Текст книги "#НЕДОМУЖИКАМ вход воспрещен. Как оставить нездоровые отношения в прошлом"

В целом отец Ани был очень жестоким человеком, крайне тревожным: когда дети ему мешали спать, он мог их поставить на горох, выгнать в тапках на улицу. Он постоянно сравнивал детей с собой в детстве и рассказывал о своей тяжелой жизни: «Если бы я мешал отцу спать, он бы меня избил до полусмерти. Помню, когда папа был выпивший и мы мешали ему, он за нами с топором гонялся, хотел зарубить. Вам повезло, что я хороший отец и не пью». То, что он не пил, наверное, было единственным его плюсом. Больше всего от него доставалось младшему брату. Дима часто плакал, отец за это его сажал в ванну с ледяной водой, выключал свет и говорил: «Пока не заткнешься, уродец, не выпущу тебя». Ребенок надрывался от плача, а когда Аня его оттуда вытаскивала, то ей сильно доставалось от отца за это – он мог ее избить, а иногда даже выгнать из дома, сказав: «Надеюсь, ты никогда не вернешься».

После очередного такого эпизода Аня вытащила брата из ванны, он дрожал от холода, губы его были синими, мальчик сказал сестре: «Я не хочу жить, папа говорит, что я уродец, он жалеет, что я родился. Лучше мне умереть, оставь меня в этой ванне, пожалуйста, сестра». Ане было очень жалко брата – маленький, беззащитный, худенький малыш после этого не ел несколько недель, он хотел умереть от голода… Издевался отец изощренными способами: например, мог кинуть детей где-нибудь в Купчино и заставить идти пешком до дома зимой в центр Петербурга; заставлял собирать бутылки, подходить к людям на улице и ждать, пока они допьют пиво, чтобы забрать бутылку, или вовсе попрошайничать – когда не было еды или денег на метро, нужно было подходить к людям и просить какую-нибудь мелочь, а потом ее отдавать отцу. Это было очень унизительно и позорно.

Когда Диме было шесть лет, у него обнаружили открытую форму туберкулеза – обследовав всю семью, туберкулез нашли и у Миши, и у мамы. Миша и его друзья принесли эту страшную болезнь с мест лишения свободы.

Диму положили в больницу, но так как болезнь протекала тяжело – он сильно кашлял и плохо дышал, – его отправили жить и учиться в специализированное учреждение для больных туберкулезом детей. Жизнь там была крайне тяжелой без поддержки и сестер, маленького мальчика, у которого были и без этого проблемы – дефекты речи и заикание, – ломали день ото дня. Дети там были разных возрастов, из неблагополучных семей – наркоманов, зэков и сироты. Дети из таких семей либо очень подавленные и закрытые, либо крайне жестокие. Диме приходилось в буквальном смысле выживать. Аня приезжала с сестрой к нему каждые выходные, и то, что она видела, вызывало у нее невыносимо мучительную боль в сердце: на теле ребенка были ожоги от сигарет, синяки, вещи, которые Аня привозила – книги, одежду, – пропадали. Брат всегда был очень грустный, спрашивал, когда его заберут, жаловался, что его бьют подростки. Аня чувствовала такую беспомощность, которую невозможно описать словами, она жаловалась директору, маме, но ничего не происходило.

Еще один яркий эпизод, когда ее мама, облачившись лишь в одну простыню, вышла на улицу и отправилась в виде забирать детей на школьный двор, которых ранее никогда не забирала, – она была сильно пьяна. Наверное, это и послужило причиной подобной выходки. Но тот позор, который испытала Аня, она не забудет никогда – конечно, одноклассники и без того догадывались, что в ее семье не все ладно, но после увиденного воочию их нападки стали еще более жестокими: теперь к ним примешивались и оскорбления ее родителей.

