Текст книги "Повести о взрослении"

20

По радио на кухне у бабушки и дедушки звучат то старые блюзы, то метал.

Дедушка не может слушать современную музыку. Он утверждает, что раньше музыка была добрее. И люди тоже были добрее. Он говорит, что все взаимосвязано: злые люди записывают злую музыку, а злая музыка делает людей злыми.

Временами, услышав старый вальс, дед переносится в прошлое. И он рассказывает мне про танцевальные вечера своей молодости, куда они ходили вместе с бабушкой. В танце дед чувствовал себя свободным человеком. Он словно освобождался от всех проблем и сбрасывал с себя невидимые оковы.

– Под нынешнюю музыку я и танцевать-то не смогу, – говорит дед. – Поют по-английски. А если и по-нашему, то о глупостях.

Так и сидит дед у старого радио.

21

Многие ребята из нашей школы собираются пойти на вечеринку в соседнюю школу. Девушки обсуждают, что им надеть. Наши хулиганы уже заранее договариваются, кому будут бить морду.

Что касается меня и моих друзей, то мы находимся в стороне от всего этого. Правда, до сих пор не ясно, что же решил Миша насчет предложения своей подруги.

Мы еще несколько раз видели их вместе.

Миша постоянно отвечает, что это сущий пустяк. Так. Неважно.

Между тем он ежедневно усердствует над доспехами. Рассказывает, что исторической точности при реконструкции добиться сложно. Он даже читает средневековые трактаты, чтобы соответствовать правде как можно ближе. Из-за постоянных пропусков он завалил пару контрольных.

Последнее время он выглядит задумчиво. Постоянно делает какие-то пометки в тетради. Редко заходит в интернет. Сразу после школы едет в мастерскую, а оттуда возвращается с мозолями и царапинами на руках. И говорит, что скоро станет настоящим бойцом в доспехах. Ничто не пробьет эту защиту: ни враг, ни всякая чепуха вроде насмешек друзей и постороннего женского внимания.

22

Недавно соседка предложила сходить с ней на какой-то концерт. Я сразу согласился. Мне просто не хотелось ее терять.

Иногда она уходит куда-то со своей компанией друзей. Я видел их всего пару раз. Однажды моя соседка представила меня: «Вот мой сосед». Мне стало не по себе. И мне было жалко, что когда они вместе, то им именно этим незнакомцам принадлежит ее смех, ее улыбка, то, как она поправляет волосы, ее рассказы об удивительных странах, где люди не знают никаких проблем. И они уходят вместе туда, где я никогда не бывал. И мне страшно тех мест, и мне чужды силуэты этих незнакомцев.

Моя соседка говорит мне, что все в жизни проходит. Ничто не стоит на месте. Все движется. Даже пустое пространство перед нашими носами заполнено какими-то квантами. Клетки человеческого организма постоянно умирают и рождаются заново.

– Мне бы быть атомом. Он ведь такой маленький и шустрый, – говорит соседка.

Только так она не будет грустить от мысли, что человек это всего лишь слабое существо без когтей и теплой шерсти, зависимое от обязательств и страдающее от непонимания. Так она сможет не отставать от времени, которое постоянно куда-то течет. Куда-то, где она проводит веселые и беспечные часы без меня со своими друзьями, такими же маленькими, снующими туда-сюда человеками.

И мне хочется идти в поле. Туда, где пусто и в то же время свободно. Туда, где время – это не процесс окончания школы, не процедура поступления в вуз, и не совместные часы с моей соседкой. Где время – это покачивание травы от ветра. Где время – это только я. Здесь и сейчас.

И там я чувствую, как стесняющая меня оболочка растворяется.

Я словно рыцарь, который складывает с себя тяжелые доспехи.

23

У моей сестры очень мало проблем. Ее проблемы: это учеба, олимпиады, режим сна и пробуждения, ограниченный родителями доступ в интернет, скука.

Родители не разрешают ей уходить за пределы двора одной. За плохие оценки ей запрещают смотреть телевизор и лазать в интернете. За успехи в учебе ей делают покупки. Система вполне простая. И она слажено работает.

Сестра живет в небольшом мире, где уровень проблем сведен к минимуму.

Родители относятся ко мне уже по-другому. Иногда мы с папой смотрим фильмы ужасов. А по утрам я бреюсь его бритвой.

Ночью, когда все спят, я сижу в интернете. Там течет своя жизнь. Я бы не хотел принадлежать ей больше, чем своей реальной жизни. Поэтому, когда моя голова переполняется информацией, я просто ложусь спать.

