Текст книги "Канада, пахнущая смолой"
Автор книги: Аркадий Фидлер
Жанр: Зарубежные приключения, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Во время дальнейшего пути вниз по реке между враждебным канадским берегом слева и дружественным американским справа Бёрдж созвал командиров отрядов на последнее совещание. К удивлению Шульца, «генерал» заявил, что пока не собирается брать Прескотт, а сначала остановится в американском городке Огденсбёрге, чтобы прихватить там еще добровольцев.
– Это исключено! – вскричал Шульц. – Если мы не атакуем сегодня и притом немедленно – неприятель узнает об экспедиции и мы лишимся преимущества внезапности.
– Это неважно! – невозмутимо ответил Бёрдж. – Завтра мы возьмем Прескотт.
– Завтра будет уже поздно!
Шульц выразил готовность взять на себя самую трудную часть задачи: фронтальный удар по Прескотту, тогда как отряды Бёрджа и Джонсона должны будут только обеспечить фланги. Но этот разумный план, признанный историками единственно целесообразным, натолкнулся на упорное сопротивление Бёрджа и остальных командиров.
Шульц с удивлением оглядел своих товарищей, словно впервые увидел их. Только теперь он все понял.
В конце концов Шульц настоял на своем: он и Джонсон атакуют ночью Прескотт, а Бёрдж со своим отрядом поспешит на пароходе в Огденсбёрг, возьмет там на борт новых добровольцев и тотчас же вернется с подкреплением.
Незадолго до полуночи – это было в воскресенье 11 ноября – три корабля снялись с якорей и направились каждый по своему назначению. Первый, увы! – к своей гибели, а два других – к своему позору.
Парусник с отрядом Джонсона по какой-то загадочной случайности вскоре сел на мель; а так как произошло это вблизи американского берега, то вояки пустились вплавь и рассеялись под покровом темноты. Тем временем Бёрдж на пароходе плыл дальше. В понедельник утром он благополучно причалил в Ог – денсбёрге, но, едва ступив на американскую землю, занемог. Большая часть офицеров и солдат последовала его примеру и разбрелась по домам. И этот отряд, как и отряд Джонсона, перестал существовать как боевая единица.
Один лишь Шульц поплыл на своем корабле к намеченному месту и утром был у Прескотта. Но в городе уже была поднята тревога и велась подготовка к обороне. Настал день, а Джонсона не было видно на реке, Шульц резонно отказался от атаки и, проплыв три километра вниз по течению, высадился на канадском берегу около заброшенной ветряной мельницы. Там было несколько массивных построек, словно специально возведенных как оборонительные сооружения. Шульц разместил в них своих людей и спешно начал рыть окопы, чтобы к прибытию подкреплений с американского берега подготовить плацдарм. Он верил, что помощь прибудет с минуты на минуту.
Так Николай Шульц, в прошлом майор польских войск, стал участником войны в Канаде – в авангарде сил, которые должны были освободить страну от гнета и несправедливости.
Д. Бой за мельницу
Ожидаемые подкрепления, разумеется, не прибыли. Трудно назвать подкреплениями нескольких удальцов, которые, мучимые угрызениями совести, приплыли в понедельник на лодках из Огденсбёрга. Они-то и привезли Шульцу трагическую весть о судьбе основных подразделений.
Цитированный уже Е. А. Теллер так характеризует эти события: «История знает немного примеров такой нерешительности, трусости и вероломства, какими отличился Бёрдж…»
Полученная весть была тяжелым ударом для Шульца, но ни в чем не изменила его решения выстоять, а затем перенести огонь борьбы в глубь Канады. Это решение было свидетельством героизма, а не безрассудства. Опытный солдат трезво оценил военную обстановку. Он был уверен, что его появление в угнетенном краю явится сигналом ко всеобщему восстанию, в чем все лето убеждали его и членов «Стрелковых Лож» Лай-он Макензи и другие канадские изгнанники. В нем еще теплилась вера в то, что американские товарищи по оружию все-таки опомнятся и поспешат с помощью.
Так прошел весь понедельник, и только к вечеру на реке появилась английская канонерка. Она сделала несколько выстрелов по укреплению, но, встреченная огнем с плацдарма, быстро ретировалась. Добровольцы напряженно всматривались в даль, ожидая появления канадских повстанцев. Но берег был глух и безмолвен. В течение всей ночи никто не явился.
