Текст книги "Комета"

Глава 11

На улице было жарко. Я, аккуратно расправил в руках бумажную салфетку, и внимательно и приступил к изучению своего нового маршрута. Все было предельно ясно, но на бумаге, а значит, придется приложить серьезные усилия для достижения ближайшей цели. «Улица Леснорядская 1/12», было выведено ручкой на нижнем краю салфетки. Я запомнил адрес, схему, свернул план и положил его в боковой отек своей сумки. Интересно, что я только сейчас вспомнил о том, что приехал в столицу с сумкой, которую собрала мне мама, буквально накануне, перед поездкой. Казалось, я должен был потерять ее, со всеми этими перипетиями, погонями, знакомствами, настолько насыщенны событиями были первые часы моей московской жизни, но нет. Машинально я делал так, что сумка находилась всегда со мной. Это была хорошая привычка, доставшаяся мне от мамы. Теперь я могу закинуть свою поклажу на плечо и двинуться в путь.

Первое волнение от встречи с большим городом прошло, и настала пора, окунуться в эту суматошную жизнь целиком.

Станцию под названием «Комсомольская» я обнаружил, практически, сразу. Через большие двери мне предстояло спуститься на большую глубину, сесть в подземный поезд и помчаться в направлении, подсказанном мне майором милиции Владленом Павловичем. Я не то, что бы боялся этого действия, нет, ведь попасть в лучшее метро в мире, мечтает каждый мальчишка нашей страны, но волнение было со мной неотступно. Одной из сложностей на этом пути стали турникеты. С первой моей попытки пройти это массивное ограждение, я был, буквально, пришпилен на месте выдвигающимися частями конструкции. Я поспешил ретироваться, то есть, вернуться на исходную позицию, затем нашел на панели щель для приема монет, бросил внутрь пятачок, и бочком, с некоторой опаской пройдя через конструкцию, двинулся по направлению к эскалатору.

Это была конструкция, которая двигалась вниз, создавая выдвижную механическую лестницу, на которой можно было стоять, но и, одновременно двигаться, опускаясь все дальше и дальше под землю. Я затих и стал рассматривать лица людей, поднимающихся на поверхность по соседнему эскалатору. Это занятие не требовало больших усилий, не несло излишних моральных нагрузок, и люди активно пользовались этой возможностью, не всегда доступной в жизни на поверхности. Это было, как бы, секундное рассматривание лица напротив, скользящий взгляд, ни к чему не обязывающий, в меру пытливый, но не навязчивый. Возможно, здесь играла роль временное безделье, ведь работу по движению выполняли механизмы, предоставив любопытству деликатную свободу.

Лиц было много, они были молодыми и старыми, красивыми и благостными, осторожными и печальными, но больше нейтральными, задумчивыми, и сосредоточенными. Мое же лицо имело явные черты удивления, которое я и не скрывал. Здесь на глубине было на что посмотреть, Мрамор, лепнина на потолке, гранит, стекло, свет ламп. По настоящему, монументально, эпически, красиво…

Подул сквозной теплый ветер, и я услышал шум поезда, двигающегося где-то там, на платформе станции. Теперь мне надо было понять, как устроено движение поездов на линии, а для этого я нашел схему, начертанную большими линиями на мраморной стене, и принялся изучать ее. Людской поток вокруг меня двигался в противоположенных направлениях. После прихода поезда, он увеличивался, затем рассеивался, затем вновь платформа заполнялась, шумел состав, поднимался ветер, начиналась суета, люди стремились, двигались, и все шли по своим делам. Как много в мире было дел. Вот и я стою со своим небольшим, но очень важным делом, и гадаю, почти как на кофейной гуще. И здесь, под землей, суматоха не меньше, чем на поверхности. К этому, мне кажется, невозможно привыкнуть, но говорят, что в два часа ночи метро закрывается. Верилось с трудом. Зато оказалось, что до станции Арбатская, всего ничего, только лишь две пересадки. Всего? Ну – ну, посмотрим, смогу я этой проблемой справиться? Я вновь слышу нарастающий шум состава, несущегося к станции, и спешу по направлению к платформе.

