Текст книги "Танцующая с дьяволом"

Ухо адвоката Светлого, и без того немаленькое, казалось, прямо на глазах увеличилось в размерах, и законник пропел:

– Скажите, прошу вас, скажите! Неужели это…

Он назвал громкое имя.

– Или даже…

Он назвал другое.

– Или, что было бы просто невероятно, сам…

Имени он в этот раз не назвал вовсе, хотя и так было понятно, кого он имеет в виду. Лариса же, напустив на себя таинственности, произнесла:

– Нет, сказать вам ничего не могу. Вы же понимаете, когда замешаны столь высокопоставленные люди, голословные обвинения чреваты. Вы ведь не хотите, чтобы у вас были неприятности?

Адвокат Светлый явно не хотел, поэтому, пересилив природное любопытство, произнес:

– Понимаю, вы хотите сначала обсудить это с Ильей Андреевичем с глазу на глаз. Однако помните, даже у стен имеются уши! Я сразу понял, что за всем этим стоят могущественные люди!

Лариса сделала скорбное выражение лица, а потом открыла дверцу автомобиля.

После всех необходимых процедур их подвели к массивной, зеленого цвета металлической двери, которая отчего-то напомнила Ларисе другую дверь – ту, за которой обнаружилась коробка с детскими вещами. И с роботом Электоником ее сына Тимки.

Сотрудник СИЗО отпер ее и, пропуская их внутрь, произнес:

– У вас есть ровно час!

Лариса шагнула вслед за адвокатом и увидела сидящего за металлическим столом опального банкира Илью Люблянского.

Он выглядел иначе, чем на своем парадном портрете, прикрывавшем ту самую дверь в тайную комнату. И иначе, чем некогда на страницах глянцевых журналов и бульварных газетенок.

Длинные кудри, являвшиеся многие годы его фирменным знаком, исчезли: Люблянский был коротко острижен. Лариса поняла, что раньше этот тип красил волосы, потому сейчас он был абсолютно седой.

Неужели по причине обрушившихся на него несчастий?

Исчезла и стильная небритость, которая раньше придавала ему вид богемного художника. Люблянский отпустил короткую бороду, которая, в отличие от волос на голове, была черна, без единого седого волоска.

Теперь он выглядел как опереточный Мефистофель.

Нет, не как Мефистофель. Как Румпельштильцхен на анаболиках – злобный карлик-демон из одноименной сказки братьев Гримм, который хотел забрать у королевы ее ребенка. Эту сказку они слушали с Тимычем на кассете несчетное количество раз, и каждый раз Лариса вздрагивала, когда до нее доносилась ехидная, злорадная, торжествующая песенка пляшущего у костра в дремучем колдовском лесу монстра, который готовился лишить мать ребенка.

И ей на ум пришли эти строки, только немного видоизмененные:

 
Сегодня миллиардом верчу, завтра в СИЗО сижу.
Послезавтра у Снежной королевы Ларисы дитя заберу.
Как хорошо, что никто не знает,
Что Ильей Люблянским меня величают!
 

Да, это был уже не подмастерье сатаны, а сатана собственной персоной… Лариса наконец рассмотрела сидельца СИЗО.

Экс-банкир заметно сбросил вес, что, однако, ему шло. От прежнего «императора Галактики» ничего не осталось, но Лариса заприметила точно пойманный модным столичным художником и запечатленный на парадном портрете волчий прищур и циничный взгляд выпуклых водянистых глаз.

– Добрый день! – произнес Люблянский, поднимаясь с металлического стула и приветствуя их жестом радушного хозяина – словно они находились не в СИЗО, а на одном из его некогда известных всей тусовке эксклюзивных вечеринок.

Эксклюзивные закрытые вечеринки. На которых происходило черт знает что – и, вероятно, даже еще более того, с учетом вещей убитых детей, которые сей финансовый гений хранил в своей секретной комнате.

Лариса молча кивнула, а Светлый тотчас принялся сообщать последние новости. Люблянский же, явно не слушая его, подошел к Ларисе и протянул руку.

