Текст книги "Божественный яд"

Может быть, действительно во всем виновата таинственная сома? Может быть, за ней и была послана Уварова к профессору? И что же произошло потом?

В тишине ночной квартиры звоночки телефона ударили набатом. Ванзаров подскочил в кресле и побежал в гостиную, стараясь ступать на носочках, чтобы не проснулись дети.

Его, как всегда, опередила проклятая Глафира! Кухарка язвительно буркнула:

– Вас опять кличут!

А в дверях гостиной, в ночном пеньюаре, уже стояла Софья Петровна. Запас ее терпения был исчерпан.

– Родион! – прошипела она. – Неужели в сыскной полиции не имеют ни малейшего представления о приличии?! Звонить за полночь! Что за нравы!

Ванзаров молитвенно сложил руки, прося помилования. Он почувствовал, как бешено колотится сердце. Супруга взмахнула хвостом пеньюара и величественно удалилась в спальню.

– Ванзаров у аппарата! – прошептал сыщик в амбушюр.

Но черный рожок молчал. Ванзаров трижды повторил: «Алло!» – однако ему никто не ответил. Тогда он замолчал и прислушался. Кажется, на том конце телефонного провода кто-то дышал.

4 ЯНВАРЯ 1905, ВТОРНИК, ДЕНЬ МАРСА

1

Простившись вчера в середине дня с Ванзаровым, Филимон Курочкин тотчас отправился в Департамент полиции.

Рядом с кабинетом старшего филера и комнатой, где он проводил инструктаж сотрудников, находилась маленькая тесная каморка, до потолка забитая самым разнообразным платьем, – «костюмерная» отряда филеров. Если наблюдение за объектом должно было проходить особо скрытно, филеры переодевались в крестьян, бродяг, извозчиков и прочий неприметный люд.

Курочкин отпер личным ключом дверь в темный чулан и сразу чихнул. В «костюмерной» не было окон, духота и пыль накапливались годами. Костюмы для слежки специально никто не чистил и не проветривал. Считалось, что так они будут иметь более натуральный вид.

Филимон повесил газовый фонарь на специально вбитый гвоздь и выбрал русские сапоги, поддевку, помятую серую фуражку и черную куртку на ватной подкладке.

В угловой комнатке, отгороженной от общего коридора тонкой перегородкой, которую он гордо называл «кабинетом», Курочкин переоделся в тряпье и, сев перед маленьким зеркальцем, ловко наклеил фальшивую бородку. Отойдя на шаг и оглядев свой маскарад, Филимон остался доволен.

Он начал обход с трактира Арсентьева на Кронверкском, заказав у полового чайную пару и шкалик. За теплой беседой под чаек и водочку можно узнать многое.

Филимон оглядел зал и быстро заприметил субъекта, отчаянно желавшего выпить. Он налил себе рюмку и подмигнул. Этого оказалось достаточно.

Разговор завязался быстро. Мужичок оказался местным завсегдатаем и, в свободное от трактира время подрабатывая мелкими услугами в ближайшем доме, знал все и про всех. Он рассказал филеру, что хозяин трактира жулик, что в «каток» он ставит протухшие закуски, что половые воруют от хозяина чаевые, что тетка Анфиса снюхалась со слесарем Перовым и теперь бегает к нему, почитай, каждый день.

Филимон подливал собеседнику водочки, а сам пил только чай, держа свою рюмку наполненной. Когда мужичок объяснился Курочкину в вечной дружбе, филер осторожно спросил: а не было ли сегодня компании, которая лихо гуляла с утра? Знаток трактира дал честное слово, что никаких больших пьянок сегодня не было. Курочкин посидел для приличия еще четверть часа и ушел, оставив труженика рюмки в обществе шкалика.

То же самое повторилось и в трактире Москалева на Большой Зеленина. Курочкин без всякого результата выпил второй чайник чаю.

Затем он направился в трактир Чванова в начале Малого проспекта и выпил там еще чаю. Потом заглянул в «Волгу» на Большом проспекте и влил в себя следующий чайник. Кое-как дойдя до «Луги», в конце Малого проспекта, Филимон заставил себя осушить новый чайник. Без этого разговор бы не пошел. Но везде повторялось одно и то же. Словоохотливые завсегдатаи с удовольствием пили водку Курочкина, выкладывая ему всю душу. Но никто не видел подозрительной компании, которая гуляла и спускала вещи.