«Осторожно, следующая станция Курская» сообщил серьезный мужской голос через громкоговоритель в салоне вагона, двери захлопнулись, поезд стал быстро набирать скорость. Взявшись за поручни, я огляделся вокруг, и констатировал, что вагон был полон, и люди застыли в безмолвном созерцании движения. При всей простоте идеи, несущей в себе смыл элементарной возможности преодолевать большие расстояния за малое время, масштаб проделанной при этом работы, просто не укладывался в моей голове. Разум мой, каждый раз пытался осознать, как можно было вырыть в земле такие пустоты, куда следовало вывезти вынутый грунт, и все это сделать в центре города, где день и ночь кипит такая жизнь, о которой, у нас, в глубинке, и помыслить было невозможно. При этом всеми виден лишь сам фасад метрополитена, станции, переходы, эскалаторы, а если пойти пешком по туннелям, там, где проложены рельсы и идут составы, там будут видны настоящие следы подземных работ. Я взглянул в окно, надеясь увидеть устройство подземки, но рассмотрел только свое отражение на дрожащем стекле.

Глава 12

Надо сказать, что я с честью разрубил этот «Гордеев узел», в смысле проехал от точки А, до точки Б, и вышел абсолютно живехонек на самую поверхность, где и стоял теперь, неимоверно восхищенный и полностью разбитый. После нескольких часов хождения по столице, находясь в непрерывном людском потоке, постоянно борясь за место и время, я выдохся и захотел домой, к маме. Это был интересный ход, вполне ожидаемый, но мною двигала великая идея, подчиняющая себе, не зависимо от усталости и передряг: поиски брата. Постепенно я приближался к самому сердцу Москвы, которое являл собой Кремль, улица Арбат, Мавзолей, места, знакомые нам с самого детства. Я видел их по телевизору, читал в книгах, и мечтал, когда-нибудь очутиться там и увидеть все своими глазами.

Но пока мне надо было передохнуть в тени деревьев, на уютной деревянной скамейке, скрывшись от лучей назойливого летнего солнца. И я сделал это, присев в крохотном скверике, перед в входом в театральное училище, а иначе ГИТИС.

Да, я отринул от себя все амбиции, неуемное желание побродить по булыжной мостовой Красной площади, разузнал у прохожего необходимые мне координаты, (из десяти опрошенных, расположение улицы знал только один), перешел на другую сторону Воздвиженки по подземному переходу и попал в тишину и уют небольшой московской улочки. Это было то, что надо, прочь, от мирской суеты и бесконечного движения. Можно сказать, что я был у самой цели своей поездки, еще немного, и я увижусь со своим неразумным младшим братом, посмотрю ему в глаза, отчитаю по полной программе, будет знать, как филонить и сачковать, вдали от родных пенатов.

В скверике, перед училищем, было хорошо. Тишь глухой улочки, место, где не ходят толпы гостей столицы, не едут по дороге машины, одна за другой. Этакий рай, где под сенью раскидистых кленов, нашлось местечко для одинокого странника, истоптавшего подошвы своих ботинок, на дорогах «третьего Рима». Под моей ложечкой засосало, это организм, оправившийся от долгого стресса, стал тихо напоминать о своем пустом желудке. Но человек, есть существо разумное, и обстоятельства окружающей действительности диктовали особые условия, с которыми приходилось, невольно, считаться.

Старинное здание училища имело три этажа, и было выкрашено в теплые тона желтого цвета, где оконные проемы изящно подчеркивались каменными выступами, окрашенными в белый цвет. Низко посаженный фундамент дома напрямую отразился на расположении первого этажа, окна которого находились почти у самой земли. Отсюда, не было ступенек и у входных деревянных двустворчатых дверей, ведущих внутрь здания. Казалось, они были установлены прямо на асфальт. Порой, эти двери открывались, и на улицу выходили молодые люди, которые могли быть студентами училища, или молодыми, зелеными абитуриентами, идущими по своим делам, но брата среди них не было, или он так изменился, что его было не узнать. Такие примеры были, как то, Алексей разучивает новую роль, где, по ходу пьесы, его герой, стареет, и к началу второго акта, выглядит значительно старше. Тогда артисты гримируются, и ходят, приводя внешнее и внутреннее состояние, в некое равновесие, помогающее сделать образ своего сценического героя более цельным. Кстати, по системе Станиславского. Вон, пошел усач, с шевелюрой похожей на парик, открыл дверь и скрылся внутри здания.

