Электронная библиотека » Аркадий Абрикосов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 19 апреля 2022, 01:47


Автор книги: Аркадий Абрикосов


Жанр: Медицина, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Primum non nocere

«Рrimum non nocere» («прежде всего – не навреди») – это важнейший врачебный принцип.

– Вам хорошо, – говорят патологоанатомам врачи других специальностей, – вы не можете причинить вреда пациенту, даже если что-то сделаете неправильно. Спокойная работа.

– Спокойная работа у дворника, – обычно отвечаю на это я. – Навел порядок на своем участке – и радуйся жизни!

Тревог у нас хватает, и причинить вред пациентам, живым людям, мы тоже можем, если дадим неверное заключение при гистологическом исследовании тканей.

У известного американского писателя Артура Хейли, специализировавшегося на производственной теме, есть роман «Окончательный диагноз», в котором рассказывается о врачах и, в частности, о патологоанатомах. Сразу оговорюсь, что этот роман был написан шестьдесят лет назад. С тех пор многое изменилось и возможности медицины невероятно выросли. Но безграничными они пока еще не стали. Иногда при гистологическом исследовании приходится долго ломать голову.

В романе Хейли описана вот такая драматическая ситуация. Главный патологоанатом больницы Пирсон должен дать заключение по поводу костной опухоли медсестры-практикантки Вивьен. Если опухоль злокачественная, Вивьен ампутируют левую ногу выше коленного сустава. Решать надо быстро, пока процесс не распространился по организму. Случай трудный, точно определиться Пирсон не может. Он обращается за помощью к двум признанным авторитетам, но это не помогает. Одно светило считает опухоль доброкачественной, а другое – злокачественной.

В медицине существует так называемое «правило перестраховки», которое велит толковать все сомнения в худшую сторону. Но если опухоль будет признана злокачественной, молодой женщине ампутируют ногу, она станет инвалидом в юном возрасте.

Другое правило гласит: «не торопись с решением, понаблюдай за развитием событий». Но в описанном случае промедление смерти подобно. В прямом, а не в переносном смысле. Если процесс распространится по организму, молодая женщина умрет.

Пирсон колеблется, но в конечном итоге дает заключение, что это саркома – злокачественная опухоль. Детальное исследование опухоли после ампутации конечности подтверждает правоту Пирсона. Это действительно саркома.

Иногда заключение приходится давать срочно, даже не срочно, а экстренно. Из операционного блока приносят кусочек опухоли, взятый в ходе операции, и просят сказать – доброкачественная она или злокачественная. На все про все у патологоанатома есть не более 20 минут, ведь операция продолжается, пациент лежит на столе, а хирурги ждут результата гистологического исследования опухоли для того, чтобы определиться с тактикой. Если опухоль доброкачественная, операция будет менее объемной, а вот если она злокачественная, объем операции резко возрастет. Грубо говоря, придется производить масштабную «чистку» вокруг опухоли – удалять лимфоузлы и др. Разница как между простым подметанием пола и генеральной уборкой. Чем объемнее операция, тем тяжелее она переносится, тем больше возникает осложнений, тем выше риск летального исхода. Поэтому перестраховываться нельзя, случай примерно тот же, что и у Пирсона. Надо в сжатые сроки дать верный ответ…

А до этого нужно приготовить препарат для исследования под микроскопом.

Вы думаете, что кусочек ткани, принесенной для исследования, можно сразу класть под прицел микроскопа и рассматривать? О, нет! Так вы ничего не увидите. Вам нужен тонюсенький просвечивающий срез, находящийся на предметном стекле.

Приготовление гистологических препаратов представляет собой сложный процесс.

Прежде всего образец ткани нужно «зафиксировать». Фиксацией называется метод обработки ткани с целью закрепления ее прижизненной структуры. Врач должен видеть под микроскопом реальную картину, а не какую-то хаотическую мешанину. Для фиксации образец ткани обрабатывается специальными растворами-фиксаторами, вызывающими свертывание белков. 96-градусный спирт или 20-процентной раствор формалина – это простые фиксаторы. В обычных условиях образец выдерживается в фиксаторе от нескольких часов до суток, а иногда и дольше.

Зафиксировали структуру?

Теперь нужно промыть образец в воде для того, чтобы удалить из него фиксатор и осадок, который образовался от воздействия фиксатора. Промывка – дело долгое, она может длиться несколько часов.

