Текст книги "Мольберт в саду Джоконды"

Может, она «попытается бежать» и будет застрелена. Так же, как модель-убийца до этого застрелила Степу.

Попытается бежать…

* * *

Повалившись на руку юной полицейской, Лиза задергалась. Бок, в который та ткнула двумя пальцами, еще ужасно болел, но дышала она уже без проблем. Только вот никому об этом знать пока что не требовалось.

Ее живо извлекли наружу, положили на мостовую, и Лиза, наблюдая за воцарившейся паникой сквозь приоткрытые веки, все искала подходящий момент.

После того как ее постукали по щекам, сунули что-то под нос и поставили на ноги, два дюжих полицейских снова усадили ее на заднее сиденье полицейского автомобиля.

– Воздух, мне нужен воздух! – взмолилась Лиза, когда поняла, что дверца вот-вот неминуемо захлопнется, и один полицейский только прикрыл, но не закрыл ее.

В этот момент из дома стали выносить большой пластиковый мешок, в котором, в этом Лиза не сомневалась, покоилось тело месье Клода.

Это привлекло всеобщее внимание: зеваки, потеряв интерес к Лизе, стали снимать на смартфоны это нехитрое действо, полицейские, оттесняя зевак, также были заняты своими делами. И даже модель-убийца, повернувшись к ней спиной, разговаривала по мобильному.

Лиза, руки которой по-прежнему были закованы в наручники, осторожно оттолкнула ногой прикрытую дверцу полицейского автомобиля, а затем, убедившись, что на нее никто не смотрит, попросту поднялась с сиденья, что далось ей на удивление легко, и оказалась на мостовой.

На нее по-прежнему никто не смотрел. Одна сторона была полностью заблокирована, имелась только единственная возможность: туда, вниз, по пересекавшейся с рю Франсуа Мирон улице, куда-то в сторону Сены.

Бежать Лиза не стала, а неторопливо зашагала, словно прогуливаясь, правда, с наручниками на запястьях, пока что не привлекая к себе ненужного внимания. Впрочем, сложно не привлечь к себе внимания, если твои руки в кандалах.

Однако – и это было самое удивительное – этого пока что никто не замечал. Возликовав, Лиза ускорила шаг – и вдруг услышала возбужденные голоса. Несколько китайских туристов, которые не принимали участия во всеобщей вакханалии, таращились на нее во все глаза, а потом, кивая и улыбаясь, принялись снимать ее побег на смартфоны.

И пусть запись окажется в Интернете, Лизу это уже не волновало. Она полетела вниз по улице, не веря, что удалось сбежать.

Удалось-то удалось, только практически сразу за ее спиной раздались крики, пронзительный свисток, громкие разъяренные голоса. Ну что же, незамеченным ее побег оставался не больше пяти или семи секунд – временной промежуток для эпохи всеобщей оцифрованности и вездесущих смартфонов просто огромный!

Останавливаться Лиза не намеревалась. Она понятия не имела, куда ей направиться – не в российское же посольство? Хотя почему бы и нет? Знала бы еще, где оно в Париже располагается.

Но пока что она хотела одного: уйти от парижской полицейской с внешностью топ-модели, которая была по совместительству грабительницей и убийцей. И пусть она рано или поздно окажется в руках ее коллег – они же не все тут связаны с криминалом.

Или все?

И пусть ей не поверят, во всяком случае, сначала, но в их компании она будет в безопасности. Относительной безопасности.

А вот если окажется тет-а-тет с этой моделью-убийцей, то вряд ли протянет ближайшие десять минут. Возможно, даже пять.

Сбегая по улице вниз, Лиза заметила большой фургон, который как раз намеревался заехать в один из внутренних дворов. Протиснувшись в паре сантиметров между стеной и кузовом, Лиза на мгновение замерла – ее преследователи оказались перед преградой.

Неподалеку раздалось завывание полицейской сирены. Кто-то разъяренно кричал, приказывая водителю фургона освободить улицу, а Лиза продолжила свой кросс.

Наконец, чувствуя, что силы ее покидают, Лиза вывернула куда-то вбок – и заметила огни полицейских автомобилей, которые перегородили улицу внизу.

