцания бестолкового подобия игры. – Маленький, а открывается грамотно! Я его беру.

И моя футбольная судьба на ближайшие двадцать лет оказалась предрешена.

Разумеется, футбол в первой части моей жизни сыграл очень большую роль и как-то сопоставимо передать его значимость в этом маленьком рассказе невозможно. Если только вспомнить какие-то забавные моменты.

Ну, например, вот такой.

Лет в десять я поехал отдыхать в Анапу с мамой. Поселили нас в этот раз в большом многоэтажном санатории по типу гостиницы, прямо на набережной. А в соседнем номере обосновалась семья из Улан-Удэ. Надо сказать, что выглядели наши соседи как истинные представители Бурятии. У пацана, примерно моего возраста, было всё абсолютно круглое. Круглое толстенькое туловище, абсолютно круглая голова и даже ноги своей косолапостью напоминали правильный круг! Единственное, что у него не походило на круг – это глаза. Вместо них сияли две узеньких-преузеньких щёлки. Эти щёлки-полоски не раскрывали даже могучие очки с мощными двойными линзами, которые он носил. Родительница пацана сказала, что привезла сына сюда на лечение, и они сразу же с моей мамкой завели долгий специальный разговор про процедуры и всякую такую чушь. А мы с Борькой (именно так звали маленького бурята) пошли прогуляться на улицу во двор санатория.

А на улице играли в мяч два великовозрастных балбеса. Баловались по-дилетантски, пиная его как попало. Надо сказать, что я к тому времени набрал уже хорошую спортивную форму, играл в основе одного из городских клубов по своему возрасту, являлся незаменимым капитаном команды в чемпионате среди школ и так далее. И как-то так получилось, что футбольный мяч отскочил прямо ко мне. Один из парней крикнул в мою сторону что-то нелицеприятное и добавил, мол, быстро принеси-ка сюда. Я ответил в смысле, что, если так надо, подойди и возьми сам. Великовозрастный кент опешил от такой наглости. Борян посмотрел на меня с испуганным удивлением. Я был ростом ровно в два раза меньше каждого из доморощенных «футболистов».

Тогда тот, который обзывался, развязно ухмыльнулся и вихляющей походкой направился ко мне. Я держал мяч под правым кедом. И в тот момент, когда он решил выбить его у меня, я быстро убрал мяч под себя финтом. Нога балбеса рассекла пустоту. Борян открыл рот.

Парень ринулся на меня, я легко обыграл его и остановился в двух шагах. Тогда второй приятель, видя неблагоприятное развитие ситуации, решил пойти на хитрость – пользуясь тем, что находился у меня за спиной, подкрался сзади, рассчитывая легко завладеть мячом. Но не тут-то было (я, конечно, всё прекрасно видел периферическим зрением). Я быстро ушёл вбок, одновременно переступая через мяч и обманув обоих преследователей, качнув их корпусом. Они едва не столкнулись между собой. А я спокойно стоял метрах в двух и продолжал держать мяч под правым кедом. Что тут началось! Оба парня остервенело ринулись на меня. Но чем больше они злились, тем проще мне было их обыгрывать. Я болтал их поодиночке и вместе, кружил с мячом по площадке, успевая огибать заодно клумбы и скамейки. Я контролировал мяч минуты две, постоянно передвигаясь, и они, как два хвостика, бегали за мной, однако, при всём старании, не могли у меня его отобрать. Я ещё успевал глянуть на моего нового друга и отметить, что он обрёл своим видом полную гармонию. Наблюдая за происходящим, его глаза, видимо, впервые в жизни, от безмерного удивления превратились из щёлочек в некое подобие окружностей.

Наконец, я отбежал в самый дальний угол площадки, остановился и посмотрел на преследователей. Они тяжело дышали и, судя по их виду, собирались пойти на крайние меры. Один из них растопырил руки и двинулся на меня, постепенно ускоряя ход. Я понял, что он решил остановить меня во чтобы то ни стало! Тогда я дождался момента, когда мой соперник наберёт максимальный ход, прокинул мяч у него между ног, произведя самую позорную обводку для оппонента, и легко оббежал самого бедолагу сбоку. Окончательно опешив от произошедшего, ухарь по инерции во всего ходу влетел в ограждающую площадку сетку за моей спиной.

Я откинул мяч второму преследователю, резонно рассудив, что на сегодня, пожалуй, достаточно, подхватил под руку бурята и потащил его к входу в здание. Борька теперь просто заливался от смеха и постоянно спотыкался из-за этого на бегу.

Было забавно смотреть, как бурят рассказывал потом про этот эпизод своей маме – от избытка эмоций изо рта у него фонтаном летели слюни, а недостаток слов от волнения он компенсировал поясняющей жестикуляцией и заразительным хихиканьем.

