Текст книги "Теория соотносительности"

Плохие люди

И есть ведь на свете просто плохие люди! Так что пообщаешься с ними некоторое время, и уже хочется сбежать от них, и больше не встречаться, а если и встречаться, то ограничиваться обменом банальностями.

Во-первых, существуют очень глупые люди. Сам по себе ум совсем не обязательно является привлекательной чертой, но вот глупость, безусловно, отталкивает. Кто-то ведь ржет как лошадь в кинотеатрах, читает бульварную прессу и смотрит желтые программы по ящику. Все эти люди существуют. Они могут выглядеть вполне прилично, так что по их внешнему виду скажешь: вполне нормальный человек. Но надо немного пообщаться с ними и они быстро заявят о своих предпочтениях: они быстро озлятся на вас за любое проявление интеллекта, сведут разговор к обсуждению частной жизни знаменитостей, и выдадут какую-нибудь туалетную шутку. После туалетной шутки остается только разорвать всякие отношения. Перед вами очень плохой человек. Глуп как пробка.

Кроме глупых людей существуют еще люди скучные. Скучный человек – это что-то вроде живого справочника. Вы задали вопрос, а он выдал вам справку. Но вы ведь спросили, значит, действительно хотите знать? Иначе зачем спрашивать? В общем, там, где вам нужна беседа, вы получите лекцию. Там же, где вам нужна лекция, вы получите диктант. Такой себе весьма содержательный, но скучно-прескучный диктант.

Кроме скучных людей существуют еще люди гнилые. Гнилой человек может быть очень интересен и вообще просто-таки блистать как интеллектом, так и не быть лишенным личного обаяния. Но вы еще послушайте его. Главное, что делает человека гнилым, так это отсутствие возвышенного взгляда на жизнь. Если гнилой человек беден, то он злобно завистлив, если богат, то злобно надменен. Тип эксплуататора и живодера. Избалованные детки, и дети трущоб, мечтающие стать на их место. Золотая молодежь. Лимузины, яхты, драгоценности, знакомые вип-персоны и постоянные насмешки над теми, у кого этого нет. В случае бедных: ненависть к себе из-за того, что всего этого нет. И утомительный путь наверх, превращение из узника в надзирателя. В них есть что-то и от глупых людей и от скучных. Дивишься непроходимой одномерности их мышления в терминах денег, и от этого же однообразия становится невыносимо скучно. Они слишком предсказуемы. Ты им скажешь о таком-то человеке, а они тебе в ответ: да он же нищий. Вы расскажете о человеческих достоинствах такого-то богача, а он скажет вам: это все ерунда, а ты знаешь, какая у него яхта? Глупо и скучно.

Есть еще разновидность гнилых людей, а именно невменяемые люди. Общаешься с таким человеком, все вроде нормально и вдруг… ваш знакомый вдруг начинает ругать всех последними словами, выть или звать вас в какое-то таинственное место, где вы обретет рай или еще что-нибудь в этом роде. В общем, он становится клиентом сумасшедшего дома. Даже комментировать такую ситуацию сложно. Вроде как был человек, и нет человека. Гниль, одним словом. Гниль и невменяемость.

Да, есть на свете плохие люди и никуда от них не деться. Всегда найдутся такие персонажи, которые заставят вас зевать, которые выдавят вас из кинотеатра, которые унизят вас из-за того, что вы не миллионер, или, в случае, если вы миллионер, из-за того, что вы не мультимиллионер, и заставят задуматься о том, кто нас вообще окружает: может, все они немного того? Что же делать? А что собственно нам остается? В кинотеатре, если можно, пересядем на другое место, в справочные подробности вникнем (может быть, они очень даже интересны), а сами не будем важничать и безумствовать. В конце концов, к сожалению, все мы тоже иногда непроходимо глупы, с нами иногда бывает скучно, мы склонны к агрессии в отношении того, чего не понимаем, и периодически отчебучиваем такое, о чем потом не хочется и вспоминать. Так что: немного терпимости к другим. Может, они вовсе и не так плохи.