Я встаю со скамейки, закидываю на плечо сумку и следую к центральному входу. Если я, смог в метро с направлением движения разобраться, то здесь, среди творческой интеллигенции, уж точно не затеряюсь. Подхожу к двери, берусь за массивную ручку, и открываю дверь, ведущую в храм Мельпомены, как однажды выразился Алексей. Но, по мне, храмом нужно называть театр, а здесь, скорее, кузница, творческий отдел кадров, в который я и вошел, аккуратно претворив за собой двери. В небольшом холле было пустынно. Парень с усами очень проворно взбежал по красивой мраморной лестнице на второй этаж и скрылся из виду. В помещении было темновато, если учесть, что на дворе самый разгар дня и солнце едва перевалило высшую точку своего небесного путешествия. На большой деревянной доске, прибитой к стене, висели объявления, всевозможные расписания, которые очень внимательно изучала молодая девушка, держа раскрытый блокнот в руке и делая в нем записи, сверяясь с документами на стенде. У нее были густые каштанового цвета волосы, касающиеся плеч, и когда она делала записи в блокноте, то наклоняла голову, и пряди закрывали профиль ее лица. Легкое голубого цвета платье до колен, и босоножки. А еще, небольшая сумочка на длинном ремешке через плечо. Столь лаконичный, летний стиль одежды, прекрасно подчеркивал фигуру девушки, поэтому я замер, боясь вспугнуть эту нечаянную красоту, определенно, достойную для участия в кинофильмах. В пустом помещении посторонние звуки распространяются иначе, и, как только я сделал несколько неловких шагов вперед, незнакомка бросила писать и осторожно повернула голову в мою сторону. На молодом девичьем лице появилось внезапное удивление, выражающееся в поднятии тонких аккуратных бровей вверх, отчего румяные щеки сползли чуть вниз. Неужели мое появление может вызывать такие жалкие эмоции? На всякий случай, я посмотрел назад, нет ли там, за спиной, очередного гусара, живо шевелящего своими усами. Но холл был пуст, и в нем было только два человека: она и я. Или я и она?

– Ты где был? Я так устала, пока ждала. Посидела в сквере, на скамейке, дважды покурила, успела вздремнуть, в тени деревьев, пока какой – то нахал не стал клеиться…

– Я…

Это был не вопрос, а скорее констатация моего существующего положения, ведь я не верил своим ушам, красавица обращалась именно ко мне, как к старому знакомцу. Выходит я ей что – то обещал? Где это видано? А она продолжала, понемногу нагнетая тон, где железные нотки в голосе, соседствовали с интонациями прямого упрека.

– Что ты молчишь?

Действительно, что это я…

– Ты постоянно и везде опаздываешь…. Ну? Потерял дар речи? Вот какие, какие у тебя, в этот раз, могут быть оправдания? Бабушку через дорогу переводил? Сколько ты их уже перевел, за время нашего знакомства…

Знакомства? Вот так новость, мы знакомы. Всего полдня в этом большом городе, а скучать не приходится ни секунды. Разве что вот, короткая передышка в сквере, на удобной скамейке, в тиши небольшой московской улочки.

– Давай!

Она поворачивается ко мне лицом и вытягивает вперед руку, придавая кисти «просящее» положение. В холле училища наступает полная тишина. Красивое лицо девушки, обрамленное густыми каштанового цвета волосами, выражает крайнюю степень праведного недовольства. Играла она хорошо, мне хотелось аплодировать, но пик кульминации еще не был пройден. Атмосфера, нечаянно накалилась, взгляды наши встретились, блуждая доселе в пространстве старинного дома, и девушка, внезапно, смягчила свой посыл, перейдя к самому главному.

– Ну, я жду… Леша!

