Текст книги "Божественный яд"

Остатки дремоты у сыщика улетучились. На том конце телефонного провода был не кто иной, как заведующий Особым отделом полиции статский советник Макаров. Ванзаров приготовился к любой неожиданности.

– Слушаю внимательно, Николай Александрович.

– Сами понимаете, время неспокойное. Вчера Путиловский забастовал, кругом волнения, прокламации всякие. На днях наши армейские куропаткины героически сдали Порт-Артур, эдакие молодцы. А у меня людей не хватает, за всем не уследишь. Вот и приходится вас беспокоить…

В гостиную заглянула Софья Петровна и показала знаками, что завтрак уже на столе. Ванзаров изобразил на лице крайнюю занятость и послал супруге горячий воздушный поцелуй.

– …по таким обстоятельствам… – продолжил голос в трубке. – У нас на днях пропал лучший сотрудник.

– Как это «пропал»? – Ванзаров позволил себе явно ненужный вопрос.

– Должен был прибыть на новогодний банкет в «Дононе» – не прибыл. На службе не появился, дома нет.

– Вы хотите, чтобы мы занялись розыском?

– Нет, не хочу. Мы его нашли.

– Простите, тогда я не понимаю…

– Нашли убитым. Наш сотрудник просто так пропасть не может, по чину не положено. Так что стали думать, где он может быть. Ну, любовниц сразу отмели – это несерьезно. Вспомнили про квартиры для служебных встреч, подняли адреса по оплатным ведомостям, в одну заходим, а он лежит, бедный, на полу.

– Так вы хотите, чтобы мы разыскали убийцу?

– Вот это совершенно необходимо!

– Надо как минимум осмотреть тело и… – начал Ванзаров.

– Ничего этого не надо. Я сразу вам могу сказать, что убийца – женщина.

– Женщина?! Почему?!

– Ну, во-первых, мой сотрудник убит вязальными спицами. А во-вторых, она при бегстве обронила носовой платочек.

– Но, если вы знаете, что это женщина, вы, вероятно, знаете, кто она? – осторожно спросил Ванзаров.

– И кто она, и где учится, и где проживает.

– Так что же…

– А то, что ее нигде нет. Испарилась.

– Извините, Николай Александрович, но если вы с вашими возможностями не нашли ее, то как же мы…

– Родион Георгиевич, я не имею права посвящать вас в детали, но, поверьте, то, что случилось, совершенно не укладывается ни в какие рамки. Погибший сотрудник один из лучших наших специалистов. И если такое произошло, это далеко не случайность. Я вижу в этом большую угрозу.

– Я сделаю все, что могу.

– Думаю, сможете. Ведь эта беглянка имела близкое отношение к профессору Серебрякову.

– Что?! Но откуда вы… хотя, что я спрашиваю! – разволновался Ванзаров.

– Когда вы ее разыщете, немедля доставьте задержанную к себе на Офицерскую. При этом никаких вопросов не задавать, а сразу телефонировать мне. Ясно?

– Да, – твердо ответил Ванзаров.

– Далее. До приезда моих сотрудников принять все меры для особой охраны задержанной. Не подпускать к ней никого. Вы лично будете отвечать за ее сохранность. Соблюдайте полную конспиративность.

– Разрешите один вопрос? – спросил Ванзаров.

– Да господь с вами, Родион Георгиевич, сколько хотите!

– Как я узнаю…

– Вы получите все необходимые данные в ближайшее время! – перебил его Макаров.

Аппарат без дальнейших церемоний отсоединился. Ванзаров повесил слуховую трубку на крючок и, совершенно позабыв про завтрак, опустился в кресло.

4

Младший городовой Второго участка Васильевской части Иван Балакин вышел на утренний морозец в распахнутой шинели и без шашки. Он вытащил свежую пачку папирос «Важные», по пять копеек за двадцать штук фабрики Богданова, с витязем на упаковке, и с удовольствием затянулся. Он глубоко втянул горький дым, но выдохнуть не успел. Перед ним остановилась потертая пролетка, со ступеньки которой, в одном кафтане, свалился заиндевевший городовой Романов. Но самое страшное – на курящего Балакина прямо из пролетки смотрел участковый пристав Щипачев.

