Текст книги "Сын менестреля. Грейси Линдсей"

Десмонд, не имевший привычки ходить пешком, в результате на целых шесть минут опоздал на благословение. Но когда он вернулся после службы в дом священника, то каноник, весьма строгий в вопросах пунктуальности, сделал вид, что не заметил проступка своего викария. За ужином каноник с видом победителя взмахнул салфеткой, аккуратно заткнул ее себе за воротничок и улыбнулся:

– Ну что, приятель, хорошо провел время в гостях у ее милости?

– Замечательно, каноник! Хотя, боюсь, пробыл там чуть дольше положенного.

– Да будет тебе, какие пустяки! А скажи, она… словом, как думаешь, ты ей понравился?

– Сперва она, конечно, попыталась вставить мне несколько шпилек, но потом была сама доброта. Так что мы с ней отлично поладили.

– Я знал, что ты сможешь. Я знал, что ты сможешь, – довольно хмыкнул каноник и, взяв разделочный нож, вонзил его в хрустящую корочку аппетитной бараньей ноги. – Все идет отлично, дружище Десмонд.

Следующие несколько дней от мадам не было ни слуху ни духу. В воскресенье каноник решил сам прочесть десятичасовую мессу, так как это позволяло ему обрушивать громы и молнии на головы большего числа прихожан. И естественно, Десмонду пришлось читать восьмичасовую мессу, к которой ходило гораздо меньше людей.

И когда в воскресенье утром он подошел к алтарю, то не мог не заметить, что почетное место на передней скамье было занято мадам Донован, обычно приходившей в церковь в одиннадцать часов. На сей раз на ней были короткое черное кашемировое пальто в стиле милитари с широким воротником и накладными карманами, плиссированная юбка, шелковые чулки и туфли с простроченными швами, а на голове – низко надвинутая на лоб шикарная шляпка-клош. В таком виде она казалась лет на десять моложе, и сказать, что она выглядела элегантно, – значит не сказать ничего. В любой из модных парижских церквей она, несомненно, привлекла бы к себе восхищенные взгляды.

Во время службы Десмонд ни разу не взглянул на нее, но во время Святого причастия, когда она преклонила колени перед деревянными перилами алтарной преграды и он положил в ее полуоткрытый рот освященную облатку, их глаза встретились, словно между ними произошло некое духовное общение – сладостное и трогательное.

Уже в ризнице Десмонд заметил, что возле церкви до сих пор стоит ландолет с поднятым верхом. Когда он наконец вышел, мадам, уже проявляя некоторое нетерпение, ждала его у машины:

– Сегодня я уезжаю в Дублин. Срочное дело, требующее личного присутствия. Не могли бы вы сообщить об этом канонику? Я буду, как обычно, в отеле «Шелбурн». Задержусь дней на десять, – сказала она и неожиданно улыбнулась, показав ровные белые зубки. – Кстати, разведка донесла мне, что вы здорово промокли во время последнего обхода прихожан. У вас что, нет плаща?

– В Риме этот предмет гардероба не требуется, – рассмеялся Десмонд, продемонстрировав такие же идеальные зубы. – У меня имеется приходской зонтик, огромный купол которого во время дождя выворачивает с завидным постоянством.

– Вам просто необходим плащ, – со смехом произнесла мадам Донован. – Тут вам не Рим, и в Килбарраке этот предмет гардероба требуется постоянно. А теперь au revoir! – протянув Десмонду руку, сказала она.

После Святого причастия он мог позволить себе только слегка сжать ее пальцы. Но когда автомобиль скрылся из виду, Десмонд опустился на колени и помолился о ее благополучном путешествии по забитой транспортом дороге. И о ее скорейшем возвращении.

Следующие несколько дней жизнь шла обычным чередом, хотя Десмонд все острее ощущал отсутствие своего нового друга. Однако в четверг он получил материальное свидетельство того, что мадам его не забыла, в виде роскошного плаща, доставленного службой срочной доставки. Плащ фирмы «Берберри» был спокойного серого цвета и прекрасно сидел на Десмонде, что подтвердил во время примерки каноник, выжидающе смотревший на своего викария.

– Прямо как на тебя сшито, приятель. Очень красивый, а серый цвет – именно то, что и подобает священнику. – Каноник одобрительно погладил тонкий непромокаемый габардин, явно довольный таким знаком внимания со стороны мадам Донован. – Десмонд, похоже, ты ей действительно понравился. И, если будешь вести себя осмотрительно, она, может, и прислушается к тебе, когда ты ненароком затронешь тему перил алтарной преграды.

