Текст книги "Божественный яд"

– Что вам известно про сому? – проговорила барышня, стараясь не смотреть на старика.

Старик собрался ответить, но вдруг напрягся и, повернув голову в сторону коридора, приложил палец к губам. Он прислушивался.

– Будто кто стукнул? – прошептал он. – Сходить бы посмотреть?

Стараясь ступать как можно тише, хозяйка квартиры пробралась в прихожую и прислонилась к двери. Она постояла с минуту, сдерживая дыхание и, убедившись, что старику послышалось, вернулась за стол.

Гость уже принялся чаевничать, с удовольствием прихлебывая из полной чашки.

– Ох и вкусный у тебя чаек, хозяйка! – как ни в чем не бывало, заявил он. – Прости, старого, заставил бегать.

Дама взяла свою чашку и пригубила. А чай и вправду получился удивительно вкусный! Она жадно допила до дна восхитительную влагу.

И вдруг ощутила, как в ней возникает и ширится оранжевая волна сладости. Заботы и беды исчезли, огромная радость вдруг наполнила ее всю до краев. Вспыхнуло солнце и зажглись звезды, встала радуга и вышел молодой месяц, хлынул теплый ливень и обрушился ураган пушистого снега. Время исчезло, пространство раздвинулось. Комната наполнилась сиянием чистого золота, лучи которого проникали теплыми струями прямо в сердце. Она увидела, как на солнечной колеснице мимо нее несется молодой, прекрасный и юный бог. Она закричала, замахала ему руками, в радостном танце славя появление своего божества. Бог обернулся и на мгновение посмотрел на нее. Взгляд его был так прекрасен и чист, что по мышцам живота неудержимо покатился прилив теплоты. А потом юный бог вошел в нее и стал частью ее. Водопад животного оргазма обрушился с такой силой, что она рухнула и отдалась сладостной истоме.

Лежа на полу, она билась в конвульсиях, с восторгом принимая эту муку.

Глаза уже перестали видеть молодого бога, она смогла различать, что вернулась в свою квартиру. Над ней кто-то склонился. Она поняла всем своим существом, что это Посланник бога, который пришел дать ей благую весть.

Посланник был прекрасен. Его серебряные волосы спадали на доброе и мудрое лицо, борода источала сладостный аромат.

Она протянула к нему руки, улыбнулась и сладостно застонала. Она хотела приникнуть к Посланнику, стать его частью, слиться с ним. Он так прекрасен!

– Ты видела его? – прогремел голос Посланника.

– О да! Он прекрасен!

– Это твой бог Сома! Ты принимаешь его?

– О да! Я так люблю его!

У Посланника над головой возник ореол, в котором блистали изумруды, а высоко над его могучей головой звезды играли в хоровод.

Барышня страстно извивалась на полу, раскидывая руки.

– Ты готова идти за мной? – спросил Посланник.

Да, она готова!

– Мы уничтожим рабство. Мы сорвем короны с голов венценосных мерзавцев и кинем их к стопам свободных народов!

Как это прекрасно!

– Мы свергнем позорную религию, а на развалинах храмов построим сияющие дворцы истинного бога счастья! Ты хочешь этого?

Да, да, да, она хочет этого всем сердцем и душой.

– Мы откроем человечеству новый, светлый мир! Все будут равны и счастливы! Ты хочешь этого?

Скорее, скорее бы приблизился этот блаженный миг!

– Отныне ты должна подчиняться мне. Каждый мой приказ для тебя – это приказ бога Сомы! Повинуешься ли ты новому богу счастья?

Она повинуется Посланнику с радостью и восхищением.

Слова лились сладостным потоком. Посвященная знала, что впереди ждет только радость. Она стала тем, чем и была от рождения, – маленькой крупинкой великого бога Сомы, которого наконец познала. Теперь все жертвы и лишения не напрасны. Теперь у нее есть поистине великая цель и великий учитель, который поведет к радости. Много лет назад она дала обет хранить девственность и не знать мужчин до тех пор, пока ее народ будет терпеть боль и унижение. Она поклялась положить свою жизнь на алтарь борьбы. Но теперь она увидела, что муки и слезы были лишь дорогой к великой жертве, которую она принесет богу Соме.

Тело посвященной все еще содрогалось, но приступ начал слабеть.

