Текст книги "Зачем вы вообще живете?"

Глава 8.
Гриша Терминатор

Собрались мы с друзьями пива попить. Я человек очень пунктуальный, прихожу, естественно, вовремя; ко времени приходят Русик, Вася (который абсолютно всегда опаздывает, но сейчас пришел вовремя, чем мы все были удивлены), Игорь и Гриша Терминатор. Спросите, почему терминатор? Все очень просто: однажды мы отмечали какой-то праздник в бане, не помню какой; Гриша – любитель попариться; мы уже собирали вещи, чтоб пойти по домам, но Гриша в свойственной ему манере сидел в парилке. Мы решили приколоться, собрали все его вещи и пошли на ресепшен расплачиваться с милой девочкой-администратором, и тут Гриша выходит в одних плавках (а там еще люди сидели) и просит отдать его одежду. С тех пор Гриша стал не просто Гришей, а целым Терминатором; больше из нас ни у кого кличек не было.

Сидим пьем пиво. Сидели в обычном баре, мы в него уже лет пять ходим; среди нас алкашей не было, все мы пили по чуть-чуть, и все нас здесь знали.

Разговоры у нас, как и у всех, обо всем и ни о чем одновременно. Большинство слов – о работе, играх и о мировых новостях. Но тут Гриша завел тему про зарплату и смысл жизни:

– Вот я сейчас получаю тридцать пять тысяч. Вот получал бы я сто пятьдесят – и был бы счастлив, ничего в жизни мне было бы не нужно больше.

– Гриш, ну ты понимаешь, что ты говоришь исходя из своих сегодняшних потребностей? Когда ты начнешь получать сто пятьдесят, у тебя и потребности поменяются, тебе сто пятьдесят будет мало, ты тогда о трех сотнях говорить начнешь, – возразил я.

– Да, Гриша, это ты сейчас сто пятьдесят раскидал у себя в уме, а если бы ты их начал получать, то и телефон захотел бы покруче, и квартиру побогаче обставить, и за границу в отпуск съездить, – ответил Игорь.

– Нет! – возражает Гриша. – Куда больше ста пятидесяти тратить? Телефоны мне не нужны, в отпуск я могу к тетке в Алушту съездить; жена еще тридцать зарабатывает, большего и не надо.

– Это ты сейчас так говоришь. Дай тебе эти сто пятьдесят на руки – сразу по-другому запоешь: сначала будешь жить как в раю, а через полгода мало станет, – уже немного с раздражением парирует Игорь.

– Неправы вы; это вам сколько ни дай, все мало, а мне бы ста пятидесяти с головой хватило; скажи им, Русик.

– Я согласен с ребятами: чем больше ты начнешь получать, тем выше станут потребности у тебя и у твоей жены. Вот почему олигархи тратят много денег на еду, а ты мало? Потому что могут себе это позволить; а ты тратишь мало, точнее не мало, а сколько можешь позволить исходя из своего бюджета; а получал бы сто пятьдесят – тратил бы на еду не десять, а тридцать тысяч.

– Да ну вас. Какой смысл тратить на еду тридцать тысяч? Что надо такого съесть, чтобы сожрать тридцать тысяч?

– По ресторанам начнешь свою водить, – внезапно проснулся Вася.

– Куда ей рестораны? Жирно будет. Она у меня знаете как сама вкусно готовит? Никаких ресторанов не надо.

– То есть для твоего счастья нужно лишь начать зарабатывать сто пятьдесят тысяч вместо тридцати пяти? – спросил я Терминатора.

– Ну да.

– Легко тебе. А я вот не знаю, что мне делать, чтобы стать счастливым или хотя бы приблизиться хоть на дюйм к счастью.

– Баб вам надо всем найти, – громко, басом пропел Терминатор.

К слову сказать, Гриша Терминатор был единственный из нас женат, да и в принципе с девушкой; остальные мы двигались на ручной тяге. Он говорит, что счастлив в браке, это его первая и единственная девушка; глядя на него, думаю, что он говорит правду. Он ограниченный человек, игры и пиво – это все его интересы, больше он ничем не интересуется; нашел себе в интернете несколько таких же задротов и наслаждается их обществом, они вместе играют. С нами он тоже играет, но мы не настолько игроманы, как он, – он играет все свободное время; даже не знаю, что делает все это время его жена.

– Да пошел ты со своими бабами, – резко отвечает Вася.

Вася – женоненавистник. Не знаю, откуда это в нем, может какая-то детская травма или еще чего хуже; никто из нас не знает; мне кажется, даже сам Вася не в курсе.