– Мы, кажется, с вами незнакомы? А вот вашего шефа я имею честь знать, хоть и шапочно. Ведь в некоторых сферах у нас были общие, хотя и разнонаправленные, интересы.

Лариса припомнила, что шеф, кажется, увел у Люблянского из-под носа выгодного инвестора. Она посмотрела на банкира и произнесла:

– Лариса Ма…

Она запнулась. Надо же, после развода с Антоном, последовавшего вскоре после исчезновения Тимки, она взяла свою девичью фамилию. С чего бы это она вспомнила ту, прежнюю, которую уже много лет не использовала?

– Лариса Иванова, – сказала она, и банкир выкинул фортель – подражая мужчинам галантной эпохи, склонился и поцеловал ей руку.

В камере для свиданий, окна которой были забраны решеткой, а мебель намертво привинчена к полу, это выглядело нелепо.

Лариса внезапно ощутила, что ее рука мелко дрожит. Такого с ней никогда не случалось. Точнее, конечно, случалось, но давно, очень давно…

Не в этой жизни – а в прошлой, когда и фамилия у нее была мужа, а не своя собственная.

Поцелуй горел на коже, Лариса буквально выдернула свою ладонь из рук Люблянского и с большим трудом сдержалась, чтобы не вытереть ее о костюм.

Нет, ей не был противен знак внимания никакого мужчины, пусть и незнакомого. Но ведь этот мужчина, возможно, причастен к исчезновению и смерти ее сына…

– У вас интересная форма руки, – произнес банкир, внимательно рассматривая стоящую перед ним женщину. А потом вдруг взял и легонько повернул ее кисть ладонью вверх. – Точнее, очень необычная и редкая! Крайне редкая. Я ведь интересуюсь хиромантией, знаете ли…

Интересно, заметил ли он, что рука у нее дрожит? Если и заметил, то не подал виду. Лариса приказала себе сконцентрироваться и ничего не ответила. Хотя банкир явно ждал, потому что был уверен, что, заинтригованная его словами, она задаст вопрос и пожелает узнать, чем же так интересна форма ее руки.

И ее в самом деле подмывало это сделать, но Лариса сдержалась.

Выждав и поняв, что вопроса не последует, Люблянский расхохотался.

– Вот это выдержка, Лариса… Вы ведь разрешите мне называть вас так, без отчества, которого я и не знаю?

Лариса могла поклясться, что он прекрасно знал, какое у нее отчество.

– Понимаете, при важных деловых переговорах этот прием работает безотказно. Конечно, не с мужиками, хотя среди бизнесменов масса суеверных личностей, которые окружили себя персональными астрологами, составляющими им чудо-гороскопы, а также шаманами, потомственными ведьмами и прочими пройдохами эзотерического направления. Потому что все это, конечно, чушь. Ибо если что и правда – то это те знаки, которые мать-природа запечатлела на руке каждого из них. Мать-природа и судьба…

Светлый принялся рассматривать свою морщинистую лапу, а Люблянский продолжал:

– Поэтому с женами партнеров по переговорам этот прием действует безотказно. Женщины, как одна, верят в это. Ну, если не с женами, так с любовницами или секретаршами и помощницами, являющимися любовницами. А в одном случае, помнится, и с помощником, который оказывал своему боссу услуги не только в качестве референта…

Расхохотавшись, Люблянский обвел рукой комнату для свиданий.

– Что ж, прошу вас, присаживайтесь! Угостить вас, к сожалению, ничем не могу. А так бы приказал подать шампанского и икры.

Он играл роль гостеприимного и хлебосольного богатея. Пытаясь одновременно показать, что хоть и сидит в СИЗО, но по-прежнему является хозяином положения.

Лариса опустилась на металлический стул. Светлый, прекратив изучение своей ладони, произнес:

– Итак, Лариса Игоревна, милочка, давайте перейдем к самому важному! Вы сказали, что у вас имеется для моего клиента крайне важная и сугубо конфиденциальная информация.

Лариса кивнула.