Обойдя еще пять или шесть заведений Петербургской стороны, Филимон ничего не узнал, но напился чаю так, что вынужден был зайти в глухой двор.

Сегодня с утра Курочкин упивался ненавистным чаем в заведениях Васильевского острова.

В очередной раз опустошив мочевой пузырь в дворовом «ретираднике», Филимон пошел в трактир Степанова. Он выбрал свободный столик и с тяжелым сердцем опустился на табуретку.

Трактир Степанова был довольно пристойным местом. Чистые половые, недавно отскобленный пол, тренькает механический «оркестрик». И дух здесь стоял добрый – не кислятины, смешанной с перегаром, а какой-то домашний, как в деревенской избе.

Курочкин оглянулся и сразу увидел в дальнем углу трактира четверых мужиков, сидевших за столом, плотно заставленным объедками блюд, чайниками и пустыми графинчиками. Судя по лицам, пили они давно и сурово. Самый младший, не привыкший к таким кутежам, повалился лицом прямо в селедку.

– А скажи-ка, любезный, что за люди там гуляют? – осторожно спросил филер подбежавшего полового.

– Да вологодские, артель ледорубная, – ответил парень.

– И давно?

– Дак, со вчерашнего дня. И на Рождество у нас такую кучу денег спустили, что страшно! А вчера приходят – опять пачка. Хоть и мокрая.

– Это как же?

– Да деньги мокрые! – объяснил непонятливому гостю половой. – Расплачивались, а бумажки все сырые! Но на чай – не жалеют! Чудные! А вам-то чего принести?

Курочкин механически попросил чаю.

Мужик, который в компании казался главным, развалился на лавке. Он полез в карман штанов и потащил цепочку, видимо в который раз любуясь золотыми часами.

Не дожидаясь чая, Курочкин выскочил на улицу, отбежал на угол и, выхватив свисток, дал сигнал тревоги «двойным» свистом. На вызов немедленно прибежали трое городовых. Они с удивлением вытаращились на доходягу-рабочего, но Курочкин быстро объяснил, в чем дело.

Первым в трактир ворвался сам филер. Следом за ним, гремя шашками, топали постовые.

– Всем сидеть смирно! Полиция! – яростно заорал Курочкин. Он схватил за руку ближнего мужика и заломил, как учили. Мужик взвыл, и филер тут же защелкнул наручники.

Пока один из городовых тащил за шкирку мальчишку, который хлопал осоловелыми глазами, двое других вдали по ребрам здоровенному детине, попытавшемуся вырваться. Последний из мужиков пьяно засмеялся и поднял руки.

Городовые толчками погнали пьяную компанию к выходу.

Филимон заглянул под стол. Он сразу увидел то, ради чего принял такие чайные муки. На полу, скрученные в клубок, лежали мужской костюм и шуба бобрового меха.

2

Герасимов в который раз посмотрел на часы. Агент опаздывает уже на час! Такого Озирис никогда себе не позволял. Смутная тревога, не покидавшая полковника с момента последней встречи, усиливалась. Герасимов спрятал часы в кармашек жилетки, встал, походил по комнате и снова сел.

Еще через полчаса бесполезного ожидания Александр Васильевич пребывал в состоянии полной растерянности. То, что опытный и заслуживающий доверия осведомитель не пришел на условленную встречу, означало только одно: Озирис играл с полковником в двойную игру. И вот теперь исчез. И что самое скверное, исчез, видимо, с загадочным изобретением сумасшедшего профессора.

Ко всему прочему в городе складывалась тревожная ситуация. С утра бастовали уже Семянниковский, Патронный и Франко-Русский заводы. Стачка, начавшаяся вчера на Путиловском заводе по полной ерунде из-за увольнения пьяницы рабочего, начинала разрастаться как пожар. Полковник считал, что ситуация находится под контролем, пока рабочих возглавляет поп Гапон, человек, который имеет непосредственное отношение к «охранке». Но рядом с ним есть люди, которые могут отодвинуть Гапона от руководства. Они ждут момента, чтобы поднять рабочих на бунт. Именно этих людей следует изолировать как можно скорее. А в случае чего – взять и самого Гапона. Но действовать полковнику мешали. Никто не хотел, чтобы лавры победителя революции достались провинциальному выскочке.