Я могу уходить из дома в любое время. Только не очень поздно. Мама беспокоится.

Однажды мы с Димой выпивали на улице. Мы взяли по бутылке пива в местном супермаркете. Продавщица косо посмотрела на нас, но все-таки не спросила паспорт.

Солнце шло на закат. Дима сказал, что недавно опять был на похоронах.

– Чем больше на них хожу, тем больше убеждаюсь в смысле жизни. По ту сторону точно ничего уже нет, – сказал он.

Пиво было холодным. Я пил его машинально. Достаточно быстро, чтобы поскорее ощутить нужный эффект.

Дима мечтал. Скоро в его семье родится второй ребенок. С этих пор Дима хочет жить один.

– Главное, чтобы была еда и интернет, – говорит он.

Сейчас все необходимые вещи можно заказать через интернет. Так что не совсем обязательно выходить на улицу. Но есть одна проблема: деньги. Поэтому Дима решил, что для начала надо построить свой бизнес. Когда бизнес начнет приносить деньги, то Дима станет управлять делами дистанционно. А все необходимое ему будут присылать прямо домой.

Дима вертел в руках бутылку. У меня чуть кружилась голова.

– Это и есть твоя мечта? – спросил я.

– Можно так считать, – ответил Дима.

На пороге дома меня встретил папа. Я спросил его, что значит быть взрослым.

– Это когда ты возвращается пьяным в свою квартиру, а потом приглашаешь меня в гости, и я приношу с собой еще бутылочку, – ответил папа.

Мне пришлось лечь без традиционных посиделок в интернете.

24

В тот день, когда устраивалась школьная вечеринка в соседней школе, я разговаривал с учителем по литературе.

Мы случайно встретились в коридоре. Он остановил меня и спросил, правда ли, что я собираюсь стать писателем.

Я сказал, что это один из возможных вариантов. Учитель сразу замахал руками и приговаривал: «Нет, нет, нет, никаких „возможно“! Нужно быть решительным, как Горький и усидчивым, как Толстой. Если решил, то надо идти до конца».

Я сказал, что все не может зависеть только от меня. Я привел пример. Вот я сижу на уроке и мечтаю. Мечтаю оказаться на теплом морском побережье. Лежу себе, значит, попиваю коктейль из кокоса. Но кто знает, куда меня выведет такое стечение обстоятельств? Может, сидение в классе и есть самый правильный вариант развития событий?

Учитель взъерошил волосы и совсем забеспокоился.

Сказал мне: «Ну как же так. К чему ломать голову. Поставил цель – добивайся».

Потом он разговорился, и мне стала понятна причина его беспокойства. Оказалось, что когда-то он тоже пробовал поступить в Литературный институт, но провалился на собеседовании.

Учитель предложил мне помочь с подготовкой к экзаменам. Он долго тряс мне руку. Обещал, что все получится.

Потом я стоял в коридоре и наблюдал за школьниками. Я видел их лица: веселые, грустные и задумчивые. Я представлял, какими будут эти ребята после школы. Будут ли они так же бегать друг за другом по непонятной причине. Будут ли они кидаться друг в друга скомканными бумажками. Будут ли громко смеяться над глупыми шутками. Будут ли залезать один на другого и носиться по коридору.

Жизнь наверняка разведет их в разные стороны. И каждый станет кем-то: изобретателем или создателем. Возможно, они будут вспоминать эти годы, и думать: «Какой же я был глупый». Почему я смеялся просто так, без причины? Почему все в настоящем казалось мне скучным, и только став прошлым, приобрело значение?

Меня отвлек от мыслей Миша. Тот, который любит Формулу-1. Он дал мне затрещину. Я тут же отбросил лишние размышления и побежал за ним, чтобы пробить «леща».

Мы бежали, и я не замечал ничего вокруг. Мне казалось, что я могу добежать хоть до края света. И мне хотелось, чтобы со мной рядом не было пустоты, чтобы сосед продолжал выгуливать свою собаку во дворе, чтобы мама с папой так же любили друг друга, чтобы из радио на кухне бабушки и дедушки звучала прекрасная музыка, чтобы сестра закончила школу с золотой медалью, чтобы Миша доделал свои доспехи, чтобы город стал еще больше…

Я и сам не понимаю, как могу быть таким наивным.

Мы бежали и уперлись в тупик. Дальше было только окно. А за ним школьный двор: деревья, забор, младшеклассники на игровой площадке. У окна стоял наш «рыцарь» Миша. Он оперся одной ногой о стену и смотрел в пол.