– Я не Леша…. Я Сергей…

Глава 13

Помещение холла, в одну секунду, озарилась прекрасным солнечным светом. Это широко открылись створки входной двери и в помещении, и внутрь здания ворвалась стайка молодых людей, шумных и непосредственных в своих эмоциональных проявлениях. Они, подобно сильному водяному потоку, «омыли», стоящих неподвижно, меня и девушку, и зашаркали ногами по лестнице вверх, на второй этаж. В это время, сверху, по лестнице сбежал быстрым шагом парень с усами, которого я принял за артиста, вживающегося в роль, с темным шиньоном на голове. Оказалось, что это никакой не парик, а естественная растительность, включающая в себя и стильные усы, ровно подстриженные и уложенные. Бывает же такое. Мне показалось, что это был молодой начинающий актер по фамилии Носик, уже имеющий несколько ролей в большом кино. Но я мог и ошибаться. Актер вышел на свежий воздух, толпа беспардонной молодежи затихла в коридорах верхних этажей, и мы, вновь, остались стоять друг против друга, в холле первого этажа.

Накал эмоций, или как говорил обозреватель – международник Сейфуль – Мулюков «эскалация напряжения», внезапно закончилась, так, впрочем, и не начавшись. Скрытые претензии девушки, как не крути, не имеют с блокадой острова Свободы американскими войсками, ничего общего. Девушка, чуть удивившись, расплылась в застенчивой улыбке кокетки. До меня ее вопрос дошел не сразу. Она произносила знакомое мне имя, перепутав меня с другим человеком. Именно его девушка и ждала возле доски объявлений. В один момент оказалось, что он был похож на меня, или я на него, что могло подспудно говорить о внешнем сходстве двух разных человек. Значит тот, второй…, был моим младшем братом!

Это было мое первое предположение, оно же единственное, основанное на дедуктивном умозаключении, выведенном из элементарного девичьего вопрошания. Так это было банально, что даже смеяться хотелось от простоты первого прозрения. Как только я вышел из дверей поезда дальнего следования «Владивосток – Москва», и вступил на перрон Ярославского вокзала, со мной сразу стати происходить чудеса внешней и внутренней трансформации, на пути возникли люди, и я входил с ними в контакт. Все это было для меня ново, необычно. Взять, например, странный полет, то ли души, то ли тела, по закоулкам вокзальных лабиринтов, в момент преследования карманника, и его скорого задержания. Очень необычные ощущения полета и парения, легкость, почти невесомость тела, некая эйфория от происходящего, внезапно возникшая и, так же, неожиданно завершившаяся. Затем очень странный милиционер, майор, любящий пить коньяк, запивая алкоголь кофе, и пространно говорящий о действительности. Теперь девушка с камерной претензией, которую она озвучила именно мне, случайному посетителю театрального училища.

Но все это происходило здесь и сейчас, в столице нашей родины, городе Москве, и девушку звали Наташа, и была она реальной подругой моего младшего брата Алексея. И во все это приходится верить, да что там верить, участвовать.

– Простите меня, Сергей! В полумраке зала, вы были так похожи на Алексея, брата своего…

Она неловко улыбнулась. Мы шли по переулку пешком, по тому же маршруту, по которому я добирался до училища. День незаметно клонился к вечеру. Наташа уверенно вела меня по улицам города, мне осталось только расспрашивать ее, чем я и воспользовался.

– Как Алексей?

Нелепый вопрос, но в нем был заложен самый главный посыл всей этой поездки. Меня самого бесят вопросы, подобные тому, что был озвучен сейчас, но здесь работала незримая родственная связь.

– Нормально…. Живем хорошо. У одного давнего общего знакомого квартиру снимаем…. Ну как снимаем, присматриваем, скорее…. Леша работает…

– А что, он не поступил в театральный?

– Нет. У него балов не хватило…. Конкурс был очень большой….

– Ну, ты же, поступила?

– Поступила, да только здесь и удача тоже важна…

– Удача…. А я думал, талант главное…

Незаметно для себя, за разговором, мы вышли на улицу Арбат, и пошли по ней, спокойно себе, словно делали это каждый день. Ах, Арбат, мой Арбат…

– И что дальше?

