Текст книги "Божественный яд"

– Позвольте полюбопытствовать… – попросил он.

11

В медицинскую влетел румяный Лебедев. Он кинул медвежью шапку в сторону стеклянного шкафчика с микстурами и стряхнул на пол роскошную шубу.

– Ванзаров, друг мой, не вставайте! Какая дивная картина: коленопреклоненный сыщику постели умирающего свидетеля! Передвижники умрут от зависти! – у Лебедева, как всегда, было прекрасное настроение. Кто бы мог подумать, что ночью он спал всего два часа, разгадывая в лаборатории тайну вещества, обнаруженного в теле Марии Ланге.

– Уступаю вам место, – Ванзаров медленно встал с пола и отряхнул колени.

Лебедев бережно поставил свой походный чемоданчик рядом с кушеткой.

– Давно без сознания?

– Минуты две, не больше. До этого периодически. Думаю, наступила агония, – доложил участковый доктор.

– Это правда, что профессор купался в проруби и загорал на морозе? – Эксперт рассматривал зрачки пациента.

– Да, Аполлон Григорьевич, и после всего этого я наблюдал у него температуру выше сорока градусов! – ответил Горн.

Лебедев присвистнул.

– Однако! Какой крепкий орешек! И на груди пентакль, точь-в-точь как у той барышни.

Горн кивнул.

Лебедев вытащил из-под одеяла правую руку Серебрякова, осмотрел и одобрительно кивнул головой:

– А ведь вы, Родион Георгиевич, были правы. На указательном пальце профессора несмываемый черный след от жидкости, которой были нанесены пентакли. Как вы и заметили на фотографии. Поздравляю с главной уликой дела Ланге!

– Не с чем поздравлять, – равнодушно сказал Ванзаров.

– Как это?! Наш главный подозреваемый наверняка уже изобличен и во всем признался? – провозгласил Лебедев.

– Он не убивал Марию, – ответил Ванзаров.

– Понятно, значит, все только запутывается, – посочувствовал криминалист сыщику. – Я правильно понимаю, а, ротмистр?

– Так точно… – с грустным вздохом отозвался Джуранский.

– Ладно, господа, вы идите, а мы с Эммануилом Эммануиловичем попробуем привести это тело в живое состояние, – решительно заявил Лебедев.

Доктор Горн удивленно поднял брови. Он явно не собирался оживлять профессора.

Но лежащий неподвижно Серебряков вдруг стал подавать признаки жизни.

– Ванзаров, – слабо позвал он.

– Слушаю вас, Александр Владимирович…

– Около меня были какие-то люди. Они сняли всю одежду…

– Что?!

– От них пахло навозом, нестираным бельем и перегаром… Они взяли мою записную книжку. Ванзаров, вам надо ее обязательно найти.

– Что было в книжке?

– Записи…

– Рецепт смеси, которую пила Мария Ланге? – неожиданно спросил Лебедев.

Серебряков застонал.

– Рецепт смеси! Что вы понимаете? Разве может убогий мещанин Вагнер понять замысел великого Фауста?! Нет, вы вагнеры, не можете. Потому что вам никогда не стать сверхчеловеком! – в еле живом профессоре закипала ненависть. – Пусть я проиграл, но будущее останется за мной! Семя уже посеяно! Скоро будут всходы!

Трясущийся Серебряков медленно поднимался с кушетки. Его лицо пошло пятнами, со лба тек пот.

– Это конец, он умирает, – спокойно констатировал Горн.

– Орлы принесут нам пищу, и мы устроим великий пир победителей! – услышали собравшиеся в медицинской. – Больше не будет слез и страданий! Только радость и счастье!

– У нас несколько секунд, чтобы еще что-то узнать! – шепотом сказал Лебедев сыщику.

– Где проживает Уварова? – крикнул Родион Георгиевич.

Лебедев с удивлением посмотрел на Ванзарова, но промолчал.

Серебряков не реагировал.

– Ну-с, теперь моя попытка, – прошептал эксперт. – Профессор, что вы давали пить Марии?!

Серебряков перевел взгляд на эксперта и упал на кушетку.

– Надежда! – успел простонать он. – Что ты наделала… Надежда!