Александр Васильевич прикинул план действий.

Во-первых, он даст команду начать облаву на Озириса всеми силами. В штате Охранного отделения состояло двести осведомителей и триста филеров. И особый «летучий отряд», который высылался на исключительные происшествия.

Во-вторых, завтра утром он сам нанесет профессору визит вместе с жандармами.

В-третьих, он потребует приема у министра внутренних дел господина Святополк-Мирского и докажет необходимость быстрого ареста рабочих-вожаков.

Совершенно овладев собой, Герасимов оделся, закрыл конспиративную квартиру и поехал в Управление петербургского охранного отделения, которое располагалось в знаменитом доме № 12 на набережной Мойки.

Войдя в кабинет, Герасимов попросил дежурного чиновника Алексея Селезнева не беспокоить его.

Александр Васильевич открыл личный сейф и положил на стол дело с грифом «Особо секретно». В папке были: личное дело агента Озириса, его донесения и рапорта. Папку эту мог видеть только офицер, курирующий агента, то есть сам полковник. Засекреченность любого агента была такой, что в докладах вышестоящему начальству не упоминалась даже его кличка, а информация передавалась от третьего лица. Охранное отделение серьезно оберегало своих людей от любой возможности провала.

Герасимов включил лампу и раскрыл дело.

3

Пристав Щипачев вытурил из кабинета обоих писарей.

Мужиков, быстро протрезвевших в холодной арестантской, выстроили для допроса в ряд около стены. Личности задержанных уже установили: вологодские крестьяне, приехавшие в столицу артелить на рубке льда.

Семеновы робко жались друг к дружке. Лишь Матвей злобно следил за плотным господином в черном сюртуке, который медвежьей походкой, чуть горбясь, прошел мимо них к столу. Этот человек очень не понравился Матвею. Второй, в штатском, похожий выправкой на офицера, Матвея беспокоил меньше. Сразу видно: попугает, да и только.

Старший артельщик успел шепнуть своим мужикам, чтобы твердили одно: ничего не знаем, ничего не видели.

Когда на него орал пристав и городовые пару раз врезали по ребрам, Матвей не испугался. Русскому мужику к палке не привыкать! А вот этот тихий и молчаливый, кажется, так и буравит взглядом. Матвей почувствовал скрытую опасность. В себе он был уверен. Но вот родичи…

Сыщик глянул на шубу и костюм профессора, которые Курочкин, тщательно обыскав, разложил на письменном столе. Филер выложил золотые часы, портмоне с остатками денег и всякий мусор, извлеченный из карманов мужиков. Записной книжки Серебрякова среди этого добра не оказалось.

Родион Георгиевич внимательно изучил мрачные физиономии задержанных. Нет, не похожи они на шайку закоренелых преступников. Видимо, подвернулся случай, вот и решили поживиться. Теперь долго за это будут расплачиваться.

– Ну, ребятки, прощайте. Сыску тут делать нечего! – неожиданно сказал Ванзаров артельщикам, направляясь к двери. – Пусть вами Охранное отделение занимается.

Джуранский, ничему не удивляясь, двинулся вслед за начальником.

Это Матвею не понравилось. Лучше иметь дело с полицией, чем с «охранкой».

– Да за что же это, господин хороший?! Что мы сделали?! – пробасил артельщик.

Ванзаров быстро подошел к нему.

– Как что?! Разве не знаешь?

– Ничего мы не знаем! За что повязали! – плаксиво затянул Матвей.

– Ах, не знаешь? Ну, так в казематах Петропавловки все скажешь! Там такие мастера языки развязывать, вмиг заговоришь! Это тебе не сыскная полиция, – Ванзаров постучал указательным пальцем себе в грудь. – Там Охранное отделение! Занимаются государственными преступниками!

