Текст книги "Траектория чуда"

– Мои извинения, друзья, – произнес он, складывая платок и убирая его в карман. – Теперь я знаю, что такое слишком много выпить.

Я неожиданно для самого себя громко расхохотался. Черт, а адвокат не только над другими но и над собой посмеяться может! Явный плюс ему в моих глазах. Но мой смех никто не поддержал. Тетка сочувственно гладила Шуляева по плечу, а тот в свою очередь как-то странно смотрел на Бернштейна. Мне даже показалось, что в течение тех нескольких секунд, что длился этот взгляд, между ними произошел некий немой, но при этом вполне отчетливый диалог, понятный только им двоим.

– Да, много пить вредно, – серьезным тоном произнес мсье Серж, зачем-то тоже вынул платок и принялся вытирать им рот.

– Боже, уже начало первого! – тут же, как по сигналу, подхватилась тетушка Эльмира. – Глеб, мальчик, не пора ли нам?

– А на посошок? – как будто финал вечера – дело решенное, воскликнул оживший Шуляев.

– Мой посошок всегда при мне, – демонстрируя свою трость с набалдашником, задребезжал в несколько неестественном смехе Бернштейн.

Его шутку поддержали все. Улыбнулся и я, но мне было как-то не по себе. Что-то странное и непонятное мне произошло только что. Я опять почувствовал себя за болвана. Но тут в бокалы опять разлили вино и коньяк. Шуляев, поостерегшись, себе плеснул чуть, мне же долил содержимое бутылки до конца. Я не возражал – не допить такой нектар богов было преступлением. Выпили и начали прощаться. Мсье Серж и тетка Эльмира только что не обнимались, как будто были знакомы тысячу лет. Меня же последняя ударная доза коньяка снова погрузила в расслабленное состояние, и я поручкался с Бернштейном более, чем вяло. «До встречи в Женеве!» – сказал он мне на прощание, и мы втроем покинули кабинет.

На улице было уже не по-летнему свежо. Я поежился, зевнул и начал осматриваться в поисках какого-нибудь средства передвижения а-ля частник. Но тут выяснилось, что Шуляев живет где-то по Профсоюзной, и без проблем подбросит тетушку на своем Мерседесе с водителем до дома. А поскольку оказалось, что для каждого из нас предусмотрительно было заказано по таксомотору, то разрешилась и моя транспортная проблема. По знаку ливреистого швейцара под козырек отеля, урча, подкатил неведомо откуда взявшийся черный английский метрокэб, с виду похожий на мини-катафалк.

– Вполне можно было бы прокатиться и на чем-нибудь попроще, – проворчал я, соображая, во сколько обойдется мне поездка на этом катафалке, но Шуляев толкнул меня в бок, и успокоил классической фразой из анекдота советского периода:

– Халява, сэр!

– Это хорошо, а то я еще не вступил в права наследования, – ответил я.

– Слушай, Глеб, перестань выделываться, – пьяненько задышал мне в ухо, интимно обняв за шею, Шуляев. – С твоими бабками вопрос – решенный. Даже в Женеву ты летишь, по сути, уже за свой счет. Кстати, в Швейцарию глупо лететь одному, или там с женой. Визу сделаем в лучшем виде! Если не с кем, хочешь, уступлю тебе Яну, а?

И Шуляев гаденько подмигнул мне. Не с моим, конечно, кобеляжным опытом ломаться, как целочке, но меня немного передернуло. Может быть, потому, что подтвердились мои предположения про мультифункциональность Шуляевской серетарши?

– Я подумаю над твоим любезным предложением, – ответил я Шуляев, с трудом удержав себя от того, чтобы назло адвокату сразу не согласиться.

Мы попрощались с адвокатом и расцеловались с тетушкой, условившись созвониться завтра, и я помахал ручкой увозившему их Мерседесу. Отчего-то вздохнулось. Я забрался в огромные недра метрокэба.

– У вас нет на кассете песенки Игги Попа «В катафалке»? – постучал я в стеклянную перегородку, разделяющую пассажирский салон от кабины водителя.

Тот не понял моего мрачного юмора.

– Нет, к сожалению. Хотите, включу Авторадио, – приветливо откликнулся молодой парень в фирменной таксистской кепке.

– Лучше уж милицейскую волну, – пробурчал в ответ я.

Водитель весело рассмеялся каламбуру, и мы отбыли.