Возникла пауза, причем банкир, снова опустившийся на металлический стул, не спешил задавать вопросы. Адвокат же сначала ждал, что Лариса что-то скажет, а потом нетерпеливо произнес:

– Ну так поведайте нам, кто «заказал» Илью Андреевича! Это ведь наверняка…

Он не завершил фразы, а Лариса без тени улыбки произнесла:

– Да, у меня имеется крайне важная и сугубо конфиденциальная информация для вашего клиента. Но именно для него, а не для вас!

Люблянский оглушительно расхохотался:

– Генрих, она ведь тебя уела, не так ли? Тебе вечно суждено быть облапошенным женщинами! А все дело вот в этой линии на твоей ладони. Давай покажу!

Адвокат Светлый, надувшись, спросил:

– Лариса Игоревна, как мне это понимать прикажете? Вы что, вынудили меня доставить вас к моему клиенту, организовать встречу без свидетелей, а называть имена не будете!

Лариса, не глядя на него, изучала все еще веселящегося Люблянского.

– Скажу. Но только вашему клиенту с глазу на глаз. Вы ведь не хотите быть втянутым в историю, которая может закончиться для вас плачевно?

Законник явно не хотел, поэтому, постучав в дверь, дождался, пока появился человек в форме. Сообщив, что подождет снаружи, он величаво удалился.

Лязгнула закрываемая дверь, и Лариса осталась один на один с Ильей Люблянским. Она продолжала изучать его, ничего не говоря. С лица банкира сползла улыбка, и Лариса увидела перед собой иного Люблянского – холодного, расчетливого, неприятного.

– Вы ведь ничего не знаете, не так ли? – произнес он. – И явились сюда вовсе не для того, чтобы назвать мне имя того, кто возжелал наложить лапу на мои активы. Это имя, собственно, мне и без вас известно, однако в суде его лучше не произносить…

Он ухмыльнулся, и Лариса вдруг ощутила, что душа у нее ушла в пятки. Вроде бы этот экзальтированный тип был ходячей карикатурой. Но только на первый взгляд.

В действительности перед ней сидел чрезвычайно опасный и хитрый негодяй.

– Отчего же, мне кое-что известно, – возразила она, – как и всем, кто общается с сильными мира сего. Однако, как вы сами заметили, имя того, кто организовал ваши неприятности, вам и так известно. Вы хотите знать, зачем я решила навестить вас в этом милом месте? Но вопрос не в этом!

Она замолчала, а банкир снова ухмыльнулся, только на сей раз это была не улыбка балагура, а гримаса садиста.

– А в чем же? – спросил он вкрадчиво.

Лариса посмотрела на зарешеченное окно и ответила, хотя и не сразу:

– А в том, почему вы согласились на встречу со мной. Хотя и понимали, что ничего нового и эксклюзивного я сообщить вам не смогу. Выходит, нужны не вы мне, а я вам.

Она снова сделала паузу, а Люблянский только хмыкнул, и от этого звука у Ларисы пробежали мурашки по коже.

– Башковитая вы баба, Лариса. Я ведь за вами все эти годы наблюдал. Нет, не следил, а именно что наблюдал. Конечно, не постоянно, а так, время от времени давал задание разузнать о вас то одно, то другое.

Лариса сжала кисти, скрытые от взора Люблянского металлическим столом, в кулаки. Ведь и тогда, когда исчез Тимка… Тогда ведь тоже оказалось, что некоторое время Диксон «вел» их, а она этого не замечала.

Диксон и его подельник. Маньяк-сэнсэй и «подмастерье сатаны».

Ведь все эти годы она думала, что ищет убийцу сына. Но не исключено, что и убийца не выпускал ее из поля зрения.

А она снова ничего не заметила.

Лариса ощутила, что ее начинает тошнить. Ей хотелось вскочить и убежать прочь. И никогда в жизни больше не видеть этого человека. Но она подумала об игрушечном роботе, который лежал на ее письменном столе в ее квартире. И о вещах других детей, которые, как и ее Тимка, стали жертвой безжалостного убийцы. Или убийц.