Простые люди

И существуют же на свете простые люди! Хм. А существуют ли они? В чем мы можем быть уверены, так это в том, что фраза «простые люди» является расхожей, и ей награждают-описывают многих и многих людей. Но тот, кто дает такого рода награды редко поясняет, что же скрывается за этой фразой. А между тем попробуй назвать «простым» того человека, который является с нашей точки зрения простым. Существует огромная вероятность того, что он обидится. И между тем, в своем кругу он и сам не прочь сказать: «мы, простые люди». Так что складывается впечатление, что они и существуют, и сами признают свое существование. Но кто они такие?

Прежде всего, необходимо выявить основание «простоты». Для того, чтобы это сделать, определимся с теми людьми, которых мы при любых обстоятельствах склонны называть простыми. Это – сельские жители, жители деревни. Простота деревенской жизни классически противопоставляется сложности жизни городской. Простота и определенность патриархального деревенского уклада разрушается с наступлением непонятного урбанизма.

А что определяет жизнь деревенского жителя? Это – натуральное хозяйство. Крестьянин сам себя кормит, живет за счет той земли, которую он обрабатывает и той живности, которую он держит. Вот эта самодостаточность в воспроизводстве собственного существования является уникальной чертой деревенского жителя, в противовес жителю городскому, который все, что касается воспроизводства его жизни, сваливает на других (продукты он покупает, жилье ему строят, одежду ему изготавливают). Более того, это воспроизводство кажется горожанину самим собою разумеющимся делом, так что он почти не обращает на него внимания. Получает ли при этом горожанин какие-то плюсы от городской жизни? Конечно, иначе бы он и не поехал в город. Но при этом он и теряет что-то очень важное. Это «важное» называют по-разному, но самое удачное название: потеря связи с землей, которая кормит человека, потеря корней. И как раз эту коренную устойчивость человека, как видно, и уместно назвать «простотой».

Она не умирает целиком и в городе, просто в деревне «простота» является основой всей жизни, а в городе – какой-то составляющей (часто – вторичной). Я бы назвал проявлением «простоты» все то, что говорит нам о том, что человек в состоянии сам позаботиться о себе. Способен сам постирать свои вещи, заштопать носки, приготовить обед, заработать на кусок хлеба, в общем, воспроизвести свое существование, прокормить себя. «Простой» горожанин также способен обойтись (длительное время) без кафе, ресторанов, кинотеатров, музеев, ночных клубов и всего прочего в том же роде. Есть они – и замечательно, нет – проживем и без них. Он способен просто жить или жить просто.

Деревенщина и житель мегаполиса

При таком взгляде на феномен «простоты» (когда «простота» понимается как способность позаботиться о себе, воспроизвести свое существование) меняется и отношение к феномену. Прежде всего пропадает некая презрительность, которая иногда проскальзывает при произнесении этого словосочетания: простые люди. Простые, вроде как – недалекие. Нет, все совсем не так. Способность человека позаботиться о себе во все времена вызывала только уважение. Неспособность человека к бытовой жизни, к преодолению элементарных бытовых неурядиц всегда выдавала слабость характера. Так и захочется сказать: у этого человека нет почвы под ногами, нет корней. И пусть он предельно образован, чего-то ему не хватает. Ему не хватает фундамента, а «простота» как раз и является фундаментом нашей жизни.

