Текст книги "Принцип причинности"

Бабка согласно закивала, мол, именно там и имеется, и скрипнула стулом.

– К сожалению, – продолжил Мишка, – мы не можем устроить обыск в квартире сверху, времена не те. И облучение законом не запрещено.

– Что же мне делать? – всполошилась бабка.

– Есть одна штука… Абсорбирующий всеволновый фазированный экран с Доплер-эффектом. Поглощает абсолютно все вредные излучения, вырабатывает из них электроэнергию и подаёт её в бытовую сеть, – сказал Мишка и достал пирамиду, которую соорудил полчаса назад из алюминиевой проволоки, – Ставить будем?

– Сколько стоит? – быстро спросила бабка.

– Тысячу семьсот тридцать два рубля сорок копеек, – объявил Мишка. – Пенсионерам – скидка. У Вас пенсионное удостоверение имеется?

Удостоверение имелось. Бабка ловким движением выудила его из комода, заодно достав на всякий случай паспорт и полис медицинского страхования.

– Это излишне, – одобрительно качнув головой, объяснил Мишка и отодвинул паспорт и полис. – Итого с вас, как с пенсионера, девятьсот сорок один рубль. Распишитесь в получении. И дату поставьте. Так, ага… И здесь подпись. Спасибо.

– А гарантия? – подозрительно спросила бабка. – Гарантия есть?

– А как же! – успокоил её Мишка. – Десять лет с даты покупки.

Бабка ушла шуршать бумажками на кухне, отсчитывая деньги, а Серёжа с Мишкой принялись водружать хлипкую конструкцию на люстру. Через четверть часа пирамида красовалась под потолком, надежно примотанная к люстре синей изолентой. Мишка ещё раз включил измеритель напряжённости, поколдовал с клавишами. На табло загорелись оранжевые нули.

– Ну вот, теперь излучения нет, – удовлетворенно произнёс он и принялся пересчитывать деньги. А пересчитав, посмотрел на бабку и добавил. – Грелку можно снять с головы, больше она не нужна.

* * *

На свежем воздухе Роман немного ожил. И сразу начал возмущаться:

– У тебя, Мишка, совсем совести нет! Надул бабку, небось последние деньги отнял. И как у тебя рука не отсохла деньги с неё брать!

– Не канючь, Ромка, всё по-божески.

– Как же по-божески? Ты знаешь, какая у неё пенсия?

– Догадываюсь. Но! Во-первых, у любой бабки есть сбережения, тысяч тридцать-сорок, на похороны. А во-вторых… Скажи, во сколько ты оценишь её душевный комфорт? А ненужную больше шляпу из грелки? А бессонницу? А вечные мнимые недомогания? Ведь здоровье у неё сейчас поправится, потому что она нам поверила. Мало того, у неё появится чувство превосходства над ненавистными соседями. Дескать, облучайте себе на здоровье, у меня от этого защита стоит, и весь вред от вашего излучения только в том, что счёт за электричество уменьшается.

– Ну да. И всё же. Деньги-то зачем было брать?

– А как же иначе? Иначе она б нам не поверила. А тут – заплатила и живи спокойно! Чем дороже – тем надежнее.

– Ну да. Логично… Слушай, а Илюхина рация на самом деле вреда не приносит? Вдруг у неё правда от радиоволн голова болит?

– Издеваешься? У него трансивер двадцативаттный, муху не покалечит, не то, что такую бабку. И, кроме того, всё экранировано, до самой антенны. А антенна – на крыше.

– Ясно… Может, ты и прав.

– Да все отлично, мужики, – влез в разговор Серёжа, – у нас целая тысяча есть, это ж неделю втроём можно жить! А всеволновая пирамида пусть себе висит на радость бабке. Толк-то от неё хоть какой есть, Мишка?

– Не-а, – весело ответил тот, – нету.

Мишка с Серёжей рассмеялись. И тут Роман понял, что ему так не понравилось у бабки дома, что напрягло, и от чего мороз пробежал между лопатками. Там, на стене, увешанной пожелтевшими фотографиями, был один женский портрет с неуловимо знакомыми чертами лица. Только теперь он узнал её. Это была дама в чёрном.

14. Профессор

Владимир появился минута в минуту, серый, смертельно уставший и какой-то затравленный, что ли… Он сел за столик напротив и протянул мне руку:

– Ну, здорово, Славка!

– Здорово, Вовка… С тобой не соскучишься. Разве не тебя похоронили на днях?

– Меня, меня похоронили. Только сейчас не об этом, у меня очень мало времени.

– А, догадываюсь, у тебя был близнец?