Изо рта пошла кровь. Через минуту все было кончено. Горн поднял безжизненную руку, пощупал пульс, положил на грудь и натянул одеяло на лицо профессора.

– Finita la comedia! – печально вздохнул Лебедев.

Джуранский отвернулся и тихонько перекрестился.

Эксперт тронул сыщика за локоть.

– Могу утверждать без всякого вскрытия, что профессор насыщен загадочным раствором. Верите?

– Верю, Аполлон Григорьевич, больше ничего не остается делать… Господа, прошу за мной! – сказал донельзя расстроенный Ванзаров и вышел первым.

12

Дама протянула чек служащему банка.

Сумма к выдаче была весьма крупной. Если не сказать, из ряда вон выходящей. Если бы все зависело от Кузнецова, он бы с радостью расстался с деньгами. Но с этим чеком работал другой стол – крупных частных клиентов.

– Прошу вас обратиться в окошко напротив, – опечаленный Кузнецов вернул даме чек.

Барышня мягко кивнула и перешла на противоположную сторону зала. За ней продолжали откровенно наблюдать и работники, и посетители.

Заведующий столом Зандберг, к которому обратилась незнакомка, немедленно встал и поклонился:

– К вашим услугам, сударыня! Итак, вам нужно получить…

Зандберг запнулся, увидев цифру. Такие суммы их клиенты не каждый день забирают из банка. При этом чек от имени владельца выписан безымянно, то есть на получателя. Что тоже происходило крайне редко.

– Прошу прощения, – улыбаясь, сказал Зандберг. – Вы желаете получить всю сумму целиком, открыть счет или перевести на уже открытый счет?

– Я бы хотела получить наличные, – вздохнула дама. – Я могу рассчитывать на вашу помощь?

Служащий засуетился. Суммы крупнее десяти тысяч выдавались только по разрешению директора банка. И то с заказом через день. А дама принесла чек на пятьдесят тысяч рублей! При этом фамилию поручителя, от которого выписан чек, Зандберг не мог не знать: это младший брат председателя ревизионной комиссии банка Роберта Севиера – Эдуард.

На всякий случай Зандберг нашел карточку вкладчика и сравнил подписи. Сомнения в подлинности не возникало. Чек был выписан, несомненно, рукой Эдуарда Севиера. Тем более по номеру он был из новой книжки, выданной господину Севиеру только в декабре прошлого года.

– Когда вы хотели бы получить деньги? – спросил Зандберг, думая о том, как бы деликатнее объяснить очаровательной даме, что денег она не увидит до конца недели.

– Я бы хотела получить их сейчас. Я могу надеяться? – голос из-под вуали звучал как волшебная флейта. Чуть заметные сквозь черную сетку черты лица казались клерку воплощением неземной красоты. И Зандберг сдался.

– Хорошо, я постараюсь что-нибудь для вас сделать!

Попросив одного из сотрудников побыть за старшего, Зандберг направился на второй этаж, где находился кабинет директора Сибирского банка Максима Львовича Лунца. По счастливой случайности директор был свободен. Заведующий быстро изложил Лунцу суть дела. Услышав сумму, которую надо было выдать, тот нахмурился.

– Голубчик, это ведь огромные деньги!

– Максим Львович, я знаю, у нас строгие правила, но нельзя ли сделать исключение? – проговорил Зандберг. Просить по такому случаю ему приходилось первый раз в служебной карьере. Но какой это был случай! Да ради нее…

– Ваша знакомая? – поинтересовался директор.

– Нет, я впервые ее вижу! – честно признался Зандберг.

Директор задумался. Не каждый день в его банк приходили женщины, желавшие получить по чеку сумму, в четыре раза превосходившую годовое жалованье директора. И что же это за посетительница такая?

13

Участковый пристав Щипачев нарочито долго собирал со стола бумаги, всем видом показывая, как он обижен. Его, хозяина кабинета, чиновники сыскной полиции просят выйти вон. Настроение Андриана Николаевича окончательно упало. Мало того, что спасенный оказался не богатым купцом или важным аристократом, а профессоришкой, одиноким хрычом, за которого и копейки не выручишь, так ведь, подлец, посмел еще и помереть в участке!