– Да что же это! – по-настоящему испугавшись, закричал Матвей. – Артельщики мы, трудимся спины не разгибая, за что мучите?

– Невинная овечка! Видали?! – нехорошо усмехнулся Ванзаров. – Государственного человека сгубили, в прорубь кинули?! Так что ты, брат, теперь – политический. С тебя и спрос особый.

Матвей поежился. Нужно было срочно выкручиваться. Но пока старший прикидывал, как бы ловчее соврать, малой, Васька, шмыгнул носом и зарыдал:

– Не убивали мы его, а из проруби вытащили!

– Молчи! – только и успел охнуть Матвей.

Родион Георгиевич нагнулся к парнишке.

– Правду говори! – жестко сказал он.

– Дядя Матвей его в проруби приметил, нас позвал, мы и вытянули… – парень всхлипнул.

– Дальше! – рявкнул сыщик.

– А дальше то и было, – вдруг проговорил Петр. – Михалыч стал по карманам шарить, часы взял и кошелек.

– А книжка такая маленькая записная была? – быстро спросил Ванзаров.

– Была, – Петр кивнул головой.

– Где она?!

– Так у ней на листках чернила потекли, и страницы повырваны, – миролюбиво объяснил Петр, – Михалыч ее в прорубь и скинул.

– Мы не хотели господина на льду оставлять, – ныл Колька. – Мы Михалычу говорили с собой взять. А он уперся, говорит, раз выжил, то и так выживет.

– Господин хороший, не виноватые мы! – поддержал Петр. – Мы все скажем, не сдавайте в «охранку»!

Ванзаров, безнадежно махнув рукой, направился к выходу. За ним двинулся Джуранский. У самого порога сыщик обернулся.

– Эх вы, артельщики! Могли спасти человеческую жизнь, а на деньги покусились! А еще Христу молитесь! Душегубы!

Матвей вдруг понял, что полицейский провел наивных сельчан. Вот теперь им всем – каторга! Ненависть вскипела в Семенове. И он рванулся, чтобы своими руками разорвать хитрую лису.

Городовые прозевали, но Джуранский среагировал мгновенно. С пол-оборота он нанес отработанный на армейском ринге удар правой. Артельщик, получив прямой в челюсть, рухнул на пол как подкошенный.

4

К первой странице дела была подколота фотография Озириса. Вглядываясь в красивое лицо, Герасимов вспомнил, как предыдущий начальник Охранного отделения Леонид Николаевич Кременецкий передавал ему своего агента.

Озириса нашли в тюремной камере. До этого будущему агенту невероятным образом удавалось уговаривать владельцев дорогих магазинов отпускать меха, платья, обувь и даже драгоценности в кредит. Но когда купцы приходили за долгом, оказывалось, что названное лицо уже сменило место жительства. Так продолжалось несколько месяцев, пока Озириса не поймали в Пассаже. Полиция быстро составила списки похищенного, обворованные торговцы узнали преступника, и дело готовилось к передаче в суд.

На счастье Озириса, Кременецкий как раз подыскивал агента, который мог бы входить в доверие к любым людям. Судя по характеристике, агент обладал незаурядной способностью общения.

Леонид Николаевич предложил замять дело и убрать все следы из полицейского архива. К удовлетворению жандармского подполковника, клиент сразу же согласился сотрудничать и стал торговаться о жалованье. Поначалу сошлись на семидесяти рублях в месяц. Агент сам предложил кличку Озирис и приступил к работе. Вскоре его успехи стали расти вместе с его жалованьем.

Герасимов перевернул страницу дела и принялся внимательно изучать донесения за пять прошедших лет.

К неописуемому удивлению, он не нашел ничего выдающегося. Озирис не предупредил о готовившемся покушении на Плеве и вообще не сделал ничего важного. В донесениях писалась сущая белиберда: о погоде, о городских слухах, и были даже рецензии на спектакли! Герасимов понял, что агент попросту не делал ничего! Единственное, что Озирису удавалось с большим успехом, так это регулярно повышать себе жалованье.

Александр Васильевич в сердцах обозвал себя растяпой. Год назад, принимая дела, он так был завален работой, что доверился Кременецкому и не проверил досье. А ведь сразу бы стало ясно: вместо Озириса стоит лишь строка в расходной ведомости. И все! Полный пшик!