Неприятным флэшбэком из ее детства являются походы на рынок за покупкой продуктов с истекшим сроком годности… Стоит ли говорить, что подобный выбор обусловлен нищетой, в которой росла Аня? По сей день она не может забыть этот стойкий запах гнили, который пропитывал злачные места. Там кругом сновали люди, один взгляд на которых вызывал в душе целый клубок негативных чувств: отвращение, жалость, неприязнь, омерзение. Слабые, опустившиеся, влачащие жалкое существование, в грязной потрепанной одежде, источающие смрад. В ссадинах, синяках, с грязными ногтями, загрубевшей неухоженной кожей, они, как голодные гиены, толпились около лотков в поисках падали, готовые перегрызть друг другу глотку за более выгодный кусок. Нередко они развязывали драки прямо там, не отходя от кассы, жалкое убогое зрелище… Аня ненавидела родителей за то, что по их вине вынуждена была лицезреть это, находиться в этой обстановке…

Из-за того, что семья Ани постоянно была стеснена в денежных средствах, дети порой были вынуждены ходить в демисезонной обуви всю зиму. Часто одежда им доставалась из благотворительных организаций, качество которой оставляло желать лучшего: помимо того, что и фасон, и крой были давно устаревшими, зачастую она и вовсе оказывалась не по размеру. Каждый раз, одеваясь в школу, Аня смотрела на свое убогое отражение в зеркале: безразмерная куртка с нелепыми вставками времен СССР, юбка ниже колена горчичного цвета (хотя школьная форма предусматривала синий), грубые ботинки с обшарпанными квадратными носами на два размера больше, пузырящиеся на коленях колготки, за спиной школьный ранец, сильно выступающий из-за ее плеч, с нелепыми котами на торпедах. Так никто не одевался. И с каждым сезоном, как казалось Ане, ее образ становился все более нелепым. Одноклассники и школьные товарищи Ани презрительно тыкали в нее пальцами, обсуждая ее неуместный внешний вид. От этих нападок всякий раз ей становилось не по себе. Она и вовсе не хотела ходить в школу.

Аня была закомплексованной и неуверенной в себе, а ее социальное положение лишь усугубляло и без того имеющиеся проблемы. Но, как она ни старалась быть незаметной, занимать последние парты, не привлекать к себе внимание, злые детишки нашли себе объект для насмешек. Ни один день не проходил без издевок со стороны, особенно отличались мальчишки: «Эй мымра, где куртежку откопала? Опять в помойке рылась, бомжарина», – и это были еще самые невинные высказывания. Но самым запоминающимся моментом из школьного детства Ани были различные сборы на нужды класса и охрану, ведь всякий раз звучала одна-единственная фамилия злостного неплательщика – ее. И неделикатные комментарии учительницы, которая не гнушалась при всем классе пускаться в разглагольствования на тему: «Почему у всех есть, а у тебя опять нет?» или «Твои родители вовсе не работают? Вызову их в школу – хотя нет. Они опять не придут, им же плевать на тебя». И в довершение ее любимое словечко «беспредел» – как же Аня не любила учительницу. Она не понимала, как, будучи взрослым человеком, учителем, школьной мамой, можно так задевать чувства невинного ребенка.

Это постоянное безденежье натолкнуло Аню заняться подработкой, конечно, это было не просто, но в итоге ей удалось найти местечко на автомойке – они с сестрой после школы подрабатывали там, моя чужие машины. И за этим делом каждая из них думала о несправедливости жизни, о том, что в их семье не то что авто, даже стиральной машины никогда не будет. Так протекало ее детство. За всю ее жизнь отец не разу не обнял, не поцеловал, не взял дочь за руку. Ей очень хотелось родительского тепла, но со временем она смирилась с тем, что в этой жизни от родителей она его не получит. Тем временем мама продолжала сожительствовать со своим любовником.

Спокойные ночи выдавались теперь в их семье редко – только в периоды воздержания от алкоголя. В остальные же дни, крепко напившись, мамин хахаль начинал показательные экзекуции – бил мать, за годы жизни с ним она примерно год пролежала в больницах после побоев: сломанная челюсть, сотрясение мозга и много всего ей пришлось пережить; предъявлял нелепые претензии, называл детей неблагодарными выродками и угрожал поместить их в детский дом; крушил ветхую мебель и, только изрядно побарагозив, наконец успокаивался и ложился спать. До школы оставалась всего пара часов.

