Текст книги "Комета"

Глава 4

Говорят в народе, что как утро встретишь, так и весь день проведешь. Здесь я полностью согласен с таким утверждением. Лето, вообще пора замечательная. Природа раскрывается в полном блеске, пользуясь благоприятной погодной обстановкой. Все цветет, пахнет, шумит и двигается, в этом суматошном мире, бесконечно большом и на удивление малым. И над всем этим пылает Солнце, как единственная причина существования всего живого на этой земле.

Мама уже проснулась, и ставила на стол новенький электрический самовар, купленный специально для домашних семейных чаепитий. Она радовалась, как ребенок, счастливому, нечаянному выздоровлению Алексея, обнимала нас, по очереди, целовала, щедро делясь своими эмоциями. Лехе ее нежностей доставалось больше, и это было оправданно. Какая мать не желает здоровья и счастья своим детям. Переодевшись, мы сели за стол, расположенный в центре комнаты. Здесь, кроме самовара, на тарелке лежали горкой печеные пирожки рисом и яйцом, стояли розетки с малиновым и вишневым вареньем и небольшая хрустальная ваза карамельными конфетами.

Наша мама вполне молодая и статная женщина. Ее внешний облик удивительно совпадал с внутренним. Не многословная, чуть задумчивая, всегда с аккуратно уложенными на голове волосами, она тихо и спокойно хозяйствовала в доме, не создавая ажиотажа, не повышая голоса, даря нам свою бесконечную материнскую любовь и ласку.

Сейчас она брала чашки, наливала в них заварку, а затем, добавляла кипятка из носика самовара. Первым делом я и брат принялись за пирожки, проголодавшись еще с самого вчерашнего вечера. И когда чашки были наполнены до краев, пирожки на тарелке уже закончились.

– Мама, а еще пирожки есть?

– Конечно, есть, Леша. Я сейчас принесу…

– Что ты, ма, сиди, я сам…

Брат, быстро поднялся и ушел на кухню. Мама наклонилась поближе и тихим голосом спросила:

– Как Алексей?

– Мама, все хорошо. Он встал рано, нарубил дров, умылся холодной водицей, и основательно проголодался…. Сейчас все это умнет за пару минут.

– Пусть ест, поправляется…. И ты кушай…

Алексей притащил из кухни всю тарелку с выпечкой. Его аппетит ни как не мог угомониться. Он поглощал пирожки один за другим, запивая их горячим чаем из чашки.

День уже вовсю заявлял о своих правах, и на чистом голубом небосводе ярко сияло солнце, поднимаясь все выше и выше. Надо сказать, что это было воскресное утро, а значит, спешить особо было некуда, разве что собрать поленья и уложить их аккуратно в стопку. Затем можно было рвануть с братом на реку, искупаться, забрать вещи из баньки, найти и осмотреть место падения космического тела. Только маме об этом не надо говорить, иначе при слове «речка», она снова, почти упадет в обморок.

Мама, молча, пьет чай из чашки, поглядывая на нас и тихо улыбаясь. В этой идиллии молчание было главным лейтмотивом существования. К чему слова, если души близки без всякого наития. Но, в какой – то момент, слово за столом взял я, по праву старшего. Я решил немного поябедничать, в шутку, чтобы задать тему для совместной семейной беседы, не все же время молчать.

– Мам, а ты знаешь, что Леха собрался ехать, поступать в театральный?

После моих слов, брат даже перестал жевать, от чего его щеки слегка надулись, настолько было велико его недоумение. Он словно затаился, ожидая бурной реакции со стороны мамы, ведь она была единственная, кому он не хвастался о поездке, до сего времени. Но, в небольших поселениях людей, настоящих тайн мало. Если не брать в расчет наличие «скелетов в шкафах», как естественное бремя существования, то аксиома, о том, что все про всех знают, имеет полное подтверждение. Но, коли тема о поездке была задана, значит, необходимо было узнать, реакцию на то мамы. И она сообщила:

– Что – то я слышала об этом…

Алексей не дал договорить и громко заявил:

– Все решено, билет уже куплен, я еду завтра…, и точка!

Вот это Леха, молодец. Перестал трепаться, и начал движение к своей мечте. Но, что скажет мама? По крайней мере, брат возобновил жевание пирожка, что могло говорить, о неком облегчении его внутреннего состояния. Хотя, долго сидеть с набитым ртом и так тяжеловато.