– Приятно осознавать, что вы уже на протяжении многих лет являетесь моим поклонником. И что ваши мысли только мной и заняты, – заметила Лариса, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более небрежно.

Люблянский оскалил идеальные, сверкающие белые зубы:

– Но не исключено, что и ваши – на протяжении многих лет – мной?

Это был удар под дых. Или даже завуалированное признание? Ведь если Люблянский являлся убийцей ее сына, вернее, сообщником убийцы Диксона, то он, конечно же, был в курсе трагедии в жизни Ларисы Ивановой, некогда звавшейся Ларисой Марыгиной. Потому что утаить шила в мешке нельзя. И если в последние годы бульварные листки больше не упоминали историю с ее бесследно пропавшим сыном, последней жертвой кошмарного педофила Диксона, то на заре ее карьеры, когда у нее еще не было влиятельных друзей и благодарных клиентов среди вершителей судеб и медиаперсон, эти факты регулярно обсасывали в газетах и на телевидении.

Так что убийца, узнав, что его желает видеть мать последней жертвы, наверняка понял, что это вряд ли случайность.

Последней жертвы? Последней официальной жертвы, ведь наверняка за эти девять лет были и другие…

Диксон сгинул, но ведь остался Люблянский… И «подмастерье сатаны» сам превратился в вальяжного, заматеревшего рогатого.

И этот вальяжный заматеревший бес сидит сейчас перед ней, небрежно закинув ногу на ногу.

– Что вы имеете в виду? – сипло произнесла Лариса, вдруг осознав, что разговор принял вовсе не тот оборот, на который она рассчитывала.

Ведь она была уверена, что прижмет отчаявшегося Люблянского к стенке. Пригрозит разоблачением, которое сулило бы ему пожизненное заключение, запугает неопровержимыми уликами, найденными в его офисе.

И выйдет отсюда, зная, где покоятся кости ее сына Тимыча.

Зря, конечно, она задала этот вопрос, но он вырвался у нее случайно. Люблянский рассмеялся, вновь превращаясь в весельчака и безалаберного прожигателя жизни.

– Исключительно то, что мы с вами и с вашим шефом на протяжении многих лет царили в этом затхлом мирке под названием столичный бизнес! Поэтому, даже если я не имел с вами дела напрямую, то собирал о вас информацию, так, на всякий случай. Как, впрочем, и о других крупных бизнесменах и политиках!

Лариса не поверила ни одному слову. Точнее, поверила, что Люблянский в самом деле собирал какую-то информацию, даже не компрометирующую, а находящуюся в свободном доступе. Но речь в данном случае шла об ином, совершенно ином.

– Так, значит, вы хотите знать, почему я согласился на встречу с вами? – спросил банкир. – Все очень просто. Мне ведь скучно сидеть здесь сиднем день-деньской! Хотя, конечно, не сиднем, ведь у меня, человека солидного и, несмотря на все неурядицы, денежного, имеются кое-какие привилегии. Поэтому на жизнь тут не жалуюсь, хотя, конечно, здесь вам не шестизвездочный спа-отель, который удовлетворяет моим, надо сказать, не самым ординарным запросам. Но как отказать прелестной женщине, к тому же той, которой я тайно восхищаюсь, и не встретиться с ней? И пусть наше рандеву будет не при свечах и без коллекционного вина, но так даже занятнее. Ведь я знаю, что этой прелестной женщине что-то от меня нужно.

Лариса молчала, собираясь с мыслями.

– Женщине, которой я так восхищаюсь! Ведь вам, Лариса, пришлось многое в своей жизни перенести и со многим справиться. И о многом забыть. Но вы не обо всем можете забыть, не так ли, Лариса?

Она подскочила, больно ударившись лодыжкой о привинченный к полу стул. Люблянский, плотоядно улыбаясь, взирал на нее своими выпуклыми, такими страшными глазами.