– А что это ты так резко? Ты что, нетрадиционной ориентации? – весело смеется Гриша.

Шутки про заднеприводные машины у нас в обиходе используются часто, и вообще мы любим жесткий юмор.

– Пошел ты, – как отрезал Вася.

– Не ругайтесь, девочки; лучше продолжим про смысл жизни, – сказал я. Я всегда почти у всех интересуюсь, зачем они живут, каков смысл их существования. Скорее всего, пытаюсь что-то для себя подчеркнуть, за что-то зацепиться.

– А что тут говорить? – начал свой монолог Терминатор. – Вот у меня есть работа, как и у всех вас; не шик и блеск, конечно, но терпимо, работать можно, зарплата средняя по региону; жену люблю, она любит меня, скоро будет ребенок; в играх у меня целая жизнь, есть друзья (те, с кем он играет, и мы). Что еще для счастья нужно? – подытожил Гриша.

– А ты не хочешь жить как олигарх? Нет стремления заработать больше твоих тридцати пяти или даже ста пятидесяти? Одеваться не на рынке, а в дорогих бутиках? Ездить не на автобусе, а на представительской машине? – спрашивает Игорь.

– Нет. Связей у меня нет, денег на бизнес тоже; меня и так все устраивает. Я же говорю: дай мне зарплату в сто пятьдесят тысяч, и я буду самым счастливым на свете, – отвечает Гриша.

И тут все задумались. Гриша навеселе задал какой-то пресловутый вопрос про игры, и тема зашла про них; до конца вечера мы про деньги и смысл жизни не говорили.

Так, значит, в жизни главное – семья? Лично я так не думаю; я рад за Гришу, если он действительно обрел смысл жизни и для его счастья так мало нужно – всего лишь побольше зарплату. Но я совершенно понятия не имею, что надо для моего счастья. После монолога Терминатора я увидел на лицах парней некую задумчивость или даже зависть; мне кажется, они тоже подумали, что смысл жизни в семье, и позавидовали Грише; но я смотрю глубже: для меня семья не смысл жизни, он где-то глубже зарыт и его надо откопать. Как бы я хотел, чтоб все было так просто: завел семью – и все, ты счастлив! Но у меня, к сожалению, так не работает.

Глава 9.
Суровость

Проснувшись утром, сделав все утренние процедуры после пробуждения, я поплелся на работу. Встаю я в пять утра, в полшестого выдвигаюсь. Погода была хорошая; поздняя весна, тишина и безмятежность; мне нравится идти утром на работу, путь мой недалек, но я успеваю им насладиться. Особенно зимой: тишина, никого нет, людей нет, машин нет, ветра нет, только снег лежит, и полная безмятежность; что-то вроде медитации происходит со мной во время пути.

На остановке меня ждет Игорь – он недалеко живет; садимся и едем вместе, правда, не разговариваем: я все время в наушниках.

– Дарова, Димон! – весело говорит Игорь.

– Дарова, Игорь! – отвечаю ему.

Дальше стандартные вопросы: как дела, как настроение, чем занимался – и все, дальше путь в наушниках, ничего интересного.

Обычно я сплю в пути; ехать около часа, я надеваю наушники, включаю музыку или книгу и засыпаю; просыпаюсь как по часам ровно на той остановке, где мне нужно выходить; не знаю, как это работает, но меня этот механизм подводил всего два раза, и тогда меня будил Игорь – он редко спит в пути.

На работе Игорь жаловался на Юрца, в очередной раз. Юра – затупок редкостный; не знаю, как он до своих лет дожил. Опять куча непонятных вопросов, которые плавят мозги и которые он повторяет из раза в раз; хоть ты ему объясняй, хоть нет – он ничего не поймет и переспросит одно и то же раз пять минимум. Игорь нетерпеливый человек. Коля на Юрца внимания не обращает, отвечает сухо и дает понять, чтоб от него отвалили.

Так получилось, что я на этом месте самый опытный, и, соответственно, я старший в смене, спрос с меня, хотя я, получается, самый здесь молодой и с наименьшим общим стажем работы. Пошел к начальству просить, чтоб Юру перевели в другое место либо в другую смену, на что получил стандартное «посмотрим».

Вообще, с начальниками я редко разговаривал, я их, можно сказать, побаивался, но после проделанной с психотерапевтом работы очень много страхов пропало, я понял, что я – мужчина и надо отстаивать свою точку зрения, а не быть послушным животным.