Итак, она оказалась в ловушке. Сколько минут прошло с момента ее побега – шесть, семь, восемь? Лиза поняла, что сама дала модели-убийце великолепный шанс застрелить ее во время задержания.

И тут, словно ее мысли материализовались, Лиза увидела модель-убийцу, которая, еще не видя ее, с кошачьей грацией двигалась из темного проулка прямо в ее сторону.

А потом наконец увидела.

* * *

В ее руке блеснул пистолет, Лиза метнулась на соседнюю улицу, внизу которой, впрочем, тоже мельтешили полицейские огни. Впрочем, тогда лучше сдаться ее коллегам, чем отдать себя в руки этой особы, которая теперь уж ее в живых точно не оставит.

Летя вниз, девушка вдруг поскользнулась на гладкой мостовой, полетела и больно ударилась коленкой. И поняла, что идти дальше не сможет.

Значит, модель-убийца сейчас настигнет ее и…

О том, что последует за этим, думать упорно не хотелось. Интересно, а что будет, если закричать? Только сил даже на крик уже не осталось.

Внезапно темная стена прямо около нее сдвинулась с места, а Лиза поняла, что это никакая не стена, а металлическая, одного с ней цвета, дверь, видимо, черного хода одного из располагавшихся на соседней улице заведений.

В давно наступившей осенней темноте, в черном проеме, почти сливавшемся со стеной, Лиза увидела чей-то силуэт и услышала знакомый голос, обратившийся к ней на русском:

– Ну, давайте же! Вот моя рука! Живее!

И еще до того, как Лиза поняла, кому принадлежит этот голос, она схватила протянутую ей из темноты, практически из стены руку, и та втащила ее в черный проем, после чего раздалось глухое лязганье закрывающейся двери.

Сразу затем зажегся яркий свет, и Лиза зажмурилась. А когда открыла глаза, то уже поняла, кому обязана своим спасением: перед ней стояла хозяйка антикварного салона, в котором они со Степой побывали всего лишь часа три-четыре назад, мадам Барбара.

Или уже в прошлой жизни?

* * *

Хозяйка антикварного салона, облаченная все так же, как и во время их визита в ее заведение, стояла около нее, проверяя замки и засовы двери черного хода.

Повернувшись к Лизе, она бросила на нее долгий взгляд и сказала:

– Да, Париж вам явно на пользу не пошел. Скажу по секрету, он мало кому идет. У вас вся коленка в крови. Надо обработать. Да и наручники тоже неплохо бы снять.

Она двинулась по длинному извилистому коридору куда-то в глубь здания, а Лиза последовала за ней, пытаясь сообразить, что же ей такого сказать мадам, чтобы та поверила и не сдала ее в руки полиции.

Наконец они оказались на просторной, но пропахшей табаком кухне (на изящной старинной пепельнице покоилась тлевшая сигарета), где мадам, указав девушке на стул, произнесла:

– На вас лица нет, что, впрочем, совсем неудивительно. Я слышала, какой поднялся полицейский переполох. Вот, держите. Вообще-то готовила себе, но выпьете сейчас вы. Правда, он с коньяком, но вам только на пользу.

Она поставила перед Лизой кружку с черным ароматным кофе, над которой витал аромат дорогого коньяка. Лиза попробовала взять кружку, но из-за наручников этого не вышло.

Мадам Барбара, хмыкнув, заглянула в смежную кладовку, извлекла оттуда ящичек с инструментами и склонилась над Лизой, держа в руках отвертку. Не прошло и нескольких секунд, как наручники с ее запястий спали.

– Вот это да! Где вы этому научились? – произнесла Лиза, а мадам, взяв тлеющую сигарету, затянулась и ответила:

– В тюрьме. Ну да, не делайте такое удивленное лицо, в тюрьму можно попасть и ни за что, видимо, это предстояло и вам. Но в моем случае было за что. Но там я многому научилась и ни о чем не жалею!

Снова затянувшись, она произнесла:

– Курить тоже там начала, так что вам придется с этим смириться, пока вы пребываете у меня. Мой всезнающий врач категорически против, однако теперь это уже не так важно. Вы же не курите?