– Конечно, езжай. Подожди, так у тебя билет на завтра? Поезд же будет проходить через станцию в шесть часов утра!

На этом наш камерный семейный завтрак благополучно подошел к концу, и комната стала трансформироваться в зал ожидания крупного железнодорожного вокзала. Мама озадачилась по – настоящему, ведь надо будет собрать сына в Москву, а это нелегкое дело даже для главного специалиста по собиранию в дорогу. Это я или Леха, могут поехать в дальний путь с пластиковым пакетом в руке, куда запросто уместятся все личные вещи, включая паспорт и зубную щетку. Женщины так не могут, они сразу достают из под кровати большой, потертый от времени, чемодан, покрытый слоем вековой пыли, и начинают настоящую эпопею по собиранию вещей в дальнюю дорогу.

Мама поставила чашку и поднялась из-за стола. Брат уже доедал последний пирожок, явно перебрав домашней выпечки, когда я моргнул ему, махая головой в сторону, то есть, приглашая его идти на речку, как в старые добрые времена, и он понял меня правильно. Не хотелось мешать маме.

– Ма! Мы на речку!

Как по команде, мы срываемся с мест и бежим из дома наперегонки.

– Осторожно, там!

Кричит мама нам вслед. Мне кажется, что она готова добавить еще одно слово «дети», но стесняется, и произносит его лишь шепотом.

Глава 5

На дворе тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Как быстро бежит время. В этих словах заключен глубокий философский смысл, но не для нас, с братом. Мы молоды, и этим все сказано. У нас вся жизнь впереди, вот только добежим до речки, а там будет видно, кто первым достанет до другого берега. Я старше Алексея на два года. Сейчас, когда нам за двадцать, это не существенно, но в школе разница была, просто огромна. Я всегда защищал своего младшего братца, был ему наставником и помощником, неся на себе бремя старшего брата. Он донашивал мои штаны, ходил в кедах, которые были мне малы, и не роптал, удивительно был покладист и тих. Нам хватало ума существовать вместе, перешагнув личный эгоизм, ради великой силы семьи. Не сильно пафосно?

На реке чувствовался легкий ветерок, поднимающий рябь на поверхности воды у самого берега. Остов баньки на высоком берегу был выбран ориентиром в наших поисках кратера, оставленного на песке упавшим болидом. Казалось, что вот – вот, все обнаружится, и мы найдем некие ответы, именно об этом твердил брат, прочесывая часть берега, он и шел впереди, как первопроходец, жаждущий нового открытия.

– Ну, Серый, где эта пресловутая яма? Где она?

В международной панораме обозреватель Фарид Сейфуль – Мулюков словом «пресловутый» называл капитализм. «Пресловутый капитализм» говорил он с экрана. А могла ли яма быть сомнительной? В принципе да. Ведь ее просто не было в природе.

– А есть ли она вообще? Что – то не видать…

Мы прошли по самому краю берега туда – сюда, внимательно исследуя буквально каждую песчинку, и в какой – то миг, как по команде остановились у одного места. О стороны казалось, что здесь, в песке копался какой – то малыш, орудуя пластмассовыми лопаткой и ведерком, но потом ушел, бросив это занятие, как наскучившее. Посему осталось небольшое углубление, как единственная выемка на этом участке.

– Это что, кратер?

– Не похоже…

– Ну, так больше здесь ям и нет нигде. А ты еще упоминал о бруствере, о цветном тумане, свечении, исходящем из самых недр земли…

Я сам не понимал, где следы подтверждения всего произошедшего накануне вечером.

– По твоим разговорам, вчера здесь прямо разверзлись ворота подземного мира, не хватало только самого Аида…

Он вдруг стал язвить, считая, что имеет право, зачем – то приплел сюда греческого бога подземного мира. Все это мне уже не нравилось, я то, в чем виноват? Уж не думает ли мой младший брат, что это разыграно мной, ради веселой эксцентричной шутки, что – то вроде, ночного намазывания зубной пастой лица спящего товарища, из соседнего отряда, в пионерском лагере.

Я вспылил:

– Так ты докапываешься до истины? Ну, тогда, я могу предположить, что, врата подземного мира закрылись ночью…. Мы точно хотим найти следы кометы? Или ты пришел сюда посмеяться.