– Убери Юру из моей смены, иначе я его приведу к тебе в кабинет и здесь оставлю, отберу ключ от нашей дежурки, и будет он здесь у тебя сидеть, – к своему удивлению, поставил ультиматум я.

– Ты что себе позволяешь? Ты не имеешь права увольнять или брать кого-то себе, тебе дали человека – с ним и работай, – строго пробасил начальник.

– Я тебе сказал: я с ним работать не буду! И ребята мои с ним работать отказываются; он уже три месяца у нас, но ни черта не знает и знать не хочет, к самостоятельной работе не допущен, ходит за нами хвостом; мне такой работяга не нужен! – повышенным тоном сказал я.

У начальника не было выбора, кроме как послушать меня, тем более если бы он не послушал, я бы Юру действительно привел и оставил у него. По закону я не имею права выбирать, с кем работать, но по моральному праву – имею полностью. Через неделю Юру убрали на другой участок; больше мы с ним не контактировали.

Это был один из тех редких случаев проявления мужественности, хоть и мелкой, но мужественности; я даже это увидел в лицах Коли и Игоря – некое уважение ко мне, что не стал терпеть, а пошел к начальнику и поставил ультиматум. Жалко ли мне Юру? Нет. И к чему жалость? К тому, что мы жестко с ним обошлись? Он сам виноват в своей тупости.

Наверное, предприятие и мужики, с которыми я работаю, дали мне какой-то ориентир, как должен действовать мужчина: они там все работяги; работа тяжелая, условия тяжелые, все мужики суровые, грубые, но все какие-то одновременно добрые шутники. В первую очередь меня в этом плане, конечно же, закалил спорт, к которому я приучил себя с детства; но именно на работе я увидел эту мужскую суровость в жизни: как они ругаются с начальниками, не боятся их на три буквы послать, отстаивают свое мнение у руководства, – и я понял, что мне этого не хватает, и начал перенимать их опыт, смотреть, наблюдать, анализировать и применять к себе.

Глава 10.
Внешность

Очередной обычный, ничем не примечательный день. У меня выходной, большую часть которого я, конечно же, провел за компьютером, но вечером мы договорились встретиться и погулять с моим другом Серегой.

Встретившись, мы поехали по торговым центрам выбирать Сереге обновки. Я к вещам относился никак; мне было все равно, в чем ходить и то, как я выгляжу, главное – быть чистым; а из вещей у меня были штаны, джинсы, пара футболок и куртка; обувь тоже разнообразием не отличалась – одна пара кроссовок. Серега же к своему гардеробу подходит основательно, у него должно быть все; он работает менеджером, хорошо зарабатывает (хотя распоряжаться деньгами не умеет от слова «совсем», все время весь в долгах), ему нужно выглядеть представительно как для работы, так и для жизни, ему не все равно, как он выглядит, в отличие от меня.

– Димон, а может, и ты себе чего-нибудь присмотришь, померишь? – с сочувствием глядя на меня, произнес Сергей.

– Да мне-то зачем? Мне и так нормально. – Естественно, а как могло быть по-другому?

– Ну просто ты молодой парень, спортом занимаешься, не страшный. Я, конечно, понимаю, что, скорее всего, ты ответишь что-то типа «Да мне и так нормально», но хоть футболку померь – вон у тебя плечи какие широкие, руки здоровые, почему ты их не подчеркиваешь?

И тут я задумался. Конечно же, я слышу это не первый раз – про то, что хожу в чем попало, – но только в этот момент я как будто осознал этот факт. Подойдя к зеркалу в примерочной, я даже немного ужаснулся: стоит молодой парень, вроде не страшный, но в каких-то обносках; такое чувство, что я мертв внутри, а зачем мертвецу одежда?

Произведя анализ в своей голове, я пришел к выводу, что надо менять внешность; но одновременно я понимал, что я понятия не имею, как это сделать: вкуса нет, опыта тоже, но есть Серега, который всегда поможет.

В следующий раз мы отправились по торговым центрам, но уже за одеждой для меня. Я был этому рад, что-то внутри меня радовалось и ждало этих изменений.

Естественно, я там играл роль манекена, почти все выбирали Серега и продавцы, а я просто надевал что дадут, подходил к зеркалу и кивал головой или максимум говорил «да» или «нет». Мне было стыдно, хотелось иногда убежать; что мне нравится, я не то что сказать не мог, я даже себе в своей голове не мог ответить, нравится или нет, – мне все было «нормально».