Наконец она вздрогнула, мучительно застонав. И затихла с блаженной улыбкой на пересохших губах. Она не ощущала жара. Она больше ничего не чувствовала. Она была далеко и уходила все дальше. Туда, куда звал бог Сома.

– Каков результат! – прошептал старичок, внимательно вглядываясь в ее лицо.

Он осторожно снял седой парик и бороду.

15

Лебедев не дал сыщику войти в кабинет. Прямо в коридоре он схватил Ванзарова под локоть и поволок к выходу.

– Да подождите, Аполлон Григорьевич, что случилось?

– Некогда, друг мой, нам надо очень поспешить! – эксперт выпихнул Ванзарова на лестницу. Навстречу как раз поднимался Джуранский.

– Ротмистр, да остановите вы этого медведя! – крикнул коллежский советник.

Мечислав Николаевич удивленно посмотрел на своего начальника, потом на Лебедева – и молча посторонился.

– У Джуранского кое-что для вас есть! – пытался заинтересовать Ванзаров эксперта. – Нашли на даче профессора. Хотите взглянуть?

– Нет. Отведу вас к уникальному специалисту, а потом уже займусь уликой.

– Еще один знаток сомы? – простонал Ванзаров.

– Лучше, Родион Георгиевич, несравнимо лучше! – пропел сияющий Аполлон Григорьевич.

– Как хотите, с места не двинусь! – разозлился сыщик, вцепившись в перила. – Что это такое, хватает, толкает, тащит. Я, конечно, очень тепло к вам отношусь, но надо и меру знать! Объяснитесь, в чем дело?

– Ну Ванзаров, ну душечка. Если бы я стал вас уговаривать да объяснять, мы бы еще час препирались. А так – извольте, два шага – и мы уже на улице. А от Офицерской до Большой Матросской за пять минут дойдем.

– Куда? – невольно спросил Ванзаров.

– Да рядом тут! Сразу за Мариинским театром! – Лебедев махнул рукой. – В нашем распоряжении час. Он уедет – и все! Пойдемте, пойдемте!

16

Они быстро миновали переулок, на который выходили конюшни полицейского участка, и вышли на изгиб Екатерининского канала, напротив мостика со львами. Лебедев шагал так быстро, что сыщику приходилось семенить за ним, как собачонке на поводке.

– Извольте уж объяснить, что за спешность? – пробурчал Ванзаров, на ходу стараясь застегнуть пальто.

– Нам сказочно повезло! В Петербург из Варшавы буквально на три дня приехал доктор Цвет! Я узнал об этом случайно, увиделся с ним утром и договорился, что перед поездом он уделит нам несколько минут!

Ванзаров не был готов разделить оптимизм криминалиста. Он помнил, что Цвет изобрел метод хроматографии, которым Лебедев воспользовался в России одним из первых, сумев с его помощью определить состав смеси из желудка Марии Ланге. Но чем мог помочь следствию кабинетный ученый-ботаник, сыщик не представлял. К тому же Родион Георгиевич устал после приключений в Озерках, а ноющая боль в голове неустанно напоминала о себе.

– Михаил Семенович просто уникальный ученый и человек редчайшей скромности, – голос эксперта дрогнул от избытка чувств, переполнявших Аполлона Григорьевича. – Вы только представьте: ему тридцать два года, родился в Асти, наполовину русский, наполовину – итальянец. Блестяще закончил в двадцать один год Женевский университет, в двадцать пять – защитил диссертацию на степень доктора естественных наук. В Европе его ждет блестящая научная карьера. А он вдруг решает уехать в Россию, вернуться на родину предков, так сказать.

Лебедев так горестно вздохнул, как будто приезд в Россию для ученого был равен самоубийству.

– И как его встретили? – заинтересовался Ванзаров.

– Как обычно! – зло сказал Аполлон Григорьевич. – Диплом и степень Женевского университета у нас, видите ли, не признается! И гениальный ученый не может найти работу! Хорошо, его заметил Лесгафт и пригласил в свою лабораторию. Там Михаил Семенович и трудился, пока самого Лесгафта не сослали в Финляндию.

– И как же он устроился?

– Ну как, защитил кандидатскую в Казанском университете и получил место преподавателя биологии в Варшавском, – Лебедев вздохнул. – И это один из лучших умов Европы, открывший величайший научный метод хроматографии! Ученый, опередивший свое время на десятилетия, не может получить в Петербурге место ассистента! Полный бред!