– Чего раззявился, помогай! – рыкнул он, откидывая одеяло извозчика.

На сиденье, рядом с приставом, помещалось нечто большое, закутанное черной шинелью Романова и его же верблюжьим башлыком.

Младший городовой бросил папироску, прыгнул на подножку и помог Романову снять поклажу с пролетки. Сверток оказался тяжелым, но на удивление теплым.

Извозчик Аким Данкин повернулся к приставу:

– Извиняюсь, ваше благородие, а как будет относительно оплаты?

– А вот так! – и Щипачев поднес к носу возницы молот своего кулака.

Подгоняемые матом Андриана Николаевича, двое городовых потащили посылку на руках в помещение участка.

– Романов, неужто его благородие теперь сам возит пострадавших в участок? – кряхтя от натуги, пробормотал Балакин.

– Да понесла его нелегкая с утра… – еле дыша, прохрипел городовой. – И как на грех, нашел на моем посту этого… Самовар проклятый, чтоб ему пусто было! Пока с набережной ехали, просто околел!

Полицейские внесли завернутого в шинель человека в комнату для задержанных. В это раннее время на лавках размещалось только трое. Один был пьян до полного беспамятства, второй, поколотив супружницу, маялся в наручниках, а третий мужик просто не вовремя оказался на глазах постового без паспорта.

Романов согнал бродяжку с лавки и опустил на нее господина. Дежурный чиновник и двое городовых, вернувшиеся с обхода, с интересом смотрели на доставленного.

С грохотом шпор в помещение ввалился Щипачев. Появление начальника вызвало прилив служебной дисциплины. Все сотрудники встали по стойке «смирно». Пристав вытаращился на лавку:

– Куда положили, скоты?!!

– Так, вашбродь…

– В медицинскую! Живо!

Проклиная все на свете, Романов с Балакиным потащили груз в медицинскую часть участка.

Управление каждого из сорока четырех петербургских участков было универсальным командным пунктом полицейской власти в округе. Сюда собирались дворники и швейцары со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения указов градоначальника. Сюда приходили для отчетов и получения распоряжений околоточные надзиратели. Здесь размещалась рота городовых, постоянно находившихся на казарменном положении.

В самом здании, кроме кабинетов, имелись: мертвецкая, медицинская часть, сыскной стол для разыскиваемых и арестантская для задержанных. Кроме того, картотека, столовая, людская, мелочная лавка и буфет для городовых, в котором дозволительно было выпить не более двух рюмок водки в день.

Кабинет участкового пристава, как и его квартира, также помещались здесь. Так что в столице империи полицейский находился на службе круглые сутки.

Участковый доктор Эммануил Эммануилович Горн услышал крики пристава и сам открыл дверь в медицинскую.

Городовые в суматохе внесли господина вперед ногами и получили за это еще одну порцию нагоняя. Доктор поправил пенсне и тихим голосом попросил господина пристава прекратить крик. Щипачев покрылся пунцовыми пятнами, но спорить не стал и выгнал городовых.

Полный мужчина лежал на кушетке без сознания и постанывал.

– Где вы его нашли? – с некоторым удивлением спросил доктор.

– На льду у Тучкова моста…

Горн хмыкнул. Практически голый мужчина, в одном мокром белье, на морозе? Интересный случай.

– Он что, в проруби плавал?

– Думаю, не без этого.

– И как долго?

– Не могу знать…

Горн приложил ладонь ко лбу мужчины.

– Ого! Температура выше высокофебрильной, просто гиперпиретическая!

Щипачев не понял, что сказал доктор, но согласно кивнул.

– Он может умереть в любую секунду! Да что ж я… – Горн вдруг осознал, что пациент так и лежит в подштанниках и рубашке. Он схватил хирургические ножницы, одним движением разрезал ткань и сорвал ошметки одежды. Потом, взяв сухую простыню, принялся яростно растирать тело.

Человек на кушетке стал чаще дышать. Доктор нагнулся и понюхал у рта лежащего.

– Странно, совершенно не чувствуется запаха спиртного…

– А почему он должен быть? – удивился Щипачев. – Господин вроде состоятельный!