– А они! А он! – то и дело восклицал Борис, и, вспоминая увиденное, снова заливался счастливым смехом.

Со стороны можно было подумать, что пацан стал свидетелем чего-то из ряда вон выходящего, вроде наблюдения НЛО или встречи с Аллой Пугачёвой.

Иногда в моём детстве мы играли в футбол во дворе дом на дом. Наш двор образовывали четыре многоэтажных здания, расположенные как бы по сторонам квадрата. Но самые жаркие баталии у нас происходили «с домом», расположенным слева он нашего. Он относился к другой улице – Ватутина. А мы жили на улице Лукашевича. Заводилой у ватутитнцев числился некий Витя Чиповский по кличке «Чапа». Кроме подходящей фамилии он ещё и своей белой кучерявой причёской был похож на болонку. Витя учился в старших классах, страдал повышенной активностью и лез постоянно во все дела, даже если его об этом не просили, чем сильно всех раздражал. И, конечно же, мнил себя великим футболистом. В его доме проживала ещё пара-тройка действительно неплохих ребят-спортсменов, а вот в нашем собрались в основном «трудовые резервы». Но проигрывать не хотелось никому.

Чапа ходил по двору и убеждал всех, что конкурентов у сборной их дома попросту нет. Этим он взял на слабо наших старших парней, которые забили ему стрелку на футбольном поле. Я учился тогда в пятом классе, но наш капитан Жека Жуков всё равно позвал меня в команду, состоящую из одних старшеклассников.

Всё бы ничего, но перед самым началом матча выяснилось, что с подачи Чапы решили играть «на интерес». Те, кто проиграет, были обязаны провезти на себе два раза вокруг поля победителей. Узнав про это, я занервничал, так как при моей субтильной комплекции, я не то, что провезти десятиклассника не смог бы, а и вовсе посадить его на закорки – он мог меня попросту раздавить.

Когда я робко попытался озвучить замаячившую проблему, Жека меня успокоил, сказав, чтобы я не волновался, так как мы не проиграем.

Но легко сказать, да нелегко сделать. Я, конечно, старался изо всех сил, но у меня не было никакой поддержки. А в футболе один в поле не воин. Я успевал обыграть двух-трёх игроков, отдавал пас, но мои кривоногие партнёры всё запарывали. Максимум, что я смог – это забить самостоятельно два гола, причём второй я положил самому Чапе, который к тому времени выгнал вратаря за то, что он пропустил перед этим, и сам встал в ворота. Я обыграл защитника, вышел один на один с Витьком (штангами нам служили подходяще растущие берёзы) и чуть притормозил. Чапа замер в полуприсяде, широко расставив длинные руки в стороны. Я снова двинулся вперёд, сделал ложный замах, и Чапа, купившись на эту хитрость, завалился в правый угол ворот, рассчитывая угадать траекторию и парировать удар. Но удара не было, и мяч всё ещё оставался у меня под контролем. Поэтому мне ничего не оставалось, как издевательски катнуть его в противоположный от распластавшегося в пыли вратаря, угол. Наши пацаны стали смеяться и поздравлять меня, чем очень сильно разозлили Чапу. Он снова вышел в поле и принялся лупить наших игроков по ногам, пользуясь отсутствием судьи. Всё же силы были очень неравны. Первый тайм мы ещё отсопротивлялись, счёт к середине матча был 3:3, но во втором рассыпались, и при счёте 3:6 я понял, что дело пахнет керосином. Минут за пять до конца матча я малодушно притворился, что у меня схватило живот и сбежал домой. А нашим парням пришлось катать ватутинцев на себе в том числе и за меня. Но к их чести надо сказать, что никто потом меня за этот позорный поступок не укорял. А на следующий год мы взяли реванш, когда на последней минуте я поставил точку и вырвал победу – 9:8. И так случилось, что больше мы с командой Чапы уже ни разу не сыграли, а сам он, окончив среднюю школу, переехал в другой район и по слухам, к немалому нашему удивлению, поступил в медицинский.

А великим футболистом я так и не стал. Играл неплохо, но всё время стоял у двери в большой спорт, так в него в итоге и не попав. Зато, когда я окончил институт физкультуры1919
  Внимательный читатель может заметить, что выше я писал как учился в «Политехе». Да, поступал я действительно в ОмПИ, но на втором курсе перевелся в ОмГИФК (ныне СибГАФК), который острословы расшифровывали как «Омский Государственный Институт Фокусников и Клоунов».


[Закрыть], то даже успел потренировать женскую футбольную команду. И после такого опыта меня теперь очень трудно вывести из себя.