Однако Десмонд счел за благо промолчать. Он уже решил для себя, что, несмотря на давление каноника, в таком деликатном деле надо вести себя сдержанно и осторожно.

Через шесть дней обитатели дома священника узнали о возвращении мадам Донован. Оба, и каноник, и Десмонд, получили приглашение по телефону прийти в ближайшее воскресенье к ней на ланч.

Каноник был чрезвычайно доволен, но ответил, что, к своему величайшему сожалению, прийти не сможет и будет только его викарий.

– Десмонд, мадам хочет видеть именно тебя, и ты прекрасно знаешь, что после воскресного обеда я люблю хорошенько вздремнуть.

Итак, Десмонд в одиночестве отправился в Маунт-Вернон, надев в знак признательности чудесный новый плащ, но на сей раз решив обойтись без шляпы. Подойдя к дому, он обнаружил мадам, прогуливающуюся по террасе и одетую самым неформальным образом: на ней была розовая блузка, серая льняная юбка и простая соломенная шляпка, завязанная под подбородком. Увидев Десмонда, мадам с улыбкой воздела руки к небу:

– Боже мой! Неужели пошел дождь?

– Мадам, погода здесь ни при чем. Я просто хотел дать вам возможность полюбоваться своим чудесным подарком.

– Я и любуюсь. Но посмотрели бы вы на себя со стороны! Вы сейчас меньше всего похожи на священника. Вы как юный фавн, переодетый для рекламы «Берберри». А теперь, немедленно снимайте плащ!

Что Десмонд и сделал, сдержанно поблагодарив мадам. Забрав плащ, она перекинула его через одну руку и предложила Десмонду другую.

– Нам придется хотя бы минут десять погулять, иначе Бриджит подаст все полусырым.

– Вы отсутствовали дольше, чем я предполагал, – проронил Десмонд.

– Надо было уладить маленькую неприятность, – ответила мадам и, поймав вопросительный взгляд Десмонда, продолжила: – Какие-то предприимчивые япошки из Токио, успевшие наладить производство контрафактного шотландского виски и продающие его под фальшивыми шотландскими марками типа «Найленд флинг» и «Спорран», теперь обратили свой взор на ирландский виски. Они стали выпускать свою отраву в бутылках точь-в-точь как наши, практически с такой же этикеткой, под маркой «Маунтин крим». – Она сделала паузу. – Конечно, их товар и рядом не стоял с первоклассным выдержанным солодовым виски, но подобная путаница наносит нам немалый урон.

– Вы что, подали на них иск в суд?

– Где?! В Токио! Боже правый, ну конечно же нет. У меня и без них полно судебных тяжб. Нет, я просто-напросто уведомила всех наших агентов, дилеров и оптовиков, что если поймаю их на продаже японского виски, то на меня они больше работать не будут. И уже накануне моего отъезда из Дублина нас буквально завалили верноподданническими телеграммами и письмами. – Внезапно она резко сменила тему разговора, спросив: – Вы, наверное, успели проголодаться, пока шли пешком?

– Умираю с голоду!

– Мне, конечно, следовало вас предупредить, что здесь вы не получите такого вкусного обеда, как у миссис О’Брайен. Что у нее сегодня в меню?

– Полагаю, вареная свинина с луковым соусом.

– Да уж, после такого обеда добрейший каноник будет храпеть в две ноздри! Десмонд, я восхищаюсь каноником и ценю его, но иногда он ведет себя как самый настоящий стяжатель. Ведь я подарила эту прекрасную церковь не ему лично. – И, понизив голос, она добавила: – А Господу нашему Иисусу Христу за то, что не оставил меня в годы испытаний и невзгод.

Десмонд с минуту помолчал, а потом смиренно сказал:

– Я хотел бы надеяться, что вы поймете, моя дорогая, дражайшая мадам Донован, что я никогда – нет, никогда – не принял бы ваше любезное приглашение, если бы имел тайное намерение осквернить нашу дружбу желанием извлечь из нее определенные выгоды – для церкви или чисто мирские.

Она сжала ему руку и, повернувшись, посмотрела ему в глаза:

– Я знаю, Десмонд. Я поняла это с первой минуты, когда вас увидела.

Мелодичные звуки гонга нарушили тишину, которая воцарилась после этих признаний и говорила о внезапно возникшей трогательной духовной близости.