– Да не было у меня близнеца.

– А кто в гробу лежал?

– Я. Слушай, у меня мало времени, – нетерпеливо ответил Владимир и оглянулся.

– Это что, инсценировка? Тебя похоронили, а потом выкопали?

– Нет же, я умер. Ты можешь в конце концов меня выслушать и не перебивать?

– Могу.

– Так слушай. Молча. У меня очень мало времени.

– Это я уже слышал.

– Опять перебиваешь?

– Извини.

– Так вот. Я прибыл из того времени, когда ещё был жив. И мне нужна твоя помощь.

Владимир оглянулся снова.

– Как это? Из прошлого? Ты шутишь? Какая помощь?

– Из прошлого, из прошлого… Мне надо понять, как оно работает.

– Что – оно?

– Моя машина.

– Какая машина?

– Та самая, на которой я прибыл! Ты дурочку-то не включай, ладно?

– Ты хочешь сказать, у тебя есть машина времени?

– Дошло наконец…

– А где ты её взял?

– Сам сделал!

– Сам сделал – и не понимаешь, как она работает?!

– Именно так. Понимаю очень мало, есть только смутные догадки, но боюсь, они неверные.

– Ясно. Бывает и так. А я что могу сделать?

– Разобраться. Придумать теорию. И уже на её основе построить новую машину, помощней.

– Но я не физик.

– Ты – учёный. Профессор.

– Какой учёный? Я больше преподаватель, чем учёный.

– Ну и что. У тебя – связи. Разберёшься. Главная твоя задача – узнать, как именно надо перемещаться.

– Ты и этого не знаешь?

– Толком – нет. Только в пределах нескольких секунд научился более-менее точно перемещаться, да и то по наитию.

– Не понял.

– Дело в том, что попадаешь в какой-то параллельный мир или что-то вроде того. Он вроде и такой же как наш, да только не такой. Всякие мелочи отличаются.

– Да, я помню, как у Машки глаза другого цвета стали.

– Вот. А почему так происходит – не понимаю. Я когда по времени двигаюсь, порой возвращаюсь в другой мир.

– Так может это не мир другой? Может, наш так меняется? Вот, кажется, у Бредбери, есть рассказ про путешественников во времени. Так там один мужик в далёком прошлом раздавил бабочку, а когда вернулся в своё время – увидел, что весь мир немного изменился.

– Из-за бабочки?

– Ну да. Бредбери полагает так. Если убить бабочку в прошлом, то не будет всех её будущих потомков. Значит, уничтожается не одна и не десяток, а миллиарды бабочек. Не хватит бабочек – умрёт с голоду стрекоза или кто там ими питается. Сдохнет стрекоза – помрёт стриж. Словом, погибнут насекомые и стервятники, птицы и звери. И пещерный человек умрёт от голода. А этот человек – тоже не просто один человек, а целый будущий народ, целая цивилизация. Может быть, Рима не будет, пирамид не будет. В таком духе что-то.

– Ну так то за тысячи лет, а я ж дальше месяца не заглядывал. А зачастую вообще на несколько секунд туда-сюда, и сделать-то ничего не успеваю… – Володя задумался ненадолго, – Да нет, не так это всё. Не меняется мир, это я в другой попадаю. Понимаешь, их, миров, несколько, и они сами по себе живут и не меняются, вот в чём дело. Можно с моей машиной перемещаться вдоль оси времени, а можно – между мирами. Почему так происходит, я не понимаю.

– Что-то ты меня запутал, братец.

– Да я и сам запутался, – задумчиво проговорил Владимир. И оглянулся.

– Слышь, Вовка, а чего ты поминутно озираешься? Ждёшь кого-то?

– Нет, не жду. Тут такое дело… В последнее время со мной стали случаться странные вещи. То тормоза в машине отказали, то горшок упал с балкона прямо передо мной, то выключатель начал током быть, то ещё чего. Может, конечно мне кажется, а может, нарочно кто устраивает.

– А ты палку не перегибаешь? Велика птица – слежку за тобой организовывать, покушения…

– Может… Не знаю я! Но кажется, что… следят, – и он снова оглянулся.

– Да брось ты, нет никакой слежки. Скажи лучше, зачем в той папке, что ты мне дал, история детства? Что это за знак? Я всю голову сломал.

– Ух ты, вот она где, а я её потерял! – обрадовался Владимир. – Значит, записки в этой папке оказались?

– Ну да. Я пытался увязать все эти детские истории с твоими формулами, думал, что ты свою жизнь хочешь описать математикой.

– А что, разве так можно? Жизнь? Интегралами? Вот не знал.

– Можно…

– Это, Славка, просто история нашего детства. Для внуков, на память. Чтоб была. Я давно её начал собирать, а потом потерял почти половину страниц… Давай сюда папку, ты всё принес, чертежи отксерил, как я просил?

– Да.

Владимир бегло пролистал странички, остановился на записках о детстве и сунул все листки обратно в папку. Потом взглянул на меня и произнёс:

– И всё-таки мне уже пора.

– Куда ты так торопишься?

– Да на встречу с тобой! Мне надо успеть передать тебе эту папку. А потом ещё другие дела…

– Но я же здесь!

– На встречу с тобой у твоего подъезда, ты скоро уже выйдешь на балкон.

– На ту встречу, что была?

– Ну да! Как до тебя медленно доходит…

– Понял. Погоди ещё минутку, у меня вопросы по делу.

– Давай.

– Скажи, как ты додумался до схемы машины?

– Никак. Не знаю. Я просто её увидел, ещё в детстве. Разом. Готовую.

– Ясно. Значит, тут ты мне не поможешь. А как ты учитываешь движение Земли?

– Чего?

– Ну, понимаешь, Земля движется в пространстве с огромной скоростью. Сейчас она здесь, а секунду назад была за многие тысячи километров отсюда. А ещё через секунду будет чёрт те где. Так вот – если прыгать на секунду назад, надо знать, где Земля находилась.

– Что, серьёзно? А я и не знал… Вот ты и разберись!

– И этого не знаешь…

– Не знаю. Я и не думал об этом, – пожал плечами Владимир. Он помедлил секунду и сказал, – Пойду я всё же, терпеть не могу дохлых кошек.

– Каких таких дохлых кошек?

– Да минуты через три кота раздавят. Рыжего.

– Какого кота? С чего ты взял?

– Из-за того дома, – вздохнув, терпеливо объяснил Владимир, – скоро выскочит ЗИЛ и переедет кота.

И он показал рукой на старую пятиэтажку.

– О как! Значит, ты правда владеешь проскопией и ретрокогницией?

– Чем-чем?

– Проскопия – предугадывание будущего, ретрокогниция – прошлого.

– Ага. Только не предугадываю, а вижу. Или чувствую. Или, скорее, просто знаю. С тобой так бывало, что ты знаешь, что сейчас произойдёт, кто что скажет и сделает, со всеми мелочами, включая запахи и дуновения ветра?

– Бывало пару раз.

– Вот. А у меня так всегда. Понимаешь, я просто знаю, что это будет. Только почему-то будущее – оно размыто. Как будто на стёклах нарисовали картинки, они все почти совсем одинаковые, с маленькими отличиями. И эти стёкла сложили в один пакет. Что-то видно чётко, а что-то – там, где есть изменения – размыто. И чем дальше в будущее, тем сильнее расплывается. Иные люди и вовсе исчезают, а другие как бы полупрозрачные.

– А прошлое?

– Прошлое всегда чёткое и ясное.

– Почему такая разница?

– Ну не знаю я! Говорю как есть. А почему так – ты и разбирайся. И разбирайся побыстрей, чтобы ещё успеть мне помочь.

– Как же я тебе помогу, если ты умер?

– Вернёшься в прошлое, найдёшь меня. Самое главное – привези лекарство от тромбоза. Наверняка его скоро изобретут.

– Так пойдём сейчас в аптеке купим, к чему такие сложности?

– Сейчас таких лекарств нет, он у меня какой-то необычный и сильно прогрессирующий. Я и в больнице лежал – не помогло. Так что найди меня. И привези лекарство.

– Ну найду, предположим. Но ведь ты не можешь ожить? Могила твоя на кладбище, и там покоится твой прах. Она что – исчезнет?

– Не знаю я, не знаю… Как и что действует во времени – не пойму, только там всё очень неоднозначно и запутанно. За тем ты мне и нужен, чтобы разобраться во всей этой каше пространств и времён. И чтобы ты сделал так, чтобы стало можно путешествовать подальше, чем на пару месяцев.

– Почему на пару?

– Потому что дальше у меня не получается. То ли мощности не хватает, то ли ещё чего. Вся надежда на тебя. Мне уже пора, – улыбнулся Владимир. – Вот тебе ключи от моей «Волги», она стоит у тебя во дворе, за гаражами. Найдёшь… А я побежал!

– А как там пользоваться-то?

– А ты пока не пользуйся, пока только изучай, – менторским тоном заявил Владимир, поднимаясь из-за столика. И, словно спохватившись, добавил, – документы на машину – в противосолнечном козырьке, сигнализация включается-выключается большой кнопкой. Я ещё объявлюсь. Пока!