Ванзаров ощутил невольное уважение и симпатию к непризнанному таланту, но не смог удержаться, чтобы не кольнуть криминалиста.

– Очевидно, доктор Цвет прочитает нам лекцию о хроматографии?

– Э-э-х, Ванзаров! – Лебедев, кажется, обиделся. – Утром он сделал анализ остатков жидкости во флакончике. Вас ждет одна неожиданность.

«А вот с этого и надо было начинать!» – подумал Родион Георгиевич.

Дошли действительно быстро.

17

Дверь открыл высокий, худощавый господин в поношенном сюртуке. Лебедев невежливо прошел первым, быстро поздоровался с хозяином квартиры и без предисловий представил ему Ванзарова, который топтался у порога, переводя дыхание.

– Знакомьтесь, коллега! Сыщик прекрасный, но характер – отвратительный!

– Очень приятно познакомиться! – доктор Женевского университета говорил тихим, печальным голосом, с застенчивой интонацией, как будто извиняясь за то, что доставил хлопоты. Его тонкие пальцы болезненно вздрогнули от прикосновения холодной руки гостя.

От Михаила Семеновича исходили невидимые токи истинного благородства. Подобное нельзя получить вместе с чином и званием. Оно рождается с человеком, как дар. И называется природной интеллигентностью.

Высокий лоб с зачесанными назад густыми темными волосами. Курносый нос. Окладистая бородка, прикрывавшая острый подбородок. И карие глаза – с выражением необъяснимой грусти. Взрослый мужчина – беззащитный, как ребенок.

Родион Георгиевич сразу же проникся безграничным доверием к этому странному человеку, посвятившему жизнь изучению растений.

Михаил Семенович предложил гостям пройти в маленькую гостиную.

– Простите, господа, у меня и чая нет, – сказал он с виноватой улыбкой. – Вот, приехал в Петербург отдать долг за трехлетнее проживание, все денег не мог подкопить. А домовладелец благородно позволил мне остановиться в пустой квартире, а то гостиницы в столице дороги.

Доктор Цвет говорил с одышкой – верный признак больного сердца. Коллежскому советнику ужасно захотелось хоть чем-то помочь одинокому и больному ученому. Родион Георгиевич полез в карман за портмоне, но вовремя наткнулся на страшные глаза Лебедева.

Ванзаров опомнился и вытащил часы, чтобы хоть как-то выйти из неловкой ситуации.

– Мне не хотелось бы отнимать ваше время… – он смущенно кашлянул. – Поэтому я попросил бы кратко рассказать, что вам удалось обнаружить…

– Да, да, конечно, – Цвет сел на краешек стула и по-женски, одна на другую, сложил ладошки. – Мне по старой памяти разрешили провести анализы в Биологической лаборатории, тут, недалеко, на Офицерской. Так что я могу в основном подтвердить выводы Аполлона Григорьевича.

Лебедев, прислонившись к стене и скрестив руки, благодарно кивнул.

– В жидкости содержатся вытяжки конопли, мухоморов, а также коровья моча, – тихо продолжил Цвет. – К сожалению, мне не удалось полностью разложить состав. В него входит несколько компонентов, мне неизвестных.

Ванзаров посмотрел на Лебедева, задавая немой вопрос: «Что это значит?» Аполлон Григорьевич ухмыльнулся.

– Михаил Семенович, не скромничайте, – с улыбкой сказал он, – а то меня Ванзаров живьем съест. Рассказывайте о найденных алкалоидах.

Знаний Родиона Георгиевича в криминалистике хватало на то, чтобы понять: алкалоиды – это яды растительного происхождения. И Ванзаров заинтересовался.

– Совершенно верно, коллега, – доктор потер переносицу. – Именно к алкалоидам относятся обнаруженный мною эрготамин и сфацелиновая кислота.

Лебедев победно поднял указательный палец.

– И что это означает? – осторожно спросил Ванзаров.

– Это значит, что в состав смеси входит спорынья! – победно закончил эксперт.

Ванзаров считал себя городским жителем, но в юности часто приезжал в маленькое имение своей бабушки. Он вспомнил случай, который познакомил его со спорыньей. Ему было лет шестнадцать. Как-то раз, великолепным летним днем, выйдя в поле, в котором уже колосилась рожь, Родион сорвал полный стебель и вдруг заметил среди наливавшихся зерен черные закорючки, похожие на засохших червячков. Они торчали между зерновых коробочек как рога, проросшие из колоса. Родион выдрал один из них и понюхал. Запах был странный, как от сырого гриба. От любопытства Родион решил попробовать рожок на вкус, но деревенский мальчишка, гулявший с ним, закричал, чтобы он немедленно бросил стебель. Паренек сказал, что это – спорынья. Скрючит так, что просто погибель.

