Текст книги "Я – твой сон"

– Максим, я тебе нравлюсь?

– Ну… Ты симпатичная, – сказал он, слегка опешив.

И ДАЖЕ ОЧЕНЬ! У ЭТОЙ МАЛЕНЬКОЙ СТЕРВЫ КЛАССНАЯ ФИГУРКА!

– Фигурка у тебя что надо, – продолжил Максим.

А БЕЗ ОДЕЖДЫ БУДЕТ ЕЩЕ ЛУЧШЕ! СОРВИ С НЕЕ КУРТКУ И ПЛАТЬЕ, И УВИДИШЬ САМ!

– Хотя без одежды я тебя не видел, – добавил Максим, с легким удивлением прислушиваясь к своему внутреннему голосу.

Инга засмеялась и отбросила сигарету. А потом шагнула к нему и, тесно прижимаясь грудью, обняла за шею.

– Я лучше твоей маленькой колдуньи, – с легкой хрипотцой проговорила она.

А затем взяла руку Максима и положила себе на грудь.

– Подожди… – начал было он, но Инга заткнула ему рот страстным поцелуем.

Максим почувствовал возбуждение.

ВОТ ЭТО ДЕВЧОНКА! КАК РАЗ ТО, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО!

– Ну? – зашептала Инга, положив руку ему на ширинку. – Что ты теперь скажешь о моей фигурке? У меня отличная грудь, правда? И плоский живот. Потрогай.

Инга снова поцеловала Максима.

ДВЕ ЮНЫЕ ДЕВИЦЫ ЗА ОДИН ВЕЧЕР! БУДЕТ О ЧЕМ РАССКАЗАТЬ ДРУЗЬЯМ В МОСКВЕ.

Опомнившись, Максим легонько оттолкнул ее от себя.

– Нет, – пробормотал он неуверенно. – Я не должен.

ПЕРЕСТАНЬ ГЛУПИТЬ! ТЫ ВЕДЬ КРУТОЙ МУЖИК! А НАСТОЯЩИЙ МУЖИК НЕ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ ТОГО, ЧТО САМО ПЛЫВЕТ К НЕМУ В РУКИ.

– Брось глупить, – с улыбкой прошептала Инга. – Делай то, что должен.

И она ловко расстегнула ему брючный ремень, а затем и молнию на джинсах. Рука ее скользнула к нему в штаны, и Максим понял, что не может больше сдерживаться. Он схватил Ингу и прижал спиной к забору. Потом резким движением задрал ей юбку и стянул колготки…

…Когда все закончилось, оба хрипло перевели дух.

– Почему ты не сказала? – с досадой и горечью произнес Максим. – И… как такое могло быть? Ты ведь выглядишь…

– Как шалава? – усмехнулась Инга. Она оправила юбку и пригладила ее ладонями, потом весело проговорила: – Сюрприз! Я берегла себя для будущего мужа.

– Что?

– А ты как думал? – Она обвила руки вокруг его шеи и посмотрела в глаза. – Ты же не хочешь, чтобы мой папа узнал, что заезжий артист изнасиловал его дочь?

Максим смотрел на нее изумленно.

– Ты… не посмеешь.

– Конечно нет. Моего папочку бы это очень сильно расстроило. А чтобы расстраивать моего папочку, нужно быть самоубийцей. Ты ведь не самоубийца?

Максим молчал, ошеломленно глядя на Ингу.

– Я так и думала, – удовлетворенно заключила она. – Все будет хорошо, Максик. Все будет хорошо.

Она протянула руку к его лицу и снисходительно потрепала по щеке.

20

Рано утром Клавдия проснулась от тихого звука. Словно ложечка звякнула о край стеклянного стакана. Она приподнялась на кровати, бросила взгляд на часы – 5.30.

Звук повторился. Кто-то осторожно помешивал что-то ложечкой. Клавдия быстро встала, накинула халат и вышла на кухню. Возле стола, держа в руке стакан с черным кофе, стоял Максим. Он был одет в свитер и джинсы, на ногах – ботинки, а возле холодильника стоял рюкзак с вещами.

– Макс, – удивленно спросила она, – ты чего? В такую рань!

– Уезжаю я, теть Клав, – неохотно ответил Максим и отхлебнул кофе.

– Как уезжаешь? Куда?