Мы спросили его, чего он тут делает один. Он поднял глаза: они были совсем не такими, как обычно. Я словно за мгновение увидел все содержимое головы Миши: таинственное средневековье, которым он так зачитывается, недостроенный корабль, проблемы в семье, странную девушку из соседней школы.

В моей голове пронеслась мысль, будто бы вычитанная в учебнике по социологии: «Процесс взросления сопряжен с непрекращающимся чувством неуверенности в себе».

Не знаю, что на меня нашло. Но Миша, тот самый, которому я еще пару секунд назад хотел в шутку дать «леща», отпрянул в сторону, словно увидел перед собой чужого человека. Я взял несчастного рыцаря за шкирку и громко проговорил:

– Как же ты не можешь понять! Это ты сейчас все отнекиваешься. А потом жалеть будешь. Хуже всего, когда время ушло.

Дима в стороне тер свой подбородок. Как же он был похож на сорокалетнего мужика. И я сказал ему: «Какого черта ты гонишь время вперед».

Я в последний раз оглянулся на Мишу. Но издалека я так ничего не разглядел. Только его фигуру, показавшуюся мне очень маленькой.

Во мне откуда-то появилась решительность, граничившая со злостью.

И я решил сейчас же увидеться с соседкой.

25

Окна домов. Я так очарован этими окнами, светом, который играет в них.

Я смотрю на них со стороны, как проходящий мимо странник. Я никогда не узнаю, кто живет за этими окнами. Но я ощущаю рядом с собой присутствие другой жизни. Ее даже слишком много. Она невидима, оттого еще более загадочна. Может, за этим окном разыгрывается настоящая драма. Перед ней мои проблемы просто ничто. А за тем окном кто-то отмечает праздник. И меня нет в списке приглашенных. Может, кто-то видит меня. Как я смешно куда-то спешу. И я для него чужой. Или кто-то поддерживает меня. Говорит, давай, давай, сынок. Все у тебя получится.

И я чувствую присутствие чужой жизни. То, как она подстегивает меня двигаться вперед.

Я считаю ступени одну за другой. Томлюсь в лифте. Я помню наизусть каждый звук, который он издает при подъеме на мой этаж.

Я звоню в дверь соседям. И где моя решительность в этот момент? – вместо нее какая-то жалость к себе.

Открывает ее мама.

– Мне нужна ваша дочь, – говорю я.

И тут же замечаю ее в прихожей. Она куда-то собирается. Разглядывает себя в зеркале. И мне обидно, что я не могу быть на месте этого зеркала.

Она приглашает прогуляться. Рядом с ней я совсем сдаю. Даже забываю все, что хотел сказать.

И на улице все какое-то нереалистичное. И дома, и фонари, и скамейки, и шумящее от ветра поле.

Мы идем рядом. Но мне кажется, что я далеко от нее. Я смотрю на нее. Не знаю, что с моим зрением: оно отдаляет от меня соседку.

Она о чем-то рассказывает. О тысячах вещей, с которыми я никак не связан. Я не нахожу момента, чтобы начать говорить. Она замолкает. И смотрит на меня. Ожидает реакции. Я говорю, а кажется, будто это и не я вовсе. Как будто кто-то включил запись.

– Понимаешь, я доверяю тебе.

Это вступление.

Дальше я пытаюсь объясниться. Я прямолинеен как никогда. Каждое слово настоящее. Я спрашиваю, что значил тот момент на крыше. Ведь моя жизнь и правда была в опасности. Что значил тот мой портрет? Что значили исследования района? Что значит слово «перспективность», если перенести его на нас?

Она переспрашивает последнее слово. «Нас». Это один из тех моментов, когда я перестаю понимать значение слова. То же самое случается при его многократном повторении вслух. Слово будто распадается на части. Начинает звучать как пустой набор звуков без смысла. И соседка отдаляется от меня, словно при иллюзорном трюке.

Она молча смотрит на меня издалека. И я вновь весь в ее глазах.

– Что за женские штучки, – говорю я.

Она смеется. И мы вроде как забываем все, что я сказал. И все обращается в шутку. Вроде как специально заготовленную. Мы только что отыграли сценку для школьного спектакля. Актеры кланяются. Декорации уносят за сцену. А каждое окно как зритель в зале.

Тот, кто следил за моей игрой, наверное, улыбнулся и утер лоб.

– Да, сынок. Так оно и бывает. Так оно и бывает.

Я сказал, что мне пора. Она на секунду задержалась рядом, а потом сказала, что позвонит и ушла.

Куда она держала путь? Я придумал тысячу вариантов. К возлюбленному, к шумной компании, к подругам, которые общаются ради общения, к дальним родственникам, на вечеринку, на панель.