Он ведь все прекрасно понял! Лариса не сомневалась, что так оно и есть. Еще бы, ведь от Светлого он узнал, что здание его бывшего банка купил ее шеф. И, разумеется, Люблянский помнил, что хранилось в секретной комнате его офиса. И понимал, что рано или поздно на эти вещи наткнутся.

Лариса снова ощутила позыв бежать куда глаза глядят. Но если она так сделает, то никогда не узнает правды. И убийца сына в очередной раз восторжествует над ней.

Да и сможет ли она после своего позорного бегства и краха всех начинаний вообще жить в прежнем качестве?

Она посмотрела на Люблянского, который не скрывал своего триумфа. Еще бы, ведь, как сказал эксперт по серийным убийцам, наиболее отъявленные из этих маньяков получают особое удовольствие не от самого факта убийства, а от того, что потом снова и снова прокручивают кошмарные моменты в голове. И представляют себе мучения родных и близких тех, кого они отправили на тот свет.

Нет, если уйдет, она потеряет то, что позволяло ей жить все эти годы, – надежду. Она должна остаться и вступить в переговоры с убийцей сына.

Ибо Лариса уже не сомневалась, что сидящий напротив нее банкир Илья Люблянский был помощником Диксона и тем самым предполагаемым «подмастерьем сатаны».

– Вам нравится наблюдать за мучениями своих жертв, – произнесла она тихо. Это был не вопрос, а утверждение.

Люблянский, только что нагло таращившийся на нее, вздрогнул, и ухмылка сползла с его лица.

– А также за мучениями тех, для кого жертва была сыном, братом, племянником, внуком…

Банкир попытался усмехнуться, но вышло у него плохо. Лариса заметила, что в его светлых глазах вспыхнул страх.

– Ведь никто не знает о том, что вам нравятся мальчики. Вы перед всеми корчили плейбоя, окружая себя грудастыми красотками с силиконовыми прелестями. Но сексуальное удовлетворение вы получаете только от истязания несчастных, беззащитных, находящихся в вашей полной власти…

– Прекратите! – завизжал Люблянский, попытался скинуть ногу, положенную на стол, однако сделал это как-то неудачно и полетел на пол.

Раздался смачный хруст, но Лариса не двинулась с места. Несколько мгновений спустя из-под стола появилась физиономия Люблянского. Из рассеченной губы и носа текла кровь.

– Мне нужна медицинская помощь! – взвизгнул он ошеломленно, а Лариса произнесла:

– Да, это так. Причем уже давно. Быть может, если бы в детстве ваши родители отдали вас опытному, вдумчивому психиатру, он бы сумел распознать ваши извращенные кровавые склонности. Он бы вас от них не избавил, однако сумел бы, вероятно, научить с ними жить, не воплощая ужасные фантазии в реальности. Но, думаю, вы бы все равно рано или поздно сорвались и сделали то, о чем так мечтали. И что делали уже множество раз. И чего оказались лишены здесь! И чего лишитесь навсегда, когда окажетесь в спецтюрьме для серийных убийц, где проведете остаток своей никчемной жизни, Илья Андреевич!

Банкир слушал ее, запрокинув голову и зажав нос двумя пальцами. Лариса достала из кармана пачку бумажных салфеток и швырнула на стол.

– Подотритесь. А не то еще скажете, что это я на вас напала и попыталась укокошить. Хотя я бы, как вы понимаете, сделала это с большим удовольствием.

Люблянский явно колебался, а Лариса с тонкой улыбкой добавила:

– Не бойтесь, салфетки не пропитаны кураре. Или цианидом. Или предпочитаете сидеть весь в крови? Впрочем, насколько я знаю ваши повадки, вас это сексуально возбуждает. Разрешите поинтересоваться, Илья Андреевич, у вас возникла эрекция?

Люблянский быстро схватил пачку, вытащил из нее сначала один платок, который прижал к носу, затем другой, которым промокнул кровоточащую губу.

– Думаете, Лариса, мое ридикюльное положение позволит вам достичь триумфа? – спросил он злобно. – Думаете, я не знаю, зачем вы сюда явились? И вам прекрасно известно, что это не вы мне нужны. Вы мне как раз ой как не нужны. А вот я вам!