Во вторник, на рассвете, с реки донесся шум приближающегося со стороны Огденсбёрга парохода. Когда в предрассветной мгле добровольцы разглядели на палубе фигуры солдат, их охватила безумная радость:
– Подкрепления идут, подкрепления!
Увы! Это был отряд американских правительственных войск. Соединенные Штаты не хотели дипломатических конфликтов, поэтому у Шульца был отобран парусник с частью снаряжения и продовольствия, которую не успели выгрузить. Это была чувствительная потеря. Едва американцы удалились, как подошло несколько английских канонерок. Они начали артиллерийский обстрел, на что, впрочем, получили решительный ответ.
Наконец смельчаки заметили на берегу группы вооруженных людей. Снова горькое разочарование! Это была преданная англичанам милиция – злобная, дышащая ненавистью к «бандитам», та самая, которая год назад пылала жаждой вешать повстанцев. Когда этих людей набралось с полтысячи, они устремились в атаку, обрушив на осажденных свинцовый ливень. Отбитые, они шли на штурм второй, третий, четвертый раз, разъяренные, уверенные в своем численном превосходстве. Только огромные потери и постоянные неудачи убе —
дили их, что перед ними настоящие солдаты, а не бандитская шайка.
Отряд американских добровольцев отлично выдержал испытание огнем. Это была достаточно дисциплинированная молодежь, несколько недель находившаяся под влиянием Шульца. Когда под вечер милиция прекратила атаки, она вышла из боя разбитой. Но оказалось, что и отряд Шульца понес большие потери, доходившие в убитых и раненых до трети состава, не считая нескольких добровольцев, отрезанных врагом и взятых в плен.
Ширина реки в этом месте не превышала полутора километров и позволяла подробно наблюдать с американского берега ход битвы. Берег облепили тысячи зевак, среди которых находились вояки Бёрджа и Джонсона. Все были страшно заинтригованы исходом боя, повторяли все время: «It is a fine show» – «Великолепное зрелище!» – и заключали пари.
В эту ночь вокруг снова установилось безмолвие, и осажденные напрасно прислушивались к таинственным шорохам в глубине леса. Где же канадские повстанцы?.. Повстанцев не было. Стояла зловещая тишина.
Шульц начал догадываться о трагической правде: ожидаемая революция не состоялась, прошлогодние виселицы, очевидно, сделали свое дело. В ту же ночь он отправил на плоту в Огденсбёрг верного человека с просьбой о присылке парусника для эвакуации отряда. Посланный благополучно достиг Огденсбёрга, но подлые трусы даже теперь не захотели помочь товарищам: они медлили, а когда лишь на третью ночь отправили наконец корабль – было уже слишком поздно. Река кишела английскими канонерками; героическому отряду были отрезаны пути от – ступления.
А отряд был подлинно героический: после неудачи во вторник милиция два дня зализывала свои раны и только в четверг к вечеру, получив многочисленное подкрепление, решилась на новый решительный штурм. Но, несмотря на превосходство, была еще раз отбита с большими потерями.
Когда вечером утих шум боя и дым развеялся, защитников плацдарма осталось меньше сотни. Невыспавшиеся, голодные смертники, черные от пороха, с осунувшимися лицами и воспаленными глазами, они пылали решимостью отчаяния.
Ночью, когда с поля боя доносились стоны раненых, добровольцы, напрягая слух, все еще всматривались в направлении берега и реки и не теряли надежды. С реки должны были прийти помощь и спасение, а с берега – нечто неизмеримо большее: признание того, что их упорная борьба имеет смысл, что Канада с ними. Но и река и берег были безмолвны, не отвечали. Как и враг, они не ведали жалости.
Шульц и его люди знали только одно: они должны сражаться дальше, до конца. У обреченных не было выхода.
Е. Благородный до последней минуты
На следующий день, в пятницу, с самого утра было замечено усиленное движение со стороны Прескотта. Показались отряды регулярной английской армии и тучи, буквально тучи, канадской милиции. Одновременно прибыла артиллерия. Число атакующих, сообщенное Мак-Леодом (пять тысяч), некоторые историки считают преувеличенным, но так или иначе численное превосходство осаждающих было просто подавляющим. Приближался заключительный акт трагедии.