Житель же мегаполиса может только криво улыбнуться в ответ на такие слова: «Ха, да зачем все это нужно! Зачем я буду стирать свои вещи, когда у меня есть стиральная машина. Зачем мне штопать свои носки, когда я могу купить новые. Зачем мне копать картошку, когда я преспокойно могу купить ее. Только необразованная деревенщина и может придавать всей этой бессмыслице какое-то важное значение». Тут мы можем обратиться к исследованию известного феномена, а именно посмотреть за прибытием в большой город провинциала или деревенского жителя. Почему же именно эти люди так часто превосходят своих «продвинутых» коллег горожан во всем, что касается развития своих творческих способностей? И вот, кажется, что это происходит как раз благодаря их простоте. У них есть фундамент и именно на нем они и выстраивают здание своей жизни. Коренные жители мегаполиса (конечно, с исключениями) напрочь лишены одной из важнейших характеристик простого человека – наивности. Горожане думают, что это преимущество, но на практике оказывается, что только наивный человек может чем-то заниматься всерьез. Ведь надо быть очень наивным простаком, чтобы всерьез думать, что вся городская жизнь хоть что-то значит. Для жителей мегаполиса, все это – игра, потому что они с детства играют в дорогие игрушки. Если бы они в детстве чаще бывали в деревне: тут все по-настоящему. Посадил – вырастил. Пошел на речку – искупался. Пошел на рыбалку, поймал рыбу. Тоже – игра, но все по-настоящему. Все просто. Это вам не компьютерные игры: в них все сложно, но нет жизненной основы. В итоге человек может стать очень развитым, но все будет воспринимать как компьютерную игру. Правила сложны, игры варьируются по сюжету и уровням, но только деревенщина не понимает, что все это не более чем игра. И жизнь, соответственно – такая же игра, со своими сюжетами и уровнями сложностями. Деревенщина же как раз и понимает, что это не только игра, что это – жизнь. Так просто это понять, но для этого надо быть простым человеком.

И поле усеялось мертвыми телами

Что меня «восхищает», так это человеческая способность в упор не понимать, что вообще происходит вокруг. Вот, недавно смотрю серию фильмов о Суворове. Ну, хоть война мне и чужда, но Суворов такой человек, чья жизнь и чье отношение к жизни, по-моему, достойно всяческого уважения и внимания. И вот, один из историков-рассказчиков в фильме, описывая одно из сражений, сказал нечто вроде: «Две армии сошлись, и поле усеялось мертвыми телами» (насчет первой части фразы я не уверен, а вот насчет второй – уверен). Я был просто восхищен как самим историком (он весь из себя такой благообразный) так и тем, КАК это было сказано. Поле усеялось мертвыми телами; потом, очевидно, сражение закончилось, и все убитые встали, и пошли по домам, делиться впечатлениями о таком интересном, я бы сказал, захватывающем сражении. Ну, или даже, если они и были убиты, что ж поделать, такова солдатская доля (я так и вижу, как это произносится: «Такова уж их доля»). Вот это вот ретуширование действительности, отказ посмотреть ей в лицо и назвать вещи своими именами, или, даже назвав их своими именами, иметь в виду именно то, что и было сказано, а не просто слова – все это чрезвычайно распространено. Здесь, конечно, приведен исторический пример, ретуширование в истории – это особый разговор, история вообще склонна превращаться в какую-то глянцевую картинку. Вроде как Мартин Лютер пошел прибивать свои тезисы (вот, смотрите, он идет, и тезисы у него уже в руках), Гоголь сжигает второй том «Мертвых душ» (ну не понравился он ему, что ж тут поделать), Достоевский бьется в эпилептическом припадке (не надо было все так близко принимать к сердцу) и тот же Суворов, бедняга, изрядно подмерз в Альпах. Но и в обыденной жизни постоянно приходится встречаться с подобного рода благостными «картинками». Сколько людей калечится по самому обычному, «нормальному» ходу жизни «как она идет» это просто страшно себе представить. Поля мегаполисов буквально усеяны мертвыми телами (ну или теми же мертвыми или искалеченными душами), но не все это замечают, и не каждый из тех, кто замечает, делает из этого какие-то выводы. Я это все не к тому говорю, чтобы «очернить» действительность, в этом тоже может проявляться своего рода «глянец наоборот», но и то, что есть, я не замечать не могу. А так, я всегда в таких случаях вспоминаю разговор Штирлица с профессором Плейшнером: «У вас, ведь, кажется, были неприятности?» – «Да, если концлагерь назвать неприятностью». Но жизнь подсказывает, что можно, можно и концлагерь назвать неприятностью. Вроде как: «Два года он провел в концлагере, а потом вернулся к своей работе». Досадное недоразумение, которое, слава богу, разрешилось.