– В Москву. Первый автобус в шесть, верно?

Тетя Клава рассеянным движением откинула с лица длинную прядь.

– Да. А чего ты так сорвался-то? – не унималась она. – И не предупредил.

– Разве? Ах да, – племянник виновато улыбнулся. – Забыл. Собирался сказать, но из головы вылетело. Прости, теть Клав.

Максим глянул на наручные часы.

– Мне пора.

– Подожди! – опомнилась Клава. – В дорогу-то я тебе ничего не собрала!

– Да не надо ничего. В поезде что-нибудь куплю.

– Я тебе дам в поезде! Отравиться захотел?! Уезжает от родной тетки и без харчей! Стой здесь, я сейчас!

Тетка метнулась к холодильнику, отодвинула рюкзак и открыла дверцу. Пока она хлопотала, Максим нетерпеливо поглядывал на часы и хмуро о чем-то размышлял.

Наконец, тетя Клава протянула ему пакетик:

– Вот, держи.

– Что здесь? – спросил племянник.

– Бутерброды и бутылка молока.

– Спасибо, теть Клав.

Максим взял пакетик, засунул в рюкзак.

– С Анькой-то попрощался? – спросила Клавдия, глядя, как он закидывает рюкзак на плечи.

– С кем?

– С Аней. Нашей соседкой.

– С Аней-то? – Максим отвел взгляд. – Да. Еще вчера. Ладно, я пойду.

Он шагнул к тете, и они обнялись.

– И чего вдруг так сорвался? – продолжила недоумевать Клавдия. – Обещал же погостить две недели.

– Сам жалею. Появились срочные дела.

Он чмокнул тетку в щеку и шагнул к двери.

– Дай телеграмму, когда приедешь, – крикнула ему вслед Клавдия.

– Хорошо. Спасибо за все, теть Клав. Не скучайте, – не оборачиваясь, ответил он и вышел из дома. Клавдия еще немного постояла посреди кухни, приходя в себя после столь внезапного отъезда племянника. Племянника, которого она считала беспутным и которым в то же время тайно гордилась.

В конце концов она зевнула, выключила на кухне свет и отправилась в спальню. Там сбросила халат и забралась в теплую постель. Перед тем как выключить свет настольной лампы, Клавдия некоторое время полежала на спине, глядя в потолок, украшенный узором теней. На душе у нее почему-то было неспокойно. Люди не срываются ни с того ни с сего посреди ночи и не уезжают тайком, если с ними не произошло ничего страшного или необычного!

Интересно, что такого стряслось с Максимом? Может быть, ему предложили в Москве новую роль?

– Что же это я? – с досадой проговорила Клавдия. – Даже не спросила.

Еще минуту поразмышляв, она решила, что утро вечера мудреней (хотя за окном уже проснулись птицы), выключила настольную лампу, повернулась на бок и уснула. И проспала в то утро дольше обычного.

Когда тетя Клава провожала племянника, Аня Родимова лежала на диване, укрытая пледом, и видела странный сон. Она снова, как в тот день, когда пробовала лечить Матвеевну, оказалась в лесу, возле заброшенного рудника, который закрыли лет восемьдесят назад. Лес был темный, мрачный, находиться здесь одной и смотреть на черный зев шахты было неприятно. Анна слышала, что шахту закрыли из-за большой аварии. Вроде бы там погибло аж тридцать человек. Причем ни одного из них так и не вытащили из-под обвала. И теперь, стоя перед шахтой, она представляла себе, что где-то там, в заброшенном туннеле, до сих пор лежат тридцать не захороненных скелетов. И думать о них было страшно.

Аня огляделась по сторонам, думая, куда бы поскорее уйти, но вдруг ей почудилось какое-то движение возле шахты. Она пригляделась и увидела черную человеческую фигуру. А затем услышала негромкий голос, который напевал песню:

 
Ты невинна, как земля,
И свободна, как огонь.
Ходишь, глядя в небеса
Не со мной…
 

Темная фигура тронулась с места и неторопливо зашагала к Анне. Она попятилась, но убегать не стала.

– Кто ты? – громко спросила девушка.

Незнакомец остановился.

– Я? (Усмешка.) Твой сон.

– Сон? Значит, ты ничего мне не сделаешь?