– Тише, брат, что с тобой….

Действительно, что это я, словно помутнение, не от жары ли?

– Ладно, забудем. Айда, купаться…. Далась нам эта ямка…

– Я думаю, Серый, что ее песком и засыпало, от воздушной волны…. Или ты разыграл меня…

– Что?!

Алексей уже бежал к воде, во всю прыть, смешно махая руками. Ну, как на него можно было злиться, на такого непоседливого брата, возможно, будущую звезду нашего советского экрана. Я знаю, что у него все получится, но… до другого берега я доберусь быстрее.

Забрав из баньки одежду и посидев на завалинке, чуть – чуть, для того чтобы перевести дыхание, а за одно и полюбоваться красотами панорамного вида нашей природы, мы отправились домой.

День выдался жаркий, но во второй его половине, на небе собрались облака, и закапал дождь. Прохладные капли несли земле столь необходимую ей свежесть, наполняя влагой поля и сады. Мы быстро уложили в поленницу нарубленные ранним утром дрова и вошли в дом, намереваясь чуть – чуть отдохнуть после дальнего похода на реку.

Не верилось, что брат уезжает, и эта его новость, признаться, застала и меня врасплох. Человек выходит из равновесия в тот самый миг, когда нарушается привычный ход вещей вокруг него. И вот здесь, в полной мере, и проявляется эгоистичная сущность в характере человека. Родной брат уезжает, за три девять земель, в столицу, словно покидает нас навсегда. Это было печально.

– Ну что, давайте выпьем, за нашего будущего героя кинопанорамы!

Мама была самим спокойствием, попросив меня откупорить бутылку «Советского шампанского», и налив в три хрустальных бокала игристого напитка, подняла свой бокал над столом.

– Мама, какая панорама…

– Эльдар Рязанов хорошую программу ведет. Туда все звезды наши приходят, интервью дают…

Ее логика была понятна, хотя цепочка рассуждений и двигалась от дальней точки к истоку по замысловатой траектории, минуя кое какие вехи, из сильного желания непременной удачи своему отпрыску.

– Мама, заранее о таких вещах говорить не принято.

Затем, все чокнулись, бокалы звякнули, и шампанское выпили в один залп.

– Тьфу – тьфу – тьфу…

Мама постучала костяшкой пальца по поверхности стола. Она сегодня вечером была неожиданно разговорчивой. К бутылке вина мама подала на стол картофельное пюре и котлеты в тарелках, квашеную капусту, хлеб в вазочке. К игристому вину закуска явно не подходила. Здесь требовалось что – то покрепче.

– Может водочки, Ма? Закуска соответствует…

– Еще не хватало, Сережа. Мы же не напиваться собрались, а порадоваться…

Все было правильно. Рано утром еще вставать и идти на станцию, ловить проходящий поезд. А мама была спокойной, потому – что уже собрала вещи для поездки своего младшего сына. Теперь она пила советское шампанское и смеялась, хотя мне казалось, что она будет, непременно грустить.

Постепенно, общаясь, вспоминая дни былой юности, заботы и треволнения, наш семейный ужин превратился в чаепитие. Мама веселилась, опьянев от нескольких бокалов вина, и мы смеялись вместе с нею.

Спать мы с братом легли рано, памятуя о подъеме, в пять часов утра. Мне казалось, что все, что было накануне, вечером было лишь видением, игрой моего воображения, происшествием достойным описания, как истории фантастической, выдуманной, нереальной. Засыпая, я слышал, как на кухне тихо ходит мама, завершая свои хозяйственные дела, намеченные на день.

Глава 5

В понедельник, рано – рано утром я был уже на ногах. Начиналась новая рабочая неделя, но сначала мне надо проводить своего младшего брата до станции, посадить в поезд дальнего следования, который домчит его столицы нашей родины Москвы. Я оделся и вышел из своей комнаты, испытывая легкое волнение, но в зале уже сидели на стульях Алексей и мама.

– Присядь, Сергей…

Я опустился на стул и присоединился к общему семейному молчанию. В тишине было слышно, как тикают, висящие на стене механические часы. Первой поднялась со своего места мама.

– Ну, что, в путь…

Произнесла напутствие и заплакала, потянулась всем телом вперед и неловко обняла сына, который толком и подняться с места, еще не успел. Это было трогательно, слеза готова была сорваться из моих глаз, но ведь не на войну же, собирались, честное слово.