Глава 6
Что такое одиночество

Воскресенье

Большую часть ночи я спал, как обрубленный. Утром же, после того, как рассвело, меня начало похмельно потряхивать, и я принялся крутиться и ворочаться, то всплывая из состояния тяжелого оцепенения, то опять погружаясь в него, как в ледяную ванну. Когда я, наконец, разлепил глаза, и с трудом сфокусировал взгляд на часах на стене, более длинная из двух стрелок как раз чуть сместилась вправо от положения «вертикально вверх», приоткрыв свою более короткую и толстую сестрицу. Боже, начало первого! И – Боже, как болит голова! Вроде и выпили то – тьфу, пару бутылок шипучки на всех, да ноль семь коньяку мы пополам с Шуляевым. Ну, пусть мне досталось побольше, потому что тому под конец приплохело, – все равно не доза, приходилось и вдвое принимать на грудь. Вот что значит – перенервничавши да с устатку. Правда, наверное, приехав уже во втором часу ночи домой, все-таки не нужно было допивать все, что обнаружилось в холодильнике. Хорошо, что это «все» оказалось всего лишь бутылкой пива и граммами ста водки. Соорудил себе, блин, коктейльчик! Теперь вот пожинай плоды своих изысканий по смешению всевозможных алкогольных напитков в собственном желудке! Да, но почему такая несправедливость, – льешь гадость в желудок, а болит потом голова? Вяло скрипя больными мозгами над этим парадоксом, я натужно встал с кровати.

Душ и чищенье зубов несколько улучшили мое самочувствие. Теперь начало жутко хотеться есть. Вот чего тебе вчера не елось, когда стол ломился от вкусностей, приготовленных лучшим шеф-поваром Москвы? Я притащился на кухню и занялся поисками съестного. Хотя ясно было, что все запасы Галина увезла на дачу, а в магазине я не был, я все-таки тщился найти в пустом, как коробка из-под обуви, холодильнике, хоть какой-нибудь харч. Но ищущий да обрящет! Я был вознагражден маленьким куском плесневелого сыра и еще более скромным по размеру хвостом копченой колбасы. Скромный улов, но что делать! Еще бы хлеба кусок, и можно было соорудить вполне приличный бутерброд, которым в студенческие годы был бы сыт целый день. Хлеба не было, но зато в хлебнице лежал порядком подзасохший пирожок, видимо, принесенный из садика и не доеденный Юлькой. Пирожок был надкушен с одного конца, и было видно, что внутри у него какой-то джем химически – красного цвета. Чем не хлеб? Я соединил вместе сыр, колбасу и пирожок, и молча сжевал это произведение антикулинарного искусства со странным вкусом плесневелого джема, запив его холодным чаем, оставшимся в Галининой чашке от вчерашнего завтрака. Голодные спазмы отступили, зато сразу кинуло в холодный пот и затошнило. Черт, надо же было умудриться так перебрать! Я доплелся до спальни, опять завалился в постель и в изнеможении закрыл глаза. Но теперь полезли еще и мысли.

Так, что же произошло вчера в твоей жизни, дядя Глеб? Нечто настолько огромное и всеобъемлющее, что и в жизнь-то твою предшествующую и настоящую не умещается. Может быть, начинает происходить просто новая жизнь? Новая жизнь – как заманчиво звучит! А что? С такими – то деньжищами можно совершенно круто и радикально все изменить. Новая квартира, дача, то есть загородный дом – нет проблем! Машина, две, три – это вообще мелочь, говорить не приходится. Новая работа? А зачем мне теперь работа? Отдать эту работу, то есть, так сказать, бизнес, компаньону Гохе, и вся недолга. А самому просто положить деньги в рост в какую-нибудь надежную компанию, или самому заняться, ну, к примеру, игрой на бирже. А, может быть, вообще не надо ничем заниматься? Может, ну ее вообще к черту? Взять, да и свалить совсем, не только из этой страны, а вообще от этой цивилизации? Ото всех работ, забот, обязанностей, машин, шмоток, телевидения, президентов, людей и прочего? На какой-нибудь одинокий атолл посреди Тихого океана, как на заставке на твоем компьютере, а? Да, хорошо бы, конечно, но только как совместить атолл и семью? Юльке на следующий год в школу, а это однозначно подразумевает проживание в городе. Галина же – вообще максимально урбанизированное дитя современной цивилизации, фигушки она поедет куда-нибудь от своей школы, мамы и подруг, особенно при таких возможностях. Надо же, а Галина ведь и не знает еще ничего! Вот ведь упрямь! Могла бы хоть позвонить, спросить, как прошла встреча? Но нет, если моя женушка уверовала, что тетка Эльмира – выжившая из ума прожектерка, то, значит, так оно и есть. Ну, так пусть сидит в неведении на любезной ее сердцу даче, собирает урожай! Постой, а как же быть с ее поездкой в Швейцарию? Ведь чтобы ей завтра быть со мной с утра на Якиманке и подписывать бумаги, надо сейчас, не взирая на тошноту и головняк, вставать, одеваться, и лететь за ними на дачу. Да нет, во первых, я просто не в состоянии, а во-вторых, с какой стати? Ведь моя поездка в Женеву – не развлекуха, а чисто деловая и очень спешная. Успеет еще полюбоваться на швейцарские красоты моя благоверная. Как это ей объяснить? Да никак – не звонит, и не надо. В односторонней связи, как известно, есть свои преимущества. А вот кому надо срочно позвонить, так это тетушке Эльмире. Вот кто на самом деле мой ангел-хранитель! Сначала нянькалась с моим отцом, а когда умерла мать, еще и со мной. И вот теперь она еще и сделала меня богатым. Господи, получается, что кроме факта рождения всем остальным по сути я обязан никому другому, как моей тетке! Пересиливая дурноту, я встал с постели, взял телефон и набрал теткин номер.