– Как знать. Некоторые сны становятся реальностью. Ты невинна, как земля… – снова пропел незнакомец. А затем вдруг проговорил с холодной, презрительной иронией: – Но сегодня ты уже не так невинна, как вчера, правда? Правда?! – рявкнул он вдруг.

Анна вздрогнула и испуганно подняла руки к груди, словно опасалась, что бешено заколотившееся сердце может выскочить наружу.

Темный человек стоял неподвижно, и хотя Аня не видела его лица, она поняла, что он усмехается.

– Что тебе нужно? – дрогнувшим голосом спросила она.

– А ты сама как думаешь?.. – Он выдержал секундную паузу и добавил: – Шлюшка.

Анна вздрогнула, как от удара плетью.

– Мы с Максимом любим друг друга! – быстро сказала она. – И мы поженимся!

– Ты уверена?

– Да!

– Что ж… – он снова усмехнулся. – Поглядим. Но если этого не произойдет… Я сожру тебя! – рявкнул вдруг незнакомец по-звериному, сорвался с места и быстро пошел на Аню.

Она повернулась, чтобы бежать, но услышала за спиной грозное рычание. Под разбитым молнией дубом сидел большой пес со свалявшейся окровавленной шерстью. Встретившись с ней взглядом, пес снова зарычал, а затем ринулся на нее с оскаленной пастью. Аня резко повернулась и столкнулась лицом к лицу с черным человеком. В ту же секунду она проснулась.

В десять часов утра Клавдию разбудил стук в дверь. Она открыла глаза и посмотрела на часы. Стук повторился – не слишком громкий, но очень настойчивый.

Тетя Клава чувствовала, что ночью что-то произошло, но не сразу припомнила, что именно.

Что-то неприятное… Ах да! Максим уехал в Москву! И чего это он так внезапно сорвался?

В дверь снова постучали. Тетя Клава поднялась с кровати, надела халат, сунула босые ноги в тапочки и прошлепала к двери. На пороге увидела Аню Родимову.

– Здрасьте, теть Клав! – сказала девушка, напряженно улыбнувшись.

– А, Анюта! – тетя Клава улыбнулась такой же красивой улыбкой, как у племянника. – Ты по делу или в гости?

– Я…

– Попьешь со мной чаю?

Аня качнула головой:

– Нет. Я просто… Ну, в общем, мы с Максимом собирались сегодня пойти погулять. А он не зашел. Вот я и подумала…

– Так тебе Максим нужен?

– Ну да.

– Так он уехал.

– Уехал? Куда?

– В Москву. Сегодня утром. А ты не знала? Он сказал, что ты в курсе.

Аня побледнела.

– Наверное… я забыла.

Клавдия взглянула на нее внимательнее. И вдруг догадалась.

– Ой, девка… – сочувственно проговорила она. – Да ты никак влюбилась? В моего Максика?

– Я… наверное, пойду.

Аня опустила голову и шагнула к калитке.

– Выбрось его из головы! – крикнула ей вслед Клавдия. – Максим – артист, пустобрех! Ты еще встретишь хорошего парня! Настоящего, надежного!

Аня обернулась, на глазах у нее блестели слезы.

– Да, – сказала она. – Конечно. Простите.

Вытерла рукой заплаканные глаза, распахнула калитку и выскочила на улицу.

21

– Еще пива, – сказал Егор Соболев суховатому бармену, похожему на юного старика или старого мальчика.

Тот кивнул и поставил полную кружку на барную стойку. Егор взял кружку и вдруг заметил, что бармен на него смотрит.

– Чего уставился? – грубо спросил Егор.

– Ничего. – Бармен поспешно отвел взгляд и отошел к другому концу стойки.

Егор сделал глоток пива. Сморщился. К нему подошли Фрол и Витька Ким.

– Привет, Соболь, – поприветствовал Фрол.

Егор посмотрел на приятелей. Кореец и Фрол сочувствующе помолчали, не зная, что сказать. Первым молчание нарушил Кореец.

– Соболь, это не повод, чтобы сходить с ума. И напиваться совсем не обязательно.

– Точно, Егор, плюнь, – поддакнул Фрол. – Мало ли телок на свете!

– Заткнись, – коротко оборвал его Егор.