– Значит, спорынья? – медленно проговорил Ванзаров.

– Да, паразитный грибок Claviceps purpurea Tulasne из отдела сумчатых Ascomyceteae и группы Pyrenomyceteae, – спокойно сказал доктор.

– Мне нужны пояснения, – признался Родион Георгиевич.

Цвет тяжело кашлянул и рассказал, что спорынья довольно странный и не до конца изученный представитель грибного мира. Целительные свойства спорыньи давно известны. Препараты на ее основе применяют для облегчения и ускорения родов. А в продаже можно найти даже водный экстракт спорыньи «Эрготин Бонжана», который используется при мигренях. Его отпускают в любой аптеке.

– Но если спорынью принимать в большом количестве, могут наступить необратимые последствия! – продолжил доктор.

– Мгновенная смерть? – понизив голос, спросил сыщик.

– К сожалению, смерть будет долгой и мучительной. Неизлечимые болезни, именуемые «злая корчь», «рафания» или «священный огонь святого Антония», вызываются употреблением спорыньи, – констатировал доктор со спокойствием опытного патологоанатома. – Болезнь протекает исключительно тяжело. Сначала кажется, что по всему телу бегают ледяные муравьи. Потом у человека начинаются судороги, кровавая рвота, понос и в довершение чудовищный жар, омертвение конечностей и сухая гангрена. В Средние века в Европе бушевали эпидемии, вызванные употреблением спорыньи. Да и в российских губерниях происходило подобное еще несколько десятков лет назад.

– А как спорынья попадала в таком количестве к людям? – удивленно спросил Ванзаров.

– С мукой, – просто ответил Михаил Семенович. – Хлеб, зараженный спорыньей, попадал на мельницы, оттуда в хлебные печи. Я думаю, этот грибок еще преподнесет ученым сюрпризы.

– Значит, Аполлон Григорьевич, все-таки можно констатировать отравление ядом? – спросил Ванзаров. Он ведь хорошо помнил вердикт эксперта: смесь безвредна и убить Марию Ланге не могла. Как и профессора Серебрякова.

Лебедев нахально улыбнулся.

– Нет, это не отравление!

Цвет кивнул.

– Почему? – только и осталось спросить Ванзарову.

– Потому что смесь, найденная во флакончике и… – Лебедев запнулся, подыскивая обтекаемые слова, – в остальных… местах… не яд, а сильнейшее, я бы сказал, чудовищное наркотическое средство!

18

Ванзаров вообще перестал понимать что-либо. Он прекрасно знал, что наркотические средства используются для обезболивания. Без хлороформа, закиси азота, бромистого этила, эфира, атропина, морфия уже невозможно представить медицину начала двадцатого века. И какое отношение имеет к ним средство профессора Серебрякова?

Конечно, отдельные эксцентричные натуры не могут жить без укола морфия. Но это безвредные и ленивые создания, плавающие в собственных снах. Никакой угрозы для общества они не представляют. Тем более что морфий продается в любой аптеке.

– Средство, которое я сегодня изучал, судя по всему, сильнейший растительный наркотик, – тихо проговорил Цвет. – С ним не сравнить ни листья коки, ни высушенный сок мака, называемый «гашиш», ни открытый в Мексике семь лет назад Людвигом Левином особый кактус пейотль.

– А как насчет имбога, коллега? – спросил Лебедев.

– Экстракт этого африканского растения, завезенного в Европу в середине прошлого века, значительно слабее… – вежливо пояснил Михаил Семенович. – Алкалоид из него выделили четыре года назад, а чтобы Tabernanthe iboga подействовала, надо съесть очень много коры.

– Я подозреваю, эта зеленая жидкость даже хуже вещества под названием «героин», синтезированного из морфия одной швейцарской компанией! – решительно добавил Лебедев.

– Господа, но, если вы утверждаете, что это вещество сильнейший наркотик, а не яд, как вас тогда понимать? – Ванзарову надоело играть роль несмышленого ученика. – Что в нем такого опасного?