– Ну, теперь хоть выглядеть как человек будешь, теперь с тобой и ходить рядом не стыдно, – произнес со смехом Серега.

Я улыбнулся и сказал, что это мне теперь с ним стыдно будет ходить; продавщица посмеялась.

Настало время поменять прическу. К изменению внешности я подошел основательно и просто на одежде решил не останавливаться, записался в барбершоп. До этого я всю жизнь стригся под одну насадку в одной и той же парикмахерской за одну и ту же цену.

Пришел в барбершоп, и мне опять стало стыдно: какие-то красивые девочки сидят и обсуждают последние новости моды, барберы занимаются своей работой; все ребята красивые, бородатые, модно подстриженные, а тут появился я, в затертых штанах (новые почему-то не надел), с угрюмой гримасой (я всегда хожу с таким выражением лица, как будто готов достать нож и всадить в горло любому). Опять захотелось убежать, но тут встала одна из девочек:

– Вы по записи?

– Да, – как отрезал, произнес я.

– Ваш барбер – Александр. Проходите сюда, – она указала на кресло в углу.

Хорошо, что в углу, а не посередине зала, иначе я бы точно сгорел от стыда – сидеть перед всеми.

– Здравствуйте, Дмитрий, – произнес вкусно пахнущий, красиво подстриженный, бородатый, в общем, весь ухоженный (я завидую) барбер Александр.

– Здрасьте, – немножко с тревогой и страхом произнес я.

– Как вас подстричь?

– Понятия не имею. Вы сами как думаете? Я тут первый раз, вот решил внешность поменять.

Он произнес название стрижки, которое я сразу же и забыл, показал в журнале; я сказал свое легендарное «нормально», и он приступил.

Стриг он мастерски, сразу видно – профессионал; потом брил, не хуже, чем стриг; клал полотенца на лицо, сначала горячее, потом холодное; потом чем-то брызгал, что-то втирал, – в общем, мне понравилось, хоть и было стыдно.

Вышел я в приподнятом настроении; мне все понравилось, все лицо и волосы у меня пахли и благоухали, было приятно все это вдыхать. Теперь, думал я, я выгляжу действительно как человек.

На следующий день все, с кем я контактировал, сразу же заметили изменения, и все оценки были положительными; мне, как всегда, было стыдно. В первый день я минут сорок пялился в зеркало; не мог привыкнуть к новой прическе с зачесом, не мог понять, идет мне или нет, но все говорили, что идет. Со временем я привык, и понял, что мне действительно идет, и отрастил вдобавок бороду.

Глава 11.
Седой

Примерно два-три раза в месяц я езжу в деревню. Машина у меня своя, подержанная, но вполне достойная иномарка; мне очень нравится водить машину – за рулем я ощущаю свободу, уверенность, контроль, ехать готов до бесконечности. Сама деревня радости не приносит после пережитого в детстве, а вот дорога до деревни – это то, ради чего я езжу туда; ну и ради поддержки и помощи матери, конечно же. Туда я и отправился на выходные.

Немного обманул: еще в деревне мне нравится природа, она там чистая, нетронутая. Созерцание этой безмятежности приносит мне чувство покоя и умиротворения; я готов часами стоять перед прудом и просто смотреть вперед, думая обо всем на свете, анализируя свою жизнь, разговаривая с самим собой, погружаться в воспоминания, мечтать о будущем. Но, к сожалению, все это бесполезно: какой смысл так много думать? Какая разница, сколько я простою в своих мечтах, если все это бесполезно? Я могу хоть сто лет простоять на месте и все время думать, но ничего в жизни не поменяется; а ведь главное что? Действия. Только действия приводят к результатам.

– Здорово, Димон!

И тут я очнулся. Передо мной стоял мой друг детства Женька Седой (в детстве у него умерла мать, от переживаний клок волос посидел, за это он и получил прозвище), небольшого роста, коренастый, обычный деревенский парень, родился и вырос здесь; он единственный из молодежи, кто остался в деревне; работал в колхозе, ну и, конечно же, любил выпить.

– Здорово, Жень, – отвлеченный от глубокого погружения в мысли, ответил я.

– Чего это ты тут бормочешь стоишь?

– Да так, анализирую свою жизнь.

– А-а-а. Я тут молока взял у соседей, иду домой, а тут смотрю – у пруда какой-то мужик стоит, а потом пригляделся и думаю: да это же Димон! Пойдем хряпнем по стакану, я тебе там все проанализирую.