Фрол замолчал. Егор достал из кармана пачку сигарет, и все трое закурили. Потом Соболев отпил пива, мрачно посмотрел на друзей и сказал:

– Надо мной сейчас, наверное, весь поселок ржет.

– Ерунда, – спокойно отозвался Ким. – У людей есть другие проблемы. Чего им тебя обсуждать?

Соболев мотнул головой, как бы отвергая его доводы, потом сжал кулак, лежащий на барной стойке, и с ненавистью проговорил:

– Шлюха! Поганая шлюха! Пацаны, как она могла, а?

Ким нахмурился, а Фрол негромко, но ободряюще проговорил:

– А может, это вранье, а? Свечку же над ними никто не держал.

Егор на него даже не взглянул. Он смотрел на свой сжатый кулак. А потом процедил сквозь зубы:

– Я думал, она не такая, как все. Думал, она чистая. Хоть один чистый человек в нашем дерьмовом мире, понимаете?

Ким и Фрол молчали. Егор посмотрел на Кима угрюмо-насмешливым взглядом и сказал:

– Кореец, помнишь, ты говорил, что она слишком хороша для меня? Ты все еще так думаешь?

– Да, – негромко ответил Ким.

Егор удивленно вскинул брови. Ким не смотрел ему в глаза, лицо его было строгим и серьезным. Соболев усмехнулся:

– Вот, значит, как. Круто! Она потаскушка, а я…

– Хватит! – резко оборвал его Ким. Взгляд его был полон гнева.

Егор вновь ощерил зубы в ухмылке и качнул головою в сторону Кима:

– Фрол, посмотри на него. Прямо Брюс Ли! Выпучил на меня свои косые глаза и думает, что я его испугаюсь!

Ким молчал. Фрол тоже не нашелся, что сказать. Егор посмотрел на Кима в упор и процедил:

– А может, ты сам на нее запал? Говорят, узкоглазым нравятся блондинки.

– Кончай, – тихо ответил Ким.

– Да ладно тебе, дружище, я ведь не против. Хочешь ее трахнуть – иди и трахни. Она тебе наверняка даст. Только, наверное, денег попросит. Нынче девчонки сам знаешь какие. За бесплатно редко дают. Слушай, а хочешь, я тебе денег одолжу? – Егор сунул руку в карман куртки и достал кожаный бумажник. – Сколько тебе надо? – Он вынул пятитысячную купюру. – Пять тысяч? Да нет, столько она не стоит. – Он убрал деньги обратно в бумажник и фыркнул от смеха. – Знаешь, дружище, я думаю, что она вообще ничего не стоит. Думаю, московский фраерок сунул ей за бесплатно…

Ким шагнул к Егору и ударил его кулаком в лицо. Не ожидавший нападения Егор налетел боком на барную стойку и локтем смахнул с нее кружку с недопитым пивом, которая с грохотом упала на пол и разбилась вдребезги.

Егор вытаращил на Кима глаза и прорычал:

– Ты чего?

– Иди проспись, – сухо сказал ему Ким.

– Ах ты, падла… Да я тебя!..

Егор шагнул к Киму, но тот снова ударил его кулаком в лицо. На этот раз Егор устоял бы на ногах, но, отшатнувшись, он споткнулся о ножку барного стула, потерял равновесие и, взмахнув руками, рухнул на пол. Но тут же снова вскочил и ринулся на Кима.

Сбежавшиеся парни схватили Егора за руки, встали между ним и Кимом.

– Сволочь!.. – ревел Соболев, пытаясь прорваться к корейцу. – Пес! По стенке размажу!

Один из парней подошел к Киму и тихо сказал ему на ухо:

– Уходи. Быстрее.

Кореец постоял еще пару секунд, глядя на раскрасневшееся от гнева лицо Соболева, потом повернулся и зашагал к выходу. Егор снова рванулся вперед, но несколько парней повисли у него на плечах.

– Трус! – прорычал он вслед Киму. – Педик узкоглазый! Советую тебе все время оглядываться! Понял меня, тварь?!

Витька Ким вышел из кафе. Фрол, пугливо косясь на Егора, тоже – бочком-бочком – добрался до выхода, а потом выскочил из кафе вслед за Корейцем.

Егор дернул могучими плечами:

– Да отпустите вы!

Парни ослабили хватку.

– Ну! – рявкнул на них Егор. – Или вам зубы пересчитать?!