Хронический недосып, постоянный стресс, тревога, страх накладывали печать на и без того ущемленных, унылых и несчастных детей. Помимо наличия пьющего любовника-зэка, ежедневные будни омрачались периодическим присутствием в их доме асоциальных личностей, которым сердобольная мать Ани искренне хотела помочь, – одним из таких ярких персонажей была проститутка Акула. Она была ВИЧ-инфицирована, вернее, на тот момент у нее уже был СПИД – худая, изможденное тело покрыто корками, речь бессвязная, частично отсутствовали зубы, в уголках рта заеды, на голове жалкое подобие волос. В ее чертах угадывалось, что она когда-то была красивой цветущей девушкой, но сейчас она доживала свой век. Мама подкармливала ее и давала поносить детскую одежду – до того она была худа. Спустя три года Акулы не стало. Была еще одна – тоже проститутка, звали ее Аглая. Когда Аня впервые увидела ее, она была беременна, носила третьего ребенка, двое уже давно росли в детдоме, и страдала от героиновой зависимости. Как-то ночью, выйдя на кухню, она застала ее – та сидела в распахнутом халате, сизые груди отливали нездоровой голубизной, живот для ее срока был очень маленький, тело покрыто синяками и ссадинами. По линии бикини топорщились волосы, она сидела, склоняясь над столовой ложкой, в которой на воде из-под крана разводила порошок для очередной дозы. Заработала на него она два часа назад. К счастью, Аня этого не видела, но слышала, это происходило за стеной ее комнаты – клиентом был их сосед-зэк.

На диване-уголке, стоявшем на кухне, попеременно спала то пьяная мать, то случайные асоциальные женщины, которых она периодически приводила. Он весь пропах потом вперемешку сигаретным дымом, алкоголем, рвотными массами – Аня старалась обходить его стороной, лишний раз не присаживаться на него, потому что, помимо физического отвращения, этот диван стал олицетворением той бездны, в которую упала их мать и затягивала своих неокрепших детей.

И вот в сумраке ночи Аня стояла в дверном кухонном проеме и смотрела, как Аглая медленно набирала в шприц приготовленную жидкость и искала единственную сохранившуюся вену – у себя на бедре. Буквально секунда – и тело женщины наполнилось животворящим ядом, она обрела покой, откинулась на спинку кухонного уголка и погрузилась в пьянящую дрему. Аня продолжала стоять и смотреть на нее – полуобнаженное, изношенное тело белым пятном выделялось на фоне ткани кухонного гарнитура. «Неужели это тело двадцатисемилетней женщины, неужели можно себя сильно так сильно не любить, чтобы превратить свою жизнь в эту агонию? Как это все жутко страшно, как уйти от этого, не видеть, не знать… Я должна вырваться… Я, мой брат и сестра», – она не спала всю ночь, думы терзали ее. Она знала, что должна быть сильной, и твердо была уверена в том, что ничего не сможет ее сломить – она справится.

Утром, когда Аня вышла на кухню, она увидела Аглаю, у нее до сих пор была игла в вене. Ей очень хотелось подняться, но левая нога была парализована. Она могла ею чуть-чуть пошевелить, но эти движения причиняли адскую боль. Аглая пыталась встать, молила о помощи – это было душераздирающее страшное зрелище. Жалость, мерзость и глубокое отчаяние чувствовала Аня, она побежала к маме в комнату.

– Зачем ты привела это существо в наш дом, мама? Почему я должна на это смотреть? Мне очень больно это видеть! – кричала Аня.

– Анечка, ей очень плохо, я хочу ей помочь. – сказала мама.

– Себе помоги сначала! Себе и нам! Спасая ее, ты отбираешь у нас, у своих детей, ломаешь нашу жизнь – как ты этого не понимаешь?! – рыдала Аня. – Она выбрала себе эту убогую жизнь, но в чем ее дети виноваты? Эта тварь их обрекает на вечные муки и страдания. Она не человек, она убийца детских душ! У нее уже двое детей в детдоме, а она носит третьего, продолжает колоться и заниматься проституцией. Этим больным и убогим нельзя рожать, кого они рожают? Их дети обречены, и спасения им нет, дети вырастут такими же, это порочный круг… Какую пользу такие люди могут принести? Они не способны сделать никого счастливыми, они могут только разрушать, они паразиты! Почему их принудительно не стерилизуют, чтобы они не размножались? У нас никогда не будет здоровой сильной нации, пока такие твари рожают! Она выбрала себе этот путь, но дети выбирать не могут, в силах человека предотвратить эти страшные трагедии – чтобы не рождались подобные ей, чтобы ее дети это не видели. Мама, это так больно! Я не могу на это смотреть! – рыдала Аня.

– Какая ты жестокая, Аня! Людям нужно давать шанс, нельзя забирать у женщины возможность стать матерью.

– У женщины? Где ты женщину видишь, мама? Нельзя давать подобным существам размножаться, таким образом можно уберечь еще ее не родившихся детей от страданий. И мне больно от того, что ты ее жалеешь, что ты настолько не любишь нас, что позволяешь своим детям на это смотреть…

Ане было очень тяжело смотреть на этих убогих людей, да и людьми их было уже не назвать – полное отсутствие разума, эмоций, остались только низменные потребности. Было очень больно, что жизнь вынудила ее столкнуться с этим так рано, что ей приходилось смотреть и жить с этими существами на одной площади, было невыносимо обидно, что родители не могли ее отгородить и защитить от этого ужаса… Ей так не хватало чувства безопасности и защищенности.

Один раз во время очередного запоя мамы и Михаила в гости пришли его друзья-уголовники. Когда мама с Мишей уже нагулялись и пошли спать, на кухне остался один из них. Он сидел пятнадцать лет в тюрьме за несколько групповых изнасилований, а когда вышел, начал зарабатывать тем, что знакомился с девочками-подростками из неблагополучных семей и принуждал их за деньги спать со взрослыми мужчинами. Он был самым мерзким из всех его друзей – худой, высокий, весь в наколках, с шрамом на пол-лица, он вызывал инстинктивное тошнотворное отвращение у Ани. В этот вечер, когда Аня мыла посуду и убиралась, он к ней пристал, начал ее домогаться – схватил за руку и начал стягивать халат. Аня взяла первое, что попалось под руку – бутылку, – и ударила его по голове. Он упал. Аня побежала в слезах к отцу в комнату и рассказала о том, что произошло. На что он начал скалить зубы: он всегда так делал, когда злился.

– Это ты виновата, что он к тебе пристал. Зачем в халате ходишь по дому? Ты же знаешь, какие нелюди здесь обитают, зачем ты даешь им повод? – сказал отец.

– Я виновата? – беспомощно плакала Аня. – Моя вина в том, что я родилась в такой семье? Что у меня нет родителей, которые могут меня защитить? Как ты можешь такое говорить? Я сейчас пойду в полицию и расскажу обо всем, что здесь происходит.

– Если ты пойдешь в полицию, то ему ничего не будет, а меня он убьет, – сказал отец.

– Ты живешь по своей конституции, законы которой написал ты сам, папа! Этот несправедливый, жестокий мир, спасения в котором нет, придумал ты! И хочешь, чтобы мы жили в нем! – рыдала Аня.

Отец запретил ей идти в полицию, потому что боялся, но Аня все равно пошла. Когда в дом пришли представители закона и увидели всю эту картину, они сказали: «Вы же знаете наши законы: пока никого не убили и не изнасиловали, мы их не можем посадить, нет тела – нет дела. А если вы напишете заявление, мы заберем его на сутки, но потом все равно отпустим». Безысходность и беспомощность чувствовала Аня, она просила помощи у всех – у мужчин во дворе, у полиции, у отца, но никто, никто не хотел вмешиваться, не хотел себе проблем…

И подобные случаи в детстве Ани еще повторялись: в их доме, там, где ребенок должен чувствовать себя безопасно и защищенно, постоянно обитали различные асоциальные личности, а там, где есть нищета, алкоголь, наркотики, присутствуют и другие еще более страшные человеческие пороки. Она жаловалась отцу, но тот ни разу за всю ее жизнь не заступился ни за нее, ни за брата с сестрой – боялся. И у Ани были десятки знакомых из ее далекого «коммунального прошлого», кто пережил подобное, – это случалось с детьми из неблагополучных семей, и часто это совершалось со стороны тех, кто был вхож в дом: отчим, дед, друзья семьи. Некоторых из тех жертв уже нет в живых, большинство сломались и спились, а те, кто приспособился, никогда об этом не расскажут. Потому что стыдно! Это та правда, о которой не принято и стыдно говорить, но уже невозможно молчать! Ребенок не может быть в чем-то виноватым. Мы не можем выбирать семью, в которой нам родиться, и не можем влиять на то, что с нами происходит там, но мы, наши решения и выборы определяют будущее – то, каким оно станет, и то, какими вырастут наши дети. Отец Ани сам пережил подобное в детстве – его маленькую сестру изнасиловали на его глазах, и то чувство стыда, которое ему привили тогда взрослые, осталось на всю жизнь. И именно это чувство он пытался внушить своим детям. Стыдно должно быть не жертвам насилия, а тем, кто их осуждает, травит и смеется над ними! Из-за таких людей, которые внушают чувство стыда жертвам насилия, преступления замалчиваются, а выродки, которые это совершают, продолжают жить и радоваться, зная, что беззаконие и безнаказанность процветает! Из-за людей, которые осуждают жертв насилия, мы живем в таком мире! Рушатся жизни миллионов людей! И те, кто осуждает жертв и внушает им чувство стыда, автоматически становятся защитниками моральных уродов, которые это совершают. И если человек испытывает чувство стыда и пытается его навязать всем – стоит задуматься, почему он его испытывает? Их чувства связаны с их страхами и комплексами, они сами боятся осуждения и хотят жить в мире себе подобных.

Так продолжалось долгое время, пока однажды благодаря одному инциденту мама не рассталась с Михаилом. Тогда она думала, что это навсегда, но это была лишь временная пауза. И то она на какое-то время позволила вздохнуть свободнее Аниной семье. А дело было так: как-то раз, Аня, возвратившись домой, застала Мишу с другой женщиной. В тот день она, как обычно, поднялась по лестнице на третий этаж, открыла ключом дверь, с ней были ее брат и сестра, она всегда их забирала из школы. Квартира была погружена в сумрак, было подозрительно тихо – лишь были слышны отзвуки какой-то возни, происходящей в дальней комнате. Аня велела детям разуться и ждать в прихожей, никуда не ходить, пока она не проверит, что все в порядке: в ней затаилось чувство опасности. Не включая свет, она на цыпочках прошла по темному коридору, дверь одной из комнат была приоткрыта – тусклый луч света от ночника ложился узкой полоской на пол. Она тихонько прислонилась к щели приоткрытой двери, ее взгляду предстала омерзительная картина: Аглая лежала на диване, волосы ее были растрепаны на подушке, руки раскинуты в стороны, а на коленях перед диваном, держа Аглаю за разведенные бедра, стоял Михаил. Энергичными движениями бедер он вгонял свою плоть в тело бессознательной женщины, периодически он ее придушивал, хлопал по щекам – ему хотелось эмоционального ответа, но она была, как обычно, под кайфом. Глаза его были налиты кровью, лоб покрывала испарина, живот омерзительно содрогался наподобие студня в такт его движениям. «Хлоп, хлоп, хлоп» – звук соприкасающихся тел, тошнота подкатывала к горлу Ани. Ей стало дурно. Она отошла. Мать спала в соседней комнате. Аня пошла ее разбудить, удалось ей это не сразу – ведь она, как и всегда, была пьяна. Мама привстала, опустила ноги на пол, засунула их в тапки, стоящие подле кровати, запахнула халат и пошла в направлении той комнаты, куда вела ее дочка. Увидев происходящее, мама бросилась на Мишу с кулаками и воплями. Он вскочил – омерзительный, голый, потный – и начал ее отталкивать, дальше видеть Аня этого не могла. Она вернулась к брату с сестрой в прихожую. Очередная потасовка, ругань, побои. Аня судорожно набирала телефон полиции, по звукам, доносящимся из комнаты, она понимала, что у них драка, этот мерзавец снова избивал мать. Дальше все как в тумане: приехала полиция, его забрали, Аня прикладывала лед к опухшим ушибам на лице матери. Из глаз Нади текли слезы. Она не переставала говорить: «Никогда больше, с меня хватит». Аглая так и лежала голая на диване, даже шум драки не смог вывести ее из наркотического опьянения. Это был страшный вечер, но после него на некоторое время жизнь пришла в некое подобие нормы: мама перестала пить, с любовником было покончено, и жизнь приобрела хоть какие-то позитивные краски. Но длилось это недолго, может, пару месяцев, может быть, полгода. В один из дней, вернувшись из школы, Аня снова застала дома маму в обществе Миши. Он был одет с лоском – аккуратно подстрижен, выбрит, в синих брюках и голубой рубашке, – глаза мамы сияли. Парочка уютно устроилась на кухне, на столе стояла ненавистная початая бутылка водки с нарезанной на тарелке закуской – огурец, колбаса, сыр; в этот раз Миша не поскупился и даже прикупил мороженое детям, оно лежало в морозилке, о чем он с милой улыбкой сообщил Ане.

«Мразь, – думала Аня. – Будто можно поганым мороженым сгладить все то дерьмо, которое ты сделал». Разумеется, она ничего не сказала, только стиснув зубы и процедив сквозь них холодное «Спасибо», ушла в комнату. В горле стоял комок негодования, боли, злобы, обиды, возмущения. Все эти чувства терзали ее душу, жизнь вернулась на круги своя – пьянки, ругань, ссоры, драки, – только вмешиваться во все это она уже не хотела: чувствовала свое бессилие и обреченность попыток вразумить мать. Но всему в этой жизни приходит конец, и однажды, пусть и не по инициативе мамы, а волею закона, Миша исчез из их жизни навсегда – его посадили. Он совершил очередное тяжкое преступление. Его просто пришли и забрали люди в форме. Даже не верилось, что такое возможно. Ане на тот момент было уже четырнадцать лет.

С течением времени Аня духовно окрепла – научилась ставить на место обидчиков, благодаря острому уму всегда могла в ответ бросить язвительную фразочку, заставляя оппонента замолкнуть. Она почувствовала внутреннюю силу, поняла, что намного сильнее тех изнеженных детей, за спинами которых всегда есть тыл. У нее его не было, она была у себя одна, научилась бороться за себя, за свою жизнь, за свою честь и достоинство. Из неказистой девчушки она превратилась в статную красивую девушку с твердым характером и железной силой воли.

После окончания школы у Ани выработались явные лидерские качества – она заслужила уважение одноклассников, была старостой, училась на отлично. У нее были хорошие отношения с учителями; она всегда заступалась за слабых, могла найти компромисс в любой ситуации. Она стала очень справедливой, именно поэтому к ее мнению всегда прислушивались, жесткой – это защитная реакция от жестокого мира, – с выраженным чувством эмпатии и сострадания к людям – она не могла пройти мимо, когда обижали слабого, не могла промолчать, потому что считала это своим долгом. Летом, после окончания школы, под давлением отца она поступила учиться в одну из лучших художественных академий в нашей стране. Всю свою жизнь с четырех лет она рисовала, но никогда себя не видела в этой профессии, никогда не представляла себя на этом поприще, но, дабы снискать расположение отца, поддалась на его уговоры и подавила внутренний протест и пошла учиться туда, куда он захотел. Аня обладала высоким уровнем коммуникабельности, ее интересовали различные расследования, она много читала, ей нравилось писать – она видела себя журналистом. Но отец говорил: «Это позорная древнейшая профессия. Мне будет стыдно, если моя дочь станет журналистом».

Учеба в институте давалась ей нелегко: днем приходилось учиться, а ночью работать официанткой, чтобы было на что жить. До шести утра она работала, потом, поспав несколько часов, шла на нелюбимую учебу. Рисунок, живопись, композиция, скульптура – все эти предметы вызывали у нее отторжение, по натуре она была человеком эксцентричным, общительным, страстным, и монотонное сиденье за мольбертом, молчаливое созерцание натюрмортов и обнаженной натуры буквально убивало ее. Всякий раз, занимаясь рисованием, она вынуждена была подавлять себя, заставляя заниматься нелюбимым делом. Вскоре этот внутренний конфликт перерос в проблемы со здоровьем – она плохо спала, была подавлена, апатична, – отец каждый раз подобное поведение списывал на леность, бесталанность и причитал: «Не в коня корм, природа отдыхает на детях гениев». Ему было невдомек, что у человека могут быть собственные стремления: он хотел, чтобы дети соответствовали его представлениям об успехе и самореализации. Со временем Аня стала ненавидеть учебу – ходила туда ежедневно, как на каторжные работы. Даже преподаватели замечали, что Ане тяжело учиться и она делала все через силу, говорили ей: «Ты не закончишь вуз, ты не рождена быть художником». Аня это знала, но очень боялась, что ее отчислят, потому что не хотела разочаровывать отца, заслужить таким образом его признание, ведь всю жизнь именно его ей так не хватало. Она думала, если переборет себя и получит диплом, то отношение отца к ней изменится, он будет ею гордиться. В итоге Аня окончила институт, но, скорее, не благодаря таланту, а силе воли и своим навыкам уметь договариваться – с первого курса она дружила со старшекурсниками, у которых брала уроки, они помогали ей в учебе и решали проблемы с преподавателями, которые талдычили: «Аня, ты не на своем месте, художник – это состояние души. Ты все делаешь через силу, и даже если ты закончишь, то не будешь работать по профессии». Так и получилось – Аня получила специальность, даже поступила в аспирантуру и преподавала студентам, но ни дня не отработала по профессии. На старших курсах Аня устроилась в крупную компанию менеджером по продажам рекламных услуг, она стала ведущим специалистом, лучшим продажником во всей компании, ведь именно там можно проявить лидерские качества. Аня хорошо разбиралась в людях, всегда могла найти подход даже к самым сложным клиентам – этому она научилась в детстве. Там она и осталась работать по окончании института. Отца ее решение разочаровало, он отказывался понять дочь, в ее поступке он увидел пренебрежение, по его мнению, наплевательское отношение к его усилиям. Впрочем, разочарован он был не только ею: «Не о таких детях я мечтал», – всякий раз говорил он. С годами точка соприкосновения между ними становилась все меньше, всякие попытки к диалогу терпели фиаско. Его разочаровывал не только выбор специальности, а способ мышления, стиль жизни и мировоззрение детей. Он хотел, чтобы они поняли его, жалели, не осуждали за ошибки прошлого, но если детьми они еще в силу незрелости не могли в полной мере оценить весь ужас его поведения и бездействия в тех или иных жизненных ситуациях, то, став взрослыми, оправдания поведению отца они уже не могли найти. Дети не высказывали ему претензий, просто между ними выросла глухая стена непонимания, они окончательно отдалились, он стал для них чужим, скорее, он таким всегда и был. После окончания института у Ани с отцом был серьезный разговор.