Промыли?

Теперь извольте удалить из образца воду. Это делается при помощи спирта. Спирты «вытягивают» воду из тканей. Но если сразу взять и опустить образец в 96-градусный спирт, то вода из него вытянется очень быстро и образец сморщится, нарушится его структура. Поэтому обезвоживание начинают с выдержки образца в относительно слабых растворах спирта 50º, а на каждом последующем этапе повышают градус на 10. В каждом из спиртовых растворов образец находится несколько часов, время выдержки зависит от величины образца.

Вот у вас в руках зафиксированный, промытый и обезвоженный образец. Можно делать срез для исследования? Нет, нельзя, ведь образец мягкий. Предварительно нужно его уплотнить – залить парафином. Это тоже долгое дело. Быстро только срезы делаются. Разумеется, не вручную, а с помощью специального инструмента, который называется микротомом. После того как срезы сделаны, из них при помощи растворителя удаляют ставший ненужным парафин. Залитый парафином образец называется гистологическим блоком. Запомните этот термин, мы к нему еще вернемся.

Наконец-то вы держите в руках предметное стекло со срезом… Но радоваться рано. Под микроскопом вы увидите какие-то бледные тени. Препарат нужно окрасить. Красителей существует много, обычно для окраски препарата используется не менее двух красителей, потому что разные структурные элементы окрашиваются разными веществами. В самом простом случае окраска препарата займет около 10 минут. Окрашенный препарат накрывается тонюсеньким покровным стеклышком и помещается на предметный столик микроскопа для изучения.

Теперь вы представляете хотя бы в общих чертах, как долог и тернист путь превращения образца ткани в препарат для исследования. Слово «тернист» я употребил не машинально, а к месту. Если что-то сделаешь не так, будешь начинать процесс сначала. Знаете, кто самый ценный сотрудник в патологоанатомическом отделении или на кафедре патологической анатомии? Лаборант, изготавляющий гистологические препараты. На корифеев этого дела идет такая же охота, как и на суперэффективных топ-менеджеров. Ни один заведующий кафедрой или отделением не упустит случая переманить к себе такого ценного специалиста.

Сейчас вы думаете о том, как можно дать заключение по образцу за 20 минут. Создается впечатление, что без машины времени тут не обойтись. Увы, такого полезного устройства в нашем распоряжении нет. В экстренных случаях мы меняем технологию изготовления препарата, упрощаем ее до предела. Образец быстро охлаждается в криостате (это такой суперхолодильник), затем с отвердевшего от холода образца делаются срезы, которые монтируются на предметные стекла и окрашиваются какими-то «быстрыми» подручными красителями. В результате получается пригодный для исследования препарат, но такая быстрая «картинка» в большинстве случаев оказывается хуже классической. Для пущей ясности классическую картинку можно сравнить с разрешением экрана монитора Full HD, а экстренную – с разрешением 720 × 400. Разумеется, чем ниже разрешение, чем хуже картинка, тем сложнее диагностика. Вдобавок и время поджимает, долго думать или сверяться со справочниками некогда – пациент лежит на операционном столе, хирурги ждут ответа. Вы представляете уровень ответственности патологоанатома? Цена ошибки – жизнь человека, и это не пафосные слова, а реальность. Если опухоль будет ошибочно сочтена доброкачественной, хирурги не произведут необходимую «чистку», и в результате произойдет распространение онкологического процесса по всему организму. Думаю, что последствия такой ошибки не нуждаются в разъяснениях. В противном случае, когда доброкачественная опухоль будет принята за злокачественную, жизнь пациента подвергнется необоснованному риску из-за более масштабной хирургической операции. И последствия у таких операций более значимые. Если неверное заключение патологоанатома не убьет пациента, то может сделать его инвалидом. На пустом месте, то есть совершенно необоснованно.

Навредить живым людям можно и при вскрытии мертвого тела, как бы парадоксально это не звучало. Патологоанатомическое вскрытие – это диагностика качества работы лечащих врачей. Выявленные ошибки анализируются и обсуждаются для того, чтобы предотвратить их повторение в будущем. Если я что-то пропущу, то эта ошибка может повториться, может умереть кто-то еще. Так что и патологоанатом в своей работе должен руководствоваться принципом «не навреди».