Он был прав. Но Лариса не подала виду, а продолжала стоять, наблюдая за манипуляциями Люблянского.

А он, приведя в порядок свое лицо и дождавшись, когда кровотечение прекратится, скомкал запачканные салфетки, швырнул в угол и произнес:

– Но вернемся к основному предмету нашего разговора, Лариса. К моей эрекции. Вы хотите деталей? Хотите узнать то, что не дает вам спокойно спать, более того, спокойно жить последние, дайте-ка мне подумать… последние девять лет?

Лариса смотрела в измазанное засыхающей кровью, самодовольное лицо банкира. Еще немного, и он признается! А тогда…

– Может, и хотите, но сказать мне вам нечего! – произнес он вдруг весело. – Потому что я понятия не имею, что вам сказать! И вообще, мне как мужчине льстит ваш интерес к моей эрекции, и клянусь, что удовлетворю его, как только выйду на свободу. Однако мне странно, что вы заявились сюда, дабы поведать мне какие-то бредовые истории, не имеющие ко мне ни малейшего отношения. Кажется, у вас не все дома, Лариса! И это не мне, а вам нужна помощь квалифицированного психиатра. Могу, кстати, посоветовать…

Лариса поняла, что момент упущен. Если вообще этот момент был. Ведь Люблянский ждал ее, а значит, продумал стратегию общения с ней. И она не могла ошарашить его имеющейся у нее информацией и вынудить признаться в убийстве Тимы.

И других ребят.

Но, как всегда в жизни, он недооценил роль случайности. И силу земного тяготения. Ведь в планы Люблянского явно не входило шарахнуться носом и губой о ножку стула.

Но у него был план – только вот какой?

– Так что если вам больше мне нечего сказать, то, увы и ах, должен констатировать, что наше общение завершено, – произнес он. – Но вот если вам есть что мне предложить, то прошу вас сесть. Я ведь и сам сижу!

Хохоча над своей сомнительной остротой, банкир галантно подал Ларисе упаковку с оставшимися салфетками.

Лариса проигнорировала его жест и медленно опустилась на стул. Раз она пришла сюда, то не имеет права уходить, не узнав правды. Ведь она мечтала когда-то о пакте с дьяволом. И вот он – пусть и не сам, пусть только в обличье одного из своих подмастерьев – развалился напротив нее.

Только хвоста и копыт не хватает. Лариса ощутила непреодолимое желание заглянуть под стол, чтобы убедиться – а нет ли у Люблянского в самом деле этих непременных атрибутов повелителя ночной тьмы?

– Прекрасно, Лариса, ведь в ногах правды нет, – заметил, обретая свою прежнюю уверенность, Люблянский. – Как, впрочем, и в других частях тела…

Он снова оглушительно расхохотался, а потом постучал себя по голове.

– И не будьте пошлячкой, Лариса. Я ведь знаю, о чем вы сейчас подумали. Я же имел в виду исключительно мозг. Знаете, почему, несмотря на заказ одного крайне влиятельного противника, мне так и не смогли впаять «двушечку», «семерочку» или сразу «десяточку»? Потому что документов-то практически не существует! А те, что есть, ни в чем меня не уличают. Ибо все то, что представляет для меня опасность, у меня здесь!

Он снова постучал себя по голове.

– Да, да, все эти бесконечные вереницы цифр, дат, названий кредитных заведений и номеров счетов. Память у меня феноменальная. И, поверьте мне, не только на числа или даты…

Лариса ему поверила. Люблянский усмехнулся и, вперив в нее взор, произнес:

– Да, я многое помню. Очень многое. Практически каждый момент, каждый вздох, каждый крик…

Лариса окаменела, понимая, что банкир ведет речь о криках истязаемых жертв.

