Текст книги "Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза"

Новая эра для качественных русских СМИ

[01.10.2016. ЖЖ]

19 лет назад я переехал из Израиля в Москву по одной простой причине. Я хотел строить русскоязычный интернет, его контентную составляющую, а это можно было делать только в Москве, максимум в Питере, но никак не из Иерусалима. Ни одно из тех СМИ, которые я в этой жизни учредил, нельзя было бы создать, оставаясь вне Москвы, вне России. Как нельзя было основать “Помоги. Орг”, находясь не в одной из столиц. Сегодня, исходя из в точности той же логики, я могу сказать всякому, чья жизнь и профессия связана с русским словом, языком, журналистикой: в современной России всем этим заниматься чем дальше, тем трудней, а скоро будет совсем невозможно.

Медиапространство схлопывается до пятачка. Зону свободы слова обложили плотней, чем город Алеппо, утюжат и штурмуют со всех направлений. Разгон редакций, блокировка сайтов, запрет иностранных инвестиций, расширение пространства цензуры с помощью растущего списка запретных адресов, имён, слов и тем – всё это куда более системные вещи, чем единичные случаи преследования блогеров по уголовным и административным статьям. Системное уничтожение самой инфраструктуры независимых СМИ, вытаптывание того, что по-английски называется grassroots журналистикой (включая разрушение любой среды, в которой могли бы готовиться кадры), – это процесс, который не остановится и не замедлится в обозримом будущем. Поэтому будущее независимой русскоязычной журналистики – увы, не в России, а за её пределами. Там, где редактору СМИ нельзя позвонить из Администрации, вызвать его на ковёр, потребовать уволить Илью Азара и не пересекать двойных сплошных, окружающих дом для уточки.

Как мог заметить наблюдательный читатель, от паникёрства в своих заметках я предельно далёк. Сам живу в предложенных обстоятельствах, разделяю теорию малых дел, пропагандирую FriGate и верю, что безвыходных положений не бывает. В данном случае я просто даю свою профессиональную, экспертную оценку человека, жизнь которого в последние 28 лет так или иначе связана со СМИ на русском языке.

С полной уверенностью могу сказать, что ни в 1999-м, ни в 2009 году никакая “Медуза” в Риге попросту не могла случиться. Потому что в ту пору она, сидя в Риге, не могла оттянуть у московских изданий, бумажно-эфирных и интернетовских, ни читателей, ни сотрудников, ни рекламных бюджетов. То есть она могла бы только осваивать какой-то грант, нанимая людей, которым не нашлось места в московских редакциях, покупая мусорный трафик на вторичном рынке, и прожить ровно столько, сколько продлится этот самый грант. Сегодняшняя жизнеспособность “Медузы” – и конкретного СМИ, и всей модели, ярким примером которой она служит, – связана с тектоническими процессами во всём российском медиапространстве. С выдавливанием свободного слова и свободного интернета за физические пределы РФ. По объективным законам экономики, вместе с контентом и мозгами из России сегодня вполне успешно выдавливаются и деньги, формируя финансовую основу для выживания за её пределами тех изданий, которые раньше там окупиться не могли.

Мой прогноз о выдавливании качественных русскоязычных СМИ за границу – не фантазия, основанная на недовольстве результатами прошедших выборов в Думу. Такие времена в российской истории уже случались. Лев Николаевич Толстой в последние годы жизни не мог напечатать в России никаких писем и статей – цензура не пропустила даже репродукцию “Тайной вечери” Николая Ге с его сопроводительным текстом, не говоря уже о письме Толстого Святейшему Синоду по поводу отлучения от церкви. Издавалось всё это в Лондоне. Но читалось-то в России, несмотря на отсутствие интернета и традиционную медлительность почты.