Только что она была на этом месте. Теперь на этом месте асфальт, покрытый мелкими трещинами. Его срочно надо чем-то заполнить. И вот на асфальт падает свет из окна. Оттуда высовывается ребенок. Он глядит с открытым ртом. И я улыбаюсь.

Потом иду в поле. Там тихо. Дома оттуда кажутся пришельцами с других планет. Они неожиданно поселились в этих диких краях. И там закипела жизнь.

И я ее часть.

26

Я никогда не танцевал. Я могу грустить под музыку или радоваться. Но я не знаю, как и зачем под нее двигаться.

Бабушка и дедушка рассказывали мне про танцевальные вечеринки их молодости. Молодежь разбивалась по парам: парень, девушка. Играла живая музыка. И все были едины. Повторяли нужные движения в соответствии с танцем.

Сейчас все танцуют, как попало. И музыка звучит из черных, пугающих колонок. Она кажется такой чужой и неестественной.

Миша рассказал мне о прошедшей вечеринке.

Я только пару раз видел, как в нашей школе устраивали что-то подобное. Все шумели, метались из стороны в сторону.

Мы с друзьями избегаем подобных событий. Для нас разговор – это музыка. А танцы – прогулка по знакомым местам.

Но в тот раз все получилось по-другому. Мы не ушли все вместе, как это обычно бывает. Мы не стали игнорировать всеобщую суматоху. Мы не бросили ей вызов и не устроили сами себе праздник. Мои друзья разбрелись кто куда. Миши ушли смотреть какой-то фильм. Дима засел за компьютер.

А наш рыцарь Миша все-таки пошел в соседнюю школу.

Он рассказывал о вечеринке сбивчиво, словно бы ему стерли память.

Он шел туда против воли. Каждый шаг давался ему с трудом. Впереди его ждало что-то новое. То, чего он никогда не хотел. Это не было ему интересно, но ему хотелось проверить, как далеко он может зайти.

Он увидел толпу. Шумную и чужую. Он услышал шум. И все под него подстраивались – неуклюже, скученно. Кто танцевал, кто обнимался, а кто целовался у стенки.

Миша искал свою подругу. Она написала ему по смс, что будет в черном платье. Для Миши все слилось в один цвет: он не различал никаких деталей. Он встал в стороне и ждал. «Какой же я дурак», – повторял он про себя.

Ему казалось, что кто-то придет и вытащит его отсюда.

Он уже было собрался уходить, но его остановили трое парней. Лица красные. Голос злой. Они повели его за угол. Им не понравилось, что он из другой школы. Им не понравилось то, как он смотрит. Они спросили у него денег. Миша ответил отказом. Его толкнули.

И Миша вспыхнул.

Он рассказывал мне, что в бою учишься не бояться ударов. Когда на тебя летит противник, твоя цель – дать отпор. Тебе будет больно, но через боль ты получишь победу. Тебе жалко себя. Но тебе нужно не оберегаться, а жертвовать собой.

И я понял, что значили все его ушибы, синяки и порезы.

А раньше, когда мы еще гуляли на заднем дворе, он боялся хулиганов. Увидит вдалеке черные силуэты и сразу говорит, что пора домой. А потом, словно отыгрывая реванш, он с криками рубил своей палкой сухостой и сжигал его со странным блеском в глазах.

В тот раз Миша не струсил.

Их было трое. Но врагов всегда больше. «Ты тоже можешь быть себе врагом», – сказал Миша.

Сперва он перебросил одного из них через себя. Сжимая трясущиеся кулаки, Миша выкрикнул: «Ну, давай, давай!». И его голос дрожал. Когда на него побежали двое, то он поднял с земли палку. Он представил себя рыцарем, а палка стала его мечом. Одного удара в грудь было достаточно – парень с красным лицом повалился на землю. Третий убежал.

Я еще чувствовал боевой запал Миши, когда он вел рассказ. Он постоянно тер свои порезанные руки.

– Она видела меня, – сказал он.

Трибуны на воображаемом ристалище рукоплескали. Миша уронил свой меч на землю. Он все еще не верил в то, что сделал. И тут появилась она. В черном платье. Подбежала и припала к одному из лежавших на земле парней. Она закричала: «Зачем ты это сделал!». А Миша не мог ответить. Он улыбался не своей улыбкой.

Он так и не смог передать на словах то, что тогда чувствовал.

А мы молчали. Дима уставился в пол. Миши переглядывались между собой. Один из них то и дело щелкал пальцами.