Еще несколько секунд его держали, а потом отпустили. Люди вернулись за свои столики, а Соболев повернулся к бармену и распорядился:

– Водки! Чего уставился? За разбитый бокал заплачу́. Водки давай!

Около полуночи Аня Родимова вышла из дома с тазиком в руках. Выплеснула из тазика воду на грядку и повернулась, чтобы вернуться в дом.

– Ань, постой, – услышала она негромкий голос Егора Соболева.

Аня остановилась. От сумрачной тени дерева, похожей на грозовое облако, отделился высокий темный силуэт.

– Егор?

– Да.

Аня невольно отступила на шаг и остановилась.

– Ты чего тут?

Он подошел ближе, зыбкий отсвет далекого фонаря позволил Ане разглядеть его лицо. Щеки и подбородок Соболева покрывала щетина. На темном осунувшемся лице лихорадочно блестели глаза.

– Ну? – сипло проговорил он, обдав Аню запахом перегара. – Ничего не хочешь мне сказать?

– Егор, иди домой, – тихо ответила Аня.

Соболев сунул руку в карман и что-то из него достал.

– Я все знаю, – сказал Егор. – Про тебя и про этого московского хлыща.

– Ну, значит, мне ничего не придется объяснять. Да, честно говоря, я и не собиралась.

Лицо Соболева судорожно дернулось.

– Как ты могла? – с горечью проговорил он.

– Егор, я не знаю, – тихо сказала Аня. – Правда, не знаю.

Егор вдохнул широкими ноздрями прохладный вечерний воздух, а потом выдохнул:

– Шлюха!

Аня на секунду оцепенела, а потом повернулась и быстро пошла к крыльцу. Но Соболев заступил ей дорогу.

– Уйди, – тихо попросила Аня.

Егор молчал.

– Ну?

Он скрипнул зубами и процедил:

– Ты все испортила.

– Знаю, – сказала Аня. – Но я тебе ничего не должна. И никогда не была должна. Я тебя никогда не любила, Егор. Уходи.

И тут Егор шагнул к ней и коротко, без размаха, ударил ножом в живот.

22

Холодные обшарпанные стены поселковой больницы. Тяжелый, тошнотворный запах лекарств, хлорки и еще чего-то, о чем даже думать не хочется. Старая Маула, потерянная, ссутулившаяся и от этого казавшаяся маленькой, растерянно смотрела на снующих по коридору врачей и медсестер, на с трудом передвигающихся больных в стареньких заношенных халатах.

Маула не спала вторые сутки подряд, и ей стоило больших усилий не свалиться от усталости.

– Простите, вы ведь бабушка Анны Родимовой?

Старая Маула обернулась. Рядом со стойкой старшей медсестры ее ждал врач. Пожилой, худощавый, с морщинистым многодумным лбом, в застегнутом на все пуговицы белом халате.

– Да.

– Меня зовут Яков Степанович. Давайте зайдем в ординаторскую.

– Зачем?

– Нужно кое о чем переговорить.

В ординаторской доктор указал Мауле на кресло, подождал, пока она сядет, затем взял с полочки стеклянный флакончик, открыл его и протянул Мауле.

– Выпейте полглотка, – сказал он.

– Зачем?

– Выпейте. Пожалуйста.

Он приблизил флакон к лицу Маулы, но она морщинистой рукой отвела его.

– Не надо, – произнесла старуха. – Говорите, что хотели сказать.

Врач секунду выждал, словно надеялся, что она передумает, потом вздохнул и опустил руку.

– Крепитесь, – с усилием начал он. – Я хотел вам сообщить, что ваша внучка… находится в очень тяжелом состоянии. Мы делаем все возможное, но может так случиться, что… – Он замолчал, но собрал волю в кулак и с усилием докончил: – Может так случиться, что мы не сможем ей помочь.

Старая Маула молчала, глядя на врача сухими блестящими глазами.

– Она… умрет? – спросила она после паузы.

– Скорей всего, – ответил доктор. – Вы можете посидеть рядом с ней. Столько, сколько хотите.

Бабушка Маула разжала морщинистые губы и тихо уточнила:

– Сколько ей осталось?

– Несколько часов, – ответил доктор. – Если повезет, доживет до утра. Мне очень жаль, что так получилось, – добавил он виновато.