Цензура и цензура цензуры

Вот, довольно часто доводится слышать обсуждения на тему уместности цензуры на телевидении в контексте возможного запрета некоторых программ и даже каналов (под цензурой же тут будут пониматься запреты и ограничения (и вытекающая отсюда правка), действующие в творческой сфере). С одной стороны говорят о пошлости, с другой – о рейтинге и свободе слова. Сторонники цензуры говорят о недопустимости тлетворного влияния на подрастающее поколение, противники цензуры не устают напоминать о печальном советском прошлом. А если вам не нравится та или иная программа, добавляют они – переключите канал, ведь их сегодня много. Так все-таки, как следует относиться к цензуре?

Во-первых, следует заметить, что цензура существовала всегда и везде, существует она и сегодня. Существует, например, внутренняя цензура, когда мы отказываемся предпринимать те или иные действия или зачеркиваем уже сделанное. Можно представить себе писателя, который нещадно цензурирует себя, выбрасывая и переписывая заново целые куски из своей рукописи. Одно мы себе позволяем, другое запрещаем. Но и любой институт действует по тому же самому принципу. Любое, например, издательство одни рукописи принимает, а от других отказывается и нам это кажется вполне естественным. Но что такое отказ от рукописи как не цензурирование гипотетического автора? Но ведь издательство при этом находится безусловно в своем праве в плане принятия или отказа от рукописи.

Далее заметим, что издательство, действующее таким образом представляет из себя по отношению к автору уже внешнюю силу и издательская цензура для автора является внешней. Как относится к такой цензуре автор? Понятно, что крайне отрицательно. Он хотел бы прийти в издательство со своей рукописью и чтобы ее издали в недельный срок без требований какой-либо правки. А имеет ли автор право на это? Вот это нам как раз и неизвестно. Допустим, что мы имеем дело с Достоевским, который принес свою рукопись в издательство. Нуждаются ли его тексты в цензуре? Нет, не нуждаются. А почему? Да потому, что вся цензура уже осуществлена самим автором в процессе работы над рукописью. Все, что должно быть выброшено, уже выброшено, осталось только то, что должно было остаться. Вот здесь мы и подходим к очень важному моменту, а именно к следующему выводу: чем сильнее внутренняя цензура, тем меньше надобности в осуществлении внешней цензуры. Равно как и наоборот, чем слабее внутренняя цензура, тем более явным становится требование осуществление цензуры внешней. Так, чем безобразнее ведет себя человек, тем более явным становится необходимость его внешнего одергивания.

Вернемся (в контексте сделанных выводов) к ситуации с известными программами и каналами. Нетрудно заметить, что вся защита этих программ строится на тезисе об отрицании возможности цензуры как таковой, а сами они строятся по принципу цензурирования всякой цензуры. А раз так, то и нет ничего удивительного в том, что возникает серьезное внешнее возмущение по поводу их существования. Все, что само отказывается себя цензурировать, заставляет цензурировать себя через внешние силы. Так что, если бы их в конце концов прикрыли, то в этом не было бы ничего плохого, это было бы только естественно. Понятно, что на это можно возразить, что «только начни осуществлять цензуру, как под запрет попадет все». Но это не аргумент. Ведь понятно, что цензура может быть как положительной, так и отрицательной. Ведь даже если автор сам себя цензурирует вполне удовлетворительным образом, это вовсе не является гарантией того, что его не будет цензурировать и издательство. Нет, я и не думаю утверждать благотворность всякой цензуры. Например, если бы мне напомнили о советской цензуре, то что можно было бы ответить кроме того, что она была абсурдной и неадекватной? Нет, благотворность цензуры может определяться только в каждом конкретном случае. А принцип один: если человек (институт) сам осуществляет цензуру должным образом, то в дальнейшей внешней цензуре он уже не нуждается. А если нет, то…извините. Позвольте прикрыть вашу лавочку.