Он замешкался, и вроде даже стушевался, а потом посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Разберись, прошу тебя, разберись. И привези мне лекарство. Я тебя заклинаю.

И он ушёл. Просто так – засунув руки в карманы брюк, придерживая подмышкой папку. Взял и ушёл, как будто не воскресал он с того света. Как будто не прижимал локтем к боку Нобелевскую премию. Да что там премию! Переворот в науке! И, конечно, власть, безграничную и неуязвимую. Я же вместо того, чтобы проникнуться торжественностью момента, с досадой подумал, что зря оплатил два кофе – Вовка свой так и не пригубил. А ещё меня не покидало чувство, что я стал жертвой мастерского розыгрыша, чудовищной мистификации. И если б я сам не был свидетелем его похорон и чудесного воскрешения, если б не столкнулся со странным Рэмом, новым светофором и позеленевшими Машкиными глазами, я б решил, что Вовка шутит. Или бредит. Неспроста ж у него словечки такие пошли – «заклинаю»… А может, в самом деле, шутит? Нет, не может быть. Жить захочешь – и не так заговоришь. И что за шутки – с похоронами. Там ведь и жена его была, и мать, и ещё какие-то люди. Не могли же они все валять дурака! Постой-постой… А не присутствовал ли на своих похоронах и Вовка? Вполне может быть! Тогда неудивительно спокойствие его матери. И понятно, почему она меня узнала – Вовка наверняка говорил ей, что я приду. Да, чёрт побери, мать наверняка знала, что он появится после смерти, и не раз. И жена знала. Поэтому и горе у них было не горе, а так, полгоря только. Ну и чехарда, право слово, аж голова закружилась.

Я поднялся, положил ключи от «Волги» в карман, оплатил счёт и пошёл к своей машине. Усевшись за руль, я вдруг вспомнил, что Вовка по рассеянности сунул историю детства в папку. Стало быть, прямо с ней и передаст мне материалы. Это значит, я потом буду ломать голову над этими листками! Впрочем, о чём это я? Голову я уже ломал, это всё в прошлом! Или все же только буду ломать? Ведь он поехал передавать папку тому мне, который ещё не в курсе событий… Вот чертовщина! А, ладно! Потом разберусь.

Я запустил двигатель и взялся за селектор коробки передач, чтобы включить «драйв», но рука замерла на полпути: я вздрогнул от жуткого визга шин. Я поднял глаза и увидел, как отчаянно тормозил ЗИЛ, и как из-под его колёс с диким воем убегал гигантскими скачками рыжий кот. Сейчас раздавит! Но кот сделал крутой поворот, рванул в сторону и в феноменальном, прямо-таки в виртуозном прыжке взмыл на ветку каштана. ЗИЛ, пролетев по инерции метра три, встал. Шофёр, матерясь, вылез из кабины и стал заглядывать под машину, присев на корточки. Запахло жжёной резиной. Взъерошенный котяра – хвост трубой, глаза полные ужаса, шерсть дыбом – противным голосом мяргнул с каштана. В свой протяжный вопль он вложил и страх, и обиду, и радость счастливого избавления, и жалобу на нелёгкую кошачью судьбу. Шофёр поднял голову, разглядел в листве рыжее пятно, выматерился, теперь уже облегчённо, сплюнул, и полез в кабину.

Я щёлкнул левым поворотником, включил передачу и, глянув в наружное зеркало, отвалил от обочины. Надо же как интересно, – подумал я, сворачивая на проспект, – почти всё получилось, как Вовка предсказал. И ЗИЛ, и кот, старая пятиэтажка. Причём кот на самом деле рыжий. Выходит, Вовка в самом деле ясновидящий… Так-то оно так, только почему кот остался жив? Ведь Вовка говорил, что терпеть не может дохлых кошек. Дохлых! Выходит, он угадывает, да не всегда точно? Ну да, он что-то говорил про пакет стёкол, мол, будущее размыто, и только прошлое четко и ясно. Интересно, почему? Значит так. Если он видит будущее и путешествует в будущее, значит, оно уже есть. Как есть, и никуда не исчезло, не пропало прошлое. Только если он видит будущее не совсем таким, какое оно случается, это значит…

Но тут меня подрезал вглухую тонированный «Гелендваген», я едва успел ударить по тормозам. Вот пропасть, чтоб ему! Едва в бок ему не влетел, паразиту, аж холодным потом покрылся. Так, спокойно, всё обошлось. О чём это я тут думал? О Веремьёве, что ли? Или о Рэме? А! О Машке! Позвонить ей надо с работы, про Владу рассказать. Нет, ну это ж надо же, а! Какова стерва эта Влада! А ещё подругой себя называет. Хотя какие у женщин могут быть подруги? Они подруги лишь до тех пор, пока мужика делить не вздумают. Впрочем, причём тут Машка, если я думал о Вовке и ясновидении? И ведь мысль была, едва её за хвост не ухватил. Важная какая-то мысль. Очень важная. Ч-чёрт, теперь не вспомнить…

Ехать до работы мне оставалось минут пятнадцать.