– А потому, уважаемый Андриан Николаевич, что только невероятная доза алкоголя может спасти человека в такой ситуации. Однако я не пойму причину его жара.

Тело действительно было невероятно горячим. Казалось, что кожа раскалилась изнутри. С подобным случаем в своей практике Горн еще не сталкивался. Доктор пощупал запястье: пульс просто бешеный.

Как врач, Горн понимал, что должен оказать помощь. Только не знал, какую. Доктор оглянулся на стеклянный шкафчик, где в идеальном порядке хранились препараты, и решил применить успокоительное.

– Поднимите ему голову, я попробую дать брому, – сказал Горн.

Притихший Щипачев покорно выполнил указание. Доктор поднес ложку к губам, и тут же человек широко открыл глаза, резко дернулся и страшно закричал.

5

Родион Георгиевич запахнул разбежавшиеся полы халата и, сидя в кресле, продолжал напряженно размышлять о неприятном звонке.

За семь лет, проведенных в Департаменте полиции, он хорошо усвоил неписаные правила служебного церемониала. Они гласили только одно: кто главней, тот и прав. И не важно, это прямой твой начальник или просто начальник. Разумному чиновнику следует не спрашивать: «С какой стати я должен выполнять указания чужого начальника?» – а быстренько бежать и делать, что велели. И при этом стараться заработать особое расположение и благосклонность высших лиц.

Так же следовало поступить в отношении приказа Макарова.

Хотя сыскная полиция напрямую не подчинялась Особому отделу, власть и возможности их были несоизмеримы. Принадлежа одному ведомству – Министерству внутренних дел – и даже одному Департаменту полиции, сыск и Особый отдел в неписаной табели о рангах располагались на противоположных полюсах.

Особый отдел, безусловно, царил на вершине властной пирамиды. Он был мозгом и сердцем всего министерства потому, что занимался политическим сыском, то есть самыми серьезными преступлениями против государственного строя.

А сыскная полиция терялась среди «мелких сошек» полицейского резерва, тюремной части, речной полиции, Медицинского управления и пожарной команды. Так что кто кому и почему может отдавать приказы, даже в самой дружелюбной форме, у сыщика сомнений не возникало.

В тридцать лет занимая должность чиновника особых поручений, коллежский советник Ванзаров хотел, чтобы его карьера развивалась и дальше. Он честно мечтал выйти в отставку году эдак в 1935-м, с орденом не меньше «Белого орла» и чином не ниже тайного советника. Прозвучавшая просьба заведующего Особым отделом не сулила никаких выгод и, более того, могла поставить жирный крест на всей карьере.

Если сыщик не найдет девицу, скорее всего придется писать прошение об отставке, так как он не справился с важным поручением. И его непосредственный начальник сыскной полиции будет бессилен. А если Ванзаров поймает убийцу особиста, то станет нежелательным для Особого отдела носителем информации. Со всеми вытекающими последствиями.

Родиону Георгиевичу особенно не понравилось, что Макаров прямо указал на связь этой дамы с профессором Серебряковым. А если она имеет прямое отношение к убийству Ланге? Как быть?

В конце концов, Ванзаров решил не подписывать себе приговор раньше времени. Уж сколько раз его толкали в служебные капканы! Уж сколько раз милые люди в партикулярном платье и военном мундире хотели съесть его живьем или хотя бы подставить под отставку! Однако многих уже нет на службе, одни пишут мемуары в своих особняках, другие скучно пьют водичку на швейцарских курортах. А Ванзаров, хоть и проживает на казенной квартире, но решительно продвигается вперед, служа отечеству.

Выкрутится и в этот раз!

Еще не дойдя до столовой, Ванзаров услышал звонок входной двери.

6

Извозчик Аким Данкин проводил тоскливым взглядом могучую спину пристава до двери полицейского участка и в сердцах хлестнул лошаденку. В это раннее время возница решил попытать счастья на стрелке Васильевского острова рядом с Биржей.

Старенькая пролетка, скрипя колесами, развернулась. Но не успел Аким протянуть свое: «Но-о, погибель, шевелись!» – как вдруг ему наперерез бросилась барышня.

– Ты что, шалая, сдурела? – перепугался Аким. Не хватало еще пешехода сбить. Тогда конец. Патент отнимут, и пойдет по миру.