Но Озирису нельзя было отказать в уме и хитрости. Что же тогда заставило агента пожертвовать всем ради непонятно чего, изобретенного Серебряковым?

На размышление у Герасимова времени не осталось. Надо было приниматься за текущие дела дня. Папка вновь была спрятана в сейф.

В кабинет вошел коллежский регистратор Селезнев и положил на стол отчет о вчерашних происшествиях в городе. Начальник Охранного отделения получал ежедневные донесения всех полицейских участков, а также сведения от речной полиции, врачебного комитета и пожарной команды.

Он стал бегло просматривать машинописный текст и вдруг замер, не веря своим глазам. По донесению пристава Щипачева, на льду Невы был найден профессор Серебряков, скончавшийся затем в медицинской Второго участка Васильевской части.

Александр Васильевич прочитал донесение еще раз. Полковник не верил в случайные совпадения. Гибель профессора и исчезновение Озириса не могли быть просто случайными. Герасимов понял: надо принимать экстренные меры.

5

– Спасибо, Мечислав Николаевич! – Родион Георгиевич крепко пожал руку помощника. – Какого чемпиона по боксу потеряла наша кавалерия!

– Пустяки. Я однажды против гвардейского кирасира вышел, – Джуранский поднял ладонь над головой. – Во-о-т такого роста…

Ванзаров взял ротмистра за локоть:

– Вот что меня беспокоит, Мечислав Николаевич… Вам не кажется странным, что дворник спал как младенец именно в ту ночь, когда неизвестный вывел профессора из дома?..

– И при этом сумел открыть и закрыть ворота! – быстро закончил Джуранский.

– Вот именно!

– Пережигин врет? – сурово спросил ротмистр.

– Нет, я думаю, он действительно крепко спал. Но почему?

– Может, действие сомы? – Джуранский таинственно понизил голос.

– Мечислав Николаевич, да не доверяйте вы так мистическим историям Лебедева! Я хочу сказать, что Степана тривиально усыпили.

Джуранский нервно поиграл усиками и мотнул головой.

– Вы правы! Похоже, дворника усыпили! – торжественно произнес ротмистр.

– Теперь остается узнать кто. – Ванзаров посмотрел на своего помощника так, будто ждал немедленного ответа.

– Что я должен сделать? – откликнулся Железный Ротмистр.

Ванзаров вздохнул. Все-таки армия откладывает на людей неизгладимый отпечаток.

– Думать, Мечислав Николаевич. Думать! Пережигин, ближе к вечеру, мог отлучиться в чайную или трактир. И там ему запросто могли подсыпать снотворное.

– А филеры? – растерянно спросил Джуранский.

– Филеры следили за квартирой профессора, но не за пьяницей дворником!

– Да, вопрос… – задумчиво протянул ротмистр.

– И вот еще! – Ванзаров потер занывший затылок. – Кто мог донести тело Марии Ланге?

– Вы хотите сказать… – начал ротмистр.

– Да, Мечислав Николаевич, хочу! – резко сказал Ванзаров. – Мы ищем Уварову, подозревая ее в двух преступлениях. Но нести мертвое тело способен только сильный мужчина. А как ей удалось справиться с тучным профессором?

– Но тогда получается, что подозреваемая… – растерянно произнес Джуранский.

– Ничего не получается! Надежда Уварова – наиболее вероятный убийца. Она умна и хитра, а следовательно, очень опасна.

– Дьявол с ангельским лицом! – сурово произнес Джуранский.

Ванзаров пропустил мимо ушей драматическую ноту. Видимо, поединки Железного Ротмистра с женщинами не всегда заканчивались победами.

– Вот что, Мечислав Николаевич, отправляйтесь по ближайшим трактирам и постарайтесь узнать, был ли там Пережигин. И заодно проверьте, не появлялась ли с ним барышня.