– Не о таких детях я мечтал. Я так хотел, чтобы ты стала художником, – сказал отец.

– Не о таком отце я мечтала. Я так хотела сильного плеча, опоры и поддержки.

– Вы ошибка моей молодости. Своим появлением на свет вы сломали мою карьеру, исключили всякую возможность свободной жизни.

– За что ты нас так не любишь? Мы не виноваты в том, что родились, это был твой выбор. Что ты сделал, чтобы мы выросли такими, как ты мечтал? И из-за своей незрелости и зашоренности ты сломал нам жизнь. Ты не верил в нас, потому что не верил в себя, обесценивал, никогда не мог защитить. И сейчас, папа, ты не вправе ничего требовать, ты не можешь называться моим отцом. Мы росли, как сорняки на грядке. Ты и так скинул все свои обязанности на меня, я должна была решать проблемы, которые не должен решать ребенок. Ты украл мое детство. Я всю жизнь делала так, как было угодно кому-то, я никогда не жила для себя. Даже в этот институт поступила ради тебя, ради удовлетворения твоих амбиций. Ты свою единственную жизнь прожег, потому что боялся, потому что хотел быть удобным для кого-то. Но я со своей жизнью сделать это не позволю. Сейчас я пойду своей дорогой, буду делать так, как хочу я и как думаю я. Вы разрушили мой мир, но я построю новый, и в нем не будет тебя.

– Я никогда тебя не прощу за эти слова и жалею, что ты родилась, – ответил ей отец.

– А я тебя прощаю, папа. Ты настолько слабый, что не способен признать, что виноват во всем ты, дети не могут быть в чем-то виноваты. Проблемы детей – это всегда вина родителей. Я прощаю тебя, ты слабее меня и не способен признать свои ошибки. Но я никогда тебя не пойму, ты разрушил детство и испортил отношения с детьми, которых сам же произвел на свет. И тебя это не волнует, тебя по-прежнему интересует, что о тебе будут думать люди, твое эго, именно поэтому ты хочешь, чтобы я соответствовала твоим ожиданиям. Но я не ты, а ты не я, поэтому у меня все будет по-другому.

С тех пор прошло десять лет: отец так и не общается со своими детьми.

Мама стала глубоким инвалидом, она на пенсии и только сейчас к ней приходит осознание содеянного. Она стала вести дневник, где описывает свою жизнь и выводы, которые сделала. Она жалеет об очень многих вещах: что прожила вот так свою жизнь, что потеряла очень много времени, сил и здоровья в деструктивных, разрушающих ее отношениях, что давала себя унижать, обижать, что у детей украла детство, что сломала им жизнь. Мучительное и очень болезненное чувство вины гложет ее за то, что отношения с детьми такие напряженные, что, когда им была нужна материнская помощь, поддержка и любовь, ее не было рядом, что не могла их защитить. Очень переживает, что дети такие несчастные – нет семьи, внуки живут без отцов. Она хотела бы все исправить, но время не вернешь, и некоторых людей – тоже.