– Он будет поступать в этом году. Непременно…. У него есть задатки хорошего актера…. Преподаватель на курсе очень отмечал его…

Она молодец, выгораживает его, по полной, при этом не перебарщивает в деталях. Вот и выяснились некоторые вещи, указывающие на его частную жизнь, скрытую от моих глаз и маминых. Выходит, брат мой, сознательно вводил нас в заблуждение, присылая ложные по смыслу телеграммы, скрывая свои творческие неудачи. Одно обнадеживало, что он жив, дружен с девушкой, полон планов. По крайней мере, Наталья так это описывает в своих речах.

Аккуратные трех, четырехэтажные дома, по обе стороны самой известной в стране улицы, отражали всеми своими окнами, яркий свет пригожего летнего дня. По проезжей части двигались автомобили, по тротуару шли люди, созерцающие эту лаконичную московскую красоту архитектуры прошлых дней, и внимательно рассматривали все вокруг.

Наталья уверенно вела меня за собой, двигаясь легкой, почти спортивной походкой, заставляя подбирать шаг, не отставать, и я старался, памятуя о будущей встрече, которая возможно, произойдет уже скоро. Очень хотелось увидеть брата, пропащую нашу душу, забравшегося в самый центр большого города, и потерявшегося там, напрочь забывшего своих самых близких людей, маму и меня.

– А что, Наташа, у вас с Алексеем, серьезно?

Банальный вопрос вещь очень полезная, помогающая скоротать время в пути, посмотреть вокруг, прикоснуться к архитектуре московской улицы, внимательнее изучить окружающий мир. Как я и ожидал, девушка пустилась в пространное оправдание своих отношений, хотя слов обвинения никаких сказано не было. Видимо, она и сама, тяготилась некими недомолвками, о которых можно было догадаться через общие фразы о том, «что мы еще не встали на ноги» и «главное сейчас, это учеба».

– Сначала надо отучиться. Вы же меня понимаете, Сергей.

Понимаю, очень понимаю, но когда же мы придем? На одной из вывесок, находящегося на первом этаже магазина, я прочел «Овощи». Надо же, на Арбате продают овощи. А почему бы и нет?

– Алексей очень целеустремленный человек…

Да уж, это точно. Водит тебя за нос, как и нас, так устроен этот человек. Бесконечное время банальностей, а проще сказать, сплошной эгоизм и меркантильность. Все это присуще жителям городов сполна. Но Наталья вела себя открыто, возможно, она, действительно, любит его, а я наговариваю лишнего. В конце концов, он же провинциал, что с него взять. Просто они еще глупы. Я поймал себя на мысли, что рассуждаю, как-то, по – стариковский, глядя на все сверху вниз, словно сквозь призму увеличительного стекла, установленную на столе преподавателя физики.

Незаметно, я обнаружил себя стоящим на набережной полноводной реки, голубой и яркой, в лучах вечернего летнего солнца. По глади воды неся катер на воздушной подушке, рассекая острым носом, водное пространство, впереди себя. « Одетая» в гранит набережная Москва – реки, открывала прекрасный вид на город, где были видны высокие дома, зеленые парковые массивы, шпили Кремля, и голубое небо над головой. В свежем воздухе парили белоснежные чайки, расправив свои широкие крылья. Река словно рассекала город пополам, давая живительную влагу, оберегая, неся свои полные воды вдаль, и увидеть это было так неожиданно, что я забыл все на свете.

Ветерок качнул каштановые пряди Натальи, она прищурилась, спасаясь от солнечных лучей, и вновь улыбнулась, перед тем как сказать мне о том, что я так давно хотел услышать:

– Ну, вот мы и пришли…

Глава 14

Это был высокий дом, расположенный на набережной, в некотором отдалении от других домов подобного типа. Я никогда не разбирался в архитектуре, но сделан он был добротно, в послевоенном стиле. С колоннами и арочными выступами. Возможно, я даже видел это здание на одной из подарочных открыток, где были собраны прекрасные виды Москвы. Пройдя вдоль каменного фасада здания, мы попали в подъезд, пройдя через высокие деревянные двери. Сквозь окно, на широкий лестничный марш падал мягкий дневной свет, подчеркивая правильность плиточного узора под ногами, и отшлифованную временем структуру деревянных перил.