А тем, кто хочет спокойной работы, прямая дорога в дворники… Или в статисты. Получил данные за месяц по больнице, обработал их и спи крепким сном, не волнуясь насчет того, что где-то мог допустить ошибку. В конце концов статистическую ошибку можно исправить и позже, большой беды от этого не произойдет.

Без вины виноватые

Если родственники умершего пациента считают, что в его смерти виноваты врачи, то разбирательство начинается со сравнения прижизненного и посмертного диагнозов. Допустим основным прижизненным диагнозом была язвенная болезнь желудка в фазе обострения, а патологоанатом выявил острый инфаркт миокарда. Налицо явная, грубая ошибка. Вина врачей, пропустивших инфаркт, не вызывает сомнения. Но если диагнозы совпадают и проведенное лечение соответствовало тяжести состояния, то в чем можно обвинять врачей? Они все сделали правильно.

При желании – можно. Время от времени происходят странные случаи. Я сказал бы не «странные», а «курьезные», но это слово кажется мне не совсем уместным. Ситуация трагическая – умер человек, родственники переживают. Для душевного спокойствия им нужно знать, что врачи сделали все возможное для того, чтобы человек жил. Родственники умершего пытаются вникнуть в тонкости диагностики и лечения… А это ведь темный лес для непосвященных. В специальных вопросах может разобраться только специалист.

Скажите честно – рискнете ли вы монтировать электрическую проводку, не имея нужных знаний и навыков? Подозреваю, что вряд ли. А теперь ответьте на другой вопрос (медиков он не касается) – занимались ли вы когда-нибудь самолечением? Подозреваю, что занимались и не раз. Кто-то посоветовал или сами нашли соответствующую информацию… И хорошо, если нашли ее в медицинском руководстве, а не в каком-то сомнительном источнике.

В кардиологическом реанимационном отделении умер сорокапятилетний пациент с инфарктом миокарда. На третьи сутки болезни произошла остановка сердца. Реанимационные мероприятия оказались неэффективными.

Если в истории болезни написано о проведении реанимации, патологоанатомы обязательно обращают внимание на следы, которые остаются после реанимационного пособия. К сожалению, иногда в историях болезни пишут неправду. На деле реанимация не проводилась, а в истории болезни мероприятия расписаны, словно в учебнике. Но в данном случае следы полностью соответствовали тому, что было написано в истории болезни. В течение получаса врачи добросовестно пытались вернуть пациента к жизни, но не смогли.

Протокол патологоанатомического вскрытия – это очень обстоятельный документ, включающий в себя подробное описание всех органов. Для примера я приведу здесь фрагмент протокола, посвященный сердцу и сосудам.

Органы кровообращения:

сердце: размеры –, масса –,

эпикард и перикард –,

консистенция сердечной мышцы –,

кровенаполнение полостей сердца –,

сгустки крови –,

проходимость предсердно-желудочковых отверстий –,

толщина стенки желудочка левого –,

правого –,

толщина межжелудочковой перегородки –,

эндокард –,

миокард –,

клапаны сердца –,

венечные артерии –,

аорта –, легочные артерии –,

крупные вены –.


Пустых мест оставлять нельзя, надо заполнить все графы. Вдобавок к этому, при наличии инфарктного очага в сердечной мышце надо указывать в протоколе его размеры и локализацию. Читая правильно написанный протокол, можно представить вскрытие как наяву.

Я провел вскрытие, заполнил протокол и указал в диагнозе в качестве основного заболевания острый трансмуральный (крупноочаговый) инфаркт миокарда передней и боковой стенок левого желудочка давностью около 3 суток. Осложнение основного заболевания, вызвавшее смерть, – острая сердечная (левожелудочковая) недостаточность. Проще говоря, инфаркт вызвал остановку сердца.

Поводов для жалоб не было никаких. Пациенту своевременно выставили правильный диагноз и назначили адекватное лечение. Он лежал там, где ему положено было лежать, – в специализированном реанимационном отделении. Реанимационное пособие было проведено в полном объеме.

Поверите ли вы, если я скажу, что жена умершего пациента жаловалась на врачей (в том числе и на меня) в течение семи месяцев? Наверное, не поверите, но так оно и было.

Началось все с меня, как с врача, производившего вскрытие.

«Я хочу знать, от чего умер мой муж», – сказала мне она.