– Ну вот, нас уже зовет мой пунктуальный Патрик, – вздохнула мадам Донован, а когда они вошли в дом, сказала: – Тут есть ванная комната. Столовая дальше по коридору. Я присоединюсь к вам уже через минуту.

Столовая была обставлена отполированной до блеска мебелью чиппендейл. Большой обеденный стол почему-то не был накрыт, зато у окна стоял освещенный солнцем, элегантно сервированный на две персоны небольшой приставной столик.

– Разве здесь не уютнее? – спросила вошедшая в комнату мадам Донован. – Я всегда здесь ем, если могу.

Они сели за стол. Мадам Донован все еще была в своей очаровательной соломенной шляпке.

– Мадам, – вырвалось у Десмонда, – я, конечно, понимаю, что должен осторожно выбирать слова, но не могу не сказать, что просто влюбился в вашу прелестную шляпку. Это настоящая летняя шляпка для воскресных прогулок в Боултерз-Лок. Мне очень хотелось бы пригласить вас на прогулку по реке.

– Вы что, собираетесь грести? В вашем-то «Берберри»?

– Нет, но я могу смотреть, как вы лежите на корме, откинувшись на подушки и опустив прекрасную руку в прохладную, прозрачную воду, в то время как наша лодка проплывает под склонившимися над рекой ветвями плакучих ив.

Она улыбнулась счастливой улыбкой и заглянула ему в глаза, но затем взяла себя в руки и отвернулась.

– Предупреждаю вас, Десмонд, сегодня вы ничего здесь не получите, кроме рыбы. Причем рыба эта еще не далее как в шесть утра плавала в море.

Патрик как раз подавал суп в бульонных чашках из тончайшего дрезденского фарфора.

– Мое почтение, ваше преподобие. Это суп-пюре из омара, – шепнул он на ухо Десмонду.

Густой суп из омара, украшенный клешнями, подавался с тертым сыром и шариком густых сливок.

– Ну что? Хотите добавки? Если вы будете, то и я не откажусь. Ланч у нас сегодня довольно скромный.

– С удовольствием. Суп просто объеденье.

После второй порции супа в комнате наступила тишина, так как Патрик как раз начал осторожно открывать покрытую плесенью бутылку.

– Осторожно, Патрик, только не смешивай!

– Может быть, мадам сама попробует.

– Нет, – отмахнулась она и добавила: – Все должно быть сделано как полагается. Это вино слишком долго ждало, пока мы его попробуем.

Патрик разлил по бокалам прозрачную янтарную жидкость. Десмонд пригубил вино и с уважением посмотрел на сидящую напротив него хозяйку дома. Это было старое выдержанное шабли с медовым ароматом.

– Да, – улыбнулась она. – Ужасно хорошее вино. И очень редкое. Поэтому мы должны допить бутылку.

В это время подали второе блюдо. Жареное филе камбалы с анчоусами и пюре из ирландского картофеля.

– Ешьте, не стесняйтесь. Предупреждаю, кроме фруктового салата больше ничего не будет.

Свежая рыба, поджаренная с обеих сторон. Нет, устоять было попросту невозможно. И Десмонд, естественно, не стал отказываться, когда блюдо начали разносить по второму кругу. Впрочем, как и мадам.

А затем последовал холодный компот из свежих фруктов, который подали в старинных серебряных чашах для причастия.

– Кофе подадут в гостиной.

Сев на большой диван, лицом к окну, они с удовольствием выпили крепкий черный мокко. Десмонд, захваченный врасплох приступом блаженной эйфории, чувствовал, что не может отвести глаз от мадам Донован.

– И что дальше? – улыбнулась мадам. – Вы что, решили взять пример с нашего достопочтенного каноника?

– Вы меня оскорбляете, мадам… Неужели я могу забыть о вас?

– Мы можем сидеть на разных концах дивана. Что будет удобно и вполне невинно. Кажется, это называется «лицом к лицу».

– Скажите, мадам, вам хочется спать?

– Решительно нет.

– Тогда я хотел бы, с вашего позволения, чтобы вы помогли мне прояснить один вопрос, который мучает меня с той минуты, как я увидел вас, мадам.

– Да? – с сомнением в голосе прошептала она, подумав: «Надеюсь, под воздействием шабли он не позволит себе ничего лишнего, такого, что может только все испортить».