Данкин зло щелкнул кнутом. Но барышня уже вцепилась в облучок.

– Я вам хорошо заплачу! – сказала она спокойным грудным голосом и показала синенькую бумажку.

– Прошу, мадам! – вежливо крякнул Данкин.

Барышня ловко вскочила в пролетку.

– Кого вы привезли в участок? – спросила она, понизив голос.

– Да кто ж его знает! Пристав подобрал на льду пьяного, а городовой его все «самоваром» называл! А господин ентот всю дорогу кричал безобразия разные.

– Он был живой?!

– Да уж не мертвый! Пристав с городового шинель снял и завернул, как младенца!

Дама уселась на холодное кожаное сиденье, прикрылась одеялом и назвала адрес недалеко на Васильевском острове.

Данкин повернулся на облучке и с любопытством глянул на пассажирку.

– Прощения просим, а не вас ли сегодня утром возил? – кашлянул он, приглядевшись.

Барышня не ответила.

Аким щелкнул кнутом и крикнул во все горло:

– Но-о, погибель! Шевелись!

Пролетка дрогнула и стала набирать ход.

Повернув голову, дама глянула в сторону участка, отвернулась и опустила на лицо вуаль.

7

Опережая Глафиру, Родион Георгиевич сам бросился открывать входную дверь. На лестничной площадке никого не было. Но на коврике у порога лежал белый конверт. Сыщик поднял безымянное послание. По лестнице гулко улетало эхо быстрых шагов. За спиной недовольно ворчала кухарка.

Ванзаров вскрыл конверт за письменным столом. Первым делом из него выпала маленькая фотокарточка. Мадемуазель в платье с глухим воротничком и без всяких украшений, высоко подняв подбородок, смотрела вдаль ясными и чистыми глазами.

Это была она!

Та, которая снялась с профессором. И возможно, именно с ней столкнулся сыщик в ресторане «Медведь». Филеры Курочкина назвали ее Рыжей. Значит, Рыжая убила сотрудника Особого отдела вязальными спицами! Да, оказывается, такая женщина способна на многое.

Ванзаров выудил из конверта листочек, исписанный мелким почерком статского советника Макарова. Сопроводительная записка сообщала, что девушку на фотографии зовут Надежда Петровна Уварова. Она училась на Бестужевских курсах и проживала в Коломенской части на Садовой улице в доме №**. В конце Макаров приписал, что барышня состояла меньше двух месяцев агентом Особого отдела. Офицер, которого она убила, придумал ей красивую кличку – Диана.

Сыщик опять почувствовал холодок тревоги.

Родион Георгиевич спрятал фотокарточку с запиской в ящик стола и запер его на ключ. Он не мог поручиться, что любопытство Глафиры уже не добралось до его служебных дел.

В столовой начинался обычный утренний переполох. Близняшки Оля и Леля боролись за сахарное яблочко в хрустальной вазочке, пропуская мимо розовых ушек суровые замечания Софьи Петровны.

– Родион Георгиевич, обратите внимание на дочерей! Они пренебрегают хорошими манерами! – Софья Петровна строго посмотрела на мужа.

– Папа, она первая начала! – закричали хором малышки.

Ванзаров напустил на себя показную строгость и погрозил пальцем.

– Вот, я за вас возьмусь! – весело пообещал он, усаживаясь на свое место.

– Боже мой, чего я хочу от детей, когда отец выходит к чаю в халате! – Софья Петровна трагически всплеснула руками.

– Но, Софьюшка, я не успел, телефонировали…

В этот момент, как назло, из гостиной опять ударили резкие трели телефонного аппарата.

От неожиданности Ванзаров вздрогнул и пролил чай.

– Да что же такое? Это дом или приемное место! – крикнула разгневанная Софья Петровна и бросила чайную ложечку.

Дочки мгновенно притихли.

– Софьюшка, честное слово, не виноват… – пробормотал коллежский советник.

Из гостиной вернулась Глафира.

– К ящику опять вас кличут, – буркнула она Ванзарову.

8

Джуранский переступил порог участка и сразу услышал истошный вопль. Ротмистр невольно замер.

– Это кто? – спросил он.