И Щипачев в сердцах бухнул дверью.

Родион Георгиевич кое-как втиснулся в тесное кресло пристава.

Лебедев и Джуранский разместились на венских стульчиках.

– Так, господа, сообщать мне вам нечего, сами все знаете, поэтому перейду сразу к делу, – Ванзаров вытащил из внутреннего кармана пиджака уже знакомую всем фотографию. – Из присутствующих на этом снимке – двое уже мертвы. Главный подозреваемый, господин Серебряков, которого мы вчера посчитали основным фигурантом дела, по всей вероятности, непричастен к смерти Марии Ланге. Далее. Даму, которая возлегает на ковре, нам надо найти в самое кратчайшее время. Ее зовут Надежда Уварова.

– А откуда вы узнали ее имя? – с недоверием спросил ротмистр.

– Простите, Мечислав Николаевич, это не имеет отношения к делу. Мы точно знаем, как ее зовут. Но не имеем ни малейшего представления, где она сейчас находится…

– Но позвольте, а регистрация? Найдем в два счета! – Джуранский был настроен решительно.

– И не тратьте время… – посоветовал сыщик.

Ротмистр только пожал плечами. Он привык подчиняться без лишних вопросов.

Ванзаров машинально взял с чернильного прибора чужую ручку и тут же положил обратно.

– К тому же Уварова очень опасна… – печально сказал он.

– Вот эта хрупкая барышня?! – удивился Лебедев, в который раз разглядывая снимок.

– Она уже убила зверским образом… одного… мужчину… не здесь… не в Петербурге, – Ванзаров запутался, не имея права поведать об источнике своей осведомленности подчиненным. – И пожалуйста, не задавайте лишних вопросов! Она действительно способна на все.

Эксперт и ротмистр недоуменно уставились на Ванзарова.

– И не надо, господа, на меня так смотреть! – буркнул раздосадованный сыщик. – Найдем Уварову – найдем убийцу Марии Ланге!

– Боюсь, здесь я буду совершенно бесполезен. Если подвернется еще труп – милости просим! – Лебедев полез было в карман за портсигаром, но, посмотрев на мрачного Ванзарова, тяжело вздохнул.

– Простите меня, господа, – сыщик потер переносицу. – Что-то я не выспался.

– Может, коньячку? – с готовностью предложил Лебедев, кивая на свой чемоданчик.

– Спасибо, Аполлон Григорьевич, не до того… – отказался Ванзаров. – Лучше мы с Мечиславом Николаевичем пойдем к господам филерам и устроим им хорошую взбучку.

– Так точно! – бодро согласился Джуранский.

– Ну, раз никто не хочет со мной «треснуть», пойду поковыряюсь в профессоре. Может, что и найду, – Лебедев поднялся.

– Аполлон Григорьевич, а сома – это сорт ликера? – неожиданно спросил его Джуранский.

– Что?! – удивился эксперт. – Повторите, ротмистр, что вы сказали?

– Профессор несколько раз упомянул о какой-то соме, говорил «сладостная», «медоточивая», – смутился Джуранский. – Вроде слово знакомое, а что значит – не помню…

– Вот как! – Лебедев задумался, поглаживая бородку.

Джуранский нетерпеливо ерзал на стуле.

– Господа, я очень хотел бы ошибиться, но, возможно, профессор преподнес нам сюрприз… – совершенно серьезно сказал эксперт. – Во что бы то ни стало найдите его записную книжку.

14

В сопровождении служащего Зандберга директор Лунц спустился в операционный зал и подошел к стойке.

– Добрый день, сударыня, это вы хотите получить по чеку?

– А разве такому мужчине, как вы, трудно пойти навстречу даме?

Лунц лишь слабо различал движение губ под вуалью. Но с ним что-то произошло. Сухому финансисту вдруг показалось, что рядом оказалось нездешнее существо, ангел, который тихим дуновением обещает неземное блаженство. Лунц, уже давно не посещавший постель жены, вдруг ощутил прилив давно погасших сил и забытых желаний. Нет, безусловно, он наведывался в интимные салоны и позволял себе кое-что. Но сейчас Максим Львович почувствовал мощный, гипнотический прилив настоящего мужского желания.