Признаться, эта фраза меня немного удивила. Родственники говорят так в тех случаях, когда причина смерти бывает неясной. Но сейчас-то все ясно. Пациента госпитализировали по скорой с инфарктом, в отделении диагноз подтвердился.

– Инфаркт вызвал остановку сердца, – ответил я. – Врачи пытались спасти вашего мужа, но им не удалось восстановить сердечную деятельность.

– Значит, сердце не разорвалось?

Этот вопрос удивил меня гораздо сильнее. Я далеко не в первый раз общался с родственниками «инфарктных» пациентов, но ни разу еще не слышал ничего подобного. Сам говорил о разрыве сердца, если такое имело место, но родственники про разрыв сердца первыми не заговаривали.

– Нет, не разорвалось. Оно остановилось.

Я объяснил, что остановка сердца часто приводит к смерти, что не каждый раз получается «завести» сердце снова, и т. д.

От меня жена пациента пошла жаловаться к заведующему кардиологической реанимацией, а от него – к главному врачу. Претензия была такой: «Сердце у моего мужа не разорвалось, значит, его можно было спасти, но врачи-реаниматологи этого не сделали, а патологоанатом пытается их выгородить, потому что в больнице круговая порука». Жалоба главному врачу была устной, а вот в департамент здравоохранения она ушла в письменном виде. Попутно больницу ославили в интернете. Поиск по фразе «врачи не стали спасать умирающего» выдавал десяток страниц со ссылками. Парочка интернет-СМИ (не самых популярных, но и не аутсайдеров) взяла у жены пациента интервью. Оба интервью начинались с рассказа о покойном муже, который активно занимался спортом и вообще вел здоровый образ жизни, а в сорок пять лет вдруг умер. Сорок пять лет – это уже не юность, но и далеко не старость. Упоминание о здоровом образе жизни наводит на мысль о крепком организме, который способен противостоять болезням. И вдруг – смерть! И где? В реанимационном отделении, где есть все условия для проведения реанимационных мероприятий. Как-то вот так само собой создавалось впечатление, что пациента можно было спасти. Однако врачи проявили халатность. И каждый раз подчеркивалось, что разрыва сердца у пациента не было, значит его можно было спасти, тем более, что находился он не где-нибудь, а в реанимационном отделении.

Вывод абсолютно неграмотный и неправильный, но тем, кто не разбирается в медицине, он кажется логичным и убедительным. Инфаркт миокарда – заболевание тяжелое, создающее угрозу для жизни. Именно поэтому всех пациентов со свежим инфарктом госпитализируют в реанимационные отделения, под неусыпный надзор персонала. Но даже в реанимационном отделении реанимационное пособие не всегда бывает эффективным. Врачи не боги. Но попробуй объясни это человеку, который не желает слушать объяснений.

Лично мне досталось за то, что я покрывал своих коллег, пытался убедить жену умершего пациента в том, что реаниматологи все сделали правильно.

По жалобе было довольно долгое разбирательство. Мне особо не досталось, но кардиологическую реанимацию «просеяли сквозь мелкое сито», то есть проверяли от а до я. В конечном итоге жалоба была признана необоснованной. Такое случается достаточно редко, обычно разбирательство заканчивается не оправдательным приговором, а выговорами. Даме не просто отправили письменный ответ. С учетом того шума, который она подняла, ее пригласили в департамент, разъяснили, что к чему, и попросили быть объективной в оценке действий врачей. Но она обвинила сотрудников департамента в том, что они выгораживают виновных вместо того, чтобы наказывать. За этим последовала жалоба в министерство здравоохранения. В этой жалобе мне было уделено больше внимания, чем в предыдущей. Теперь меня обвинили в том, что я скрываю правду, даю те заключения, которые выгодны врачам-убийцам (так она писала). И вообще непонятно, от чего именно умер пациент. Не исключено, что его неправильно лечили.

Нам пришлось пережить еще одно разбирательство, гораздо более неприятное, чем предыдущее. На этот раз «сквозь мелкое сито» просеяли и наше патологоанатомическое отделение, проверяли, насколько добросовестно мы проводим вскрытия и соответствуют ли наши диагнозы реальному положению дел. Являются посреди рабочего дня двое проверяющих (мы между собой называли их «экзаменаторами»), берут протоколы сегодняшних вскрытий и сверяют их с исследованными телами. И так несколько раз. Нервирует это ужасно, тем более что в каждом случае «экзаменаторы» находили, к чему придраться. Мелочь какая-нибудь, но извольте написать объяснительную и выслушать нотацию.