– Ну, я имею в виду все свои эротические приключения, причем, заметьте, с упомянутыми красотками с силиконовыми прелестями. С ними и только с ними – ваши мерзкие инсинуации вы можете оставить при себе. Вздох экстаза, крики страсти…

Он явно издевался над ней – и оборачивал все в свою пользу на тот случай, если, вопреки всем заверениям, их беседа в комнате для свиданий все же прослушивалась и записывалась. Ибо это был обычный треп поверженного мачо о своих сексуальных подвигах.

А отнюдь не исповедь серийного убийцы-педофила о том, как он наслаждался мучениями мальчиков.

– Я бесконечно рада за вас, – произнесла Лариса. И вдруг поняла, что допустила большую ошибку. Своим появлением она помогла Люблянскому вновь пережить все те ужасные воспоминания, которые отпечатались в его извращенном мозгу.

Да, вероятно, он мог рассказать, где покоятся останки Тимки, но ведь тем самым он признал бы свое отношение к его убийству. А в то, что банкир пойдет на это, Лариса не верила ни секунды.

Но ассистировать при сеансе мнемотической мастурбации, которой предавался сейчас сидевший напротив нее Люблянский, она явно не намеревалась.

Лариса поднялась со стула, чем, кажется, напугала банкира. Она приняла решение – и вдруг почувствовала, что на душе стало легко, как никогда за последние девять лет.

Да, Тимыч мертв, убит этой мразью. Она бы могла позаботиться о том, чтобы Люблянский не дожил до суда, а скончался в тюрьме. Но зачем марать руки об эту мерзоту. Ведь сына это все равно не вернет.

Она позаботится о том, чтобы Люблянский больше не нанес вреда ни единому ребенку. И немедленно передаст в Следственный комитет обнаруженные улики. И приложит усилия, чтобы дело не спустили на тормозах и чтобы Люблянский дополнительно к сроку за финансовые махинации получил пожизненное заключение за причастность к серийным убийствам детей.

И пусть она никогда не сможет похоронить сына, пусть его кости гниют и далее где-то в лесополосе, на дне вонючего канала или в подвале заброшенного дома.

Тимка – это часть ее самой. И он вечно будет жить в ее сердце. Пока она сама жива.

– Эй, Лариса, куда же вы? – донесся до нее встревоженный голос банкира. – Ведь самое интересное только начинается!

Подойдя к двери, она, не оборачиваясь, процедила:

– Да, для вас. Вы убили моего сына, как и множество других детей. По крайней мере, четырнадцать. Вместе с вашим гуру Геннадием Диксоном. А после его кончины наверняка еще множество других. Только вы стали умнее, действовали не так явно. Может, убивали за границей. Ваши деньги давали вам возможность не быть пойманным. Но теперь это закончилось. Причем навсегда, Илья Андреевич. Прямо отсюда я заеду домой, возьму те вещи, которые были обнаружены в вашей секретной комнате, что может подтвердить ряд свидетелей, а оттуда отправлюсь в Следственный комитет. Вы заживо сгниете в тюрьме. И это меня очень радует.

Лариса забарабанила в дверь, закричала:

– Откройте! Я хочу немедленно выйти отсюда!

Раздалось лязганье замка. Появился человек в форме. Лариса, все еще не глядя на Люблянского, сказала, что свидание окончено. И заметила встревоженную физиономию адвоката Светлого.

– Уходите по-английски, не прощаясь? – долетел до нее насмешливый голос банкира. – Нехорошо, ой как нехорошо, Лариса!

И почему он не пытается переубедить ее, почему его тон такой… Такой наглый? Как будто… как будто Люблянский уверен, что она не осуществит того, чем ему пригрозила. Конечно, осуществит!

Нет, она не будет оборачиваться. Потому что это бы означало, что она снова попалась на его уловку и в очередной раз начинает играть по его правилам. А время Ильи Люблянского истекло.

– Прощайте! – весело гаркнул банкир в спину уходящей в коридор Ларисе. – Жаль, что вы не остались и не соизволили дослушать самое интересное.

Она на мгновение замерла. А потом двинулась вперед. Все было сказано. И решение было принято.

– Лариса, а сколько бы вы дали, чтобы увидеть сына? Живым. Что, если девять лет назад он вовсе и не умер?..