Старая Маула встала с кресла. Снова села. Несколько секунд она сидела, глубоко о чем-то задумавшись. Внезапно Маула глубоко вздохнула – казалось, вся жизненная сила излилась в этом вздохе. А потом она поднялась с кресла и пошла к двери.

– Я вас провожу, – сказал доктор, быстро ее нагнал и распахнул перед нею дверь.

В палате доктор оставил Маулу и Аню одних. Он вышел так тихо и так тихо прикрыл за собой дверь, что старая Маула не услышала. Впрочем, в эту минуту она вообще забыла о его существовании.

Сидя на стуле перед кроватью, старуха протянула морщинистую руку и легонько провела ладонью по лбу Ани. Лоб был обжигающе горячим. Аня приоткрыла глаза.

– Бабушка… – тихо проговорила она.

– Тише, – голос Маулы звучал глухо. – Не трать силы.

– Мне очень плохо, бабушка.

– Знаю.

Аня облизнула сухим языком сухие губы и тихо спросила:

– Я умираю?

Маула не ответила. Аня закрыла глаза.

– Из черного леса… – забормотала она тихим сбивчивым шепотом, – когда звезды превращаются в росу… Он будет есть наши сердца… Будет есть наши сердца…

Девушка замолчала. Маула долго смотрела на нее, потом сказала все тем же глуховатым голосом:

– Мне пора идти.

Аня снова открыла глаза.

– Куда? – тихо спросила она. – Куда ты уходишь, бабушка?

– Есть дело. Важное.

– Но на улице вечер. Скоро будет темнеть.

– Ничего страшного.

Аня попробовала улыбнуться, но у нее не хватило для этого сил.

– Я буду скучать по тебе, – прошептала она.

– Не будешь. Тебе надо уснуть. Крепким сном. Утром ты проснешься здоровая, – бабушка улыбнулась морщинистыми губами. – Закрой глаза, милая. Закрой глаза.

Аня закрыла глаза.

– Спи… – проговорила старая Маула. – Все будет хорошо.

Старуха посмотрела в сумрачное окно. С той стороны стекла на нее глядела тьма.

Старая Маула отвела взгляд от окна, наклонилась к Ане и стала что-то шептать ей на ухо. Она шептала пару минут. Потом выпрямилась и тихо проговорила, глядя на лицо внучки с нежностью, сожалением и горечью:

– Сейчас ты меня не слышишь. Но слова мои не пропадут даром. Когда-нибудь ты их вспомнишь. Прощай!

Маула тяжело поднялась со стула и направилась к двери.

23

Игнат Борисович Соболев сидел за столом, нервно постукивая пальцами по столешнице. Лицо его было темным от горя и гнева. Один он оставался недолго, дверь открылась, и конвойный ввел Егора.

Парень осунулся, выглядел измученным и невыспавшимся. Усадив его за стол, конвойный вышел из комнаты для свиданий.

Некоторое время оба, отец и сын, молчали. Соболев-старший разглядывал сына с мрачноватым интересом, словно увидел его впервые после долгих лет разлуки. Егор опустил голову, в глаза отцу он не смотрел.

Первым молчание нарушил Игнат Борисович.

– Сидишь? – хмуро проговорил он.

Егор глянул на отца из-под насупленных бровей.

– Сижу, – тихо ответил он и снова опустил взгляд.

– Какого черта ты это сделал?

– Ты сам знаешь, – сказал Егор. – Я не мог иначе.

– Вот как? Не мог, значит?

Егор вскинул голову, бешено сверкнул глазами и выпалил:

– А ты бы на моем месте как поступил?! Что бы ты сделал, если бы твоя невеста тебе изменила?!

Отец смотрел на него спокойным, холодным взглядом, и Егор снова отвел глаза.

– В общем, так, – сухо проговорил Игнат Борисович после долгой паузы. – Ты выйдешь отсюда завтра утром.

– Как? – изумился Егор.

– Просто. Ногами. А потом ты пойдешь к старой ведьме и будешь просить у нее прощения. На коленях! И молись, чтобы девочка осталась в живых.

Игнат Борисович встал из-за стола и направился к двери.

Маула собрала в узелок все, что было нужно, обвела комнату долгим взглядом, словно прощаясь, и вышла из дома.