Выискались доброхоты, которые начали устраивать пикеты около входа в больницу. Расхаживали с самодельными транспарантами, явно ждали, что к ним приедут с телевидения. Но, видимо, у телевизионщиков были более интересные дела, потому что за три дня они ни разу не приехали, а на четвертый день пикетчиков уже не было. Пикетирующих можно было пересчитать по пальцам одной руки, но вреда они наделали много. Медики на них внимания не обращали, в отличие от родственников пациентов. Насмотревшись на транспаранты «Кто ответит за смерть NN?» или «Долой круговую поруку врачей-убийц!», родственники негативно настраивались по отношению к врачам и всей больнице в целом. На пустом месте начинались придирки и обвинения. Это не так, то не так… Правильно у вас тут демонстрацию устроили!

Когда закончилась эта проверка, мы облегченно вздохнули. Ну теперь, кажется, все – отмучались. Дальше жаловаться некуда, разве что Президенту, но ему на врачей жалуются очень редко. Я вот не припомню ни одного такого случая.

Однако рано мы радовались. В департамент пришла новая жалоба от этой неугомонной дамы. Теперь она жаловалась на грубость и вымогательство. Якобы все медики, включая и меня, грубили несчастной женщине, а врачи кардиологической реанимации делали ей прозрачные намеки на то, что за хорошее отношение к пациенту надо платить. И снова упоминалось про то, что не было разрыва сердца, а была только остановка. Видимо, эта неверная информация засела в ее сознании очень крепко.

Мы дружно написали объяснительные и стали ждать аналогичной жалобы в министерство здравоохранения. Дождались. Эта жалоба, четвертая по счету, касалась только кардиологической реанимации. К грубости и вымогательству добавилось обвинение в пьянстве на рабочем месте. Дама писала, что от врачей, с которыми ей приходилось общаться, несло спиртным духом. Обычно на вымогательство или пьянство на работе жалуются сразу же, но в этом случае события развивались иначе. Обвиняемые написали очередные объяснительные, главный врач получил замечание за низкую дисциплину (непонятно почему), и на том жалобы прекратились. Правда, линейный контроль департамента здравоохранения зачастил в нашу кардиологическую реанимацию. В течение нескольких месяцев контролеры наведывались практически еженедельно и каждый раз где-то в районе полуночи, явно хотели застукать сотрудников за распитием или при запахе. Но потом перестали.

Несмотря на все причиненные этой дамой неприятности, в глубине души я ей сочувствовал. Когда человек в преклонном возрасте или долго болеет, окружающие свыкаются с мыслью об его уходе и не так остро воспринимают фатальное. Внезапная смерть мужа, находившегося в полном расцвете сил и ничем не болевшего, – это невероятное потрясение. Если бы не было потрясения, то не было бы и жалоб. Смерть родственника, к которому относятся прохладно, никогда не вызывает жалоб. Жалуются, когда больно и обидно. Но жалобы должны быть объективными, а не высосанными из пальца.

Спустя некоторое время эта история забылась. И вдруг однажды я увидел эту даму в передаче, посвященной состоянию отечественного здравоохранения. Она сидела в массовке, и ведущий как раз дал ей слово.

– Дело не в оснащении, а в людях, – сказала она. – Моего мужа врачи не спасли, когда в реанимации у него остановилось сердце. Это был не разрыв сердца, а банальная остановка…

Словосочетание «банальная остановка сердца» для понимающего человека звучат как «банальная авиакатастрофа». Но это для понимающего… Вполне возможно, что без установки «со всем, кроме разрыва сердечной мышцы, врачи способны справиться», не было бы всех этих жалоб.

Тут было бы хорошо сказать что-то поучительное, назидательное, но я скажу просто. Информацию нужно получать из надежных источников. И если уж вам захотелось разобраться в каком-то медицинском вопросе, то не обращайтесь к Великому Сетевому Разуму, а возьмите вузовский учебник, желательно самый новый. Отдельный ляп может проскочить и в учебник, но в целом там информация надежная, проверенная.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации