Текст книги "Шолох. Орден Сумрачной Вуали"

Рассказал о том, как у всех подводных жителей закладывало уши, когда они пересекали границы домов и улиц Рамблы: часть из них, большинство, располагалась под огромными куполами, полными воздуха, в других была зачарованная, облегченная вода, в третьих – просто вода, и, оказываясь там, ты чувствовал всю беспросветность, жестокость и тяжесть моря, сколько бы ни было на тебя надето магических масок и артефактов.

Мокки рассказывал о знати, приходящей в притоны с жемчужной пыльцой, и о полуночных вылазках бедняков на поверхность, о смельчаках, спускавшихся в Бездну и больше не возвращавшихся из нее, о перламутровых трезубцах подводного дворца, о соленых губах и белых зубах морской пены на рассвете.

Об одном лишь Бакоа всегда молчал – о том, почему он покинул Рамблу тем летом.

И я подумала, что, возможно, сейчас – в нашей хриплой темноте, которой не видно ни конца, ни смысла, – у меня есть шанс наконец-то узнать об этом.

– Однако в Зайверино ты все-таки не нырнул обратно, – сказала я. – Несмотря на все обстоятельства, ты решил остаться в Шэрхенмисте. Почему, Мокки?

Вор тяжело вздохнул. Потом переместил мою уставшую голову себе на грудь, и, приобняв, проговорил:

– В Рамбле за мою голову назначена такая цена, что даже распоследняя селедка с удовольствием ее отпилит. Найдет где-нибудь лобзик и давай потихонечку-полегонечку, до победного конца. Я мог бы жить и скрываться под чужими именами, но… Джерри, давай по правде: в Рамбле до ужаса скучно. У вас всё гораздо интереснее и быстрее. Но если однажды мне надоест – я вернусь. И с удовольствием побегаю от этих идиотов.

– Да, я знаю про цену, и я помню, как ты всегда ругаешь Рамблу за ее медлительность. Но скажи честно, Бакоа, мне просто хочется все-таки узнать…. Что именно ты натворил?

Этот вопрос я задавала уже тысячу раз. И Мокки – ну надо же – всегда пропускал его где-то мимо ушей, между пальцев, мимо мыслей – вышвыривал прямо в окно, под ноги полночным гулякам Квартала Гильдий. Однако…

– Я связался не с тем человеком.

Ну надо же!.. Он ответил!.. Наверное, на небесах что-то сдвинулось.

– Я думала, для всего окружающего мира ты сам и есть «не тот человек». Или на всякую рыбу найдется рыба побольше?

– Я не имею в виду с преступником, – проворчал Мокки. – Наоборот. Тот человек был приличным. Слишком приличным, чтоб его.

Бульк-бульк – звук долгого глотка из бутылки.

Я забрала у него вино. Бульк.

– И что именно ты сделал с тем приличным человеком, раз теперь считаешься таким большим преступником в Рамбле? – Подойдя к запретной теме бакоаского прошлого, я не собиралась отставать.

Мокки вздохнул, а потом – я знала его привычки – подпер острую скулу рукой и сузил глаза.

– Твои идеи, – лениво протянул он.

– Очевидная: обокрал.

– Нет.

– Убил.

– Ты же у нас вроде начитанная. Давай варианты поинтереснее.

– Обесчестил.

Мокки усмехнулся, ткнувшись подбородком мне в макушку.

Я уже открыла рот, чтобы выдать еще что-нибудь не менее драматургическое, но Бакоа вдруг процедил:

– Вот и они так это назвали, прикинь.

Я поперхнулась.

– Да ладно. Я не верю. Быть не может.

Судя по недовольному шевелению, Бакоа начал раздражаться.

– Не мои проблемы, – почти прошипел Мокки, – что определенные слои населения исповедуют определенно устаревшие нормы. Моя совесть чиста, на хрен. Все было по взаимному согласию – и даже не вздумай сомневаться в этом, Джерри: я легко режу всяких ублюдков, но я никогда не причиню вред безоружному – тем более вред такого толка.

– Это с кем же надо перепихнуться, чтобы за твою голову назначили цену?

– Сама подумай! – рявкнул Мокки, свирепо сжимая пальцы на моем плече.

О да.

Судя по его реакции сейчас, он устроил в Рамбле знатный переполох.

Возможно, теперь по подводному дворцу бегает какой-нибудь черноглазый малолетний уголовник. Хотя, может, все было не так плохо. Да и с дворцом я могла хватануть лишнего – это так, первая мысль.

Понятия не имею, что там в Рамбле с верховной властью – знаю, что блёснами давно уже правит владычица с непроизносимым именем, но вот что насчет подводных принцесс, доступных для порчи… Вопрос открытый. Надо будет просветиться.

Я задумалась над тем, имеет ли смысл сейчас продолжать разговор на волнующую тему (или Мокки удар хватит), как вдруг тишину подземелья наполнил странный шепот…

Он звучал, как дуновение ветра по осени – шорох листьев, скребущих по старой брусчатке на улице Гнутой подковы, что к югу от столичного Квартала Гильдий. Шепот начался в отдалении, за поворотом, а потом пауками разбежался по всем углам, и мы с Мокки замерли, как пойманные на горячем. Могильным холодом потянуло по каменным плитам.

Что-то приближалось.

Мы с Бакоа поднялись и встали бок о бок, спинами прижавшись к шершавой каменной стене.

Впереди – очень далеко, только сейчас я начала действительно осознавать размеры подземелья – зажегся крохотный зеленый шарик света. Судя по всему, он выплыл из какого-то бокового тоннеля. Свет странно манил – будто заколдованный болотный огонек, уволакивающий путников в самую топь. Потом рядом с ним появился еще один. Они оба слегка подрагивали и прыгали, как пламя свечи у окна.

Ледяные струйки воздуха, ползущие вдоль пола, стали сильнее.

Огни поплыли к нам. Они приближались – а вдалеке вспыхивали, появляясь из-за поворота, их братья…

– Что это? – шепнула я.

И, будто в ответ мне, первые два огонька начали менять форму. Они стали расти в размерах до тех пор, пока не обрели неясные контуры людей… А еще точнее: монахов в глубоких капюшонах и со скорбно опущенными лицами. Прозрачно-зеленые сияющие сущности наполняли подземелье: пара за парой. Очень медленно, в тревожной патоке-тишине. Под капюшонами я видела нижние части их лиц – рты шевелились. Монахи беззвучно пели.

Мурашки побежали у меня по рукам при виде этой загробной мессы.

– Призраки? – меж тем с откровенным презрением процедил Бакоа.

Свет зеленых монахов наполнил пещеру, и я разглядела, как Мокки одной рукой сжал свою бритву, снятую с цепочки, а второй поудобнее перехватил бутылку – на манер биты. Я сама стояла, сжав кулаки, – никакого другого оружия у меня не было.

– Я не понимаю, что происходит, – напряженно сказала я, когда зеленые монахи двумя колоннами замерли перед нами. Получился как будто очень широкий коридор, уводящий вперед.

Призраки казались несчастными, полными боли, но… неопасными. При взгляде на них меня затапливало сочувствием, а не страхом. Поддавшись наитию, я вдруг шагнула вперед, решив, что фантомы показывают нам путь куда-то.

Но стоило мне шевельнуться, как ближайшие два монаха вдруг мигнули, как неисправные фонари. Мне по ушам резанул яростный визг, подземелье пронзила нестерпимо яркая вспышка света, и на одно мгновение монахи превратились в искаженные образы скелетов, замахивающихся на меня мечами. Я вскрикнула и отшатнулась. Свет угас, и перед нами снова были молчащие призраки.

Пальцы Мокки крепко обвили мое запястье, чтобы больше не дергалась.

Призраки не шевелились. Подумав, Бакоа наклонился, положил бутылку вина на пол и подтолкнул ее вперед. Когда она докатилась до первой пары призраков, вспышка, крики и скелеты повторились.

Вот только вино, в отличие от меня, не дернулось обратно. Вместо этого стекло вдруг хрустнуло и рассыпалось осколками, будто на него наступили.

– Ага. Класс. Так, ну и где нашего придурка носит? – пропел Мокки, обводя изумрудные силуэты недовольным взглядом. – Мне кажется, самое время для каких-либо объяснений.

– Пожалуй, – согласилась я.

Меня не покидало ощущение, что на меня кто-то смотрит: внимательно, изучающе, решая, как быть.

Нет, не монахи. И не Мокки, прикидывающий, что нам делать. И даже не Тилвас, который, мне казалось, вполне может прятаться за одним из углов, будто хитрая лисичка из детской книжки-игрушки, где нужно искать животных, незаметно помещенных в причудливые пейзажи и городские улочки.

Кто-то другой… Кто-то, кого я не осязаю, но о чьем присутствии догадываюсь.

– Джерри? Что с твоей одеждой? – вдруг спросил Мокки.

Я сначала почувствовала, а потом опустила взгляд и увидела, как ткань майки на моем животе оттягивается, будто кто-то взялся за нее и тащит на себя. Я сглотнула и потянула ткань обратно. Она сопротивлялась. Мокки, нахмурившись, резко провел рукой передо мной – если б там был кто-то невидимый, тянущий за одежду, он бы почувствовал. Но ладонь Мокки не встретила сопротивления. Зато сразу после этого неведомая сила потянула и за штаны Бакоа, таща его вперед.

– Какого гурха?! – возмутился вор.

И одновременно с этим, не успела я решить, что пора раздеваться, раз странная сила влияет на вещи, но не на людей, под сводами погреба разнёсся голос Тилваса Талвани.

– Здравствуй, Ори, – низко и певуче сказал откуда-то артефактор, будто пропел заклинание.

А потом и появился во плоти: шагнул из полной темноты в коридор призраков, в дальний от нас конец. У меня перехватило дыхание.

Тилвас Талвани выглядел не так, как раньше…

Его лицо по-прежнему было удивительно красивым, но черты заострились, а улыбка из добродушно-игривой стала ледяной и опасной. Глаза Талвани горели ярко-красным светом, а опущенные ладони окутывало пронзительное сияние. Во всем его облике чувствовалась самоуверенность и власть, отталкивающая и одновременно чарующая. Амулет с вороном весь искрился и чуть ли не дымился на груди артефактора.

– Будь добр, не трогай моих людей. Посмотрел – и хватит. Щупать запрещено, – усмехнулся Талвани и растянул губы в хищном оскале.

Моя майка и штаны Бакоа тотчас вернулись в нормальное состояние. Призрачные монахи все как один развернулись в обратную сторону – лицом к Тилвасу.

– Да, мне жаль, что мы нарушили твое уединение, – кивнул Талвани, хотя его интонация говорила вовсе не о раскаянии, а о насмешке. – Да-да, я помню: тебя все достали, и ты хотел покоя, и в итоге даже согласился на то, чтобы рядом с тобой жили те отвратительные тени-хищники, которые сейчас разгуливают наверху и облизываются после поедания полудюжины браксов… У вас получился не очень-то позитивный, но взаимовыгодный симбиоз, да? Ты не терпишь присутствия смертных и других духов, поэтому позволил хищникам жить при тебе, как рыбам-прилипалам. Хищники отпугивают все живое, а ты спишь – в кои-то веки спокойно. Они кормятся твоими снами, и если какая-то бестолочь придет на твою территорию – то кормятся и этой бестолочью заодно!.. Сами хищники к тебе не приближаются, но отпечатки всех, кого сожрали, отправляют к тебе сюда, вниз, как подаяния. Я смотрю, у тебя уже собралась прекрасная коллекция монахов. Да что ты говоришь, в дальних залах еще есть авантюристы?.. Историки? Влюбленные?.. Скоро и браксы появятся, да. Будут у тебя прекрасные изумрудно-призрачные псинки.

Пауза.

– Нет, Ори, нет, – после недолгого молчания Тилвас вдруг улыбнулся еще шире. Холодок пробежал у меня по спине от этой улыбки: тонкой, как лезвие дорогого клинка. – Моих людей вам с прихвостнями нельзя взять. Нет. Ни кусочка. Да, даже несмотря на то, что мы так охамели, что проникли в твои владения. Да, даже несмотря на то, что я сейчас так выгляжу.

Мы с Мокки переглянулись.

– Почему нельзя, спрашиваешь? – издевательски вскинул брови Тилвас. – О. О, тут все элементарно. Просто я сильнее.

И в следующее мгновение Тилвас Талвани резко упал на колени, а потом ударил своими сияющими ладонями по камням. Грянул гром, подземелье содрогнулось, и жемчужно-белое с алыми всполохами сияние рвануло во все стороны, наполняя вековечную тьму нестерпимым светом.

Призрачные монахи, дико воя, перекидываясь то в скелеты, то вновь в монахов, рванули в разные стороны, раздирая друг друга пальцами, а потом сжались до крохотных стеклянных шариков и градом осыпались на пол. Мы с Мокки сиганули было вбок, но свет достиг нас быстрее – и не причинил вреда.

Так что мы замерли, зачарованно глядя в центр погреба. Там, весь опутанный красно-белыми сияющими сетями, исходящими от Тилваса, дергался, стонал и пытался вырваться, переступая с ноги на ногу, огромный мохнатый паук с молочно-белыми глазами…

«Ори, – подумала я, не в силах оторвать от этого зрелища взгляд, – а точнее: оришейва – один из характерных духов природы, повелитель зимних садов. Слепой. Слышащий всё и вся. Легендарный…»

16 
Паучьи тропы

Calles antiquos serves veteres et amicos.

«Береги старые тропы и старых друзей».

Тилвас еще какое-то время удерживал свое заклинание, заставляя паука конвульсивно подергиваться и расплескивать волны чистой ярости. Потом оторвал ладони от пола…

Сияющие путы, связывавшие Ори, исчезли. Свет потух. Тьма и молчание заполнили подземелье.

– Верни свои огоньки, оришейва, – ледяным тоном приказал Талвани. – Так будет удобнее разговаривать. И проявись для моих спутников: уважай гостей.

Постепенно вокруг нас вновь разгорелись изумрудные фантомы монахов. А между ними чуть погодя вновь появился паук: он тоже был полупрозрачным, призрачным – что совсем не мешало ему выглядеть устращающе.

– Так-то лучше, – подмигнул ему Тилвас.

Казалось, аристократ постепенно возвращается к своему привычному облику… Его глаза медленно становились нормального серого цвета, усмешка, заставлявшая сердце обмирать от ужаса, сменилась маской холодной бесстрастности. Тилвас стоял как ни в чем не бывало: изящно отставив вбок одну ногу, сложив руки на груди и задрав подбородок. Его ладони уже не светились белым, однако пальцы… Я сглотнула, увидев, что они покрыты копотью и дымятся. Я все смотрела на эту черную обугленную кожу, на оранжевые всполохи в зрачках колдуна, и волоски поднимались дыбом у меня на затылке.

Что ты такое, Талвани?..

Между тем оришейва переступил с одной мохнатой ноги на другую и вдруг припал на передние, будто кланяясь Тилвасу.

– Ну, ну, не стоит, – рассмеялся аристократ. – Мне не нужно твое унижение, Ори, мне нужна только информация.

– Какая?

Когда паук произнес эти слова, у меня внутри все завибрировало. Его голос был низким и далеким, как рокот волн в океане забытой планеты. Казалось, голосом Ори говорит сама ночь, и звезды, и вечность.

– Кто из рёххов сейчас находится в людях? Пошли своих паучков разузнать, будь добр. Мне нужны все имена.

– Зачем тебе это, ferkhen Тилвас Талвани?

Когда я услышала, что оришейва назвал артефактора тем же именем, под которым его знала я, у меня странным образом отлегло от сердца. Не то чтобы это отменяло все странности колдуна, но хотя бы немножечко – отчасти – оставляло его на знакомом мне уровне понимания.

А вот ferkhen?.. Я нахмурилась, припоминая это слово: оно точно встречалось мне в книгах. Но где именно… И что это…

Озарение пришло быстрее, чем можно было ожидать. Ferkhen – «тюрьма» на протошэрхенлинге. Кажется, ори так долго спал, что говорит на архаичном наречии.

Тюрьма Тилвас Талвани, серьезно?

Вдруг Мокки Бакоа нарочито громко, нарочито небрежно зевнул, высказывая этим всю степень своего пренебрежения к С Ума Сойти Какой Безумной Ситуации. Тилвас покосился на нас с вором и следующую реплику сказал на том же странном языке, на котором общался с лошадьми.

Вот это я уже не могла перевести.

Ори, кажется, забеспокоился. Он толкнул достаточно длинный монолог, после которого Тилвас вскинул бровь и воскликнул на шэрхенлинге:

– Иссохли?!

– Да, ferkhen.

– Sakken… Ладно. Повторяю: мне нужен весь список имен.

– Хорошо, но это займет время.

– Сколько?

– Я не знаю. Ты приперся ко мне с этими двумя кусками мяса, потревожил мой сон, запретил завтракать и хочешь, чтобы я был продуктивен? – В голосе паука появились капризные интонации. – К тому же, что, если теперь и на меня захотят охотиться? – Ори расстроенно загудел.

– Ой, да кому ты нужен, старый хрен, – отмахнулся Талвани.

Не очень-то вежливо, но оришейва не обиделся. Хотя не берусь сказать, как бы я сумела идентифицировать обиду паука: не считая того крайнего случая, где он откусывает Тилвасу голову.

Вместо этого паук вдруг призрачной ногой мягко, почти по-дружески ткнул в грудь артефактора – как раз в амулет двуглавого ворона. Мне показалось, что в глазах Тилваса на мгновение мелькнул страх, но… Возможно, это отсвет зеленых монахов и собственная фантазия сыграли шутку.

– А кому нужен ты, Тилвас Талвани? – протянул оришейва.

– Хороший вопрос. Еще недавно я был уверен, что никому, но я как-то забыл взять в расчет вашу духовно-природную компашку… – пробормотал артефактор.

– «Вашу», – вот на сей раз паук обиделся. И даже еще разок повторил: – «Вашу»… Впрочем, ты прав, ferkhen. Я дам тебе список имен, когда он у меня будет. Шэрхенмиста должна быть спокойна, все должны находиться на своих местах, потому что, когда они шастают тут и там, мои сны пахнут тревогами. А сейчас забирай своё мясо и уходи.

Тилвас вскинул бровь.

– Уходи?.. – повторил он, как бы размышляя о чем-то.

Оришейва вздрогнул и опять поклонился.

– Пожалуйста, уходи, ferkhen… – исправился рёхх, и мы с Мокки снова переглянулись.

– Я не к этому, – отмахнулся Талвани. – Я к тому, что мы хотим уйти по паучьей тропе. Втроем.

Паук, поняв, что второй поклон был лишним и оттого совсем унизительным, тотчас разворчался.

– «Засуньте свои желания себе в одно место» – кажется, так нынче говорят люди? – прогудел оришейва.

– Мм, думаю, так люди говорят уже много-много веков. Можем у Джерри спросить, она словесница, – Тилвас вдруг подмигнул мне. Доброта его быстрого взгляда в мою сторону совсем не вязалась с предыдущим образом. – Но я не думаю, что это настолько важно, чтобы открывать ученый диспут. А про паучью тропу я не шучу. Ты вроде предпочитаешь жить без гостей, верно? Так вот, если мы выйдем из Северного креста, нас наверняка скоро снова найдут. И поймут, что ты и твои прихвостни отпустили нас, хотя сожрали браксов. А так они решат, что сожраны все и проникнутся к тебе таким уважением, что еще тысячу лет будут обходить монастырь по широкой дуге. А не, скажем, забредать прямо сюда в поисках драгоценностей.

– Но я и впрямь могу сожрать вас всех. Точнее, скормить хищникам.

Тилвас непреклонно покачал головой и раскрыл перед пауком ладонь, в центре которой вновь загорелся свет. Паук ощутимо сглотнул и даже попятился.

– Хорошо, – пробурчал Ори пару секунд спустя. – Но я не в состоянии взаимодействовать с мясом, ты же знаешь.

– Зато я еще как в состоянии. Открой тропу в Лайстовиц, а дальше я разберусь.

Паук вздохнул.

* * *

А потом оришейва приподнял одну из своих лап и слегка покрутил ей в воздухе, что-то заунывно бормоча. Нога исполинского паука засветилась глубинным багровым сиянием, и он потянулся ею куда-то вбок, будто хотел достать до какой-нибудь чашечки или деликатеса на полке на собственной кухне. Его бормотание стало громче, потом дошло до торжественной высокой ноты, и вдруг в подземелье появилось бесчисленное множество слабо серебрящихся нитей-паутинок…

Они шли отовсюду – и всюду: сквозь стены, потолок, пол, причудливо пересекаясь. Некоторые нити были тоньше, другие – плотнее. По одной штуке прошивали меня и Мокки Бакоа насквозь в области сердца, еще две дырявили Тилваса Талвани.

Паучья сеть…

Я не многое знала о магии оришейвы, но эти нити были похожи на энергетические каналы, связывающие все вокруг нас.

Ори лапой подцепил одну из нитей и потянул на себя.

– Лайстовиц… – бурчал паук. – Лайстовиц, Лайстовиц… Придется сделать пересадку.

– Ничего страшного, – благосклонно кивнул артефактор.

Оришейва проделал с выбранной нитью какие-то манипуляции, тогда как все остальные каналы угасли, вновь став прозрачными. Другой ногой паук очертил на полу окружность, которая засияла глубоким черничным светом. Ори натянул нить вниз так сильно, что она, казалось, готова была лопнуть – и коснулся ею пола. Нарисованный черный круг тотчас превратился в бурлящую воронку.

– Готово, – объявил паук.

– Замечательно. Джеремия, Мокки, подойдите ко мне, пожалуйста, – попросил Тилвас.

Я молча шагнула вперед. Мокки, с которого в любой другой ситуации, где им бы вот так пренебрегли, долго не включая в беседу, сталось бы устроить препирательства с последующим факультативным избиением всех неугодных, сейчас тоже с абсолютным спокойствием выполнил просьбу Талвани. Бакоа был напряжен и тих…

Здесь гурх знает что происходит.

Я остановилась на границе черного варева булькающей червоточины и подняла глаза на артефактора.

– И что теперь?

На слепые молочные глаза оришейвы мне смотреть не хотелось.

– Теперь будет немного странное ощущение, – объяснил Тилвас, смотревший на меня с открытой улыбкой. – Не отпускай меня в процессе, договорились? А то потеряешься в энергетических потоках Шэрхенмисты, и всё. Будешь максимум как невнятная тень в зеркалах заброшенных особняков появляться, уборщиков пугать, а реального твоего тела уже не останется… Мокки, и ты тоже держись. Я вижу по блеску твоих глаз, что тебе многое хочется сказать, а еще, кажется, нехило меня отдубасить, но, чтобы это желание осуществилось, надо добраться до Лайстовица, а для этого – взять меня за руку и умудриться пробыть в таком состоянии минут десять…

– Хватит трепаться, Талвани, – процедил Бакоа и, скривившись, сам сомкнул руку на запястье артефактора в стиле живых кандалов.

Я предпочла чуть более классический вариант: ладонь в ладонь, за что получила пугающе дружелюбное пожатие от аристократа.

– Пересадка будет на Дварф-Гауче, – сказал оришейва.

– Отлично, – согласился Тилвас. – Тогда до связи. Веди себя хорошо, паучок.

А потом он шагнул в червоточину и потянул меня за собой. Мокки шагнул сам. Полмгновения ничего не происходило, затем амулет в виде двуглавого ворона на груди артефактора буквально надулся изнутри, взбухнув стеклом так сильно, что я испугалась – лопнет. Глаза Тилваса вновь засветились красным, зрачки стали вытянутыми, а ухмылка – странно-чужой. И тотчас я почувствовала, как невидимая сила хватает меня за майку – совсем как паук оришейва полчаса назад – и куда-то тащит, прямо-таки выдергивает. Хорошо хоть, целиком, а не только внутренности!

– Держись, Джерри! – повторил Талвани.

И я держалась. Мир превратился в безумные всполохи алого цвета – будто языки пламени с вожделением облизывали реальность, – а я вцепилась в ладонь артефактора – горячую, крепкую, всю в саже – и разрешила невидимой нити тащить меня чуть ли не за пупок в неизвестном направлении. Ни Тилваса, ни Мокки не было видно – только море алых огней вокруг и внутри.

В какой-то момент случилась «пересадка».

Это произошло так: мы вдруг снова оказались в нашем пласте реальности (не знаю, как назвать это иначе), причем в каком-то… этническом ресторане, что ли. С трудом я припомнила, что Дварф-Гауч – это городок с большим анклавом кошкоглавых, расположенный на западе нашего острова. И действительно: вокруг в огромном количестве сидели на низких скамеечках и за квадратными столиками кошкоглавые. Разносчица-рысь с кокетливыми кисточками на ушах, увидев нас, так и грохнула поднос с оранжевыми плошками креветочного супа, и со всех сторон донеслось злое рычание и урчание.

– Продолжаем держаться! – приказал Тилвас и в ответ так ощерился на кошкоглавых, что бедняги обмерли на своих местах. А артефактор сделал шаг вперед – мы с Мокки за ним, – и под его ступней вдруг забурлила еще одна червоточина.

Ощущение «дергания за ниточки» повторилось.

А еще несколько минут спустя все закончилось.

Первым делом я почувствовала под босыми ступнями мягкий и немного влажный мох. Потом появилось птичье пение – многоголосое, торжественное и совершенно незамутненное: так могут петь только птицы, которых не донимают круглыми сутками скачущие мимо кебы, всадники и гаррары, не перекрикивают торговцы и не отстреливают из арбалетов гильдийцы в плохом настроении…

Затем возник шум падающей воды. Когда огненные всполохи окончательно угасли, появилась и картинка.

Как красиво!..

Мы втроем стояли в центре потаенной изумрудной долины, спрятанной среди темно-синих и острых гребней гор. Причем с большинства склонов текла вода – узкие и широкие, но неизменно высокие водопады обрывались где-то далеко внизу, насыщая воздух миллионами крохотных капель. Солнце стояло высоко в синем небе, мимо него то и дело стаями проносились птицы.

Под ногами был мох, нежная, мягкая трава и мириады нежно-розовых цветов. Рядом с нами раскинулись какие-то древние развалины – белоснежно-парадные колонны и портики забытого храма или, возможно, обсерватории. Вся долина состояла из таких пластов земли, для каких у геологов наверняка есть специальное и умное название, а вот мне они больше всего напоминали рассыпанные щедрой рукой зеленые чипсы. Вдалеке я увидела горный тоннель, явно ведущий прочь из долины, и рядом с ним – несколько очаровательных избушек с соломенными треугольными крышами. Вдоль всех окружающих нас скал земля обрывалась, заставляя центр долины будто парить в невесомости – по краям находились глубокие ущелья, и моя драматургическая душа решила, что надо обязательно заглянуть вниз, восхититься, но сначала необходимо поговорить о, кхм, насущных проблемах с Тилвасом Талвани.

Или кто он там такой…

– Итак? – Я еще несколько раз моргнула, чтобы зрение приноровилось к яркому дневному свету, и, вынув ладонь из руки артефактора, мрачно воззрилась на него снизу вверх. – Сам объяснишься, или нам с Мокки пора вспомнить искусство пыток?

– Я думал, это агрессивное предложение будет исходить от Бакоа, – проговорил Талвани, с улыбкой покосившись на вора.

Мокки меж тем был странного зеленого цвета: его явно укачало от нашего невозможного путешествия. В каждом из бриллиантов украденного колье, которое он приподнял, чтобы глянуть на себя со стороны – видимо, проверить свою целостность, – отражалось бледное острое лицо Бакоа, и я подумала, что впервые за все пять лет вижу его таким обалдевшим.

Да уж, вестибулярный аппарат способен сбить спесь с кого угодно.

Однако вор собрался с силами и даже вполне пугающе пообещал:

– От меня, аристократишка, жди реализацию.

– Заметано, – улыбнулся Тилвас. Как-то слабенько, бледно улыбнулся, не чета прежнему ассортименту улыбок.

А потом вдруг его глаза закатились, артефактор резко втянул носом воздух и упал навзничь, где стоял, лицом к небу.

– Ты что?! – ахнула я.

Амулет с двуглавым вороном на его груди стал бешено пульсировать, потом слабо дзынькнул – и на шее птицы я увидела трещину.

– Тилвас!..

Из угла рта и ушей Талвани потекла кровь, кожа стала бледной, как некрашеная ткань, дыхание замедлилось. Так. Стоп. Мы это уже проходили. В день знакомства. Когда я сорвала гурхов амулет, и все завертелось. Но сейчас-то!..

– Амулет на тебе, эй! Перестань умирать, придурошный! – возмущенно взревел Бакоа.

Я упала рядом с артефактором на колени и начала трясти его за плечи.

– Тилвас! Не отключайся! Как тебе помочь?!

– Можешь снова поцеловать, – едва слышно пробормотал Тилвас.

– …Это сработает?

– Нет, но мне будет приятно.

– Судя по всему, он не так уж и страдает, – тотчас едко заметил Бакоа, но был неправ.

Артефактору явно было плохо.

– Найдите… Галасу… Дарети… – прохрипел Тилвас на прощание и отключился под пение какой-то малиновой птички, опустившейся рядом с нами на камень.