– Моя дорогая мадам, со времени нашей первой встречи в Маунт-Верноне меня не покидает ощущение, что я уже видел и слышал вас раньше. И теперь, после двух блаженных часов, что провел с вами наедине, я не могу не сказать, как сильно вы напоминаете мне Джеральдину Мур, которая несколько лет назад в Уинтоне своим потрясающим исполнением партии Лючии в опере Доницетти «Лючия ди Ламмермур» заставила меня аплодировать так, что я чуть было не отбил себе ладони? – И, помолчав, Десмонд продолжил: – И потом этот чудный портрет в холле… в образе Лючии…

Она, казалось, слегка смутилась, но потом взяла себя в руки и улыбнулась:

– А-а-а… Доницетти… Он умеет трогать душевные струны. Но, мой дорогой Десмонд, я полагала, будто все в Ирландии, включая и вас, знают, что до замужества я была Джеральдиной Мур и четыре года работала с Д’Ойли Картом и Карлом Розой. Да, я припоминаю, что исполняла партию Лючии во время тех гастролей. А еще, как мне кажется, партию Тоски.

– Мадам, мы с моим другом слышали вас в «Тоске». Я тогда покинул театр в слезах.

– Ну, за это вам следует винить Пуччини, не меня, – сухо усмехнулась она.

– Но тогда почему, дорогая мадам?..

– В один прекрасный день, Десмонд, когда мы узнаем друг друга получше, я расскажу вам скучную историю своей жизни, – решительно встав с дивана, произнесла мадам Донован. – А теперь нам обоим не помешает хорошая прогулка. Дайте мне минуту, чтобы я могла переодеть туфли, и я покажу вам короткий путь к дому священника.

И они пошли по дорожке в гору через поместье, миновали аккуратно подстриженные лужайки, окружавшие розовый сад, и домик с колоннами в псевдогреческом стиле рядом с ухоженным теннисным кортом «Ан-ту-ка»[22]22
  «Ан-ту-ка» – название различных спортивных сооружений, обычно теннисных кортов, одноименной строительной фирмы.


[Закрыть].

– Я специально содержу все здесь в образцовом порядке, так как сотрудники моей фирмы, когда приезжают, любят поиграть в теннис. А еще у меня есть племянница школьного возраста. Она тоже играет.

Теперь они шли через фруктовый сад.

– У меня только яблони и немного сливовых деревьев, – объяснила мадам. – Все остальное растет здесь не слишком хорошо.

Наконец они вышли на опушку соснового леса. Десмонд увидел специально расчищенную тропинку, вьющуюся среди деревьев.

– Здесь приятно гулять, – сказала мадам Донован. – Я слежу за тем, чтобы мелкую поросль постоянно вырезали. А теперь посмотрите. Там, за верхушками деревьев, виднеется крыша церкви.

– Чудесно! – искренне восхитился Десмонд. – Какой прекрасный вид!

– Да… Я каждый день прихожу сюда полюбоваться им. – Она махнула рукой в сторону церкви. – А теперь идите. Пора будить каноника. И возвращайтесь сюда поскорее… Да, поскорее… – И с этими словами она повернулась и пошла прочь.

Душная атмосфера Великого поста окутала приход церкви Святой Терезы, и достопочтенный каноник, который особенно любил говяжью вырезку, ногу и седло барашка, вареную жирную свинину, но, пожалуй, больше всего свой «Маунтин Дью», так вот достопочтенный каноник, который призывал к порядку других, к себе проявлял еще бóльшую требовательность. Он соблюдал строгий пост и воздержание от излишеств. Одним словом, он страдал. Он пребывал именно в том состоянии души, чему немало способствовало и время года, когда ему особенно хорошо удавались его разгромные проповеди, которые он обрушивал на головы прихожан.

На период Великого поста он в качестве дополнительной епитимьи даже взял на себя восьмичасовую мессу. Таким образом, Десмонд служил десятичасовую мессу, а после чтения Евангелия, пока он с алтарными мальчиками сидел у алтаря, каноник с кафедры наставлял прихожан.

И вот сегодня, во второе воскресенье Великого поста, когда в церкви яблоку негде было упасть и верующие, трепеща, сидели в напряженном молчании, поскольку из личного опыта знали, что очередная проповедь ничего хорошего им не сулит, каноник в кружевном стихаре поверх алой сутаны и в красной шапочке, плотно сидящей на его круглой голове, медленно взошел на кафедру и, нахмурив в задумчивости лоб, повернулся к притихшей пастве, но, прежде чем начать говорить, сделал многозначительную паузу. Пауза эта длилась невыносимо долго, затем каноник зычным крещендо три раза выкрикнул:

– Черт! Черт! Черт!