«Сталкер» Андрея Тарковского

Вот, счел себя готовым к тому, чтобы отдать дань восхищения гению Тарковского, а именно одному из лучших фильмов «всех времен и народов» – «Сталкеру». Шедевр есть шедевр, шедевры и создаются для того, чтобы люди вдруг застыли в почтительном изумлении и почувствовали, что они приобщились к чему-то удивительному. Ну а дальше всякий шедевр вызывает различного рода прочтения и толкования, и уж конечно «Сталкер» – один из чемпионов по числу возможных толкований. Внесу и я свой посильный вклад в дело толкования «Сталкера» и прочитаю (просмотрю) его по-своему.

Итак, в центре, конечно, стоит сама фигура Сталкера. Кто такой Сталкер? Сталкер – проводник по миру Зоны. А что такое Зона? Трудно сказать. Зона есть нечто загадочное, чудо из чудес, «послание человечеству». А самое загадочное и чудесное место Зоны – комната, в которой, как говорят, исполняются желания. Так вот, я бы прочитал всю эту ситуацию следующим образом: Мир перед нами предстает как Мир, лишенный красоты (или – утративший красоту). Зона – есть внутренний мир художника, а комната, в которой исполняются желания – шедевр, приобщаясь к лицезрению которого человек возвышается на максимально возможную для себя высоту духа, приобщается к Прекрасному. Самого же Сталкера я рассматриваю как художника (может даже, как последнего или единственного в мире художника), Творца, который ведет зрителей к своему главному шедевру (хотя, строго выражаясь, Сталкера вернее было бы посчитать критиком, а не творцом, поскольку он, конечно, интерпретатор, но слишком уж он…в общем, по фильму он – настоящий творец). Безусловно, к такой трактовке очень даже возможно придраться как по мелочам, так и по некоторым существенным моментам, и все-таки она, как видится, имеет право на существование.

Прежде всего, именно при такой трактовке можно увидеть Зону во всей полноте ее красоты, уродства, странности, опасности и изменчивости. Это – творческая лаборатория, где для всякого непосвященного, все – хаос, но не для творца. Он видит потаенные тропы, он знает, куда ступить в следующий момент. Он также знает как о ловушках, так и о том, что здесь нужно правильно себя вести. Всякий, кто относится к путешествию по Зоне просто как к прогулке, неминуемо не доходит до финала. Всякий, кто ищет коротких и легких путей – не доходит до финала. Вот она – комната. Но: «Здесь не ходят». Да, до нее вроде бы рукой подать, а там надо идти в обход и непонятно зачем, но другого пути нет. Сталкер знает наверняка, что другого пути нет, что коротких путей вообще не бывает. Как и легких. И он знает, что надо будет пройти и через мясорубку, и что только прошедший через мясорубку оказывается достойным, чтобы взглянуть на чудо, чтобы войти в комнату. Да, Сталкер все это знает, но как же он одинок со всем этим своим знанием!

Сталкера сопровождают двое: Писатель и Профессор. Как трактовать их поведение в Зоне? Как неспособность приобщения к Прекрасному. И вот тут-то крайне полезной оказывается «прямая» трактовка сюжета, а именно речь идет о комнате, в которой исполняются желания. Это ведь в чистом виде неверное понимание того «послания человечеству», о котором они вдруг каким-то образом услышали. Есть какая-то труднодоступная Зона, а в Зоне есть какое-то удивительное место. Труднодоступное, значит, понятное дело, там опасно; а место удивительное, значит, понятное дело, речь идет о какой-то волшебной палочке. Да, но вы скажете, что ведь Сталкер тоже разделяет такое толкование, что он водит людей именно в комнату, где исполняются желания. Тут, безусловно, есть некое противоречие, не спорю. Однако, бросается в глаза, что они все время говорят о каких-то разных вещах, что они идут в какие-то две разные комнаты. Сталкер ведет их навстречу чуду, а они идут, чтобы взмахнуть волшебной палочкой. И тут слова Сталкера можно понимать в том ключе, что увидев то, что они увидят, они исполнят свое самое заветное желание, станут причастными к фантастическому опыту лицезрения чего-то Прекрасного. А что может быть Прекрасней? А в ответ – одному, видите ли, будет скучно, если он будет знать, что он гений; а другому, видите ли, «ни сна, ни покоя», пока комната будет существовать, потому что мало ли кто туда заявится со своими желаниями. Они вообще ничего не понимают. Просто в упор не понимают, куда они попали и зачем они идут. Один – с флягой коньяка, другой – с термосом и бутербродами, и, конечно, оба с оружием. Нет, они пришли не на встречу с Прекрасным. Они все перепутали. А в конце вдруг поняли, что пришли не туда, куда шли, и потому отказались входить в комнату. Тут, я думаю, они поступили абсолютно верно, потому как делать им в этой комнате было реально нечего. У Профессора хоть хватило соображения выкинуть свою абсурдную бомбу, и то ладно. В итоге, чем началось, тем и закончилось. Трое путников снова стоят в забытом богом баре, и расходятся по домам. Писатель, надо полагать, вернется в свой особнячок, чтобы там тихо и мирно спиться, Профессор – уж не знаю чем займется. А Сталкер будет искать новых людей.