* * *

Ну и денёк сегодня – сплошные бега! И в институте, как в сумасшедшем доме, гвалт и суета. После совещания у проректора – заседание Учёного совета, после заседания – кафедра. Ладно бы все эти мероприятия были формальными, как в советские времена, так нет же! Страсти кипят нешуточные, Рэм едва голос не сорвал, перешёл на фальцет. А всё потому, что деньги делят, кому сколько и на какие работы. Я смертельно устал от этих словесных баталий, а потому шёл с обеда совершенно опустошённый. Тут-то меня и поймал Кирилл Митрофанович. Захватил врасплох – ухватил за пуговицу на пиджаке и утащил в свой кабинет, возмущаясь по дороге современной молодёжью:

– Представляете, Владислав Сергеевич, вчера на вступительном экзамене попалась мне этакая выпускница средней школы – в короткой юбчонке, с огромными синими глазами, и чёлка выбелена перекисью. Уж не помню, какой билет ей попал, помню, она заявила, что температура нити лампы накаливания четыре градуса. По Цельсию! Плавает – безбожно, я и решил поддержать её, и задал ей наводящий вопрос. Ну хорошо, говорю, смотрите. Вот ядро водорода, оно состоит из одного протона. А вот здесь, вокруг него, летает электрон. Ясно? Она отвечает, мол, ясно. Я и спрашиваю, а между ядром и электроном – что? И знаете, что она отвечает? Как что, говорит, воздух! И ведь не задумалась ни на секунду, только ресницами хлопает. Я подумал: «Ну и дура же ты!» А она ответила, мысленно, конечно, что, дескать, хоть и дура, зато красивая. И поправила причёску. Ну скажите, зачем ей квантовая механика? Ей бы замуж выскочить за какого-нибудь греческого толстосума – и будет счастье.

Зачем нужна девице квантовая механика, я не знал. И собрался было сообщить об этом Кириллу Митрофановичу, но он нырнул в кабинет, затащил меня за собой и там, закрыв дверь, приглушённо объявил:

– Дело в том, Владислав Сергеевич, что после нашего сегодняшнего разговора об инопланетном разуме мне пришла в голову идея.

Выглядел он странно: непрерывно делал глотательные движения, суетился, то вскакивая с кресла, то усаживаясь на него снова. Руки его жили своей, самостоятельной жизнью – то пуговицу застегнут, то расстегнут, то галстук поправят, то карманы исследуют, то схватят со стола ручку или карандаш, то бросят обратно. Признаться, мне стало немного не по себе поначалу. Но прислушавшись к его словам, я понял, что причины для волнений у него есть. А если учесть, что человек он увлекающийся и эмоциональный, возбуждение его вполне объяснимо. Бросив на меня внимательный взгляд, он продолжил:

– Вы слышали что-нибудь о скандале с полковником Годли?

– Нет.

– А о гибели Броквея?

– Тоже нет.

– Тогда я расскажу подробно, эта история стоит того. Настоящий детектив…

И он начал рассказывать. А я подумал, что зря сегодня обратился к нему, потому что во мне он, похоже, нашёл-таки благодарного слушателя. Не исключено, что единственного. Делать нечего – пришлось, изобразив интерес, слушать. И даже задавать уточняющие вопросы. Однако очень скоро притворный интерес сменился искренним.

– Так вот. Некий полковник Годли, разведчик, в середине восьмидесятых сбежал из Англии в Союз.[10]10
  Речь идёт о сотруднике британской разведки МИ-5, руководителе группы «кометного оружия» Э. Годли, который, опасаясь за свою жизнь, тайно перебрался в Советский Союз в апреле 1985 года.


[Закрыть] Причина проста – за ним охотились и хотели убить. У нас он сдался властям и немедленно выложил секреты, какие знал.

– Откуда вы знаете такие подробности?

– Дело в том, что как раз тогда меня вызывали на Лубянку, в качестве консультанта. Поэтому знаю, что и как было, доподлинно, из первых рук.

– Ясно. А это ничего, что вы секретные сведения разглашаете?

– Да какой уже сейчас-то секрет… Был скандал, была политическая буря, да только слишком много воды утекло с тех пор. Да и информация эта давно перестала быть секретной, кое-что даже попало в печать. Так я продолжу?

– Конечно, конечно. Английский шпион – это интересно.

– Дело в том, что он никакой не шпион. Он просто работал в аппарате британской разведки, в одном из подразделений, то ли в МИ-5, то ли в МИ-6. А обязанность его была – курировать разработки учёных, связанные с кометным оружием.

– С чем?

– Вот видите! Вы даже о таком не слышали. Сейчас объясню. По популярной версии, тунгусский метеорит был не метеоритом, а кометой. Мощность его взрыва оценивается сейчас мегатонн этак в двадцать – сорок. То есть в тысячу раз больше, чем мощность сброшенной на Хиросиму бомбы! Представляете, как здорово? Определить, что комета, упавшая на город противника, была управляемой, технической возможности просто нет. Значит, можно, сбросив комету, сделать невинные глаза, сочувственно повздыхать мол, ай, как вам сильно не повезло. Действительно, обижаться в этом случае не на кого, кроме слепых сил природы.

– Похоже на фантастику.

– Я сначала тоже так думал. Но Годли озвучил множество подробностей, придумать их все просто невозможно. Например, о том, как предполагалось кометами управлять. И как наносить удар. По плану, управляемая комета должна зайти к Земле со стороны Солнца. В этом случае даже если её и увидят астрономы, будет уже поздно. В атмосфере её не сбить, а чтобы как-то воздействовать на неё в космосе, надо готовиться несколько месяцев. Выходит, комета может уничтожить самую защищённую цель на нашей территории. Рассказал он и о самих целях, причём в деталях. Собственно, их и было-то всего две – Москва или Ленинград. Рассказал он и про то, как долго выбирали цель. Дескать, Москва – единственный в мире город с развернутой системой противоракетной обороны, столица «империи зла». А Ленинград – крупная военно-морская база на Балтике. По словам Годли, споры были долгие, причём американцы настаивали на Москве. Однако выбран был всё же Ленинград.

– Почему?

– Полагаю потому, что проект разрабатывали всё же англичане, а им выгоднее ликвидировать морскую базу.

– А причём тут Штаты вообще?

– А притом, что НАТО – одна контора. Ну и, кроме того, кометное оружие входило в рамки проекта СОИ.

– Ну предположим. Но разве возможно управлять кометой?

– Как ни странно, но посадить космический зонд на комету хоть и очень трудно, но возможно. А после посадки управлять движением кометы может, скажем, изотопный генератор, небольшой ядерный реактор. Он будет выделять тепло и плавить кометный лёд. Начнётся анизотропное истечение пара, чем вам не реактивная тяга? Вот так и можно изменить траекторию кометы. Здесь самое сложное – точно рассчитать время и место падения.

– Что-то мне не верится в это, Кирилл Митрофанович.

– А ведь и мне не верилось. Я сказал нашим чекистам, что всё это вздор и очень уж похоже на сказку.

– И что чекисты?

– Вы же знаете, там не школьники работают, они допросы умеют проводить. И сведения проверять умеют, этому их учить не надо.

– Проверили?

– Проверили… Годли назвал множество фамилий из аппарата английской и американской разведок, подопечных учёных, которые были заняты разработкой… Всё подтвердилось. По крайней мере, наши особисты были уверены, что он не врёт.

– Ну хорошо. Предположим, что это так. Однако поскольку эта авантюра с новым оружием вскрылась и не представляет больше секрета, работы над ним больше не ведут?

– Не знаю. Думаю, что всё же ведут.

– Почему вы так думаете?

– Я ещё не всю историю вам рассказал. Ягодки-то впереди. Как вы думаете, почему преуспевающий военный чин перебежал в стан противника?

– Ну мало ли, разные могут быть причины… Постойте! Вы ж сами говорили, что его хотели убить!

– Именно! А за что?

– Откуда я знаю?