Командующий английскими войсками полковник Дандас послал к Шульцу парламентера с лаконичным приказом о безоговорочной капитуляции. Видя безнадежность своего положения, Шульц готов был сдаться при условии, что противник признает его отряд воюющей стороной.
– Нет! Только бунтовщиками и убийцами, сдающимися на милость победителя! – жестко отрезал англичанин.
Это значило, что снова будут пущены в ход виселицы.
– Продолжаем сражаться! – ответил Шульц.
Тогда Дандас потребовал перемирия на один час для погребения павших, оставшихся на подступах к укреплению со вчерашнего дня. «Бунтовщик» не только согласился, но прислал англичанину в течение этого часа всех раненых канадцев, попавших в плен во время последних боев. В личном послании к полковнику Шульц объяснил этот гуманный поступок: у него не хватало перевязочных средств, поэтому он не мог оказать раненым необходимой помощи. Взамен просил только о хорошем отношении к людям, взятым в плен англичанами. Затем, как бы соглашаясь на безоговорочную капитуляцию и желая найти хоть какую-нибудь возможность почетного исхода, Шульц дописал в конце: «Если Вы можете под честным словом заверить меня, что канадское население не приветствует нас как освободителей, то лишь от Вас зависит прекращение дальнейшего кровопролития».
Но высокомерный английский командующий не желал вдаваться в такие тонкости и вообще вступать в переговоры. Он с презрением заявил, что с бандитами не может быть переговоров.
Шквалом артиллерийского и ружейного огня начался последний бой. Добровольцы защищались с беспримерным мужеством. На них обрушился ливень металла и щебня, но они стреляли из-под развалин, нанося врагу немалый урон. Не подпускали его близко. Понимали, что это их последняя схватка, но не те – ряли присутствия духа. Шульц был всюду: его видели на каждом угрожаемом участке плацдарма. Этот проницательный командир и неустрашимый солдат увлекал людей своим примером. Несмотря на это, трудно понять, как могли добровольцы выстоять в таком аду от полудня до вечера.
Только к вечеру их огонь стал слабеть. В глаза храбрецам заглянул кошмар солдата: недостаток боеприпасов. В сумерках расстреляли последние патроны. Обнаружив это, канадская милиция с удвоенной яростью бросилась на легкую добычу. Почти без сопротивления сдавалось строение за строением; лишь немногие оставались там в живых. Последним был схвачен Шульц. В эти завершающие минуты боя творились позорные дела. Озверевшие милиционеры расстреливали пойманных добровольцев, добивали раненых. Еще немного, и вспыхнула бы новая бойня – на этот раз между английскими солдатами и милицией. Солдаты с трудом усмирили безумцев.
Так 16 ноября 1838 года закончилось это крупное столкновение, известное в истории канадского восстания под названием «Битвы за ветряную мельницу»(«Battle the Windmille Point»).
Дни Шульца, взятого полуживым в плен, были, разумеется, сочтены. В стране, разъедаемой социальными противоречиями, победители, беспокоившиеся о своих привилегиях, беспощадно уничтожали людей подобных Шульцу – деятелю, особенно ненавистному канадским лоялистам и опасному для них. Через несколько дней после пленения Шульца военный суд приговорил его – как «бандита»! – к смерти (разумеется, через повешение). Приговор был приведен в исполнение незамедлительно: 8 декабря.
За несколько дней до казни Шульца к нему был допущен молодой адвокат Джон А. Мак-Дональд (позднее премьер Канады), чтобы записать последнюю волю приговоренного. Как текст завещания, так и беседы с Шульцем произвели на Мак – Дональда глубокое впечатление. Молодой адвокат не мог спасти Шульцу жизнь, но решил защитить память о нем.