Лиза отрицательно качнула головой, и в этот момент раздался тихий мелодичный звонок. Девушка вздрогнула, а мадам, зажав в зубах сигарету, произнесла:

– Ну да, вас ищут. Не беспокойтесь, я не выдам. У меня с полицией и с французским государством вообще свои очень личные счеты.

Звонок повторился, и Лиза, дрожа, произнесла:

– Может, вам все-таки открыть?

– Пусть потрезвонят! В конце концов, мне скрывать нечего! Ну, или почти. Так, где тут был мой халат…

Завернувшись в снятый с дверного крючка шикарный лазоревый халат, мадам достала откуда-то тусклую баночку, открутила крышку и обильно нанесла на лицо крем цвета несвежего салата.

– Так-то лучше! Я уже наводила марафет на свою старческую физиономию, когда полиция посмела побеспокоить меня! – произнесла она, попыхивая сигаретой.

Трель звонка повторилась несколько раз и уже более чем настойчиво. А Лиза подумала, что это могла быть необязательно полиция.

– Будьте осторожны! – взмолилась девушка, понимая, что за пару мгновений всего не объяснишь. – Но там есть очень опасная особа. Она…

Она смешалась.

– Она убивает людей…

Вышло коряво, но мадам, пыхнув сигаретой, вынула из кармана своего шикарного лазоревого халата крошечный пистолетик с перламутровой рукояткой.

– Меня пытались ограбить шесть раз. Или даже семь. Сама уже не помню. А с людьми, которые убивают других, я вдоволь наобщалась в тюрьме. Хотя и среди тех, что являются моими клиентами, таковые тоже наличествуют. Так что обращаться я с ними умею. Но премного благодарна за совет.

И, попыхивая сигаретой, она направилась прочь из кухни, потому что звонок продолжал заливаться.

Лиза, последовав за мадам (но не решившись пересечь границу кухни, которая проходила по бархатному черному пологу с красной окантовкой, что бросился ей в глаза еще во время их со Степой визита сюда), остановилась и прислушалась.

Голоса, причем громкий, надменный, стегающий мадам Барбары и приглушенный, извиняющийся, заискивающий одного или, даже нет, двух мужчин.

Слава богу, не женский.

Да, если бы был женский, то это могло закончиться плачевно – крайне плачевно. И, вообще, Лиза была уверена, что модель-убийца так и не сообразила, куда именно делась ее жертва.

Надеялась, что не сообразила.

Но, вне всяких сомнений, поняла, что Лиза затаилась в одном из зданий на этой или соседних улицах. Благо, что радиус был большой и поблизости имелась не только антикварная лавка.

Беседа все еще длилась, и до Лизы донесся разъяренный монолог мадам, которая перечисляла, сколько она платит французскому государству налогов («Причем, заметьте, месье, по просто грабительской ставке, и все благодаря нашему бывшему президенту, которую наш нынешний, за которого я, могу вас уверить, не голосовала, так и не отменил!») и что имеет право расслабиться в вечерние часы («выкурить сигаретку, выпить кофе с коньяком семидесятилетней выдержки и нанести на лицо дорогущий целебный крем, ожидая скорого ночного визита своего молодого арабского любовника!»).

Девушка улыбнулась: нет, за мадам беспокоиться не надо. Она и без своего пистолетика с перламутровой рукояткой кого хочешь разделает под орех. Поэтому Лиза позволила себе притронуться к кофе с коньяком.

Сама не заметив того, она выпила полкружки и сразу ощутила головокружение и слабость в ногах. Она обвела взглядом кухню мадам – старинная добротная мебель, далеко не самая современная техника, а также ни единого окна. Заметив еще один черный полог с красной окантовкой, который вел, судя по всему, в смежную комнату, Лиза подошла к нему, желая продолжить экскурсию по чужой кухне, так как заняться было все равно нечем (так ли нечем? Но думать об альтернативах просто не хотелось), но тут позади раздался повелительный голос:

– А вот туда вам нельзя!

Лиза подпрыгнула от ужаса, обернувшись и узрев вернувшуюся мадам.

– Слышали же о Синей Бороде? – продолжила она. – Так вот, не исключено, что я ее женский вариант. Хотя бороды, к тому же синей, у меня нет. А на данный момент только зеленое, как у Фантомаса, лицо. Потому что в этой каморке я храню головы своих молодых арабских любовников!

На мгновение Лиза поверила ей, таким убедительным был тон мадам, однако та, расхохотавшись, заявила, закуривая новую сигарету:

– Да нет, никакая я не убийца! И никакого любовника, тем более молодого арабского, у меня, увы, нет. Хотя, не скрою, могла бы завести. А там всего лишь газовая колонка, причем такая ветхая, что может выйти из строя, если на нее только посмотреть. Вот я на нее и не смотрю. Лет уж так шесть, а то и все восемь.

Она подошла к пологу, взялась за него рукой и произнесла:

– Или желаете продолжить экскурсию? У меня еще имеется кладовая с крысами, подвал, также с крысами, чердак с крысами и пауками и моя спальня – без крыс и без пауков! Выбирайте, что именно желаете увидеть!

Пролепетав извинения, Лиза уселась обратно на стул, и мадам заявила:

– Полицию отшила. Ваша хитрая убийца пока что не появлялась. Думаю, и не появится. Кстати, что у вас там с коленкой? Давайте, снимайте джинсы! У меня для вас найдется запасной халат. Моего молодого арабского любовника!

Расхохотавшись, мадам удалилась и вернулась через некоторое время с черным, действительно мужским, халатом.

– Осталось с тех давних времен, когда мне требовалось мужское общество. Так, посмотрим, что у вас тут. Ну, просто свезло. Кровоточит сильно, но кость, думается, не повреждена. Так болит?

Она сильно нажала на коленку, и Лиза вскрикнула от боли.

– Болит. Ну, ничего, поболит и перестанет. Так, сейчас продезинфицируем и перевяжем. К утру будете как новенькая. Кстати, спать будете на кушетке в моем кабинете. Там есть пауки, но нет крыс.

Лизу удивило то, что мадам Барбара не задала ни одного вопроса о том, почему клиентка появилась около ее дома в наручниках, в крови и преследуемая полицией. Поэтому, когда ее коленка была перевязана, а мадам предложила ей яичницу («я отвратительная хозяйка, как и все парижанки, знаете ли»), прихлебывая кофе, опять с коньяком, поведала всю историю.

* * *

Получилось весьма скомканно, так как Лиза перескакивала с пятое на десятое, то и дело начиная плакать, но мадам не перебивала ее, выкуривая сигарету за сигаретой и внимательно слушая. Наконец, когда девушка завершила свое повествование, помолчала и произнесла:

– И этот месье Клод проживает, теперь уже, с учетом того, что вы поведали, и того, что его тело вынесли в пластиковом мешке, проживал на рю Франсуа Мирон?

Лиза кивнула, уверенная, что название улицы до сих пор не упоминала. Или все же упоминала?

Лицо мадам, комично выглядевшее под толстым слоем крема, вдруг исказилось, превратившись в маску. Хозяйка антикварного салона принялась хохотать, да так, что у Лизы по коже мороз пробежал.

А что, если она угодила в логово опасной сумасшедшей? Девушка подумала о пистолетике с перламутровой рукояткой, который лежал в кармане шикарного лазоревого халатика мадам.

Может, спасаться от убийцы здесь было не таким уж верным решением?

Столь же внезапно прекратив смеяться, мадам решительным жестом затушила в пепельнице сигарету и сказала:

– По вашему испуганному выражению лица понимаю, какое негативное впечатление произвела на вас моя реакция, за что приношу извинения. Но малыш Клод получил по заслугам. Хотя, конечно же, это не значит, что я желала ему такой кончины – от руки грабительницы и, не исключено, наемной убийцы. Потому что вряд ли к праотцам его отправила шустрая шлюха, ибо предпочтения у малыша Клода в те далекие-предалекие времена, когда он вел разгульную богемную жизнь, еще окончательно не свихнулся и не начал вести существование психа-затворника в своем личном пыльном Лувре, были, смею уверить, диаметрально противоположные.

Лиза уставилась на мадам, задавшись вопросом, уж не та ли, как следовало из ее слов, явно знавшая месье Клода, теперь покойного, подослала к нему убийцу?

Та, словно прочитав ее мысли, отрезала:

– Нет, к его бесславной и, не исключено, закономерной кончине я отношения не имею. Хотя были времена, когда я своими бы руками его задушила. В сущности, именно из-за Клода я и оказалась тогда в тюрьме…

– Это ваш муж? – выпалила Лиза. – Бывший?

Мадам, вздохнув, закурила новую сигарету и, пройдясь по кухне, ответила:

– Хуже. Брат, правда, сводный. И все те богатства, которые вы лицезрели в его квартире, доставшиеся ему от родителей, вернее, от моего отца, должны вообще-то по праву принадлежать мне. Хотя бы частично. Однако жадную лапу на все наследство в свое время наложил малыш Клод, а я на долгих шесть лет отправилась в исправительное заведение во Флери-Мероги.

Она смолкла, и Лиза тоже не знала, что сказать. Тут мадам, вскрикнув, ринулась, словно коршун, на скомканные, лежавшие на полу джинсы Лизы.

– Это что такое? – произнесла она, дрожащими руками извлекая из заднего кармана старую почтовую открытку, ту самую, которую Лиза взяла из нехорошей квартиры и о которой в пылу событий уже успела забыть.

Ту, которую потеряла модель-убийца.

* * *

Лиза принялась сумбурно объяснять, но мадам, казалось, не слышала ее. Девушка смолкла, а владелица антикварного салона, а по совместительству сестра месье Клода, наконец произнесла:

– Дело в том, что эту открытку когда-то написала моя бабка, приехавшая со своим отцом, моим прадедом, в Париж еще до революции. Илья Герасимович Флорянский, теоретик революционного социального круговорота, некогда лучший друг, а потом лютый враг Ленина, слышали о таком?

Лиза отрицательно качнула головой.

Барбара хмыкнула, повертела открытку и вернула ее Лизе.

– Малыш Клод упорно прятал ее от меня. Впрочем, не только от меня, но и ото всех.

Девушка, бросив взгляд на открытку, увидела изображение какого-то величественного города, а на обратной стороне – несколько предложений, начертанных, кажется, по-итальянски.

– Но почему? – спросила она. – Малыш Клод не хотел делиться с вами наследством?

Затянувшись сигаретой, мадам Барбара помолчала, а потом, взглянув на девушку, произнесла:

– Какой шедевр, выставленный в Лувре, по вашему мнению, является самым значительным?

Не задумываясь, Лиза выпалила:

– Естественно, «Мона Лиза»! Только какое это имеет отношение?

Сверкнув глазами, мадам Барбара ответила:

– Самое прямое. Да, вы правы, «Мона Лиза» – не только самая известная картина в Лувре, но, пожалуй, и во всем мире. И, конечно же, исходя из этого, самая дорогая.

Она сделала паузу, закурила новую сигарету и продолжила:

– Это для всех такая же неоспоримая истина, как и то, что «Мона Лиза» висит в Лувре, не так ли?

Лиза кивнула, не понимая, к чему клонит мадам.

– Но истина, как это часто бывает, далеко не то, что есть на самом деле, а то, что мы хотим, чтобы было на самом деле. Что, если в Лувре висит не настоящая «Мона Лиза», а всего лишь копия? И что, если настоящая «Мона Лиза» находится где-то в совершенно ином месте?

Уставившись на мадам, Лиза решила, что та шутит, но, судя по серьезному тону и выражению покрытого кремом лица, та и не думала.

– Вы это серьезно? – произнесла девушка. – Но как такое возможно?

Мадам кивнула на открытку, которую девушка держала в руках:

– И многие уверены, что открытки, написанные в свое время моей русской бабкой, содержат код, который указывает на то, где спрятана настоящая «Мона Лиза»!

Ничего не понимая, девушка воскликнула:

– Но как это возможно? «Мона Лиза» ведь наверняка самая изученная в мире картина! Кто и когда мог бы подменить ее! Это просто невозможно!

Мадам Барбара, посмотрев на нее, заметила:

– Я же не говорю, что это истина, но имеется ряд людей, которые уверены, что это так. Вы ведь слышали, что «Мону Лизу» в свое время похитили и что она считалась исчезнувшей в течение пары лет?

Лиза кивнула.

– Ну да, кажется, еще до Первой мировой. Какой-то итальянский рабочий во время ремонта в Лувре просто вынес ее из зала и был таков. Искали по всей Европе, даже по всему миру, предполагали заговор и происки могущественных сил, а в итоге совершенно случайно нашли «Мону Лизу» у него под кроватью в чемодане. Я об этом недавно интересный документальный фильм в Интернете смотрела…

Недавно, перед поездкой в Париж, предвкушая посещение Лувра и визит к «Моне Лизе».

Перед поездкой в Париж со Степой…

Мадам, кивнув, выпустила в сторону сизый дым и ответила:

– Ну да, все верно, эти факты общеизвестные. Но то, что осталось за кадром: похитил ли Винченцо Перуджо, итальянский мастер по зеркалам в Лувре, «Мону Лизу» только по причине национальной гордости, потому что считал, что ее место в Италии, или по совершенно иной? И, вообще, похитил ли именно он, а не кто-то другой? И самое важное: была ли обнаружена, как вы верно заметили, в чемодане под его кроватью во Флоренции подлинная «Мона Лиза» – или всего лишь отличная копия, которая потом и вернулась с триумфом в Лувр и находится там до сих пор? Ведь именно кража привлекла к «Моне Лизе» всеобщее внимание и положила начало ее международной славе, и, что важнее, все исследования, в том числе рентгенологические, имели место уже после похищения. То есть не исключено: все, что нам известно о картине, на самом деле известно о копии, но никак об украденном уже более ста лет назад подлиннике!

Потеряв на мгновение дар речи, Лиза повторила вопрос, который уже задавала мадам:

– Вы это серьезно?

Та усмехнулась:

– Ну, а кто сказал, что это невозможно? Как и то, что висящая в Лувре картина, которой восторгаются миллиарды, не подлинник, а отличная копия? А что, если моя бабка, которая, по имеющимся у меня сведениям, имела отношение к этой афере, была в курсе, что произошло с подлинной «Моной Лизой» и где она спрятана? А что, если моя бабка зашифровала эти сведения, записав их на выглядящие как туристические открытки, которые на самом деле являются ключами? А что, если «Мона Лиза» до сих пор находится в том тайнике, куда она была помещена больше ста лет назад и к которому ведут эти самые ключи? А что, если, сложив все составляющие шифра воедино, можно узнать, где именно этот тайник располагается, и отыскать «Мону Лизу»?

Лиза, чувствуя, что у нее кружится голова, в третий раз повторила:

– Вы это серьезно?

Мадам, выпустив последнее кольцо дыма и раздавив сигарету в пепельнице, ответила:

– Совершенно серьезно. И дело даже не в том, верю ли в это я сама, а верят ли в это те люди, которые ведут охоту на настоящий, где-то спрятанный оригинал «Моны Лизы». Потому что как иначе объяснить то, что эта самая модель-убийца похитила из забитой редкостными сокровищами квартиры малыша Клода именно эти открытки, а не нечто иное? Кстати, хотите кое-что увидеть?

Оставив на несколько минут ошеломленную Лизу в одиночестве, мадам вышла и вернулась со шкатулкой. Поставив ее на стол, она раскрыла ее и вынула из вороха пожелтевших бумаг еще одну старую открытку.

– Единственная, которая оказалась у меня. Но она не ключ, посмотрите, на обратной стороне никакой надписи нет, а всего лишь «пустышка», призванная отвлекать внимание. Ключи всегда содержат определенный, всегда одинаковый, текст на итальянском. Часть открыток, среди которых больше пустышек, но есть наверняка и ключи, зацапал себе малыш Клод. А один или два ключа, кажется, бесследно исчезли. Хотя, не исключаю, они оказались в руках тех, кто ведет теперь поиски оригинала «Моны Лизы», идя при этом по трупам…

Положив перед девушкой на стол одну открытку, мадам нетерпеливым жестом потребовала, чтобы Лиза присоединила к ней вторую.