– Хорошо, сударыня, я войду в ваше положение, – неожиданно для себя сказал он. – Так и быть. Подождите немного…

Лунц потом сам не мог объяснить, что им управляло: гипноз или что-то еще. Но, взяв чек, он лично отправился в кассу и отдал распоряжение собрать требуемую сумму.

Пока кассиры, бегая из хранилища и обратно, складывали пачки купюр, Лунц, совершенно обалдевший, любезничал с незнакомкой. Ему казалось, что она божественно умна и остроумна и он не встречал раньше подобных женщин. Служащие банка, наблюдая за необычным поведением прежде сухого и осторожного начальника, заметили, что директор заливается соловьем, а дама отвечает лишь односложными репликами.

Позабытый Зандберг стоял в сторонке и с тихим обожанием созерцал даму.

Когда все пятьдесят тысяч были собраны, очарованный Лунц приказал немедленно найти для дамы какую-нибудь тару. Кассиры упаковали купюры в шляпную коробку, разысканную в чьем-то кабинете, и Лунц лично проводил ангела до выхода, а у самых дверей страстно поцеловал ручку. Он просил не забывать их и приходить еще. Он даже шептал о свидании. На все его неожиданные пылкости дама благосклонно кивала, но отвечала невнятно.

Вернувшись в кабинет, Максим Львович вдруг понял, что даже не видел лица этой странной барышни. Более того, даже не спросил, как ее зовут и каким образом к ней попал чек на огромную сумму.

Дурман улетучился. Директор вспомнил, что он вытворял при сотрудниках, и ему стало дурно. Дрожащими руками Лунц налил стакан воды и залпом осушил. Он начал быстро просчитывать ситуацию. Совершенно незнакомому человеку выдано пятьдесят тысяч рублей без всякой проверки чека. Максим Львович тут же постарался себя успокоить. В случае разбирательства правлением банка, его проступок заключается только в том, что он сразу выдал наличные. Но ведь чек был от уважаемого Эдуарда Севиера, родного брата председателя ревизионной комиссии их банка. Значит, можно будет сослаться на желание оказать услугу родственнику.

Лунц облегченно вздохнул. Большого преступления с его стороны нет.

И все-таки, для очистки совести, директор снял телефонный рожок, покрутил ручку вызова и продиктовал барышне номер домашнего телефона Роберта Севиера.

Ответил сам финансист. Максим Львович вежливо поздоровался и поинтересовался о здоровье его детей и супруги. Севиер сухо поблагодарил. Продолжая светское вступление, Лунц спросил, как поживает его брат Эдуард.

Роберт Севиер, подданный английской короны и влиятельный петербургский финансист, ответил после короткой паузы без всяких эмоций, как и полагается истинному джентльмену:

– Мой брат умер второго января. В утренней газете напечатан некролог.

15

Сыщик и его помощник медленно шли по Пятой линии к дому Серебрякова.

Короткий зимний день порадовал ясным солнечным небом, и мороз, свирепствовавший с ночи, уже не казался таким лютым. Улица скрипела сухим снегом. Мимо лавочек, с гостеприимно распахнутыми ставнями, деловито шествовали кухарки. Они важно несли полные корзины снеди и степенно раскланивались знакомым. На всю улицу звонко кричали разносчики сбитня, держа под мышкой укутанные в одеяло чайники. Мальчишки с лотками, полными свежих пирожков, нахваливали свой товар: «Свежие, румяные, только из печи!» Радостная суета улицы в ярких бликах зимнего солнца казалась другим миром, в котором нет страха и необъяснимых смертей. Джуранский первым не выдержал молчания.

– Родион Георгиевич, как вы считаете, сома действительно…

– Мечислав Николаевич, не знаток я индийских легенд! – отмахнулся Ванзаров. – Вот Сократ – другое дело!

– Но позвольте, – начал кипятиться Джуранский, – эта пресловутая сома, будучи якобы божественным напитком, или напитком богов, так приумножала силы, что человек способен был справиться один с целым полчищем врагов.

– Заметьте, так гласила легенда! – Сыщик поднял указательный палец. – Да и то если верить всему, что говорил Аполлон Григорьевич…

– Но, по его словам, в руках профессора оказалось могучее оружие, силу которого мы даже представить не можем!