– Сынок, паспорт взял? Аттестат? Деньги спрятал за подкладку?

Бытовые мелочи сгладили, возникший было, эмоциональный накал, переведя прощание в более формальную плоскость, где произошла небольшая суета, благополучно закончившаяся выходом из дома.

Рассвет уже занимался, было свежо и прохладно, отчего туман от самой земли не спеша поднимался и зависал в воздухе, делая невидимым поле и проселочную дорогу, по которой мы двигались в сторону станции. Это было очень красиво.

Мы начали путь в полном молчании, оно и понятно, сон еще, частично, сковывал сознание, пробуждая его по чуть-чуть. А ведь я многое хотел сказать брату. Например, напомнить ему, о необходимости сообщать, о себе через телеграф. Затем, быть осторожным в большом городе, где полно всяких аферистов. Сохранять свои человеческие качества, учиться, работать, не забывать дом. Я очень рад за брата, болею всей душей, люблю, надеюсь и…. Я посмотрел на Алексея. Он шел чуть впереди, в новом костюме песочного цвета, лакированных черных ботинках, а на голове у него была надета летняя шляпа с небольшими полями. Где он ее нашел? Так он был похож на сельского агронома, ранним утром обходящего местные поля, с определенной рабочей целью. Он нес, собранный накануне мамой чемодан, с такой целеустремленностью чеканя шаги, погруженный в далекие мысли, что я так и не заговорил с ним. Не решился побеспокоить, проявив внутреннюю солидарность, лишь слегка ускорив шаг, что бы совсем не отстать.

Идти надо было два километра, и все это время дорога вилась между полей, засеянных пшеницей. Обширное пространство, с одной и другой стороны было большим пшеничным «морем», пользуясь терминологией брата, замершем, окутанным туманом, сохраняя полный штиль в безветренную погоду, а возникшее за пригорком небольшое здание железнодорожного полустанка, было похоже на крохотный островок, в безбрежном пространстве поля. Ну, вот мы и у цели. Поезд остановится здесь на минуту, и помчит дальше, забрав брата и оставив меня одного. Леха остановился рядом со мной, поставил чемодан на пыльную дорогу и снял шляпу. От ношения ее на лбу образовалась бледная полоска. Внезапно я заговорил:

– Ты, брат, давай, пиши. А когда поступишь, телеграфируй, порадуемся…. Плюс не забывай, можно заказать переговоры, мамка то, волноваться будет. Да смотри, не зазнавайся, если что…

– Хорошо, я понял тебя, брат. Спасибо. А то, айда вместе…. Москва такой город…. Столица, одним словом.

Теперь заговорил он. А что же мы всю дорогу молчали?

– Пока и здесь пригожусь. А что столица? Сам говорил, что страна наша большая. И везде хорошему человеку рады.

Послышался гудок приближающегося пассажирского состава. Мы повернули головы, ориентируясь на звук. В существующей картинке поезд был морским лайнером, идущим своим ходом, по «морю» пшеничного поля. В туманной дымке это было очень эффектно.

– Рады то, рады, да только помнишь как сестры у Антона Палыча? «В Москву, в Москву…»

– Так то же, Леша, сестры…

– А чем братья хуже…

Конечно не чем не хуже, здесь и говорить нечего. Тепловоз притормаживал, намереваясь остановиться на утреннем пустом полустанке, где у насыпи стояли две одинокие фигуры, ожидающие посадки в плацкартный вагон номер десять, посадочное место тридцать два. Заскрежетали тормозные колодки, негромко забряцали сцепки вагонов, и состав остановился. В ближнем стоящем вагоне открылась дверь, женщина в форме проводника освободила лестницу и вопросительно посмотрела в сторону братьев. Настал последний миг расставания, и я взял и обнял братика, без лишних слов и сантиментов, и он обнял меня в ответ. Все будет хорошо, я в это верю.

Подхватив чемодан, Леха вскарабкался, как заправский альпинист, по крутой лестнице и остановился в дверях тамбура. Проводница махнула желтым флажком, давая сигнал машинисту, вагоны дернулись, и состав начал движение. Брат, надев шляпу, улыбался мне и вытянул чуть вверх правую руку, с открытой ладонью, как знак расставания. Хороший жест, и я помахал ему в ответ. Поезд умчался вдаль, оставив меня стоять одного, на пустынном полустанке, посреди пшеничного поля. Туман постепенно исчезал, растворяясь в прозрачном утреннем свете.