– Вот тут, Владислав Сергеевич, и начинаются загадки. Тут на сцену выходит Броквей, руководитель группы астрономов, работающих на проект. Так вот, когда группа вплотную занялась поиском комет с подходящими орбитами, выяснилась странная вещь. Оказалось, что подходящие по параметрам кометы уже заняты![11]11
  К примеру, по расчётам Броквея, кометы Вольфа и Джакобини-Циннера были ничем иным, как осколками некогда единой кометы. Работа двигателя привела к расколу рыхлого кометного ядра. Двигатель, продолжая работать, перевёл один фрагмент на орбиту кометы Джакобини-Циннера и выключился. Теперь эта комета вращается вокруг Солнца по законам классической небесной механики. А второй осколок остался на орбите разделения, и называется теперь кометой Вольфа. В спектре другой кометы, 1882 II, были обнаружены железо, хром, никель, то есть элементы, присутствующие в спектрах реактивных струй ракетного двигателя. Комета Энзора 1926 III не придерживалась расчётной траектории. Отклонение от нее можно объяснить лишь значительной тягой, развиваемой ядром кометы. Изучив данные по целому ряду комет, Броквей пришёл к выводу, что кометами уже давно управляет неземная цивилизация.


[Закрыть]

– Мы их опередили?

– Если бы… Я не знаю, мог ли СССР запустить подобный спутник в те времена, дало не в этом. А в том, что неизвестные зонды работают на кометах давно! Например, в брошюре Бурдакова упоминается одна комета, обнаруженная в пятьдесят шестом году! Мало того, что она была управляемая, мало того, что астрономы увидели факел раскалённых газов, на ней ещё и радиопередатчик был![12]12
  Имеется в виду брошюра докторов технических наук В. Бурдакова и Ю. Данилова «Ракеты будущего», вышедшая в 1980 г. В ней даны описания непонятного с точки зрения законов Кеплера поведения комет. Например, в 1956 году была обнаружена комета Аренда-Ролана с необычным хвостом. Наперекор всем законам физики, он был направлен к Солнцу, а не от него. Примечательно, что появился и исчез он внезапно. Мало того. Радиоастрономы обнаружили на комете радиоисточник, излучающий на длинах волн 0,5 и 11 м. Бурдаков и Данилов пришли к выводу, что неоднократно наблюдаемые случаи произвольного изменения орбит и не подчиняющихся солнечному ветру хвостов можно объяснить только деятельностью внеземных цивилизаций.


[Закрыть]

– А этот Бурдаков не ошибся?

– Нет. И факел, и радиосигналы принимали астрономы в разных странах. И их отчёты опубликованы.

– М-да… Мне что-то зябко даже стало…

– Вот видите, – торжествующе произнёс Кирилл Митрофанович, – я же говорил, что будет интересно! Но и это ещё цветочки. Дальше происходят совсем уж странные вещи. Вскоре после секретного доклада Броквея, где он заявил, что кометы уже заняты, его находят мёртвым. Сам ли он пустил себе пулю в лоб, или кто-то ему помог, неизвестно.[13]13
  По официальной версии У. Броквей застрелился. В газете «Сан» даже было опубликовано его предсмертное письмо, где он жаловался на угрожавших ему людей в чёрном.


[Закрыть]

Кирилл Митрофанович выдержал эффектную паузу и, насладившись произведённым эффектом, продолжил:

– После его смерти поднял скандал некто Дранкуотер, известный астроном и специалист по поиску внеземных цивилизаций. Он не верил в самоубийство Броквея, и напомнил о трагической гибели других астрономов, занимавшихся кометами.[14]14
  Имеется в виду скоропостижная смерть двух ведущих специалистов группы Мотлиса.


[Закрыть] Дранкуотер заявил, что охоту на учёных ведут представители инопланетных цивилизаций. И вроде даже представил какие-то доказательства, но какие именно, я не знаю. А всего несколько месяцев после злополучного доклада нашли мёртвыми одиннадцать ведущих учёных, и все они были связаны с проектом СОИ, и, значит, с темой Броквея, пусть даже косвенно.

– Зачем инопланетянам убивать учёных? Вот глупость…

– В том и дело. Полковник Годли тоже не поверил в самоубийство Броквея, но он, будучи человеком прагматичным, не поверил и в инопланетян. Он публично обвинил в убийстве родную спецслужбу. После чего, опасаясь уже за собственную жизнь, сбежал в Советский Союз. После того, как Годли раскрыл карты, на Западе поднялась шумиха. В противовес словам полковника выступил Астен Гофман.[15]15
  Астен Гофман – швейцарский астрофизик, известный специалист по кометам, который заявил: «Первенство в создании боевых космических кораблей, замаскированных под кометы, конечно же не принадлежит нам, землянам. Это продукт внеземлян…» Погиб. По словам следователя, «Гофман решил побриться и, к несчастью, упустил электробритву прямо в ванну. Вот его и ударило электрическим током…»


[Закрыть] Он заявил через газеты, что кометы действительно можно использовать как оружие, но управляют ими не земляне. Вскорости его нашли мёртвым в собственной ванне. Полиция утверждала, что это был несчастный случай.