6

Герасимов снял рожок телефонной трубки и вызвал к себе заместителя – жандармского ротмистра Владимира Модля. Офицер прибыл немедленно. Начальник отдал распоряжение задействовать все силы Охранного отделения, а также привлечь дополнительно свободных сотрудников корпуса жандармов для розыска особо опасного преступника. Герасимов не стал уточнять, что преступник – его агент. Модль записал поручения и побежал поднимать по тревоге агентов и филеров.

Герасимов попробовал было составить записку о положении в рабочей среде, но тут же отбросил ручку. Что еще можно сделать, чтобы Озирис был пойман как можно скорее? Герасимов посмотрел в отчете, кто занимается делом профессора Серебрякова. Конечно же, сыскная полиция и Ванзаров! Как он мог забыть!

На стене, рядом с креслом полковника, ожили звоночки телефонного аппарата. Прямой номер начальника Охранного отделения – № 95 – можно было найти в «Справочной книжке градоначальства», продававшейся в любом книжном магазине Петербурга.

Александр Васильевич машинально взял трубку.

– Полковник Герасимов, – официальным тоном сказал он.

– Вы меня не дождались? Как жаль! – раздался приятный голос Озириса.

– Где вы?.. Советую вам немедленно явиться ко мне. – От неожиданности Герасимов ляпнул глупость: агентам категорически запрещалось появляться в Охранном отделении. – Иначе я вынужден…

– Дорогой Александр Васильевич, – проворковал Озирис, – «иначе» не будет. Не пытайтесь меня найти. Это в ваших же интересах. Вы же не хотите получить в столице империи невообразимый хаос? Надеюсь, вы меня поняли… Прощайте!

Герасимов повесил трубку на рычажок и саданул кулаком по столу так, что подскочило тяжелое мраморное пресс-папье.

7

Сыщик уже протянул руку, чтобы открыть входную дверь участка, но она распахнулась сама. Румяный Лебедев, как всегда, сжимал свой походный чемоданчик.

– О! Ванзаров! Попался! – радостно крикнул он.

– Здравствуйте, Аполлон Григорьевич! Опять будете пугать ужасами сомы?

– Буду… Кстати, записная книжка Серебрякова утонула?

– Да, лежит на дне Невы, – подтвердил Ванзаров. – А откуда вы узнали?

– Да встретил сейчас Курочкина… – Лебедев вытащил из кармана шубы потертую книжечку в голубой обложке. – Зато я кое-что разыскал!

Оказалось, что эксперт принес одесское издание 1883 года магистерской диссертации тогда еще никому не известного Дмитрия Овсянико-Куликовского. Брошюрка называлась «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности» и полностью посвящалась изучению божества Сомы.

Ванзаров попытался отделаться, но криминалист вцепился в него мертвой хваткой.

– Да как вы не понимаете! – кипятился Аполлон Григорьевич, раскрывая книжицу. – Вот! Слушайте: «Проникая в человека, оно приводит в священный трепет все силы души его, и человек чувствует, что какое-то божество – мощное и властное – вселилось в него, он теперь ощущает в себе необычайный прилив сил, он мнит себя причастным к божественной субстанции»! Вот какие ощущения дает сома!

– Позвольте, но вы же сказали, что сома – это божество?

– Напиток и божество – это одно и тоже! – отмахнулся Лебедев. – Важно другое: сома дает ощущение неограниченных сил! Она дарит чудодейственную мощь! В таком состоянии человек может сделать все, что угодно! Понимаете?

– И этому есть доказательства? – спросил Ванзаров с некоторым интересом.

– Извольте! – Лебедев перевернул несколько страниц. – Вот: «…мы имеем дело не с простым, но религиозным опьянением, в экстазе которого человек мнит себя всемогущим чародеем»! Как вам?

– И это все? – саркастически спросил сыщик. – Негусто, Аполлон Григорьевич!

Лебедев несколько опешил, но быстро сунул брошюру в карман, а из другого извлек мятую бумажку.

– Сейчас добавлю! – сказал он, разворачивая листок – Итак:

 
«Прозорливый, преславный,
Продли нам срок нашей жизни, о сома!
Славный напиток дает избавленье,
Суставы крепит, как ремни – повозку.
Сома-царь милостив нам на счастье:
Мы твои по обету, знай об этом!»
 