Глава 6

Пролетело лето. В этой крохотной фразе выражена подлинная печаль о времени тепла и счастья, которое испытывает человек за несколько коротких летних месяцев. Теперь на мои плечи взвалилась вся работа по дому. С братом мы делили дела на двоих, помогая, дополняя друг друга, но теперь он был далеко, а количество дел увеличилось. В июле мне срочно пришлось переквалифицироваться из экспедитора в комбайнера, потому – что начался сбор урожая. Днем и ночью, посменно, в течение недели, пшеница скашивалась, обмолачивалась, провеивалась и везлась в хранилище. Я не высыпался, полностью изменив ритм своей жизни, ради одного общего дела. Спасала мама, которая готовила мне еду, стирала одежду, была всегда начеку. Вот когда, я понял, как не хватает рядом моего младшего брата, родного близкого человека, с которым я не расставался, практически, никогда. Разве что на время прохождения службы в рядах Советской армии.

Страда закончилась, и я вновь вернулся на должность экспедитора. Конечно, это слишком громко сказано, экспедитор, что с латинского, кстати, переводится как сопровождающий. Я был водителем в совхозной администрации, где часто приходится выполнять поручения, в том числе и лично председателя, развозить бумаги, мотаться в райцентр, колесить по поселкам с различными поручениями. Работа не пыльная, но хорошо оплачиваемая. А о будущем я не загадывал, больше живя настоящим. В семье ведь уже появился один артист, уехавший учиться в другой город. Разве я мог, вот так, оставить маму?

Наконец, Алексей прислал телеграмму, в которой сообщал о том, что, успешно сдал экзамен и зачислен на первый курс по специальности «актерское искусство». Почему он не приехал, хоть бы на август месяц, мне было не понятно. Мама предположила о том, что, возможно он устраивается в общежитие, моет окна в аудитории, ездит на картошку. Дел в Москве было много. На всякий случай, я выслал ему пятнадцать рублей, до востребования. Надеюсь, это поможет брату в непростой столичной жизни.

Осенью дел еще прибавилось. Надо было заготавливать дрова на зиму, утеплять курятник, перекопать землю в огороде. Мама работала в местной библиотеке, а у нас в совхозе расстояния были не сильно большие, и домой возвращалась рано. В октябре мы ездили в областной центр и купили новенький черно белый телевизор Рекорд В – 312. Здесь не обошлось без блата, у мамы школьная подруга оказалась заведующей большим универсамом. Теперь по вечерам мы устраивались в гостиной, пили чай с малиновым вареньем и смотрели «Международную панораму» с ведущим Сейфуль – Мулюковым, или «Кабачок 13тульев» с паней Моникой. Мама даже завела в доме кота. Однажды, идя с работы, она услышала, как в кустах пищит котенок. Бесстрашно пробравшись в самые густые заросли, порвав об острые ветви кустарника колготки, мама нащупала руками мокрый дрожащий комочек, и, прижав его к груди, принесла в дом. Это был совсем юный представитель семейства кошачьих, серо голубого окраса, как если бы на него капнули немного чернил, и выпустили под дождик. Чернила смыла вода, но под определенным углом падающего на него света, шерсть играла небесными красками. Котенок быстро отогрелся, напился молока, отоспался на мягком диване и решил, что останется здесь навсегда. И мы были не против. Васька, а именно так мама нарекла этого пострела, носился между ног, был излишне любопытен и очень ласков. Так, видимо, он благодарил нас, за свое новое счастливое детство.

В конце осени, брат прислал еще одну телеграмму. В ней, используя всего пару слов, он обрисовал свое существующее положение. «Учусь. Жму лапу. Обнимаю». Что это было? Выдержка из театральной пьесы, или упражнение в лаконизме? Мама, конечно, расстроилась. Васька забрался к ней на колени и тыкался мордочкой прямо в мамин нос. Кот брата не знал, даже не ведал о нем, но животное что – то чувствовало, и пыталось помочь. Мама улыбнулась и погладила Ваську.