– Сознание человека, принявшего это наркотическое средство, подвергается решительному изменению, – сказал Цвет.

– Последствия могут быть непредсказуемы, – закончил Лебедев.

Сыщику показалось, что эксперт и ученый заранее отрепетировали каждый свою партию. Но суть дела от этого не менялась. Лебедев, как и обещал, преподнес большую неожиданность.

– В художественной литературе есть два ярких примера регулярного приема наркотиков, – печально произнес доктор. – Проницательный Шерлок Холмс, который, по придумке Конан Дойла, чередовал неделю увлечения кокаином неделей розыска преступников, в некотором роде ваш коллега.

– А другой пример? – сухо поинтересовался Ванзаров, которому давно приелись сравнения с Холмсом.

– Анна Каренина, – напомнил доктор Цвет. – Бедняжка принимала морфин и опиаты, отчего и бросилась под поезд в состоянии помрачения рассудка. Граф Толстой, видимо, хорошо представлял, как это происходит.

– К счастью, наркотическими средствами у нас балуются лишь очень обеспеченные господа и некоторые художественные натуры, – подхватил Лебедев. – Простой люд пользует водочку. Но если и народ начнет употреблять наркотики, мы утонем в море преступлений!

Ванзаров встал и медленно сделал круг по комнате. Родиону Георгиевичу была нужна короткая пауза, чтобы собраться с мыслями.

– А что вы знаете про сому? – спросил он доктора.

– Вы имеете в виду мифическое растение? – Цвет поднял на него печальные глаза. – Видите ли, я ученый и не занимаюсь сказками. Так что для меня «soma» – это лишь греческое слово, обозначающее всю совокупность клеток растения. Извините, если огорчил вас.

– Простите, а как же труд Овсянико-Куликовского? – возмутился Лебедев.

– Я знаю эту книгу, – кивнул Цвет. – Но когда я прочитал на первых страницах, что легендарная сома – растение из рода Asclepias acida, я просто закрыл ее и не стал читать дальше. Филолог мало что понимает в ботанике. К тому же сей господин с восторгом пропагандирует наркотический экстаз как лучшее средство культурного развития общества. Я с ним не могу согласиться.

Ванзаров понял, что спрашивать Цвета про эликсир жизни и философский камень бесполезно. Лебедев, смущенный такой оценкой книги про сому, подал знак: «Нам пора!» Родион Георгиевич вздохнул и протянул доктору руку.

– Спасибо, вы нам очень помогли, – искренне сказал он.

Доктор Цвет неловко поднялся со стула и смущенно улыбнулся.

– Ну что вы, такая мелочь! Если бы я мог провести подробные исследования… Знаете, это действительно очень опасный состав. И хоть мне не удалось определить его до конца, все же скажу: подобный наркотик может вызывать невероятные видения. Но самое главное, он способен полностью подавлять волю человека. Более того, делать его рабом. Понимаете?

– Нет, – честно признался Родион Георгиевич.

Цвет посмотрел на Лебедева.

– Говорите, говорите, коллега! Ванзаров не понимает намеки, он любит полную ясность! – съехидничал эксперт.

– Ну, ведь это очевидно! – удивился доктор Цвет. – Если кто-то использовал в составе препарата спорынью, значит, он, вероятно, пожелает узнать: что выйдет, если дать это вещество большой массе людей. Вы можете представить себе последствия такого эксперимента?

19

В десятом часу вечера, донельзя измотанный Ванзаров, с гудящей больной головой, добрался до дому. Он косолапо преодолевал ступеньки парадной лестницы, ощущая себя Сизифом. И давил на него невидимый камень полной безрезультатности розыска. Уварова и Ланская опережают его везде, все так же оставаясь недосягаемыми. А еще сома! После разговора с умницей Цветом Ванзаров впервые ясно представил себе, что может случиться, если барышни, завладевшие наркотическим средством, решат его использовать.

Отгоняя невеселые мысли, Родион Георгиевич мечтал теперь только об одном: о халате и мягких тапках.

Тяжело дыша, он наконец добрался до лестничной площадки третьего этажа и повернул ручку звонка.

За массивной дверью было тихо. Открывать отцу семейства никто не торопился.

Ванзаров вновь повернул ручку.

Послушно звякнул колокольчик. И все. Ни одного живого звука.

Сердце Родиона Георгиевича на какое-то мгновение замерло.