Городовой Романов, греясь у печки после законной рюмки, услужливо доложил:

– «Самовар» дурит, вашбродь!

– Это кто же такой самовар в участок приволок?

– Господин пристав, кто ж еще…

– Да?.. Романов, а чего ты шинель к печке прижимаешь?

– Все «Самовар». Пока его везли, намочил, окаянный…

– А где вы этот самовар нашли? – не понял ротмистр.

– На Неве, у проруби.

– Пойти полюбопытствовать что ли? – пробормотал Мечислав Николаевич.

В это утро он оказался во Втором участке случайно. Кроме дела Ланге ротмистр занимался еще и рядовыми делами. Так, в конце прошедшего года на хозяйку большой квартиры по Третьей линии, 28, вдову Семову, было совершено дерзкое нападение. Неизвестные злоумышленники средь бела дня взломали крепкую входную дверь и вынесли золотых и серебряных вещей на тысячу восемьсот рублей, а процентных бумаг и денег на четыре тысячи триста рублей. Наглых грабителей искали с декабря. Джуранский собирался дать приказ околоточным проверить, не появился ли на участке новый скупщик краденого.

Вопль, между тем, повторился. Мечислав Николаевич поморщился. Пристав Второго участка – известный любитель пускать в ход кулаки без всякого повода. Как бы не переусердствовал.

– А где Щипачев с ним работает? В арестантской?

– Зачем в арестантской, к доктору отнесли… – Романов зябко жался к изразцовой печке.

– Значит, к доктору… – рассеянно повторил ротмистр. – А что он так орет? Скальпелем его, что ли, режут?

Джуранский без стука распахнул дверь в медицинскую часть.

– Что тут происходит?

– Здравия желаю, господин ротмистр!

Щипачев свято соблюдал закон чинопочитания, хотя Джуранского недолюбливал. Доктор Горн кивнул вошедшему.

– Щипачев, вы над кем тут измываетесь? – строго спросил сыщик.

Пристав отступил от кушетки, в душе кроя последними словами ротмистра сыскной полиции.

– Разрешите доложить! Неизвестный господин мною самолично был найден на льду Малой Невы и доставлен в участок сегодня в половине девятого утра при самоличном обходе территории!

– Молодец, Андриан Николаевич! – холодно похвалил Джуранский. – И что вдруг такое рвение по службе? Не замечал за вами.

Щипачев скрипнул зубами, но промолчал. Не мог же он сказать, что с утра пораньше пошел проветрить больную голову, раскалывавшуюся после вчерашних посиделок у кума.

– Так, значит, в проруби купался и на морозе не околел? – спросил ротмистр.

– Истинная правда. Видать, был выпимши, упал на снег. Его раздели и бросили в прорубь.

– Не говорите глупостей, от него даже не пахнет! – доктор Горн положил на столик бесполезную ложку для микстуры и вытер руки льняным полотенцем.

– Значит, ни следа алкоголя, и выжил? И как он… – Джуранский оборвал себя на полуслове, потому что увидел лицо потерпевшего. У бывшего кавалерийского офицера перехватило дыхание.

– Мечислав Николаевич, с вами все в порядке? – озабоченно спросил Горн.

– Ах ты!.. – только и смог выдавить ошарашенный сыщик. – Это ж Серебряков!

Воцарилась немая сцена.

– У пациента calor mordax, жгучий жар… – прерывая тягостное молчание, подал голос Горн. – И пульс такой, что сердце выскакивает.

– Лихорадка? – Джуранский наконец-то пришел в себя.

– Не думаю. Такой жар может говорить только об одном: в организме больного происходит стремительный процесс. Или… – Доктор сделал многозначительную паузу.

– Что «или», доктор?

– Или он находится под действием наркотического средства…

Щипачев, про которого ротмистр и доктор забыли, почтительно кашлянул:

– А еще задержанный… то есть найденный выкрикивал странные слова!

– Какие еще слова, пристав? – раздраженно бросил Джуранский.

– Просил напоить его соком луны и требовал, чтобы огонь шел за ним! – доложил Щипачев.

– Явно принял возбуждающее средство! – прокомментировал Горн. – Кстати, есть еще одна интересная деталь.

Доктор поднял край простыни и указал на грудь. Джуранский увидел черную звездочку.

За спиной сыщика тяжело сопел Щипачев. Он приподнялся на носочках, заглянул за плечо и решил блеснуть эрудицией.

– Я так думаю, это… есть… знак иноверца! Тайный еврей, по всему видать! Или того хуже – поляк!

– Почему вы так решили? – удивленно спросил Джуранский.

– А креста на нем нательного не было! – победно заявил Щипачев.

Доктор уже хотел было высказать все, что думает о дремучих мозгах пристава, но тут дверь резко распахнулась и в медицинскую с отчаянным воплем ворвалась девушка. Ее шубка была расстегнута, шляпка косо сдвинута набок, но лицо плотно укутывал кружевной платок, который оставлял открытыми только глаза.

– Помогите! Спасите! – отчаянно кричала она. Видимо, ей удалось проскользнуть мимо городовых. От неожиданности Джуранский, Горн и пристав замерли.

Сумасшедшая барышня, увидев тело на лежанке, на мгновение замолчала и, вновь истерично закричав о помощи, бросилась обратно в коридор, проскочив под расставленными руками городового Романова.

– Щипачев, что творится в участке? – со сдержанной угрозой произнес Джуранский.

Пристав побагровел.

– Прошу простить, господин ротмистр, сейчас разберемся!

– Экая эксцентричная барышня! Я, признаться, решил, что сейчас в нас полетит ручная бомба, – повернувшись к Джуранскому, доктор вытер карманным платочком лоб.

– Что-то не похожа она на сумасшедшую… – пробормотал тот.

Неожиданно Серебряков вздрогнул и открыл глаза.

– Где я? – прошептал он, наткнувшись мутным взглядом на ротмистра.

– Вы в полной безопасности! – торжественно заявил Джуранский. – Что с вами случилось?

– Грядет новый бог! – прохрипел профессор. – Он очистит огнем мир! Сома сладостный! Напои меня…

Серебряков закашлялся, застонал. На лбу и по всему телу обильно выступил пот.

– Плохо дело, – сказал доктор. – Кажется, наступает кризис…

– Что мне… – растерянно начал Джуранский.

– Срочно телефонируйте Ванзарову! И Лебедеву! – крикнул Горн вдогонку убегающему ротмистру.

9

Ванзаров недослушал сбивчивый доклад Джуранского, бросил слуховую трубку телефонного аппарата, стремительно переоделся, схватил с вешалки пальто и, прыгая через ступени лестницы, выбежал на улицу. Он крикнул извозчику, что даст целковый, если тот довезет до Пятой линии Васильевского острова за десять минут.

Сани помчались по утоптанному снегу Невского проспекта с лихим посвистом. Возница нещадно бил кнутом, обгоняя экипажи и страшно крича на зазевавшихся пешеходов. На ледяных ухабах сани подбрасывало, и сыщику приходилось хвататься руками за котелок.

Родион Георгиевич старался не давать волю гневу. Он считал, что кричать на подчиненных так же бесполезно, как доказывать собственной жене ее неправоту. Но сейчас он готов был рвать и метать. Хваленые соглядатаи Курочкина прошляпили профессора. И это столичные филеры, которые считаются образцом для всей России! Перед самым их носом кто-то увел Серебрякова!

Когда сыщик рывком распахнул дверь в медицинскую Второго участка, доктор Горн все еще не терял надежды привести Серебрякова в чувство, втирая жидкость с тошнотворным запахом. Джуранский, не зная чем помочь, топтался рядом.

– Успел?! – не здороваясь, спросил Ванзаров.

– Надеяться можно только на то, что организм сам справится с шоком, – ответил Горн, продолжая растирать Серебрякова камфарой.

Грудь профессора блестела, как лаковая шкатулка. Ванзаров сразу заметил пентакль, такой же, как у Марии Ланге, что его, однако, нисколько не удивило.

Джуранский шепотом доложил начальнику все обстоятельства утреннего происшествия.

– Разве возможно такое, чтобы человек, пробыв в ледяной воде и пролежав не менее часа на льду, не умер? – повернулся Ванзаров к невозмутимому Горну.

– Теоретически – шансов выжить нет. Но пациенту помогла неестественно высокая температура! – доктор быстро накрыл тело уже приготовленным одеялом.

Серебряков хрипло вдохнул и открыл глаза.

– А, сыщик! Все вынюхиваете, шли бы домой, уже поздно. – Профессор говорил медленно, тихим, еле слышным голосом. И улыбался.

– Александр Владимирович, как вы оказались в проруби? – спросил Ванзаров с искренним сочувствием.

– Мы шли по бескрайним полям, наполненным лунным светом… – тихо проговорил Серебряков. – Вокруг лилась музыка и вставала радуга. Меня звал прекрасный голос…

– Кто был с вами? – едва не закричал сыщик.

– …а потом воды объяли меня до души моей. И я поплыл. Океан был полон любовью, во мне горел огонь радости, и я был как костер, от которого каждый может согреться. О Сома медоточивый! Ты вошел в меня!

– Александр Владимирович, что такое сома? – встревожился Родион Георгиевич. Он вновь ощутил необъяснимый страх.

Серебряков слабо улыбнулся.

– О, Ванзаров! Зачем ты спрашиваешь меня? Это великий огонь радости! Он поглощает человека до конца, он наполняет все мышцы соками счастья, он открывает глаза и дает умение видеть, он жжет, и ты сгораешь в нем до пепла, который уносит ветер погребального костра в бездонный космос! О Сома медоточивый!

– Полный бред! – серьезно заключил Джуранский, обращаясь к Горну.

Серебряков поперхнулся, тяжело и часто задышал. Страстная проповедь отняла слишком много сил.

– Кто привел вас к проруби? – громко, как глухого, спросил Ванзаров.

– Я… один, – вздохнул Серебряков. – Оставьте меня, я хочу уйти к свету. Я так устал…

По его телу прошла судорога. Ванзаров с немым вопросом повернулся к Горну, но доктор лишь пожал плечами. Он сделал все, что мог, и теперь спокойно наблюдал за агонией.

И тут вдруг Джуранский решил проявить себя.

– Признайтесь, Серебряков, вы убили девицу Ланге? – в упор спросил Железный Ротмистр. Родион Георгиевич замахал на помощника руками, но было поздно.

Профессор вздрогнул.

– Кто это? – спросил он, сощурив глаза. – Вы глупец, юноша! От вас пахнет казармой… Ничтожнейший человек! Что бы я своими руками убил своё… своего друга?! Какая дикость!

Профессор начал задыхаться, из глаз потекли слезы.

– Но… – упрямо начал Джуранский.

– Ротмистр, прекратите! – крикнул Ванзаров.

Джуранский растерялся:

– Но, Родион Георгиевич, вы же сами полагали, что…

– Все! Мечислав Николаевич, прошу вас помолчать!

– Ванзаров, наклонитесь ближе, – хрипло попросил профессор.

Сыщик тут же опустился на колени перед кушеткой.

– Я слушаю вас, Александр Владимирович…

– Смерть Маши для меня это такое… такое… – Серебряков захлебнулся.

– Я верю вам, – тихо сказал Ванзаров. – Вы не знаете, кто бы мог совершить убийство? Может быть, ваши знакомые дамы?

– Они… Они не убивали Марию… Да им это и не нужно, – прошептал Серебряков. Одинокая слезинка скатилась по его щеке. – В тот вечер их не было с нами…

Ванзарову вдруг стало по-настоящему жалко одинокого, умирающего чудака, который устроил из своей жизни глупый эксперимент.

– А что было в тот вечер, Александр Владимирович?

– Маша пришла, как обычно, часов в восемь. Потом… потом мне стало плохо, и я ушел в спальню. Наверное, она ушла сама, у нее был ключ… – профессор с трудом выдавливал каждое слово.

Ванзаров точно помнил, что никакого ключа в одежде Ланге найдено не было. Хотя, судя по всему, Серебряков говорил правду.

– Простите меня, профессор, но почему вы солгали, что находились на балу Бестужевских курсов?

– Ах, это, – Серебряков облизал сухие губы. – Когда у меня обостряется болезнь, я могу спутать дни и события. Я не думал вам лгать, Ванзаров, поверьте.

– Я могу задать вам нескромный вопрос? – заторопился сыщик.

– Знаю… Мария была… особой, это было ее бедой. Но и огромным счастьем!.. Если бы она была жива!.. Я так страдаю без Маши!

Родион Георгиевич окончательно уверился: Серебряков не убивал Ланге. Значит, кому-то было нужно, чтоб после смерти девушки исчез и профессор. Впрочем, возможно, это никак не связано с убийством Ланге. Тогда с чем?

– У вас на груди пентакль. Я видел такой же у… Марии, – осторожно заметил Ванзаров.

Серебряков как-то странно и испуганно посмотрел на сыщика.

– Это просто… совпадение… мы шутили и сделали этот знак.

– Понимаю… Вы хотите помочь найти убийцу Марии?

– Что я уже могу… – прошептал Серебряков.

– Где нам отыскать барышню Уварову? – быстро спросил Ванзаров.

Но ответить Серебряков не успел. Он замер, закатив глаза. Горн посмотрел на часы и понимающе кивнул.

10

К громаде Сибирского торгового банка на Невском, 44, подлетела на всем скаку и встала как вкопанная роскошная тройка с холеными конями в серых яблоках. Извозчик-лихач, красавец с русым чубом под заломленной кубанкой и в распахнутом стеганом полушубке, бросил хлыст на облучок и спрыгнул на снег.

Широко улыбаясь, он подошел к саням и сдернул медвежью шкуру, которая прикрывала от зимнего ветра пассажирку. Вуаль скрывала ее лицо. Лихач сорвал с головы кубанку и галантно протянул даме в вуали руку. Мадемуазель оперлась о лапищу извозчика и грациозно поднялась с меховой подстилки. Она чуть оттянула юбку и ступила ножкой в блестящем ботиночке на тротуар. Лихач облапил жадным взглядом стройную фигурку, залихватски крутанул соломенный ус и душевно крякнул. Это означало, что извозчику ох как понравилась пассажирка!

Дама скромно кивнула, вынула из объемного ридикюля хрустящую бумажку и, зажав в двух пальчиках, протянула извозчику.

– Нет, барыня! – запротестовал тот, отказываясь принять плату.

Дама элегантным жестом вернула купюру в ридикюль и чуть прикоснулась перчаткой к румяной щеке лихача. Извозчик просто онемел от счастья.

В столице на лихачах было принято ездить в увеселительные заведения или кататься с цыганами. Лихача позволяли себе блестящие офицеры гвардии и аристократы, которым требовалось показать на весь Невский незыблемость своего финансового положения. Стоил лихач в три, а то и в пять раз дороже, чем обычные извозчики.

Вышколенный швейцар Сибирского торгового так засмотрелся на скандальное происшествие, что не сразу открыл створки тяжелых кованых дверей перед дамой.

Она поднялась по мраморным ступенькам в операционный зал.

Длинный зал с колоннами, между которыми на цепях свисали бронзовые люстры, производил впечатление. Построенный по вкусам основательных хозяев – екатеринбургских купцов, – интерьер совмещал итальянский мрамор с дубовыми табуретками вместо кресел. Но клиентов это не смущало. Сибирский торговый был в десятке самых лучших банков России и работал с крупными промышленниками, владельцами железных дорог и металлургических заводов. То есть с людьми, ценившими надежность.

Все сотрудники банка были мужчины. Все клиенты, находившиеся в этот час в операционном зале банка, тоже были мужчины. Так что появление стройной дамы в вуали не осталось незамеченным. Женщина без сопровождения в таком месте – это было уже на грани приличий.

Стихли скрипящие перья, пальцы кассиров замерли над костяшками счётов.

Но саму даму ничто не смущало. Увидев табличку «Выдача ссуд», она решительно направилась к ней.

Старший служащий Кузнецов улыбнулся неожиданному клиенту и согнулся в галантном поклоне.

– Добрый день, сударыня, чем могу служить?

– Мне нужно получить деньги по чеку, – проворковала посетительница нежно и волнующе, словно обещала лично Кузнецову страстную ночь любви. Служащий моментально расплылся в улыбке и подкрутил напомаженные усы, как делают это вульгарные приказчики в мануфактурных лавках.