– Ну какое там оружие, голубчик… Лебедев же сказал: легенды гласят, что бог Индра, напившись сомы, уничтожил девяносто девять городов… этой… как ее… Шамбары, кажется.

– Хороша себе легенда! – поразился Джуранский. – А как вам нравится то обстоятельство, что сома дарила бессмертие и давала власть над временем и миром?

– Я не стал бы так серьезно относиться к соме, – вздохнул сыщик. – Мало ли что мог сказать Серебряков в состоянии бреда.

– Да, но профессор пробыл более часа на морозе и после этого был жив! – не унимался ротмистр.

– Я думаю, вы делаете поспешные выводы, – как можно спокойнее сказал Ванзаров. – Легендарную солгу никто не пил уже несколько тысячелетий. Думаю, у нас в России просто нет компонентов, необходимых для ее изготовления. Так что нам нужно, во что бы то ни стало найти реальную убийцу – госпожу Уварову. И давайте на этом закончим, голубчик!

Около дома профессора они остановились, не заходя в открытые ворота. Ванзаров огляделся, прикидывая, где должен находиться первый филер, контролирующий дом снаружи. Сыщик уже хотел спросить Джуранского, не видит ли ротмистр агента. И тут за спиной вежливо кашлянули.

16

– Рад вас приветствовать, господин Ванзаров!.. Честь имею, ротмистр!

Руководитель отряда филеров Курочкин появился, казалось, из ниоткуда, что только подтверждало его профессиональные качества.

Филимон служил в полиции уже седьмой год. Он был учеником знаменитого Евстратия Медникова – создателя русской школы филерского искусства. Курочкин начал рядовым филером, но быстро выдвинулся благодаря исключительной пронырливости, сообразительности и какому-то звериному чутью. Высокая худая фигура должна была сразу привлекать внимание, но Филимон славился способностью работать невидимкой. И помощников он подбирал таких же – хватких и ловких.

Тем более было непонятно, как он и его сотрудники могли упустить двух дам, приходивших к профессору.

Курочкин дружелюбно смотрел на Ванзарова, явно не ожидая разноса.

– Скажите-ка, Филимон Артемьевич, а где находится ваш второй пост? – Ванзаров заставил себя улыбнуться.

– Как и полагается, на лестничной клетке, в прямом обзоре наблюдаемой квартиры! – отрапортовал филер.

– А где, по-вашему, сейчас господин профессор? – так же ласково спросил Родион Георгиевич.

– Объект наблюдения находится в своей квартире. Визитов не было. Объекты Рыжая и Бледная не появлялись! – Курочкин достал маленькую записную книжечку, которую имел каждый филер. В нее записывались мельчайшие детали поведения наблюдаемого объекта, точное время прихода и ухода, а также лица, им встреченные.

– Вынужден вас огорчить, – Ванзаров перестал улыбаться. – Объект наблюдения, он же профессор Серебряков, сейчас находится в покойницкой Второго участка!

– А что он там делает? – искренне удивился начальник филеров.

– Там он подвергается вскрытию господином Лебедевым… Вот так, господин лучший филер столицы! Проморгали! – зло закончил сыщик.

– Не может быть! – только и смог выдавить ошарашенный Курочкин.

– Может! Очень даже может быть!

Филимон растерянно посмотрел на Джуранского, как будто ища поддержки, но ротмистр молчал и яростно жонглировал усиками.

– Но как же…

– А вот так! – Ванзаров решил устроить хорошую взбучку. – Ночью профессор был выведен кем-то из дома, потом отведен к проруби на Неве и сброшен в нее. А вы – ничего не видели!

– Когда это произошло? – глухо спросил Курочкин.

– Очевидно, между тремя и шестью часами утра, – вставил Джуранский.

– Но ведь у нас смена только до полуночи! А затем – с восьми!

– Это не меняет дела, – наступал Ванзаров. – Вы должны были проинструктировать дворника, что, в случае ухода профессора поздней ночью, тот должен был немедленно бежать к городовому. Это было сделано?