Сколько же здесь этажей? Кто здесь может проживать? Явно не простой люд, занимал пространство этих жилищ. Наталья остановилась на площадке и нажала кнопку домового лифта. После шума улицы, внутри огромного дома было тихо и прохладно. Где-то наверху чуть слышно закрылись двери лифта, и кабина поползла, в нашу сторону, опускаясь все ниже и ниже. Наконец, механизм остановился, двери с шумом разъехались и замерли в ожидании пассажиров. Внутреннее пространство кабины было обшито деревянными панелями темного цвета, на одной из которых, справа от входа блестело металлическое табло с кнопочным индикатором этажей. Всего я насчитал одиннадцать лампочек. Будучи, впервые в своей жизни, в столь высоком здании, я представил себя альпинистом, штурмующим горные дали. Хотя, кем только, сегодня, я уже не был.

Наташа нажала кнопку номер семь, двери, шумя, закрылись и лифт пополз вверх, приближая встречу с братом, о которой я мечтал целый год. Что я скажу ему сейчас, в миг нашей встречи, которую отделяют четыре, три, два, один этаж, и наконец, дверь, с табличкой «пятьдесят два», выполненной в виде белого овала, черными цифрами посередине, прибитой на массивную деревянную дверь. Наташа слегка ссутулилась, вставляя в замочную скважину ключ, затем провернула замок, медленно приотворила дверь, обернулась и загадочно посмотрела на меня, будто проверяя правильность своего решения (ох, уж эти женщины), и вошла внутрь, предоставив мне возможность двигаться следом.

В узкой, длинной прихожей было темно, свет дня исходил из открытого дверного проема комнаты, примерно, в середине коридора. На прибитой к стене вешалке висела одежда, в углу стояла тумба для обуви, на полу виднелась ковровая дорожка. Я остановился на пороге и потянул за собой входную дверь, до тех пор, пока она не закрылась. В квартире было еще тише, чем в подъезде, мощные каменные стены здания поглощали любой звук снаружи и внутри, охраняя покой жилища. Но вот, Наталья произвела легкий шум, скинув, ловкими движениями ног, свои босоножки, и сделав несколько шагов вперед, остановилась напротив дверного проема, ведущего в комнату. Свет, исходящий изнутри помещения, освещал ее ладную девичью фигуру, в легком голубом платьице, застывшую в ожидании некого знака, движения, сказанного нечаянно слова, и это произошло, потому-что Наташа встрепенулась и сделала шаг в комнату, исчезнув из моего вида. Ну, куда ты, красавица? Ожидание мое, как волнительное чувство, обострилось, предоставив сердцу возможность стучать быстрее, на несколько тактов, и я прислонился к двери, ощутив момент наступающей встречи, с блудным сыном, и по совместительству, моим братом. В следующий миг, девушка медленно пятилась назад, только теперь ее талию обвивал руками парень, и крепко целовал в уста. По старой, доброй традиции, все происходило в полной тишине, как это бывает на представлении мимов, которое я видел, однажды, по телевизору. Одним из мимов и был мой брат, юноша, целующий деву, ловко обхватив ее стан своими сильными руками. Его было не узнать. Модная прическа, слегка закрывающая мочки ушей, джинсовая рубашка навыпуск, делали его образ сугубо городским, но спортивные трико, с вытянутыми коленками, и домашние тапочки, на босу ногу, выдавали его провинциальное начало. Я искренне улыбнулся, в это время, Наташа, прервав поцелуй, что – то шепнула Алексею на ухо, и он обернулся в мою сторону. Здравствуй брат!

Выдерживая подлинно Мхатовскую паузу, слегка прищурив глаза, родной брат смотрел на меня, живой и невредимый, сдержанным взором, узнавая с каждой секундой все больше и больше, пока, наконец, его рот не расплылся в широкой гостеприимной улыбке. После чего Алексей сказал своей подруге:

– Наташка, а ведь это Серега, брат мой! Вот это встреча! Давай, все, что есть в холодильнике, неси на стол! Здравствуй, брат!