Лебедев декламировал ужасно, словно провинциальный трагик. Несшие службу возле дверей городовые, открыв рот, с удивлением вытаращились на знаменитого криминалиста.

Ванзаров подхватил эксперта и потащил по улице. Но Лебедев, вкусив поэтического вдохновения, не мог остановиться. Он почти кричал:

 
«Прочь отошли те недуги-болезни
Дурманящие – затряслись от страха:
Это мощный сома до нас добрался,
Мы пришли туда, где жизнь продлевают.
Ты, сома, нас подкрепляешь повсюду,
Солнце стяжаешь; взойди мужезритель!»
 

На Аполлона Григорьевича уже оборачивались прохожие. Ванзаров понял, что представление надо прекращать немедленно, пока Лебедев не пустился в пляс. Он выдернул у эксперта листочек.

– Вы меня уговорили. Сома – очень полезная вещь. Что дальше?

– А дальше мы поедем к человеку, который нам все про нее расскажет! – весело сказал Лебедев.

– Прошу прощения, у меня дела, – Ванзаров попытался улизнуть.

– Никаких дел! Нас ждет Бадмаев!

– Кто? – Ванзаров не поверил своим ушам.

Знаменитый в Петербурге доктор тибетской медицины жил в собственной каменной даче, которую построил по специальному проекту на Поклонной горе. В столице у него было много горячих поклонников и не менее яростных противников. Одни говорили, что Бадмаев – это кудесник и целитель, который может вылечить самого безнадежного больного. Другие уверяли, что он просто шарлатан и невежественный знахарь.

Ванзаров вспомнил, что этот лекарь четверть века назад предлагал императору Александру III присоединить к России Монголию, Китай и Тибет, придумав совершенно фантастический проект. Проект Его величество завернул, но бурят был принят на службу в Министерство иностранных дел и дослужился до действительного статского советника и генеральских погон.

Ехать к такому неоднозначному господину у сыщика не было никакой охоты.

– Бадмаев – это чудо! – провозгласил Лебедев. – Он потомок Чингисхана. Петр Александрович выучился искусству тибетского врачевания у брата и отца, он даже перевел на русский язык древний секретный медицинский трактат «Жуд-Ши». Теперь открыл свою клинику и добивается поразительных результатов! Думаю, он, как никто, может все нам рассказать про сому!

– Хорошо, уговорили, – со вздохом согласился Ванзаров. – Только про сому вы сами будете расспрашивать.

– О чем речь, дорогой коллега! – обрадовался Лебедев. – В свою очередь прошу вас, не прикасайтесь ни к чему, что Бадмаев может предложить: ни к чаю, ни к настойке, ни даже к стакану с водой!

– Это почему же? – удивился Родион Георгиевич.

– А кто его знает, что он туда может намешать! – на полном серьезе проговорил эксперт.

8

Стоя у ворот Второго участка, Ванзаров и Лебедев минут пять торговались с толстым, бородатым возницей. Жадный мужик требовал три рубля, сыщик соглашался платить не больше двух. Даже присутствие городовых не испугало упорного псковича. Мужик не шел на уступки, но не уезжал. Он знал, за что бился: в крепкие, новенькие сани была впряжена пара сытых вороных коней. К тому же адрес на Поклонной горе выходил за границу города, в пределах которого извозчики обязаны соблюдать установленную градоначальством таксу.

Ванзарову вконец опротивел торг:

– Так, любезный, или наша цена, или катись…

Псковский мужичок, смекнув, что господа упрямые и торговаться дальше – потерять все, тяжко вздохнул.

– Эх, доля наша тяжка, и куда бедному крестьянину податься! Ну, так и быть, грабьте! Милости просим! – Извозчик откинул край широкой меховой накидки.

Пыхтя и охая, Ванзаров кое-как уместился в санях. Лебедев уселся рядом, устроив в ногах неразлучный чемоданчик.

Кони шли резво. Под глухой стук копыт по утрамбованному снегу и тихий свист полозьев Родиона Георгиевича потихоньку стало клонить в сон. Он повыше натянул меховую накидку и закрыл глаза. Но погрузиться в сладкую дрему не удалось. Лебедеву стало скучно.