От внезапно нахлынувшей паники сыщик потерял способность рассуждать и принялся бить в дверь кулаками и кричать, чтобы немедленно открыли, иначе он высадит замок.

Что-то щелкнуло.

– А ну уходи, окаянный! Полицию вызовем, у нас в доме телефон! – визгливо завопила с той стороны Глафира.

– Вы что там заперлись? – прокричал Ванзаров в замочную скважину.

– Это вы, батюшка Родион Георгиевич? – обрадовалась кухарка.

– Я, кто ж еще! Открывай!

Клацнул дверной замок, и в проеме показался силуэт Глафиры.

– Из-за тебя весь дом перепугал… – начал Ванзаров и осекся. Кухарка сжимала в руках топорик, которым она колола дрова для растопки плиты.

Родион Георгиевич быстро запер за собой дверь. Он сразу понял, что случилось что-то неординарное. В другом конце большой прихожей Софья Петровна, зажав рот кружевным платочком, содрогалась от рыданий.

– Софа, что с дочками?! – крикнул перепуганный Ванзаров.

– Спят, голубушки, что им станется! – слезливо пробормотала Глафира. – А вот барыня наша…

Софья Петровна не смогла вымолвить ни слова, захлебываясь рыданиями. Притихшая Глафира сжимала топор и таращилась на хозяина дома, испуганно и покорно, как бы прося защиты.

Сыщик сбросил пальто, подбежал к жене и обнял ее.

Софья Петровна тряслась как в лихорадке.

– Ну, миленькая моя, ну, драгоценная, ну, хорошая, ну, славная, ну успокойся, – приговаривал Ванзаров. Жена, как ребенок, спрятала лицо на груди мужа и залилась ревом.

– Ах, сердешная! – вздыхала Глафира с глубокой нежностью.

Лаская безутешную супругу, Ванзаров благодарил Бога за то, что все живы. Следовательно, самая крупная неприятность, какая его может ожидать, – это известие о кончине тещи. Но эту новость он точно переживет!

Однако зачем Глафире понадобился топор?

20

Через полчаса, приняв успокоительные капли, Софья Петровна наконец смогла рассказать, что превратило их мирный дом в осажденную крепость. А произошло следующее…

Вернувшись в прекрасном настроении из «Польской кофейни», Софья Петровна проявила милосердие и помирилась с Глафирой. Кухарка принялась стряпать обед, а девочки, наигравшиеся в детской, потребовали вести их на прогулку. Позабыв о просьбе мужа, мать семейства стала одевать малышек. Когда Оля и Лёля уже нетерпеливо прыгали в коридоре, а Софья Петровна примеряла перед зеркалом шляпку, раздался телефонный звонок. Госпожа Ванзарова взяла слуховой рожок. То, что она услышала, повергло ее в состояние шока.

– Соня, передай мне точно, слово в слово, что тебе сказали? – Ванзаров пытался вести себя очень мягко, чтобы не нарваться на еще одну истерику.

– Не помню, я так испугалась, – всхлипнула супруга.

– Сонечка, ты же мудрая женщина, попробуй вспомнить. Это очень важно! – ласково просил сыщик.

– Кажется, что мы все погибнем страшной и мучительной смертью, что мои дети будут умирать у меня на глазах… нет, я не могу этого повторять!

– И все? И больше ничего? – Ванзаров пытался осторожно узнать, не требовал ли неизвестный прекратить следствие.

– А этого тебе не достаточно? – в голосе Софьи Петровны сыщик услышал грозовые нотки.

– Конечно, достаточно, Соня! Просто я должен знать все, чтобы принять меры.

Софья Петровна подозрительно взглянула на мужа.

– Родион, ты ничего от меня не скрываешь? – спросила она таким тоном, будто ожидала исповеди о тайной любовнице мужа.

– Ну что ты, Сонечка! Как я могу от тебя что-то скрыть! – искренне возмутился Родион Георгиевич. – Значит, голос был мужским?

– Да откуда мне знать, мужской или женский! Я так испугалась за девочек!

Ванзаров понял: голос был тот же. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что у барышень-преступниц нет помощников. Плохо, что продолжают телефонировать. И, судя по всему, они не собирались делать второе предупреждение – просто решили посеять ужас среди домочадцев. Умный расчет.

– Извини, когда раздался звонок? – невинно спросил Ванзаров.