Миша сказал, что доспехи почти готовы и пригласил всех нас на свой первый рыцарский турнир.

27

Я часто вспоминаю один момент из моего детства.

Я гулял с родителями на детской площадке. Там была горка, на которую я никак не мог залезть. А мне очень хотелось с нее скатиться. Я видел, как это делали другие ребята.

Я пытался карабкаться вверх, но ничего не выходило. Тогда папа подошел и помог мне залезть на горку. Он подсобил мне, и я залез сначала на одну ступеньку, а потому на другую. И так я оказался наверху. Оттуда я смотрел на маму и папу. Они ждали, когда я скачусь. Но я все никак не съезжал вниз.

Сверху мне было видно гораздо больше, чем снизу.

Я разглядел мусор на крыше детской веранды. Сверху старшие ребята казались совсем детьми. Я увидел, как из-за одного дома вырастает другой.

Папа подал мне знак рукой, и я скатился вниз. Но во мне осталось желание подняться еще выше, чтобы заглянуть еще дальше. За самый горизонт.

Когда мы проходили мимо большой железной лестницы, я остановился и попросил папу помочь мне туда забраться. Они с мамой немного поспорили. Папа пообещал ей, что все будет нормально. Он лез вместе со мной. Он держал меня своей большой и сильной рукой. И я чувствовал себя в безопасности. Я представлял себя исследователем горных вершин. Вот мы лезем на заснеженный пик. Мы попадем в то место, куда еще не ступала нога человека.

Так мы оказались наверху.

Ветер взъерошил мне волосы. Глаза заслезились, но даже так я смог увидеть, насколько огромен мир. Из-за одного дома появлялся другой, и так до самого горизонта. Деревья выстроились в одну длинную линию. Я не мог разглядеть ее конца. И я спросил папу, что находится за горизонтом. Он ответил, что дальше идет завод.

– А потом?

– Потом речка.

– А за ней другой район, а там – город заканчивается. А дальше начинается другой.

– Другая страна, другой материк.

Меня это поразило.

И я будто бы слышал голоса из других стран. Они разговаривали на множестве языков. Я слышал их песни: печальные, протяжные, торопливые. Я спросил у родителей, почему я родился именно здесь. Они ответили, что так было нужно. Ведь в других странах нет папы и мамы. Я не мог поспорить и прижался к маме.

Но меня все равно тянуло туда, где я еще не был.

28

Мы то и дело забираемся с Димой на крышу высотного дома.

У Димы есть ключ. Я не знаю, откуда он его достал. Просто в один день он предложил мне кое-что показать и помахал передо мной этим ключом – всего лишь простой железкой, которая привела нас в удивительное место.

Как только минуешь все пролеты пешком (лифт там всегда сломан), то попадаешь на пустую площадку. И там так пусто, что хочется двигаться выше. И мы с Димой карабкаемся по трясущейся железной лестнице. Дима ковыряется в замке ключом. Пыхтит.

Тут дверь открывается, и в лицо бьет свет. Черный гудрон стелется под ногами. Как будто идешь по ночному небу.

Мы забираемся на бетонный выступ, вытягиваем ноги и оглядываемся вокруг.

И весь наш район как на панорамной открытке.

Вот угрюмые пятиэтажки с рисунками из прошлого на своих боках. И ветви деревьев. В них запутались провода линий электропередач и причудливые антенны, словно короны на головах старинных королей. Гудящее шоссе. Заводные машины: красные, синие, черные, белые, несутся по заготовленному маршруту. Ровные строи высоток – горделивых и грозных. Ребристые выпуклости на их фасадах, словно чешуя древней брони. Изгиб реки, заросшей кустами. Мост, перекинутый через ее воды. Поезда. Железные махины, от которых за километры пахнет мазутом. Они держат курс на дальние края и гудят нам на прощание.

Я говорю Диме, что хочу уехать куда-нибудь.

Дима поворачивает голову ко мне.

Я повторяю свои слова.

– Почему? – спрашивает Дима.

Я пытаюсь передать то чувство. Оно еще из детства. Мне кажется, будто вдалеке меня ждут большие дела. Я буду нужным, я буду приносить пользу. Только не здесь. А там. Где-то там.

Я спрашиваю Диму, неужели он не хочет путешествовать. А он отвечает с совершенно спокойным видом:

– Я еще и здесь не все повидал.

Спустя минуты тишины, когда говорит только ветер, Дима желает мне удачи, если я вдруг уеду. И я улыбаюсь ему.

Ветер срывает с крыши мусор. Какая-то часть этого мусора остается: ее не сдует никакой ветер.