– На службе спать не положено! – строго сказал эксперт. – Давайте-ка лучше поболтаем.

Ванзаров с трудом разлепил веки.

– Аполлон Григорьевич, я до утра не заснул… – простонал он.

– Софья Петровна не дали-с? – с ухмылочкой спросил Лебедев.

– Нет, все думал об этом деле…

– И что же вас так беспокоит? Неужто поверили в сому?

– Ни в какую сому я не верю, но и найти убедительные причины убийств Марии Ланге и профессора не могу. У меня такое чувство, что мы столкнулись с очень серьезным преступником. И самое скверное, он… то есть она, действует без всякой видимой логики и мотивов.

– Все-таки вы зря не хотите обратить внимание на сому! – огорченно вздохнул Лебедев.

– Ну поймите, Аполлон Григорьевич, даже если эта сома и существует, она не может быть мотивом двух преступлений!

– Хорошо, сома не мотив. Тогда что же?

– Не знаю… Найдем Уварову – спросим.

Сани мерно покачивались, но сонливость уже не возвращалась. Лебедев, между тем, решил сменить тему.

– Коллега, а не надоела вам вся эта суета сыскной полиции? Не хотите вернуться обратно в министерство? – спросил он, дружески пихнув в бок сыщика.

Ванзаров вздохнул.

– Недавно я задал себе вопрос: ради чего служу? – сыщик повернулся к эксперту. – Ради наказания преступников?

– Безусловно…

– Но кому от этого становится легче? Государство, наказывая одного преступника, плодит двух новых. Значит, моя работа не для этого. Возможно, она направлена на то, чтобы стоять на защите справедливости? Но, к сожалению, если нам и удается найти преступника, то в трех случаях из четырех жертве это уже безразлично, потому что она мертва.

– Хорошо, допустим, так. Но как же общественное спокойствие и порядок?

– А вы сами верите, что общественное спокойствие зависит от поимки того или иного негодяя? – с грустной улыбкой спросил Ванзаров. – Ни один «медвежатник» не сможет нанести такой вред обществу, как вороватый министр финансов или, упаси бог, недалекий премьер-министр. Порядок в обществе установит не поимка злоумышленников, а уверенность каждого, что его жизнь свободна и неприкосновенна. Вот тогда преступность исчезнет без наших усилий.

– Ну хорошо, что же нам остается?

– Нам остается только одно: удовольствие открытия истины! – уверенно сказал Родион Георгиевич.

– И это все?

– Думаю, да. Найти истину, которая довольно часто никому более не нужна, кроме нас, – это главная награда и утешение в работе.

– Но помилуйте, что же хорошего в истине?!

– Да все! Истина совершенно бесполезна. Она не продается и не покупается. Она просто есть. И найти ее – вот это цель!

– Где же вы ищете, дорогой друг, эту цель? – усмехнулся Лебедев.

– Чаще всего у себя под носом… – спокойно ответил Ванзаров. – Приступая к делу, я точно знаю, что истина уже передо мной. Нужно лишь время, чтобы победить собственную слепоту.

– И с такими мыслями вы сделали карьеру на государственной службе? – удивился криминалист.

– Сделал. И смею вас заверить, буду делать и дальше! Потому что я служу не начальнику сыскной полиции, а этой самой истине. А она самое высокое начальство. Так что я резонно надеюсь получить от нее не только чины, но и ордена… Глядите, кажется, приехали…

9

Забор в два человеческих роста скрывал дачу Бадмаева от любопытных глаз. За ним виднелись этажи с высокими арочными окнами. Над крышей высилась башенка, похожая на буддийскую пагоду. Другая башенка, опоясанная балконами, была увенчана острым шпилем. Архитектор Лебурде построил вычурное, но приметное сооружение.

Проходя по двору, Ванзаров удивился богатому хозяйству тибетского лекаря. Виднелись теплицы, конюшня, обширные сараи и летний павильон.

Из прихожей гостей сразу провели в кабинет, хотя в приемной сидели посетители, человек десять, разного достатка: от рабочих до купцов.

Бадмаев вышел из-за стола и раскрыл объятия.

– Аполлон Григорьевич! Как я рад вас видеть!