– Ужас какой. Видимо, не всё чисто с этими кометами?

– А я что говорю!

– Это всё очень интересно, Кирилл Митрофанович, только я никак не пойму: я-то здесь при чём? Я же кометами не занимаюсь, – сказал я. И подумал: и слава богу, что не занимаюсь, кирпич на голову не упадет. А вслух сказал:

– Вам, конечно, большое спасибо, информация более чем впечатляющая… Но сейчас я не готов ничего сказать вам в ответ, мне нужно время, чтобы всё переварить.

– Конечно-конечно… А вот ещё в 1881 году астроном Деннинг открыл интересную комету, которая вошла во…

– Ой, простите, Кирилл Митрофанович, – перебил его я, – у меня, к сожалению, дела. Весьма важные дела, увы. Извините…

– Да, да, конечно, – засуетился он, – дела, я понимаю. Это вы извините, что я так бесцеремонно…

– Что вы, что вы! Это на самом деле чрезвычайно интересно. И версия ваша заслуживает серьезного анализа. Просто мне сейчас некогда.

Кирилл Митрофанович посветлел лицом и спросил с надеждой:

– Вы действительно так считаете?

– Конечно же!

Я поднялся и, церемонно раскланявшись, поблагодарил за чай и за интересный разговор. И пообещал всенепременно его продолжить. В ближайшее же время. Кирилл Митрофанович тряс мою руку и заглядывал в глаза. Да, ему явно не хватало единомышленников. Пожалуй, даже просто заинтересованных собеседников. Надо будет зайти пару раз, неудобно рушить надежды. И не затягивать. На следующей неделе, во вторник у меня как раз будет время.

Я, конечно, зашёл к нему. И не раз, и не два. А много-много раз. Но все это было позже, осенью и зимой. А сейчас я торопился домой, Машка заждалась уже. Я глянул на часы. Ой, как заждалась! Опять будет головомойка.

* * *

О том, что я собирался позвонить домой и доложить о развратном поведении Влады, я вспомнил уже в подъезде, поднимаясь по лестнице домой. Проклятье! Надо было успеть первым, а то ведь эта зараза догадается позвонить Машке и напеть, что я, дескать, её домогался. А то я женщин не знаю! Лучшая защита у них – нападение. А защищаются они постоянно и от всех подряд, по делу и без. Чаще – без.

Ключ заело… Никак не отрывается дверь. Что за чертовщина? Я нажал на кнопку звонка. Через секунду за дверью послышалась возня, тихонько стукнула крышка дверного глазка. Щёлкнул замок, скрипнули петли. Машка отступила назад, впуская меня в прихожую. Не бросилась, как обычно, на шею, не чмокнула в щёку. Отступила на шаг назад и смотрит, внимательно и настороженно, даже изучающе, будто видит меня впервые.

– Что-то не так? – спросил я, стараясь вложить в голос побольше мягкости.

– Да нет, все так…

– Значит, мне показалось, – задумчиво сказал я, снимая туфли.

– Ты почему не позвонил, что задерживаешься?

– Да я мобильник дома забыл…

– Знаю. Но у тебя на работе есть телефон.

– Понимаешь, забегался. Заседания, совещания, кафедра… Суета сует.

– Ладно, иди ужинать.

Ага, подобрела вроде… Ладно, разберёмся. Я пошёл на кухню, по коридору, мимо Гришкиной комнаты. И тут внутри у меня ёкнуло. Дверь в комнату была распахнута настежь, и я увидел, что Влады дома нет. Она исчезла вместе с кучей мелких вещей, разбросанных на столе и спинке стула, и вместе с чемоданами. А это значило только одно: разговор у неё с Машкой состоялся. Насчёт моего поведения. Надо полагать, развратного и наглого. Успела, стало быть, опередила. Вот зар-р-раза…

Что было дальше, и вспоминать не хочется. Диалог у меня с Машкой состоялся отвратительный. Сначала только напряжение витало под потолком, но выдержки у Машки хватило ненадолго. Суть её тирады заключалась в том, что я самым коварным образом у неё за спиной домогался Влады, и что именно поэтому она вынуждена была её выселить. Возражений слушать она не хотела, да и не услышала бы – негодование оглушило её, обидные слова выплескивались на меня ушатами. Какие уж тут призывы к спокойствию и разумные доводы? Бурю надо просто переждать, и аргументы выложить потом, когда настанет штиль. Я и молчал, даже не пытаясь возражать.