– Теперь вы понимаете, отчего кто-то убил малыша Клода и выстрелил в вашего молодого человека, а теперь охотится за вами?

Лиза медленно кивнула, отодвинула от себя открытки и произнесла:

– Думаю, с этим надо отправиться в полицию…

Мадам резко заявила:

– К этой самой модели-убийце? Кто вам гарантирует, что там не имеются иные осведомители? Да и не забывайте – пока что все улики указывают на то, что и малыша Клода, и своего молодого человека попытались убить именно вы! Думаете, вас там примут с распростертыми объятиями и тотчас поверят в вашу невиновность, согласившись с тем, что все это дело рук наемной убийцы и тех, кто стоит за этой сеющей смерть особой?

– Попыталась убить? – произнесла Лиза, а мадам заявила:

– Ну да, я когда забирала шкатулку у себя из спальни, включила телевизор. О происшествии в квартире малыша Клода уже сообщают в вечерних новостях. Мир его праху! А вот вашему молодому человеку повезло – его сейчас оперируют, хотя состояние серьезное.

Подскочив со стула, Лиза заявила:

– Мне надо немедленно к нему…

Мадам, взглянув на нее, как директриса школы смотрит на нерадивую ученицу, заявила:

– Помочь ему вы все равно не сможете, предоставьте это врачам. Если ему повезет, он выживет и, придя в себя, расскажет, как все было на самом деле, с вас обвинения автоматически снимут. Но идти в полицию прямо сейчас не просто глупо, но смерти подобно. Вспомните о модели-убийце. Думаю, она все еще надеется лишить вас жизни…

Лиза понимала, что мадам права, но от этого было не легче.

– Вы же свой мобильный выключили?

Лиза кивнула.

– Так-то лучше. Не люблю я все эти новомодные штуки, хотя и у самой они имеются, но не потому, что я старая и противница прогресса, а потому, что никогда не знаешь, не подслушивают ли, не подглядывают ли и не передают ли они кому-либо информацию о тебе. Хотя, конечно, и подслушивают, и подглядывают, и передают. Кажется, даже в выключенном состоянии их можно засечь, не так ли?

– Мой нельзя, – пробормотала Лиза. – Мне Степа поставил особую защиту…

Степа, тот самый, который был на грани жизни и смерти.

– Ну, если защиту выдумал один человек, то другой может ее преодолеть. Так что если имеется то, что нужно скрыть от всеобщих глаз, лучше всего повесить это на всеобщее обозрение.

Снова затянувшись, мадам сказала:

– Однако вас выставлять на всеобщее обозрение было бы сейчас крайне глупо. Помимо того что вы стали свидетельницей ограбления и убийства малыша Клода, вы прихватили то, что принадлежит убийце. Думаю, эта особа уже догадалась и именно поэтому идет по вашему следу!

Лиза закричала, отшвыривая от себя открытки:

– Пусть забирает все это немедленно!

Мадам, пододвигая их к себе, заявила:

– На вашем месте я бы не разбрасывалась этими ключами к оригиналу «Моны Лизы» столь безрассудно. Потому что, не исключено, это – ваше единственное спасение! Пока открытки у вас, убийца, не исключено, будет идти по вашему следу, но не тронет вас, пока не заполучит их. А вот как только они окажутся в его руках, точнее, в ее…

Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, Лиза прошептала:

– Но что же теперь делать?

Мадам, взглянув в нерешительности на пачку сигарет, вздохнула, вытащила еще одну, зажгла ее и, пустив в потолок дым, ответила:

– А не кажется ли вам, что проще всего доказать свою невиновность, опередив убийцу и тех, кто за ним, вернее, за ней стоит, отыскав оригинал «Моны Лизы»?

И, помолчав, добавила:

– Ведь копию, которая висит в Лувре и которую все считают подлинником, сто с лишком лет назад написала моя бабка, кстати, ваша тезка, Елизавета.

Мона

Всю свою жизнь я придерживалась мнения, что если ставки в игре максимально высоки, то обязательно надо принять в ней участие.

Не то чтобы я была азартным человеком, вовсе нет, скорее всего, даже наоборот: про меня все всегда говорили, что у меня интеллект преобладает над эмоциями, я просчитываю все на десять ходов вперед, люди для меня ничто и никогда никто не знает, что у меня на уме.

Это не так. Я стараюсь просчитывать все на два, от силы три хода вперед, потому что десять – это удел суперкомпьютера, каковым я не являюсь.

А в остальном, наверное, злые языки правы. Вероятно, я не самый приятный человек из всех живущих, однако я никогда не ставила перед собой цель быть таковым.

Моя цель, как я уже отметила выше, принять участие в игре с максимальными ставками – и сорвать банк.

Оказаться в числе проигравших в мои планы не входит.

Однако я реалист и всегда понимала, что графини Монте-Кристо из меня, Моны Лаце, не выйдет. Потому что таковым в массе своей приходится рано или поздно переквалифицироваться в управдомы.

Ну, или, в моем случае, – в приватные секретарши и частные референты.

Получить возможность сесть за стол, за которым идет игра по максимальным ставкам, не так-то просто. Вернее, очень даже сложно.

И, если уж на то пошло, нереально.

Такой шанс выпадает, не исключено, раз в жизни. А может и вообще не выпасть, если активно не искать его.

А я искала. Активно искала.

Причем с самого детства.

И думаю, что наконец-то нашла.

Никто никогда не знает, что у меня на уме – сущая правда. А собственно, почему кто-то должен знать? Вы что, так хотите, чтобы другие знали, что на уме у вас?

Вот то-то же.

Почему с самого детства? Потому что с самого детства мне стало понятно, что надо использовать и развивать в себе те возможности, которые были заложены то ли генами, то ли провидением, то ли случайностью.

* * *

– Мона! – раздался капризный голос накачанной силиконом в губы, груди и, вполне вероятно, прочие, моему взору, к счастью, недоступные части ее организма четвертой супруги моего нынешнего работодателя. – Принеси мне бокал апельсинового сока!

Я с умилением, переходящим в ненависть, которую, однако, тщательно скрывала за своей нордической внешностью и очками в оранжевой (мой любимый цвет) оправе, посмотрела на несчастную девочку, которой я годилась пусть не в матери, так в старшие сестры или тетки, и произнесла ровным тоном (впрочем, тон у меня был всегда ровный, даже в моменты душевного волнения, а их не наблюдалось никогда):

– Апельсиновый сок содержит слишком много сахара. Это, Карина, негативно скажется на вашей идеальной фигуре. Поэтому лучше гранатовый.

Четвертая супруга моего работодателя то ли с восхищением, то ли с раздражением посмотрела на меня и произнесла:

– Пупсик, она всегда такая зануда?

Мой босс, находившийся в салоне того же президентского люкса отеля «Георг V» на Елисейских Полях, не отрывая взгляда от экрана своего мобильного, пробурчал:

– Всегда. Поэтому Мона на меня и работает. Делай, как она говорит, и не прогадаешь!

Однако четвертая супруга моего босса, бывшая, не в пример третьей, действительно капризной и избалованной (хотя, общаясь с третьей, теперь уже бывшей, я была уверена, что именно она капризная и избалованная, но это еще до того, как мой работодатель решил жениться в четвертый раз, причем спонтанно, в Копенгагене, где это возможно без особых проволочек, не спросив на этот счет моего мнения), завернутая во что-то белое, пошлое (якобы стильное) и в перьях, вытянулась на длиннющем диване и заканючила:

– Хочу апельсинного сока, хочу апельсинового сока, хочуапельсиновогосока…

А ее любимая собаченция, эта крошечная, на редкость уродливая фурия в сверкающем (не стразами – настоящими бриллиантами!) ошейнике, которая то и дело норовила меня укусить и которой мне хотелось свернуть голову, примостившаяся тут же, на длиннющем диване, деловито подтявкнула.