– А почему бы и нет?

Обычно я от таких предложений отказывался, но тут подумал, что причин для отказа нет: матери я во всем помог, домой ехать хотел чуть позже, так почему бы не посидеть? Интересно, чем живет Седой один тут, в глухомани. И мы отправились к нему домой.

– Ты выходной?

– Да. В колхозе сейчас времена непростые: опять приехали городские, соседние поля выкупили, пытаются наш колхоз себе забрать; в соседней деревне выкупили колхоз, разорили и закрыли, наш один в округе остался, держится еще, потому что наш хозяин бывший бандит, городские его боятся.

И тут мы подошли к его дому. Дом ухоженный, сарай тоже, хозяйство имеется; Седой молодец, все сам делает, очень работящий, и огород успевает обрабатывать – все в одиночку.

Мы зашли в дом. Дома все чисто, убрано, в углу икона; Седой с детства был набожным человеком; а я, кстати, с детства атеист, не верю ни в какую религию, часто в детстве с Седым по этому вопросу доходило до драки.

– Так о чем ты там думал? – наливая в рюмки самогон, спросил Женька.

– Жень, ты же знаешь, я не пью, да и за рулем я, ехать сегодня собирался домой.

– Да, я помню, что ты не пьешь. Да ты хоть просто чокнись со мной, с детства же дружим.

– Ну, чокнуться не вопрос. А думал я над смыслом своего существования.

– И что надумал? – Седой опрокинул первую рюмку и сразу же налил вторую; в вопросах опрокидывания рюмок он был профессионал.

– Да нет его у меня. Постоянно обо всем думаю, все анализирую, а в чем смысл моего бытия, непонятно.

– Это все оттого, что ты слишком много думаешь. Вот мне думать некогда – у меня хозяйство, дом, огород, работа в колхозе; у меня мысль одна: как бы спать побыстрее лечь, а перед сном хряпнуть пару рюмок. Мне бы жену, и вот тогда я был бы счастлив, а то скучно вечерами, особенно зимой, когда дел по хозяйству нет.

– У тебя же была женщина; ты же ее бил, она же от тебя еле ноги унесла.

– Да, бил, так поделом же бил: почему я пришел с работы, а она жрать мне не приготовила?

– Так я ж откуда знаю?

– Вот за это и бил. Негоже, когда мужик домой приходит, а жрать дома нечего и по хозяйству ничего не делала – видите ли, ей тяжело. А когда подзатыльник получала, так сразу бежала все делать, сразу не тяжело становилось. Это я ее воспитывал.

– Ну, за такое воспитание тебя и посадить могут.

– Да пускай попробуют, – уверенно сказал уже изрядно охмелевший Женька.

– Так тебе для счастья нужна только работящая жена?

– Да. Только именно работящая, чтоб за хозяйством следила; пусть даже не работает, чтоб огород обрабатывала, жрать готовила и в постели меня ублажала, больше мне ничего не надо.

Дальше Женька рассказал, как его раздражают городские (кроме меня – для него я был другом), как ему тяжело и тоскливо живется в одиночестве. Но потом сказал, что жизнь свою не променял бы на другую; что когда он утром встает, выходит во двор и смотрит на свой дом, свое хозяйство, свой сарай, когда кормит скотину, разговаривая с ней, когда косит спозаранку траву, – в эти моменты он счастлив. И я ему верю. В его глазах я видел правду; единственное, что он по-настоящему тяжело переживал, – это одиночество, но к нему он привык, и я не думаю, что оно ему особо мешало; в целом Седой жил достаточно счастливо.

Вечером я отправился домой, медитируя под немецкий панк-рок в машине.

Через некоторое время (забегая вперед) Седой нашел себе женщину и даже женился; не знаю, осчастливила ли она его, но женщина оказалась с весьма нехорошим прошлым. Однажды, вернувшись домой, Седой увидел у себя дома бухающую группу людей во главе со своей возлюбленной, попытался их выдворить из своего дома, и в результате двое из друзей его возлюбленной зарезали Женьку прямо у него дома. Тех двоих посадили, Женьку похоронили; родственников у него не было, имущество досталось его жене; все имущество она продала за бесценок колхозу и укатила в закат, больше ее никто не видел и ничего о ней не слышал. Женьку, конечно, жалко; он, хоть и был иногда жесток, но, по сути, добрый и простой деревенский парень, не заслужил он такой короткой жизни и такой хреновой смерти. Все это произошло буквально в течение двух месяцев после наших с Седым посиделок.