На улице было холодно. Небо уже потемнело, но скорее из-за туч, потому что звезды еще не зажглись. Проходя мимо дома Клавдии, она услышала, как кто-то ее окликнул.

– Бабушка Маула!

Старуха остановилась и повернула голову на голос. У калитки стояла Клавдия.

– Бабушка Маула, – сбивчиво начала она, – я хотела сказать…

– Не надо, Клавдия, – оборвала ее Маула.

– Я виновата. Не доглядела.

Старая Маула отвернулась и зашагала дальше. Клавдия обиженно посмотрела ей вслед и не удержалась.

– А ты сама? – крикнула она. – Думаешь, ты сама не виновата? Где были твои глаза, старуха?!

Маула остановилась и резко обернулась. Клавдия тут же осеклась, наткнувшись на яростный взгляд ее холодных глаз. Секунду старая Маула смотрела на нее. Клавдия повернулась и быстро засеменила в дом. Старая Маула отвернулась и продолжила путь.

Ни Маула, ни Клавдия не заметили припаркованную на другой стороне улицы машину. Мотор не работал, фары были погашены.

Войдя в дом, Клавдия прикрыла за собой дверь и повернулась к шторке, отделяющей от комнаты умывальник. За шторкой кто-то умывался. Мужской голос из-за шторки проговорил:

– Это была старая ведьма?

– Да, – ответила Клавдия. Она села за стол, вздохнула и громко произнесла, обращаясь к человеку за шторкой:

– Я ее боюсь! Что, если она будет мне мстить? Ведь Максим – мой племянник. А это все случилось из-за него.

– Нет, – отозвался из-за шторки мужской голос. – Это все случилось из-за моего идиота-сына. Не наигрался в детстве в ножички, мерзавец. А насчет старухи не бойся. Если она вздумает причинить тебе вред – скажи мне. И я ее закрою.

Шторка отъехала в сторону, и Игнат Борисович Соболев прошел от умывальника к столу, на ходу вытирая руки. На нем были только майка и трусы. Остановившись возле стола, он нагнулся к Клавдии и поцеловал ее в щеку.

– Не бойся, маленькая, – сказал он. – Я все улажу.

Клавдия посмотрела на него снизу-вверх, потерлась об его мощную руку щекой и пожаловалась:

– Игнаша, у меня неприятные предчувствия. Сердце не на месте…

– Брось. – Соболев-старший улыбнулся любовнице. – Не думай о плохом.

– Как же не думать, если думается!

– Я знаю хороший способ отвлечься! – он нагнулся и снова ее поцеловал, на этот раз в губы.

– Сейчас? – игриво произнесла Клавдия.

– А почему нет?

Клавдия нахмурилась и с сомнением произнесла:

– Как-то это… некрасиво.

– Брось. Жизнь продолжается.

Игнат Борисович швырнул полотенце на стол, подхватил Клавдию со стула и, поцеловав в смеющийся рот, понес к кровати.

В машине, припаркованной неподалеку от дома Клавдии, сидели трое. На водительском месте – Георгий Лисицын, рядом с ним – телохранитель Кривой, сзади – лысый помощник Еременко.

– Он точно без охраны? – спросил, поглядывая на освещенное окно дома, Лисицын.

– Точно, – отозвался Еременко. – Я лично всех отослал – от его имени.

Лис повернулся к Кривому и коротко приказал:

– Давай.

Верзила кивнул и натянул на лицо маску-балаклаву. Затем вынул из наплечной кобуры пистолет, открыл дверцу и вышел из машины.

Маула шла по черной безлюдной улице к окраине поселка, туда, где он граничил с лесом и откуда рукой было подать до заброшенного рудника.

Порыв холодного ветра прошуршал листьями деревьев.

– ТЫ СДОХНЕШЬ, СТАРУХА!

– Может быть, – ответила Маула. – Но перед этим загоню тебя обратно в нору.

Она шла по темной улице, зная, что уже не вернется. Потому что, если хочешь что-то получить, нужно что-то отдать. А кровь можно искупить только кровью, ибо древние боги ценят жертвоприношения. Откуда-то издалека донесся тихий хлопок, а затем приглушенный женский крик. Потом хлопнуло снова, и крик оборвался. Маула не обернулась и не остановилась. Она поправила на голове платок и ускорила шаг.