Вся эта история с идеей брата поехать учиться, начинала мне не нравиться. Слишком скупо и односложно сообщал о себе Леха, как-то отстраненно, не по-родственному. Такого никогда не было. Получается, я совсем не знал своего брата, его необязательность, непунктуальность, не…. Слишком много «не». Так быть не может. Я верил в него, но, наверное, не достаточно, раз, за разом ставя во главу угла глобальные нравственные задачи, мысленно разговаривал с ним, задавая брату не вполне уместные вопросы. Такая постановка должна была показать скрытую истинность мыслей, суждений, оправданий, в конце концов. Но беда моя была в том, что ответы брата создавались и конструировались в моей голове. Это как игра в шахматы в одиночестве. Ведь, за брата отвечал я. Что – то не складывалось, диалога не получалось, так как я отвечал так, как хотел я сам. Получился полный цугцванг, как сказал бы перворазрядник – шахматист.

По иному смотрела на все происходящие события мама. Будучи мудрой женщиной, и главным архетипом в моей жизни, и в жизни моего брата, (это я прочел в одной редкой книжке), она рассуждала с позиции любящего своих детей человека. Ее не устраивали призрачные нравственные дилеммы на тему слабого характера, трусости, криминальной подоплеки, посылов элементарной человеческой лени. Всего три слова, напечатанные в телеграмме, удовлетворяли ее полностью, если само материнское сердце не выражало скрытой тревоги.

Однажды зимой, перед самым Новым годом, я вышел на двор, рано утром, что-бы набрать дров для печки. Всю ночь падал густой снег, весь двор занесло белоснежным покрывалом. Пришлось взять в руки деревянную лопату и подготовить дорожки для ходьбы, от дверей дома к калитке, затем, к курятнику, немного свободного места в районе поленницы. Работалось легко, свежий морозный воздух вскружил мне голову, и тропинки выдались на славу. Разгоряченный от работы, я набросал на руку несколько крупных поленьев и зашел в дом.

Дрова в печи легонько потрескивали. Я положил на пол поленья, снял свою овчинную тужурку зашел в гостиную. В большой комнате было тепло, в воздухе витал едва уловимый запах древесного дыма, мама сидела за столом и читала Комсомольскую правду. Кот Васька, устроился на соседнем стуле, подобрав лапы под себя, и дремал, вблизи своей хозяйки. Мама оторвала взгляд от печатного издания и посмотрела на меня.

– А на дворе снега намело… выше крыши!

– Ну, прямо таки и выше…

– Почти…

Мама тепло засмеялась.

– Пора елку наряжать.

– – Так я это, пойду в лес, да срублю…

– Зачем? Сережа, иди в наш, местный клуб. Там баба Маша, техничка, елку тебе выдаст.

– И все? Вот так, просто? Без всякой романтики?

Васька, в полудреме, мяукнул.

– Слышишь, что кот говорит? Никакой романтики…. За исключением деда Мороза. Который уже приготовил тебе подарок!

– Ма, какой дед Мороз?

Разговор мне нравился. Мама приготовила подарок, и я приготовил подарок для нее тоже. Это был флакончик духов латвийской фирмы «Дзинтарас», с ароматом лаванды. Она, будет очень рада, моя мама. А что Алексей? Когда мама сказала, что приготовила для меня подарок, разве она не позаботилась о своем младшем сыне? Как это было, в прежние годы, радостно, весело, можно сказать, с огоньком. Все дарили друг другу подарки, садились за праздничный стол, смеялись и шутили, вспоминая события прошедших дней, загадывали желаний на будущее, записывали их на бумажках и прятали меж ветвей новогодней елки, установленной в зале.

Мама, наверняка, приготовила подарок и для Алексея, только он не приедет на новогодние праздники, она это чувствовала, поэтому и говорила про все в единственном числе. Мне хотелось подбодрить ее, молвить доброе слово, обнадежить, и я сказал:

– Может, еще и Алексей приедет. Вот будет сюрприз! Всем сюрпризам сюрприз.

Как когда-то, летом, мы так удивились яркой комете, упавшей с неба, прямо нам под ноги.

– Дай бог…

Ну вот, она заговорила о боге, хотя его существование и не доказано наукой. О нем вспоминают в трудные времена. Вот перезимуем, встретим весну, засеем поля пшеницей, тогда возьму отпуск, и махну в Москву. Ох, и надеру я уши своему младшему братишке.