Надя часто вспоминает, как ее муж ущемлял и унижал детей, винит себя за то, что детям выбрала такого отца. «Как корабль назовешь, так он и поплывет»: с теми сценариями и программами, которые получает ребенок в детстве, он будет жить всю жизнь, от них никуда не деться, как бы иногда ни хотелось. Вера, поддержка, опора и любовь – это основа, которую каждый родитель должен дать своему ребенку, без этого личность не сможет стать полноценной и самодостаточной.

«На этой земле каждый проживает свою единственную жизнь, что будет дальше – никто не знает, но живым выбраться отсюда точно никто не сможет. То, как вы ее проживете и станете ли счастливыми, зависит только от вас! Будьте сильными: если вы настолько себя не любите, что не готовы бороться ради себя и даже ради детей, боритесь ради своих обидчиков. Не отнимайте у себя и своих детей возможность быть счастливыми – никогда. Не разрешайте никому себя обесценивать, знайте себе цену, и пусть весь мир в вас не верит, вы должны в себя верить – всегда! Вы достойны самой лучшей жизни! Бегите из деструктивных отношений, они вас разрушат! Пройдет время, уйдут эмоции, останется только здравый смысл, и вы будете жалеть, сколько времени потеряли, а сделать уже ничего не сможете – поздно. Очень страшно в старости, когда за плечами долгая жизнь и миллионы упущенных возможностей, сидеть и думать, а как могло было сложиться, если бы… Никогда не поздно стать счастливым, начать все сначала, ничего не поздно, пока мы живы. Никогда не подавляйте волю своих детей, не ломайте их, смотрите на их ресурсы и таланты: счастье и удача человека находится в прямой зависимости от совпадения его целей и предназначения. Когда разум и душа человека находятся в согласии, мотивация очень высока. А высокая мотивация в жизни заставляет не распыляться временем и не прожигать свое здоровье, иначе его не хватит для осуществления целей. Мы не должны спасать утопающих – это их выбор, их жизнь и только их ответственность. Никто не сможет вас спасти, кроме вас самих. Настоящая любовь наполняет, развивает, дает чувство свободы, это ресурс, который все исцеляет, дает силы и возможности, а зависимость только разрушает и забирает. Любовь – это бесценный подарок судьбы, который далеко не каждый может получить. Его надо заслужить, чтобы любить и быть любимым, надо стать самодостаточным, а если ты разрушенный и зависимый, может быть только созависимость. Самодостаточный человек никогда не отнесется к другому хуже, чем к себе. Он не испытывает зависти, потому что она говорит о том, что «я так не могу». Ему незнакомо это разрушающее чувство, потому что он сравнивает себя не с кем-то, а только с самим собой вчерашним. Когда видит достижения других – восхищается, понимает, кем нужно стать и как научиться мыслить, чтобы получить желаемое. Он развивается во имя себя, а не из желания кому-то доказать или на кого-то повлиять, потому что выбор из гордыни всегда ведет к боли. Он никому не мстит. Не боится ответственности, а, наоборот, стремится к ней и берет на ее себя. Он осознает свои действия и понимает их последствия, он никогда не жалуется, не уходит от реальности в алкоголь, наркотики, измены или «фанатичное саморазвитие», потому что его реальная жизнь – это большое счастье, она прекрасна и наполнена. Он всегда благодарен жизни за то, кто он и что у него есть. Осмысляйте свою жизнь и свои поступки – всегда. Не анализируя глубоко свою жизнь и не принимая во внимание последствия, вы не сможете изменить ракурс. Более того, невозможно даже понять, почему ты выбрал такую никчемную и убогую жизнь и зачем за нее всеми силами держишься. Человек – существо разумное, он должен уметь управлять эмоциями. Принимая решения, исходя из своих эмоций, мы не можем трезво оценивать ситуацию, осознание за последствия приходят потом, а от чувства вины за проделанное избавиться невозможно. Одна из самых важных задач каждого человека на этой земле – освобождение от деструктивных и разрушающих программ, которые заложены в нас. Каждый человек приходит сюда, чтобы стать лучшей версией себя, но далеко не у каждого это получается», – пишет Надя в своем дневнике.