– Разумеется!.. Более того, я лично проверил ворота ночью. Они были заперты! – филер так беспомощно посмотрел на сыщика, что у Родиона Георгиевича пропало желание третировать подчиненного дальше. Он лишь тяжко вздохнул:

– Что ж, Филимон Артемьевич, сделанного не воротишь, пошли разбираться с дворником!

17

Во дворе Пережигин ленивыми движениями метлы разгонял снег вокруг своих валенок.

– Здорово, Степан! – крикнул Ванзаров.

– И вам, вашбродь… – пробасил дворник.

– Ну что, друг мой, все пьешь?

– Никак нет! Разве возможно на нашей должности!

– Как же – нет! Вон, мне докладывают, с Нового года каждый день не просыхал!

Дворник удивленно открыл рот. Он не предполагал, что такой важной персоне докладывают о его пьянстве. Околоточному – еще понятно. А этому…

От страха, подступившего к горлу, Степану захотелось упасть в ноги, но он сдержался и стал усиленно тереть сухой глаз кулаком.

– Вашбродь, помилосердствуйте!

– Пережигин, ты мне комедию не ломай, а говори честно: вчера пил? – строго спросил Ванзаров.

– Упаси бог! Вот вам крест! – и дворник лихорадочно перекрестился.

– Значит, ворота забыл запереть на ночь трезвым? – настаивал сыщик.

– Да разве такое возможно! Да я в любом виде завсегда на ночь ворота… это первое дело… а уж вчера точно… вот и господин Курочкин вам скажет, ей богу! – для убедительности Степан даже прижал шапку к груди.

– Ну и в каком же часу ты их отпер? – спросил Ванзаров, глядя дворнику в глаза.

– Да вот господин Курочкин прибыл, так я сразу и… того! – совсем растерялся перепуганный дворник.

– А ключи от ворот у кого-нибудь еще в доме имеются? – вставил Джуранский.

– Только у меня, вашбродь, как можно! Никому не даю! – и дворник вытащил из-под фартука, надетого поверх зипуна, связку на металлическом кольце. – Вот они! А это от подвала, это от чердака, все здесь!

Ключи издали мелодичный перезвон кандалов.

– Ладно, Пережигин, не хочешь говорить правду, будем с тобой разбираться в другом месте, – сыщик спрятал руки в карманы пальто. Даже в перчатках пальцы мерзли. – Курочкин, в участок его!

Филимон и его напарник, пришедший во двор с наблюдательного поста на лестнице, подхватили Степана за локотки.

– За что, вашбродь?! Ни в чем не повинен!!! – зарыдал дворник.

Испугался Пережигин не решетки, а потери места. Он-то хорошо знал, что в арестантской участка его могут продержать «до выяснения» хоть месяц. А за это время домовладелец найдет нового дворника. И Степан потеряет заработок. И куда ему деваться? Где еще деревенскому мужику дадут такую хорошую работу? Дворник – человек уважаемый!

– За что? За то, что врешь! – продолжал Ванзаров.

– Никогда не врал и вам не смею, вашбродь! – всхлипывал Степан.

– Тогда рассказывай, кому ты сегодня ночью отворял ворота? Рассказывай, кому помогал господина Серебрякова топить! А заодно расскажи, как убивал девицу, которая к профессору ходила! Отвечай, душегуб! – сыщик говорил с такой страшной верой в свои слова, что даже ротмистру стало не по себе, хотя Ванзаров на допросах часто пользовался подобными уловками.

Степан смекнул, что на него вешают убийство. И не одно. Это уже не место потерять, а голову на плечах не сносить!

Пережигин с размаху бухнулся на колени.

– Не погубите! Не виноват я! Богом клянусь!

Что-то заставило Ванзарова оглянуться. Он увидел, как глухонемая старуха вышла из дворницкой и, остановившись всего в трех шагах, сжимала лопату для снега. Ее глаза с ненавистью буравили сыщика. Она не знала, что происходит, но, кажется, готова была встать на защиту своего благодетеля.

– Значит, не виноват? – буркнул сыщик. – А что этой ночью делал?