– Родион, ты никогда меня не слушаешь! Я тебе уже раза три повторила, что мы решили пойти гулять около двух… или трех… но не позже четырех. Это точно!

Значит, дамы могли успеть вернуться из Озерков и отомстить таким способом.

А как они в принципе могут осуществить убийство? Ворваться в дом? Или бросить бомбу на улице? Или выстрелить в окно с противоположной крыши? Маловероятно. Это методы эсеров, но никак не Ланской и Уваровой. Значит, барышни придумали какой-то иной способ свести с ним счеты, о котором господин коллежский советник не имеет ни малейшего представления.

– Извини, Софьюшка… А почему ты сразу не телефонировала мне на службу?

Софья Петровна на долю секунды растерялась, но тут же нашлась.

– Какой ты бесчувственный! Я чуть было с ума не сошла, а ты требуешь внимания к себе! – произнесла она трагически. – Родион, что нам делать?

– В первую очередь ты должна выполнить мою просьбу и не покидать дом.

Софья Петровна встрепенулась. Это совершенно невозможно, ведь у нее намечена встреча с очаровательной Еленой Студзитской, которая принесет бенгальскую смесь для окорока, да и девочкам нужен свежий воздух. Но Родион Георгиевич не стал обращать внимания на протестующий жест.

– Повторю еще раз: залог безопасности твоей и дочек – осторожность. Надо вытерпеть дня два-три, не больше.

– И это все?

– Остальное – это уже мое дело!

В гостиной проснулся телефон.

– Опять! – с расширенными от ужаса глазами простонала супруга.

Подойдя к аппарату, Родион Георгиевич на секунду задержал дыхание, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

– Слушаю, Ванзаров!

– Почему от вас нет вестей? – сухо спросил рожок.

– Здравствуйте, Николай Александрович, не хотел беспокоить без надобности.

– Что произошло сегодня на даче Серебрякова?

Вопрос не застал врасплох коллежского советника. Но Ванзаров еще раз убедился: снабжение информацией Особого отдела полиции поставлено отменно.

– Вполне возможно, там была она, но сказать определенно – не могу!

– Джуранский попал в нее?

– Нет. Ротмистр, к счастью, не умеет метко стрелять.

– Что она там искала?

– Не имею ни малейшего представления!

– И все-таки? – не отступал Макаров.

– Мы нашли коровью тушу, бочку с мочой, судя по всему коровьей, и дачную мебель, сложенную для поджога, – спокойно доложил Родион Георгиевич. Он не стал упоминать о стуле, который разломали о его голову.

– Прошу вас утроить усилия! – буркнул статский советник и отключился.

Ванзаров вернулся в столовую. Супруга теребила платочек. Узнав, что тревога была напрасной, Софья Петровна попросила мужа сесть рядом. В запасе у нее была еще одна неприятность.

– Родион, ты можешь связаться с начальником полиции Казани? – печально спросила она.

– По полицейскому телеграфу? – по глазам жены Ванзаров сразу понял, что сморозил глупость. – Извини, дорогая, зачем тебе казанская полиция?

Софья Петровна протянула разорванный почтовый конверт.

– Вот, прочти!

– Прелесть моя, я так устал, что все перед глазами плывет. Расскажи своими словами, прошу тебя!

В любой другой день Родион Георгиевич узнал бы о себе много поучительного, но сегодня силы Софьи Петровны истощились. Она лишь горестно вздохнула.

– Изволь, хотя твое равнодушие к моим родственникам ранит меня очень глубоко!

– Соня, скажи, что случилось в Казани?

Софья Петровна вынула лист, исписанный бисерным почерком.

– Троюродный племянник моей тетушки Натальи Михайловны, если тебе что-то говорит это имя, – Ануприй, студент Казанского университета, попал в очень дурную ситуацию.

Ванзаров потер предательски слипающиеся глаза.

– И что же случилось с юношей? Первая любовь и все такое?

– Он пристрастился к опию, – холодно ответила Софья Петровна.

– К чему пристрастился?! – вздрогнул Ванзаров, мгновенно просыпаясь.

– К опию, Родион!

Как он раньше об этом не подумал! Да вот оно, конечно! Истина все это время была перед ним. Ее надо было только увидеть!

Родион Георгиевич больше не мог выслушивать жалобы своей дражайшей половины. Как хорошо, что в его доме поставлен телефон! Теперь появился шанс нанести ответный удар!