Но вот вопрос: тем ли все закончилось, чем и началось? Не совсем так. Писатель и Профессор ничего не приобрели (потому как приобретать им было и нечего) и ничего не поняли. А вот как быть со Сталкером? Сталкер, безусловно, что-то потерял. Он потерял еще двух людей, которые МОГЛИ БЫ понять, могли бы оценить. Из фильма подразумевается, что найти таких людей очень непросто, что это в свою очередь, целое дело для Сталкера. Мало кого возможно рискнуть привести в Зону. И вот дальше и развивается главная трагедия Сталкера – даже из тех, кого можно привести, только какие-то единицы способны понять, для чего все это надо. И это настоящая трагедия. Отметим, что Сталкер изначально выпадает из окружающего его мира, он – белая ворона. Ну – все это обычная история, тут нет ничего такого. Эта его отчужденность от мира есть обычная отчужденность художника, творческой личности (правда ему пришлось особенно туго – все свои иллюзии относительно окружающего мира он утратил «за колючей проволокой» – но такие судьбы тоже, к сожалению, не редкость). Далее, заметим, что и дома он – не у себя дома. Хотя в конце его жена и произносит монолог о том, что она ни разу не пожалела о том, что стала жить со Сталкером, но первая сцена выглядит куда как более убедительно. Сталкер должен бежать из дома, по возможности, не разбудив жену, чтобы не нарваться на сцену, и не выслушать традиционное: «Ты мне всю жизнь испортил». Но и эту отчужденность можно посчитать достаточно обыденной. Нелады в семье у творческих людей (как и не-творческих, впрочем) – тоже достаточно распространены. Но вот Зона – это Его. Здесь он у себя Дома. Здесь ему уже ничто не помешает…Ан нет, и тут все оказывается сложнее. Первая сцена по прибытии в Зону Сталкера со своими двумя спутниками крайне показательна. Сталкер, наконец, вздохнул полной грудью, и что он слышит? На вопрос, заданный Писателю: «не чувствует ли он запаха цветов?», он получает трагичный в своей симптоматичности ответ: «Болотом воняет, это я чувствую». Это – первый плевок, который он получает уже на своей территории. Но ведь и далее он не получает почти ничего, кроме плевков в душу. И это при том, что он отлично справляется со своей миссией, что ему в конечном счете тоже поставят в упрек. Он, видите ли, упивается тут своей властью. Решает, кому жить, а кому умереть. Да, нигде нет Сталкеру покоя, даже Дома. А потому и вид у него такой: измученный до предела. Да, конечно, он говорит, что ему и так хорошо. Но концовка говорит нам о совсем другом. О том, что ему совсем нехорошо; о том, что совсем он уже замучен непониманием. И у него уже остается последняя мечта: переселиться в Зону навсегда. Понятно, что это не выход. Это все равно, как если бы художник решил замкнуться в своей мастерской, не выходить оттуда до конца жизни, и не делиться результатами своей работы. Но когда постоянно встречаешься с такой реакцией как у Писателя и Профессора, то что еще и остается?