Вся жизнь Николая Шульца отмечена каким-то необыкновенным великодушием, исполнена возвышенных порывов и при всем этом – трезвой рассудительности. Его последние дни также были полны благородства и вызывающего восхищение само – обладания. После объявления смертного приговора Шульц спокойно простился с миром, написав своим друзьям в Штатах мужественно-сдержанные письма и составив завещание. Необходимо подчеркнуть два происшедших тогда случая, проливаю-ших яркий свет на его характер и рыцарство. . Шульц был чувствителен к любому проявлению человеческой порядочности, подмеченной хотя бы и у врага. Даже тот факт, что английские солдаты встали на защиту добровольцев от мстительной милиции, вызвал в Шульце чувство благодарности. Сообщая об этом своим друзьям в Штатах, приговоренный к смерти хотел, чтобы об этом узнали все его единомышленники и в случае встречи с солдатами этого полка – 83 полка канадской пехоты – проявили к ним радушие и гостеприимство. Вот о чем думал этот человек за минуту до виселицы, на которую повели его эти самые солдаты!
С еще лучшей стороны характеризует Шульца другое обстоятельство, едва ли не единственное в своем роде в истории всех войн, которые вело человечество. Поняв, что Канада еще не созрела для свободы и что поэтому его борьба была преждевременной, а канадские солдаты, убитые добровольцами, погибли напрасно, Шульц с беспримерной честностью и мужеством взял этот моральный груз на себя; это выразилось в прекрасном поступке: он завещал часть своего состояния осиротевшим семьям погибших канадских солдат. Подобный пример великодушия по отношению к победившему врагу – мстительному, карающему виселицей врагу – действительно нелегко найти в истории.
Ж. Победа после смерти
В этой трагедии борца самое странное то, что битву за мельницу Шульц по существу выиграл, а его противники потерпели там тяжелое поражение. Капризно извиваются и петляют пути человеческих побед и поражений!
Весть о кровавом столкновении дошла до Англии. В официальных кругах пытались заглушить ее, изобразить как пустяк; утверждали, что это вылазка пограничных бандитов. Но эти попытки не удались, остались безрезультатными. Все больше просачивалось сведений о безупречном облике руководителя вос – стания. Вопрос о том, каков был Шульц, приобрел вдруг важное значение в политических спорах, и, хотя реакционные круги смешивали его с грязью, встревоженное общественное мнение Англии не было удовлетворено этим – то общественное мнение, которое в критические для Британской империи моменты становилось более могучей силой, чем партии и министры, и которое лучше окостеневших мамонтов из министерства колоний поняло, чём грозит Англии политический хаос в Канаде: колония отпадает от метрополии и пойдет по стопам Соединенных Штатов.
Поэтому спустя несколько месяцев после казни Шульца английский парламент направил в Канаду лорда Дарема, которому были предоставлены широкие полномочия для расследования обстоятельств на месте и составления доклада.
Дарем не был ни слеп, ни туп; он представил смелый доклад о необходимости ликвидации бесправия в Канаде и признания ее самоуправления. Эта смелость дорого стоила Дарему: его политическая карьера кончилась, но колонию для Англии он спас. В 1840 году Канада получила основы парламентского управления – первый шаг на пути к завоеванию статуса доминиона.
Таким образом, жертва Шульца и борьба патриотов в 1837 и 1838 годах – не прошли бесследно. Шульц погиб на виселице так же, как полвека спустя погиб другой пламенный борец за свободу – Луи Риль, боровшийся за лучшую жизнь для метисов и индейцев. К сожалению, Риль не добился своего, а Шульц победил, хотя и после смерти.
36. ЧУДОВИЩНАЯ АЛЧНОСТЬ
Безгранична и не имеет себе равных чудовищная, поразительная хищность щук – хищность кошмарная, апокалиптическая, хищность неистовая, безумная, слепая, – щука не только пожирает других щук, но с таким же ожесточением бросается на сверкающую блесну, на плывущий кусок дерева или на руку человека. Хищность наглая, бесстыдная, ничем не сдерживаемая, без маски – щука не лицемерит, не лжет, не шутит, ее жадные глаза всегда выражают жестокость, широкая пасть олицетворяет вечный голод. Щука бросается на жертву как молния и в тот же миг пожирает ее живьем. Нападает она один раз, по обычаю всех больших хищников. Если промахнется – не преследует. Промахивается редко.
Джон рассказывает, что в озере Мармет, у которого сейчас раскинут наш лагерь, водятся огромные щуки: там живут столетние чудовища, достигающие полутора метров длины. Верю. Без особых стараний мы ловим экземпляры по 10 – 15 фунтов.
Странное дело: ни в озере Мармет, длиной около двадцати километров и безмерно глубоком, ни в соединенных с ним озерах, как, например, озеро Чапмен, не видно никаких других рыб, кроме щук. Одни щуки. Но еще более странно их неимоверное количество, неправдоподобное, почти чудовищное. Доста – точно забросить где-нибудь удочку-в любую пору дня и при любой погоде, – как на приманку набрасывается глубинный разбойник. Здешние водоемы – это небывалые заповедники щук, подлинные резервуары хищности.
Мы ловим щук с лодки на блесну, которую здесь называют тролль. Никелированная блесна изогнута в виде пропеллера и благодаря этому вращается, поблескивая, вокруг своей оси, когда мы тянем ее за лодкой на длинном шнуре. К блесне припаян крепкий крючок. Движение и мелькающие отблески производят магическое действие: щуки с яростью набрасываются на блесну и проглатывают ее вместе с предательским крючком.
Это наиболее волнующий момент. Руки заняты веслом, шнурок приходится держать зубами. Резкий, неожиданный рывок сворачивает человеку голову на сторону – столько в этом рывке неодолимой силы. На обоих концах шнура противостоят друг другу два враждебных мира: там – зубы хищника, здесь – зубы человека, в эту минуту не менее хищного, чем тот, под водой. От зубов до позвоночника, до ног пронизывает рыболова наслаждение. Атавистическое наслаждение пещерного человека, рвущего зубами свою добычу…
Тогда весло кладется в лодку и шнур выбирают руками. Возникает ожесточенная, короткая борьба. Щука отчаянно защищается, уходит в глубину, мечется, раскачивает лодку. Расходует последние силы. Иногда взлетает высоко в воздух. Все напрасно. Вытащенная в лодку, она проигрывает жизнь.
Сначала я удивлялся: чем кормится столько щук, если у них нет на прокорм других рыб? Исследование желудков щук раскрыло все. Маленькие щуки, длиной в палец, глотают преимущественно водяных блох, которыми кишат озера. Одно – и двухфунтовые подростки питаются этими щучками и рачками; щуки в несколько и в десять-двадцать фунтов пожирают, как правило, щук, которые поменьше. Таким образом, подводный мир здесь основан на иерархическом пожирании собственного потомства и, видимо, только огромной плодовитости обязан тем, что потомства все еще достаточно.
На следующий день после убийства медведицы отправляюсь утром на лодке за щуками. В свое каноэ я прямо влюблен: когда сижу один на корме, нос его изящно поднимается из воды, и тогда достаточно .одного удара весла, чтобы каноэ стрелой рванулось вперед. Однако стоит слегка наклониться – и лодка опрокидывается. Каноэ очень неустойчиво.
В это утро я не уплываю далеко от лагеря. Неподалеку от берега есть глубокое место – котловина в дне озера. В ней полно щук. Вода приобретает здесь мрачный оттенок темно-гранатовой бездны. Медленно проплывая там, я вдруг чувствую зубами резкий рывок, и леска уносится вниз, как свистящая струна: попалась большая щука. Пока я тащу щуку – она метрах в пятнадцати подо мной, – леска запутывается и обвивается вокруг ноги. Хочу распутать ее, но неожиданный рывок делает мое намерение невыполнимым. Хуже того: рыба тянет за ногу так сильно, что я вынужден изо всех сил упираться в борт лодки и держаться обеими руками, чтобы не свалиться в воду. Я не могу пошевелиться. Инициативу захватила щука. Это, по-видимому, великан. Каноэ угрожающе раскачивается, кренится и грозит перевернуться.
Единственный выход из неприятного положения – подвести лодку к берегу. Но когда я оглядываюсь, то с неприятным изумлением замечаю, что во время борьбы со щукой каноэ отплыло от берега довольно далеко. Ветерок, дующий с берега, подхватил каноэ и уносит на середину озера. Кичливо торчащий из воды нос лодки – то, чем я недавно восторгался, – уподобился теперь зловещему парусу.
Хватаю весло и бью по воде, чтобы направить каноэ к берегу. Напрасный труд: ветер сильнее, он не дает повернуть лодку. В довершение всего щука в то же мгновение начинает дергать' с удвоенной силой. Быстро отбрасываю .весло и упираюсь в дно лодки, чтобы не потерять равновесие. Несколько раз предпри – нимаю подобные попытки – все они ни к чему не приводят.
Минутное затишье предвещает близкую опасность. Соображаю, что в случае падения в воду я не смогу плыть, так как привязан к щуке. Она тотчас же затянет меня в глубину. Нужно судорожно держаться за лодку – буквально последнее средство спасения. Вспоминаю о своем ноже. Увы, он лежит на носу каноэ и недосягаем.
Рассчитываю на усталость щуки. Она уже не тянет так упорно, как раньше, иногда я чувствую, как слабеет натяжение лески. Но малейшее мое движение немедленно вызывает бурю и резкие рывки. Все еще сильная щука начеку.
Пока я тревожно раздумываю о том, что мне придется тащиться еще добрых два километра до противоположного берега, а в пути возможны всякие неожиданности, – внезапно приходит помощь от тех, о ком я не должен был бы забывать: от моих товарищей. Джон и Лизим заметили мои странные движения, спустили на воду свою лодку, и вот я слышу рокот мотора. Приключение, в котором я завоевываю сомнительной ценности лавры, заканчивается «хэппи эндом»: мы сообща вытаскиваем из воды щуку. В ней около двадцати фунтов.
Однажды вечером, перед закатом, мы со Станиславом пересекаем озеро, раскинувшееся на юге, неподалеку от лагеря – между нашим полуостровом и пастбищами лосей. На носу гребу я, на корме – мой товарищ. Храним полное молчание, так как поблизости может встретиться лось. Неожиданно я вздрагиваю, испуганный: позади меня раздается страшный всплеск, словно кто-то с силой швырнул в воду целое дерево. Оглядываюсь и в последнюю долю секунды вижу погружающийся в воду рядом со Станиславом хвост огромной щуки. Разыгравшаяся нахалка выскочила из воды, словно намереваясь броситься на Станислава или по крайней мере схватить весло. Не схватила, зато обрызгала моего спутника с ног до головы и исчезла. С тех пор мы называем это озеро озером Смелой Щуки.
На Безымянном озере есть маленький, но глубокий залив, окруженный с трех сторон великолепными пихтами. Однажды Станислав забрасывает там спиннинг, и сразу же крупная рыбина хватает блесну. К сожалению, после нескольких рывков она освобождается.
В глазах Станислава изумление.
– Что это было? – кричит он, пораженный.
– Разве не щука? – спрашиваю я.
– Рванула, как дьявол… Пожалуй, не щука! Машинально траппер забрасывает блесну еще раз в том же самом месте, но едва он начинает сматывать леску, как вдруг подпрыгивает и кричит приглушенным голосом: «Есть!». В это время натянутая, как струна, леска быстро уходит в сторону. Станислав с усилием вертит барабан, но через минуту перестает.
– Опять удрала! – меланхолично заявляет он. Выражение его лица не очень умное. Притихнув, он кладет удочку в каноэ.
– Бог любит троицу! – шепчу я. – Может быть, еще клюнет? На этот раз я беру удочку и, улыбаясь, забрасываю блесну в воду.
И что же? Берет! Сразу же. Очень резкий рывок, и затем бешеное, неистовое сопротивление рыбины. Я подтягиваю мечущуюся рыбу к самой поверхности воды и уже вижу мелькание серебристого тела, как вдруг добыча опять срывается, а блесна со свистом выскакивает из воды.
– Это не щука! – решительно заявляет товарищ. – Это та самая бестия!
– Она ничего не боится! – удивляюсь я. – Ведь должна же она была почувствовать острый крючок!..
По лицу Станислава я вижу, что он охотно перекрестился бы – уж эти дьявольские штучки! С мрачной ожесточенностью он берет удочку и еще раз забрасывает блесну. На сей раз впустую. Рыба, вероятно, испугалась и удрала. Станислав вытаскивает блесну и пробует снова то тут, то там. На глубине все спокойно.
Все же не то на четвертый, не то на пятый раз товарищ неожиданно поворачивает ко мне лицо и медленно, сквозь стиснутые зубы, произносит чужим голосом:
– Взяла!
– Та самая?
Траппер не отвечает, лишь кивает головой: да, та самая. Осторожно, не спеша, с абсолютным спокойствием он наматывает леску на барабан. Рыба на глубине мечется во все стороны, сопротивляется с невероятным бешенством и упорством. Станиславу приходится напрягать все силы, чтобы дюйм за дюймом подтягивать ее к каноэ. Наконец рыба у борта. Траппер хватает ее за жабры и совместными усилиями мы втаскиваем добычу в лодку.
– Grey trout! – кричит обрадованно Станислав. – Серая форель!
У этой рыбы, называемой здесь также salmon trout – лососевая форель, чешуя серебристая с белыми крапинками. Наша не весит и шести килограммов, стало быть сравнительно небольшая рыба, но с каким остервенением она сопротивлялась!
Мы удим в заливе еще некоторое время, но рыба уже не клюет. Видимо, здесь была только одна эта форель. Четыре раза подряд, не испугавшись больно ранящего крючка, бросалась она на приманку!
Поверхность воды – завеса, скрывающая таинственный мир, мир воды и щук.
У щук особенные повадки: мы почти ничего не знаем о них. Не знаем их поведения и инстинктов; они для нас – цепь загадок. Лишь иногда, случайно, блеснет искорка, мрак на мгновение рассеется, и человек – ошеломленный, застигнутый врасплох – увидит вдруг какое-нибудь изумительное звено. Но толь – ко одно. Остальные по-прежнему остаются великой загадкой.
Однажды ночью я выезжаю на лодке в сопровождении Ли-эгима. В небе полная луна, на озерах тишина; поверхность воды серебрится от лунных блесток, ничто нигде не шелохнется. Холодно. На самой середине озера нам предстоит проплыть мелководьем. На протяжении более ста шагов вода не доходит до колен. Здесь возвышается какой-то песчаный подводный остров, окруженный со всех сторон значительными глубинами. Это место хорошо знакомо нам по прежним вылазкам.
Когда мы плывем по мелководью, происходят странные вещи. Из-под лодки разбегаются встревоженные существа: торпеды – не торпеды, черти – не черти. Проносятся под самой поверхностью воды, поднимая волны. Все новые и новые тени выскакивают перед нами – вереницы странных, грозных, неожиданных подводных ракет, испуганных и пугающих. Удирая, они сеют панику, нарушая сон своих сестер, – нарастающая лавина ужаса. Это щуки. Их на этой отмели тьма. Вокруг сразу же ' образуется водоворот вспененной воды, мчащихся тел, всеоб – щего панического безумия.
Минуту спустя эта дьявольская вакханалия заканчивается. Щуки скрываются с отмели и прячутся в глубине. После них по озеру долго ходят неспокойные волны.
Тревога вспугнутых нами щук понятна. Но какая тайная сила природы выманила их из глубин озера, где они проводят все время? Какой инстинкт собрал их всех на мели в таком бессчетном количестве? Куда девалась их хищность? И вообще бодрствовали они или дремали? А может быть, пораженные чем-то, пребывали в забвении? Может быть, очарованные лунным светом, они разомлели, стали сонными, , вялыми?
Индейцы верят, что богу солнца, радости и добра противо^ стоит столь же могущественный бог луны, зла и ужаса. Может быть, это он вывел свои хищные отряды на отмель, и щуки, рабыни ночи и зла, держали свой мрачный лунный совет?..
Места здесь здоровые. Живительный воздух, высокое небо, солнечные берега озер, светлые скалы, разнообразная зелень лесов, спокойствие крупного зверя – все это признаки доброго здоровья и порядка в природе. Но тогда откуда же вдруг в воде столько алчности?
Голод наряду с любовью важнейший двигатель жизни. Любовь и голод служат высшей цели природы: сохранению рода. Стало быть, если щуки в своей непостижимой алчности пожирают собственных детей и уничтожают свой собственный род – в этом есть какое-то противоречие природы. Какой-то парадокс. Природа обезумела и сама попирает свой великий закон – закон размножения. Почему это так – было, есть и, вероятно, останется мрачной тайной этих озер. Только индейцы нашли свое решение загадки: они просто верят в существование злого бога Чакенапенока – бога ночи и истребления, заядлого нарушителя всякого порядка.
Мне любопытно, что думает об этой щучьей тайне озера Мармет Лизим, гребущий за моей спиной. К сожалению, Лизим неразговорчив.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.