– Спал как убитый! Вот вам крест! Как ворота запер, решил, вздремну часок, а провалился до утра. Меня, вот, господин Курочкин разбудил! Более ни в чем не повинен! А в ту ночь, когда барышню нашли, был грех – напился и забыл ворота закрыть. А чтоб душу живую загубить, я же православный! – дворник истово крестился. По его небритым щекам текли слезы.

– Ну что, ротмистр, поверим господину Пережигину? – громко спросил Родион Георгиевич, поворачиваясь к Джуранскому.

– Отчего же не поверить, это можно… – сквозь зубы процедил ротмистр.

Ванзаров кивнул.

– Какого цвета зимнее пальто у Серебрякова? – спросил он, делая дворнику еще одну маленькую проверку. Сыщик прекрасно помнил, в чем Серебрякова привел на улицу пристав Щипачев.

– Да не пальто, а шуба бобровая! Не виноватый я! – всхлипнул дворник.

– Хватит, Пережигин, рыдать, иди работай, снега по колено! – сыщик повернулся к филерам. – Значит, так…

Курочкин и его напарник, как по команде, вытащили записные книжки с карандашами.

– Срочно найти тех, кто обобрал профессора на льду, и вернуть его одежду. Поняли, что на нем было?

– Да, шуба бобровая, – Филимон деловито записывал в блокнот.

– Ищите бродяг или артельщиков-ледорубов. У профессора мог быть кошелек или золотые часы. Скорее всего их уже пропивают. Про часы можно забыть. Главное найти одежду.

– А если уже, того… спустили? – серьезно спросил Курочкин.

– Вытрясти из мазуриков – кому и куда сбыли! И еще! Наблюдение за квартирой профессора продолжить! Если за два дня не произойдет ничего подозрительного – можете снять пост. Все ясно? Свободны!

Степан, утирая слезы, так и стоял на коленях. А глухонемая старуха, сжимая лопату, с лютой ненавистью смотрела в спину уходящих сыщиков.

18

Вернувшись во Второй участок, Родион Георгиевич дал приставу Щипачеву строжайшие инструкции. Всех лиц, явившихся спросить о профессоре Серебрякове, невзирая на чины, следовало задерживать немедленно. Сыщик строго-настрого запретил кому-либо сообщать о смерти профессора и давать объявление в газету.

Родион Георгиевич послал Джуранского в комнату полицейского телеграфа отправить во все петербургские участки срочную депешу о розыске мещанки Уваровой с приложением подробных примет. В телеграмме указывалось, что подозреваемая представляет особую угрозу, поэтому при ее задержании требуется осторожность, а при содержании под стражей – неусыпное внимание. После поимки подозреваемой приставам надлежало немедленно связаться лично с чиновником особых поручений сыскной полиции. Текст депеши Ванзаров попросил отправить за своей подписью.

Лебедев появился в дурном расположении духа, что с ним случалось крайне редко. Он доложил, что догадка подтвердилась. Профессор принимал тот же состав, что и Мария Ланге. Более того, организм Серебрякова полностью пропитан жидкостью. По словам эксперта, профессор не питался нормальной пищей по крайней мере две недели. Лебедев добавил, что если это действительно та самая загадочная сома, то он уже ничему не удивляется.

Предприняв все, что было в силах, Родион Георгиевич отправился на Офицерскую, в Управление сыскной полиции. Первым делом он пошел на доклад к Филиппову.

Ванзаров попытался поподробнее рассказать о сути запутанного дела, но Владимир Гаврилович пребывал в праздничном настроении и благодушно отмахнулся от этой истории. Он прекрасно знал, что высоких начальников криминальные донесения не заинтересуют как минимум до окончания крещенских праздников. Доклад завершился милой болтовней о новогодних банкетах.

Ванзаров вернулся в кабинет, посмотрел на рабочий стол и с сожалением констатировал, что изрядно запустил текущие дела. Работу делопроизводителя он ненавидел, но поручить ее было некому. В сыскной полиции даже чиновник особых поручений должен был лично заполнять те дела, которые вел.

Родион Георгиевич с тоской посмотрел на бюст Сократа. Мудрый грек криво улыбался и ни о чем не тревожился.

Ванзаров собрал всю силу воли. Чтобы оттянуть неприятный канцелярский момент, он раскрыл «Ведомости градоначальства», которые с утра приносил курьер, и бегло просмотрел выпуск. Привычно пробегая глазами столбец некрологов, сыщик наткнулся на известие о кончине Эдуарда Севиера. Это был достаточно известный в Петербурге молодой человек, не достигший еще и тридцати лет, брат влиятельного финансиста.

Ванзаров прочитал некролог до конца, но о причине смерти Севиера-младшего в нем не сообщалось. Родион Георгиевич обреченно вздохнул, отбросил газету, макнул ручку в чернильницу и принялся заполнять чистые листы бумаги.

Около семи вечера, когда сыщик отложил исписанные листы, размял затекшую спину и собрался уже идти домой, ему телефонировал Макаров.

Родион Георгиевич сразу сообщил о гибели профессора Серебрякова. На том конце телефонного провода воцарилась тишина. Видимо, новость застала заведующего Особого отдела врасплох.

– Вы связываете это происшествие с… известной особой? – тихо спросил статский советник.

– Это вопрос, на который я и пытаюсь найти ответ, – вздохнул Ванзаров. Он подметил, что по служебному аппарату Макаров не назвал фамилию Уваровой.

– Любую новость сразу телефонируйте мне. Если нужна помощь, также телефонируйте, – Макаров, не прощаясь, дал отбой.

19

Увидев, каким изможденным пришел муж, Софья Петровна, не стала донимать его домашними мелочами и сама взялась подать чаю. Когда она наливала заварку из изящного чайничка кузнецовского фарфора, супруг нагнулся и прижался губами к ее руке, пахнущей чем-то сладким, с еле уловимым запахом мяты. Несмотря на частые скандалы, Ванзаров в общем-то был счастлив в семейной жизни.

Как и полагается женщине из хорошей семьи, Софья Петровна преданно любила своего нескладного мужа и наивно считала своим святым долгом сделать из коллежского советника безупречного аристократа. Впрочем, ее усилия шли прахом.

Родион Георгиевич во всем соглашался с женой и тут же благополучно забывал наставления. После семи лет семейной жизни вера Софьи Петровны в то, что хорошая жена даже из Ванзарова сможет сделать мужчину с безупречными манерами, изрядно поубавилась. Однако она не сдавалась.

Она сама налила заварки, сама поднесла чашку под самовар и, хоть боялась обжечь холеные пальчики, сама открыла краник. Недовольная Глафира бухнула на стол блюдо нарезанной ломтиками холодной говядины.

С нескрываемым удовольствием Ванзаров сделал первый за день спокойный глоток чаю. Закуска пришлась как нельзя кстати. За этот день он измотался так, что готов был упасть голодным на диване в гостиной.

Родион Георгиевич выпил три чашки чаю, перекусил и почувствовал огромное облегчение. Ему даже расхотелось спать. Он поцеловал жену, сказав, что поработает еще с часик, на цыпочках прошел мимо детской, где сладко посапывали дочки, и, старясь не скрипнуть дверью, проскользнул в кабинет.

Сев в любимое, уже слегка продавленное кресло, Ванзаров ощутил покой. Но как только мышцы расслабились, сыщик невольно подумал об Уваровой. Где-то там, в ночи зимнего Петербурга, эта женщина скрывается от розыска агентов Особого отдела и сыскной полиции.

В том, что именно Надежда подтолкнула Серебрякова к проруби, Ванзаров уже не сомневался. Впрочем, как и в том, что Мария Ланге убита ею. Но вот ради чего? Какой у нее мотив? Почему она зверски расправилась с офицером?

Сыщик вытащил фотографию Уваровой. Если эта женщина способна на такое, значит, он ничего не понимает в психологии преступников. Какая же сила заставила миловидную, тонкую девушку, с восточными чертами лица, стать преступницей?

Ванзаров давно научился видеть людей и разгадывать логику их поступков. Но эта барышня не вписывалась в общую схему. Он был уверен только в одном: Мария Ланге и профессор погибли не случайно, а по заранее продуманному плану.

Родион Георгиевич вспомнил странное чувство необъяснимого страха, которое испытал, когда увидел труп Ланге. А теперь у него на руках второй труп и полная неизвестность, где искать убийцу.