Когда первая волна потрясения прошла, каноник начал проповедь:

– Говорю ли я это отвратительное слово как бранное, как непристойное и грязное, богомерзкое ругательство, которое сплошь и рядом слышишь на улице или в пабах? Иди к черту! Ну и черт с тобой! Было чертовски весело! Да пошло оно все к черту! Черта с два я налью тебе еще!

Нет, я сейчас говорю о враге рода человеческого, о Сатане, который вместе с падшими ангелами был по приговору Страшного суда низвергнут в геенну огненную, именуемую адом. Ад – это дом, полный бесконечных мучений. Ад – это вместилище порока и греха, прямое место назначения для тех, кто плюет в лицо Господа нашего Иисуса Христа, для тех, находящихся сейчас среди нас, кто отвергает Божию благодать, умирает – помоги им, Господи! – без покаяния и попадает в геенну огненную, чтобы присоединиться к легионам прóклятых, обреченных на вечные муки в аду. Вы когда-нибудь хотя бы на секунду задумывались о бесконечной агонии тех, от кого отвернулся Господь? Вы когда-нибудь обжигали палец, прикуривая трубку от слишком короткой спички? Вы когда-нибудь пробовали хотя бы минуту подержать палец в пламени простой сальной свечи? Нет, никогда! Только полный идиот может причинить себе подобный вред. А теперь представьте себе боль, только в миллион раз сильнее, пронзающую все ваше тело. И когда вас окунут в кипящую лаву, всю в столбах пламени, и вы будете задыхаться от дыма, пара, пены и смрада преисподней, а потом вас будут пытать раскаленными докрасна вилами и щипцами черти и кругом будут раздаваться стоны и вопли таких же потерянных душ, корчащихся в адских мучениях, так вот, только одна мысль будет снедать вас, причиняя непреходящую муку, мысль, что вам некого винить, кроме самого себя, что у вас был шанс, но вы его отвергли, бросив его вместе с ругательством в лицо Всевышнего, что если бы вы только послушали вашего бедного старого каноника в оное воскресенье, то теперь были бы уже в раю, в обществе избранников Божьих, где царят вечное блаженство и вечная радость перед светлым ликом воскресшего Господа нашего Иисуса Христа.

После такой убийственной речи в церкви воцарилась мертвая тишина. И каноник, не преминув воспользоваться достигнутым преимуществом, продолжил:

– Я говорю с вами об этом в сей прекрасной церкви, в соборе, подаренном щедрой и поистине святой женщиной, нашей мадам Донован. Многие из вас, слава тебе, Господи, являются добрыми католиками. Но есть и такие, – повысил голос каноник, – те, что сейчас толкутся в дверях или теснятся на задней скамье, которые снимают пиджак не для того, чтобы трудиться в поте лица, а лишь для того, чтобы ввязаться в очередную драку. У них от безделья уже мозоль на спине выросла и задница из штанов вываливается, а они только и знают, как сидеть на тротуаре у дверей ближайшего паба. А вы, расфуфыренные распутницы, с притворной скромностью прячущиеся сейчас за колоннами, вы – размалеванные, напудренные и расфранченные – околачиваетесь каждый вечер у бара в шали поприметнее, чтобы подцепить какого-нибудь недотепу… И, Боже, спаси и помилуй несчастного дурака, когда он проснется на следующее утро! Я к вам обращаюсь, а также ко всем, кто погряз в смертных грехах, и повторяю, что ангел-мститель не спускает с вас глаз. Но если вы не захотите внять моим словам, если отринете их от себя с ругательством на устах, я скажу вам: «Слово мое верно!»

Десмонд, оглушенный проклятиями каноника, сидел на узкой скамье, изнемогая под тяжестью облачения и чувствуя, что потихоньку начинает терять последние остатки сил. Скудный завтрак не мог его насытить, да и сам Десмонд был не способен выдержать строгие ограничения Великого поста, а просить сделать для него исключение и освободить от необходимости поститься было абсолютно бесполезно. Он с тоской вспомнил о своем дорогом друге, о мадам Донован, – казалось, ее уже целую вечность не было в Маунт-Верноне – и гадал про себя, что могло стать причиной столь долгого отсутствия, сгорая от желания увидеть ее вновь.

Это случилось десять дней назад. Он как раз совершал свой обычный обход, когда она позвонила и передала через каноника, что должна срочно уехать в Швейцарию. Был ли вызван столь стремительный отъезд юридическими причинами? Нет, невозможно. Летом она три месяца подряд жила в своем доме вблизи Веве, что по закону давало ей право постоянного местожительства в Швейцарии.