[15.03.2006. Разговорчики]

Скажем, строишь ты двигатель. А потом его вставляют в самолёт и летят кого-то бомбить. Но когда ты строишь двигатель, от тебя не требуют никакого отношения к тому, кого потом будет бомбить этот двигатель. Поэтому пока стоял технологический вопрос создания читаемого интернет-СМИ, я как профессионал делал интернет-СМИ читаемым, и делал на тех идеологических позициях, которые разделял я, а не Кремль, например. У меня была свобода, и я понимал, в какой момент я её потеряю. Когда бомбардировщик готов взлететь, тогда уже нужны люди, готовые нажимать на кнопки, чтобы бомбы падали. К этому моменту мне надо было свалить. И вот в этот момент, момент истины, у меня было два проекта – “Вести. ру” и “Лента. ру”. Проект, который назывался “Вести. ру”, был ежедневной интернет-газетой с не очень большой аудиторией, так как комментарии аналитиков – не самый востребованный продукт. Всем было понятно, что я никак не капитализируюсь. И было понятно, что бюджет, который будет её оплачивать, – это бюджет идеологический: ей будут платить за то, что она будет высказывать мысли определённого рода. Вот за публичное исповедование определённых взглядов я никогда не готов получать деньги, я не считаю это профессиональным. Потому из “Вестей” я отвалил. А у “Ленты” тогда было большое попадание в новостной спрос и довольно большая аудитория, “Лента” совершенно очевидно имела коммерческие перспективы. Поэтому вместе с “Лентой” я свалил из ФЭПа, срежиссировав сделку по продаже “Лента. ру” стороннему инвестору, который не является политическим игроком, а именно тогдашнему владельцу “Rambler”. Что касается выбора этой кандидатуры, то более неудачное решение трудно представить. Конечно, продавать надо было кому-нибудь другому. Но если бы “Лента. ру” осталась там, где была, ей пришлось бы жить на политические деньги и обслуживать политические заказы до тех пор, пока не появился бы выход на рекламную окупаемость. А он, как правило, и не появляется, когда обслуживаешь политические заказы. “Лента” имела возможность отвалить через эту коммерческую дверь – она и отвалила. Я был волен не становиться политическим игроком, не стал им и никогда не стану. Убеждения у меня есть, я могу их высказывать, но это не имеет никакого отношения к работе.

Великий кормчий Цукерберг

[08.04.2016. ЖЖ]

Фейсбук решает за пользователей, какие посты им положено видеть – из тех потоков, на которые они в здравом уме и ясной памяти подписались целиком.

За автора поста фейсбук решает, какие комментарии к своему сообщению он может увидеть, а какие рожей не вышли, чтобы фигурировать в Top Comments. Конкретно от меня скрывают мои собственные комментарии, покуда я прямо не попрошу показывать всё, including spam.

За режиссёра Питера Гринауэя фейсбук решит, что он самозванец, и забанит. Потом убедится, что настоящий, и разбанит. Потом снова забанит, по новому доносу. И опять разбанит, заново разобравшись. И так до следующего доноса. Потому что хранить архив однажды уже рассмотренных доносов экономически неэффективно, проще их каждый раз заново рассматривать и принимать на веру.

За владельца аккаунта фейсбук определит, какие сообщения доставить ему в Inbox сразу, какие – за деньги, какие зафильтровать в папку Others, а какие внести в Requests и ни за что не показывать адресату.

Выходит, по сути дела, что фейсбук – это такая советская власть образца 2016 года. Которая вмешивается в твою жизнь по своим мудовым правилам, не приемлет критики, а на любые протесты отвечает дежурным “Вас много, а я одна”.

Update: Юрий Синодов уточняет, что бизнес фейсбука по доставке сообщений в Inbox за деньги с недавнего времени закрыт. Также он отмечает, что фейсбук – не советская власть, а в чистом виде пионерия.

Вывести Цукерберга из-под юрисдикции ФСБ

[28.06.2017. ЖЖ]

Фейсбук в очередной раз предупредил меня о предстоящей блокировке аккаунта.

Заблокировать русскоязычный аккаунт на ФБ очень просто, достаточно просто слова “жиды” или “хохлы”.

Мой самый популярный пост в ФБ был уничтожен в 2015 году за слово “жидосоциализм”, описывающее политическую структуру Израиля.

Этот пост собрал 6000 лайков за один час, а на второй час он был выпилен бесследно и как бы навсегда.

Там рассказывалось, что я сижу в иерусалимской больнице “Шаарей цедек”, пью по часам контрастное вещество перед томографией. А часы у меня над головой не пашут, потому что в них села батарейка. И все те онкобольные, которые со мной вместе пьют контраст, не могут свериться по тем часам (вещество пьётся раз в 20 минут).

Я иду в больничный магаз, покупаю там батарейку АА за 7 шекелей, встаю на стул, вставляю её в часы. Теперь можно всем пациентам считать часы и пить контраст по времени. Меня хором и очень эмоционально благословляют онкобольные и сотрудники клиники, я аж краснею от их похвал. Я пишу пост в ФБ про “жидосоциализм”, где рассказываю эту историю и недоумеваю, что мешало клинике самой вставить батарейку в часы, если они являются частью медицинского процесса. Компания “Ашманов и партнёры”, специализирующаяся на доносах администрации фейсбука для выпила оппозиционеров по заказу Кремля, пишет донос на этот мой пост. За слово “жидосоциализм” пост с 6000 лайками удаляется, а меня в фейсбуке банят на неделю (это происходит ровно в тот момент, когда я лежу под томографом). Дальше целых 7 дней я не могу переписываться в мессенджере с мамой, друзьями, бизнес-партнёрами.

К Игорю Станиславовичу Ашманову, который сегодня зарабатывает себе на жизнь доносами на оппозиционеров в фейсбуке, у меня по этому поводу вопросов нет. И претензий нет тоже. У Игоря есть законные причины меня ненавидеть, они все изложены в его мемуарах “Жизнь внутри пузыря”, где он рассказывает, как хотел стать гендиректором этого пузыря, но вместо него назначили почему-то меня. Причина понятна: я не крал денег у акционеров пузыря, моя “Лента. ру” была самоокупаема, а “Рамблер” с Ашмановым в должности исполнительного директора приносил тем же акционерам миллион долларов убытков в месяц, из которых половину составляла зарплата будущих сотрудников фирмы “Ашманов и партнёры”, работавших налево по заказу тогдашней жены Касперского над проектом “Spamtest”. Игорь с тех пор мне мстит всеми доступными способами, и флаг ему в руки. К нему вопросов нет. Но вот к фейсбуку у меня вопросы есть. Точно надо было меня банить в 2015 году за антисемитизм? А за стихотворение Пушкина “Моя родословная” надо было меня банить на неделю? А за трансляцию перформанса “Теллурия” Владимира Сорокина с венецианского Биеннале надо было меня банить на трое суток?

Мои источники внутри фейсбука подсказывают, что все стёртые посты там где-то живут незримо. Их не удалили в ноль. И я совершенно уверен, что однажды, когда в ФБ сменится либо российское, либо американское руководство, все эти посты, удалённые по ложным доносам, будут восстановлены по прежним адресам. Я с удовольствием тогда сошлюсь тут на пост “О проблемах жидосоциализма”, потому что он стоил всех 6000 лайков за час, очень трогательная история, в самом деле.

Но вот сегодня я получил от фейсбука угрозу полной блокировки аккаунта.

И мне реально нужна помощь всех, кто может устроить Цукербергу головную боль за его принципиальное решение удовлетворять в кириллическом секторе все доносы, не разбираясь.

Если этот вопрос не решится прямо сейчас, то потом я буду Цукерберга в Америке судить как иностранного агента, работающего в интересах чужих спецслужб. И материала мне хватит, по всем моим банам, не говоря уже о Шендеровиче с Пархоменко.

Но лучше б мы сегодня закрыли вопрос миром.

Большая война Украины против России: без меня, пожалуйста

[13.02.2017. ЖЖ]

Большая морально-практическая проблема назрела в последнее время.

Что делать с украинскими комментаторами?

В абсолютно любой мой пост за последние год-полтора, независимо от проблемы, которой он посвящён, приходят комментаторы, чтобы написать один и тот же набор фраз: “А у вас в России…”

Мой текст может быть о Трампе, Микеланджело, Лапшине, Навальном, Бондарчуке, о медицине, гомеопатии, докторе Лизе, iOS/Андроиде, 282-й статье, но их комментарии – всегда об одном.

Вы – оккупанты. Вы – агрессоры. Вам нет прощения. Россия обречена. У вас никогда не было, нет и не может быть ничего хорошего. Покайтесь. Верните Крым. Уходите с Донбасса. Ты, автор, продался Кремлю.

Проблема в том, что это всё, с одной стороны, мнение людей.

А за мнения в этом ЖЖ за 16 лет его существования никого никогда не забанили.

Тут можно получить бан за спам, оскорбления, угрозы, иногда – за особо циничный глум над трагедиями. Изредка я персонально блокирую аккаунты, фигурирующие в ольгинской ведомости. Но никогда и никто не был в этом ЖЖ заблокирован за точку зрения, отличную от моей. Это моя принципиальная позиция, а не прихоть или блажь. Разногласия в этом ЖЖ приветствуются. Закрытая секта единомышленников мне тут не нужна.

Проблема с украинскими комментаторами состоит в том, что они – на войне.

Не в том смысле, что им всем платит жалование порошенковский кум Юрий Стець.

Про финансовую сторону вопроса я ничего не знаю, хоть и вижу, что часть комментариев тут пишется людьми, для которых это работа с полной занятостью.

Но я представляю себе, что довольно значительная часть украинских комментаторов честно тратит время своей единственной жизни на эту войну – не за деньги, а по убеждению.

Их задача в этой войне – сделать так, чтобы российские пользователи интернета не могли спокойно обсудить между собой ни одну тему, сколь угодно внутреннюю или отвлечённую, без сползания в дебаты по Украине.

У некоторых это реально миссия: не пропустить ни одного поста, ни одной ветки. Для каждой обсуждаемой темы найти “украинский аспект” и переключить на него внимание.

Справедливости ради, отмечу: атаки троллей в этом ЖЖ случались всегда.

Но у троллинга есть давно известные правила и задачи.

Тролль должен провоцировать других комментаторов на ответ, его набросы должны работать как дрожжи в сельском сортире, как искра в бензобаке. Если этого не происходит, если другие участники обсуждения не ведутся на провокации, не кормят тролля – он сдувается. Потому этот ЖЖ всю дорогу был для троллей неподходящей кормовой базой. Простак, решившийся всё же покормить, уходил с троллем в бесконечную ветку обсуждения, куда остальные просто не заглядывали. Так что с троллингом мирного времени сообщество комментаторов этого ЖЖ всегда справлялось своими силами.

У войны – другие правила.

Человеку, который ходит сюда воевать свою личную информационную войну, безразлично, кто повёлся на его реплики.

Даже если никто – это его не смутит, не остановит и не расхолодит. На войне как на войне: если одна атака не удалась – тут же начинается следующая. И так до полной и окончательной победы. Или гибели.

Я не хочу в этом ЖЖ законов военного времени.

Я не хочу, чтобы комментарии к любому посту превращались в сплошную зону АТО в интернете.

Я против навязывания мне и всем моим читателям украинской повестки как единственно возможной в обсуждении гомеопатии или кино.

Я против однотипных комментариев, начинающихся со слов: “У вас в России…”

И мои правила обязательны к исполнению для тех, кто желает участвовать здесь в обсуждении.

Поэтому призываю украинских комментаторов проявить сознательность.

Пожалуйста, прекратите информационную войну в этом журнале. Для обсуждения вопросов, связанных с Украиной и Крымом, есть посты, посвящённые этой теме.

Держите себя, пожалуйста, в руках. Перестаньте устраивать здесь зону АТО.

[04.02.2017. “Диалог о соцсетях” с Александром Цыпкиным]

Сила социальных сетей тотально бесконечна. Отдельно взятого человека можно уничтожить, расплющить, дискредитировать, сделать нерукопожатным, изгоем, парией. Можно собрать много денег. Можно собрать много людей на демонстрацию или флешмоб. Сила социальных сетей очень велика – и непонятно, где её потолок. Но в качестве инструмента, которым один человек непрерывно манипулирует волей миллионов, социальные сети использовать нельзя. Они для этого не годятся.

Социальные сети и революции в арабских странах

[27.02.2011. Эхо Москвы]

Я не слышал ни от кого из людей, вышедших на площадь Тахрир в Каире, что о существовании этой площади или о существовании на ней каких-то антиправительственных выступлений они узнали из твиттера или фейсбука. То есть, наблюдая за тем, что происходило в Египте, мы не имеем данных, что, если б не твиттер, они никогда не узнали бы, что в стране революция, не пришли бы и не выступили.

У нас есть противоположного характера данные – о том, что, испугавшись революции, власти Египта выдали предписание пяти национальным операторам интернета прекратить доступ, рассчитывая, что это уменьшит протестную активность. Как мы знаем, после того, как они закрыли доступ в интернет, на ту же площадь пришло два миллиона человек. То есть египетские власти показали обратный пример: отключение социальных сетей не может ни ограничить протестную активность, ни положить ей конец. Очень полезный эксперимент, потому что он сэкономит хлопоты другим диктаторским режимам, которым захотелось бы таким способом обеспечить неприкосновенность своих кресел.

Мы в нашей жизни видели пару-тройку революций и социальных потрясений, начиная с восстаний Спартака, Степана Разина, Емельяна Пугачева, Октябрьской революции и так далее, которые произошли безо всякой помощи социальных сетей. Я не думаю, что в связи с появлением социальных сетей, или мобильной связи, или телефонной связи массы стали так изнеженны, что теперь их без специального приглашения в твиттере не улицы не выгонишь.

Существует две группы сторонних наблюдателей, которым естественно преувеличивать значение социальных сетей в организации протестов и революций. Это, с одной стороны, местные силовики, которые считают правильным вводить ограничения, вводить контроль за сетью, и поэтому будут сильно педалировать эту тему и говорить о той угрозе, которую представляет интернет для власти и законопорядка. Это касается и российских силовиков, потому что у нас неделя не проходит без того, чтобы какой-нибудь чин ФСБ, прокуратуры или МВД не заявил бы, что в интернете свили гнездо террористы, которые используют его для своих подрывных террористических целей. Это люди со своей повесткой дня, со своими целями и задачами, они делают из интернета жупел и страшилку. А с другой стороны, есть группа людей, которые заблуждаются вполне добросовестно. Это иностранцы. Потому что в ту минуту, когда в Египте отключили интернет, естественно, количество постов с хэштегом “Egypt”, если говорить о твиттере, не только не уменьшилось, но сильно увеличилось. Просто это были посты от людей, которые находятся не внутри Египта, а снаружи, но которым хочется об этом поговорить. С их точки зрения, твиттер – это некоторое главное место, где происходят египетские события. И неважно, с участием египтян или без.

Фейсбук, твиттер, другие социальные инструменты играли важную психологическую роль для осознания того, что существуют какие-то независимые от власти и от контролируемых государством коммуникативных каналов люди в Египте, которые высказываются, у которых есть собственные взгляды и собственная активность. В частности, страница, которую создал Ваиль Гоним, египетский менеджер Google: это было фейсбучное сообщество, в которое записались 65 тысяч человек. После того, как он его создал, он отправился в египетскую тюрьму, где просидел с завязанными глазами две недели. Очевидно, что его пребывание под арестом или созданная им до ареста страница не в состоянии были повлиять на события, которые происходили, пока он там сидел, но он стал символом египетской революции – не знаю, как для египтян, но однозначно для тех людей, которые смотрели на эту революцию снаружи.

Когда телевидение Испании показывает какие-то кадры, ты не можешь знать, показывает оно их из Ливии, или из Туниса, или из Египта, и сегодняшние это кадры – или вчерашние или годичной давности. То есть существуют простые механизмы доверия: ты доверяешь тем источникам, которым доверяешь, совершенно независимо от того, по какому каналу эти источники донесли до тебя свою информацию. Человеку, которому ты доверяешь, ты будешь доверять независимо от того, услышал ли ты его голос в эфире “Эха Москвы”, прочитал ли ты его твиттер, ЖЖ или ты разговариваешь с ним лично.

Сходит с парома из Ливии человек, к нему подходит корреспондент, сует ему микрофон, говорит: “Что вы видели?” И этот человек, которого мы видим первый раз в жизни, открывает рот и рассказывает: “Ой, я видел десять человек с отрезанными головами”, или: “Ой, я видел, что там всё было совершенно спокойно, а приехал я сюда, потому что у меня здесь девушка живёт”. Говорит он правду или неправду, мы не можем понять даже с детектором лжи. И канал доставки неважен – мы могли бы читать его твиттер, где он написал бы то же самое: “Плыву в Италию, потому что закончился мой прекрасный медовый месяц, пора мне приступать к труду. Ещё бы с удовольствием провёл в Ливии две недели”. Или: “Ой, собрал последнее, бросил семью, улепётываю из Ливии! Там такой кошмар, пипец, творится”. Верим мы ему или не верим – не функция канала доставки, а функция нашего впечатления от него. Что-то мы о нём слышали, кто-то нам его рекомендовал как честного человека, лично мы его знаем, давно за ним следим. Механизмы доверия – не функция технологии, это функция нашей собственной оценки.

Эта история такая же старая, как интернет. Мы же много лет назад уже слышали: “В интернете всё врут”. Да, а в газетах вся правда написана. Вечный перенос оценки правдивости и достоверности суждения на канал, через который это суждение пришло. Это, как пел Гребенщиков тридцать лет назад, “сложить свою голову в телеэкран и думать, что будешь умней”. Если ты не складываешь свою голову в телеэкран, голова твоя у тебя на плечах, то любое суждение, которое к тебе приходит, ты оцениваешь не по тому, как оно к тебе пришло, а по тому, кто это сказал и насколько то, что он сказал, соответствует действительности. Ведь есть люди, которым мы безусловно доверяем: наши близкие друзья, старые собеседники… Но тем не менее, когда они начинают нам говорить, что белое – это чёрное, или что пальмы приятно шумят по всему Новому Арбату, всё-таки невольно задумаешься…

Удобнее, конечно, договориться по телефону, чем перекрикиваться голосом, но это не значит, что люди, у которых нет телефонов, никогда не договорятся. То есть не надо рисовать пользователя интернета неким овощем, который замотивирован и зазобмирован своим аккаунтом, который без аккаунта не разберётся, где у него день, а где ночь, когда ему идти свергать режим, а когда ему идти этот режим поддерживать. У нас есть чины в ФСБ, в МВД, в прокуратуре, которые всё время выступают с заявлениями, что интернет манипулирует сознанием масс, что в интернете палец показывают – и миллионы российских пользователей следом за этим пальцем бегут. Но сами-то мы – не зомби, мы поступаем в соответствии со своим здравым смыслом, мы же можем пойти и на фильм, и на концерт, и на митинг, о котором ничего не написано в твиттере, и даже если у нас нет аккаунта в твиттере…

Революционные ситуации на несколько тысячелетий древнее интернета. Есть уровень недовольства, при котором человек выходит на улицу. Есть уровень недовольства, при котором человек начинает рисковать своей свободой и тратить своё свободное время на то, чтобы сказать “нет” даже самому репрессивному режиму.