Десмонд вдруг, к собственному замешательству, понял, что страстно желает, чтобы мадам поскорее вернулась. Но в этот момент дружный вздох облегчения, а затем звук шаркающих ног и отодвигаемых скамеек, который свидетельствовал о том, что служба закончилась, вернул его к действительности. Он встал со своего места, а каноник величавой поступью прошел мимо, чтобы преклонить колена перед дарохранительницей.

Десмонд тут же вернулся к алтарю и, преодолевая усталость, завершил богослужение. Через двадцать минут он был в доме священника.

Он тут же прошел к себе в комнату и лег на кровать, которую миссис О’Брайен застелила чистым покрывалом. Несколько минут Десмонд лежал просто так, ни о чем не думая, но затем мысли его снова вернулись к мадам и к предположительному времени ее приезда. Причина ее долгого отсутствия оставалась для него загадкой. Но почему, почему его мысли настойчиво возвращались к этой женщине, которая и сама была в некотором роде загадкой?! Был ли он влюблен в нее? Десмонд беспокойно заворочался на кровати. Чистую любовь между мужчиной и женщиной еще никто не запрещал, а мадам Донован, как ни крути, была на десять лет старше его. Но до чего же она была хороша, до чего обворожительна и остроумна, не говоря уже о ее незаурядном интеллекте!

Отдаленный звук гонга, деликатно приглушенный миссис О’Брайен на время Великого поста, заставил Десмонда соскочить с кровати. В столовой он обнаружил каноника, сидевшего за столом и печально взиравшего на маленькую тарелку макарон с сыром – единственное украшение стола, если не считать той, что стояла перед местом, за которым обычно сидел Десмонд.

Сев за стол, Десмонд вдруг поймал на себе сочувственный, почти нежный взгляд каноника.

– Что-то ты бледный, приятель. Да, месса слегка затянулась. Так вот, я решил нарушить правила и налить тебе стакан хереса.

– Только вместе с вами, каноник.

Каноник, уже собравшийся было встать, тяжело опустился обратно и, потянувшись через стол, ласково пожал Десмонду руку:

– Вот проявление настоящей привязанности и истинного уважения. Я глубоко ценю твои чувства. Что ж, будем страдать вместе.

– Во всяком случае, проповедь сегодня была просто потрясающая.

– Потрясающая – да, вполне возможно. – Каноник осторожно подцепил вилкой макаронину и отправил ее в рот. – Но я тебе, приятель, прямо скажу. Большинство этих ублюдков забудут ее уже на полпути к питейному заведению «У Мерфи». Как думаешь, в этом вареве достаточно сыра? Абсолютно безвкусная еда. И почему нельзя сделать макароны потолще?! – И, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, каноник продолжил: – Пойми, приятель, я вовсе не какой-нибудь средневековый мракобес, представляющий ад местом, где черти разгуливают с длинными вилками для поджаривания тостов. Я только хочу их слегка припугнуть. Но ад и в самом деле существует, причем наказывают там так, что страшнее не бывает. Это скорбь и безысходное отчаяние, утрата возможности предстать перед лицом Создателя и ощущать Его божественное присутствие. И еще скажу тебе, приятель, что я ужасно огорчен, причем не только положением дел в нашем приходе, но и общим упадком нравственности в нашем проклятом мире. – С этими словами каноник подцепил очередную макаронину и брезгливо проглотил. – Теперь не существует никакой разницы, абсолютно никакой, между тем, что хорошо и что плохо. Ибо любые средства хороши и все идет в ход. Обман в бизнесе, неверность в супружестве, неразборчивость в половых связях в любом возрасте. Сходи как-нибудь вечерком на пристань. Как думаешь, что там выносит прибоем? Волны выносят, словно дохлую рыбу, использованные гондоны, которые плывут по божественному океану, как свидетельство человеческой развращенности. – Каноник мастерски поймал вилкой последнюю макаронину и проглотил ее. – Я тебе по-простому скажу, приятель, без всяких там экивоков: наш современный мир катится, твою мать, прямиком в ад! – Выдав этот потрясающий афоризм, каноник взял тарелку, вылизал ее дочиста и удовлетворенно заметил: – Вот теперь блестит как зеркало. И мыть не надо. – Он поднялся и потрепал Десмонда по плечу. – Ну а тебе не мешало бы подышать свежим воздухом. Это пойдет тебе на пользу. Прогуляйся-ка до Маунт-Вернона, узнай, не вернулась ли мадам.