Тетушка сняла трубку сразу, как будто сидела у аппарата.

– Глеб, мальчик, как ты там? – раздался обеспокоенный голос тетки. – Почему так долго не звонил, тебе нехорошо?

Прям в корень зрит тетка.

– Да, теть Эльмир, маленько перебрал вчера на радостях, только проснулся, – соврал я. – Как ты себя чувствуешь?

– Пр-р-рекрасно! – по-испански грассируя звук «р», ответила тетка. – Вадим Львович прекрасно довез меня на своем лимузине, я прекрасно спала и вообще все очень хорошо.

Как хорошо слышать, что у кого-то буквально все прекрасно.

– Тетя Эльмира, я хотел тебе сказать, что…, – начал было я, но тетка осекла меня.

– Не надо ничего говорить, деточка, я все понимаю. Я сделала то, что была должна, что я обещала отцу, твоему деду. Это все в честь его памяти. И я очень горда, что мы имеем право носить такую фамилию, и что ты князь, хочешь ты этого или нет.

Ее голос дрожал, но я не сдавался:

– Я хотел сказать, что я считаю, что половина этих денег принадлежит тебе, и…

– Мне ничего не надо, – опять прервала меня она. – У меня все есть. Вот если бы ты мне дал немного денег, я смогла бы заняться поисками могилы твоего деда и поставить там памятник ему.

– Ну хорошо, хорошо, – сдался я на милость непреклонной тетки. – Мы еще поговорим на эту тему, ладно?

– На эту, и на любую другую, мой мальчик. Но пока ты, пожалуйста, занимайся документами, визами и прочим, чтобы без задержек поехать в Швейцарию и вступить в наши права. Я знаю твою рассеянность, это у тебя наследственное. Обещаешь?

Какая рассеянность? Но пришлось пообещать, тем более, что ее настоятельная просьба вполне соответствовала моим собственным планам. Да, кстати, надо срочно найти фотографии. Я никогда не мог понять жёниного алгоритма мышления, поэтому быстрого результата от своих поисков не ждал, но я, наверное, минут сорок переворачивал квартиру вверх дном, но тщетно. Но никакая работа не бывает напрасной и, к тому же, способствует преодолению абстиненции. Когда еще через полчаса я, истекая похмельным потом, с громким криком: «Ага-а-а!» нашел искомые квадратики фотобумаги с изображением своей физиономии в месте, где они никак не должны были находится, я одновременно обнаружил, что уже вполне пришел в себя. Так, еще только половина третьего, единственное дело на сегодня успешно сделано, а уже ничего не болит. Это значит, что надо бы чем-то заняться, – ужасно не люблю, знаете ли, бездарно растрачивать воскресные дни. Вот только чем? В смысле, дел-то по горло. Хотя бы вымыть посуду, или поменять разбитую фару на «десятке». Но на самом-то деле хочется заняться не чем-нибудь прикладным, а, что называется, для ду-ши-и-и. Так, что ну ее к черту, эту посуду с машиной! На самом деле хочется посидеть с кем-то близким, поделиться радостью. То есть, похвастаться? Да нет! Или – да? Да ну тебя к черту! Ужасно, конечно, хотелось бы пообщаться с Жанной. Вот было бы восторженных ахов и охов! Но у нас с Жанной был железный уговор – ни при каких обстоятельствах не звонить друг другу по вечерам и выходным, чтоб не подвергать ни малейшему риску благое неведение наших официальных половин. Можно, конечно, послать ей на мобилу эсэмэску, но разве в ста шестидесяти знаках минус пробелы выразишь все, что хочется сказать? Ладно, подождем до завтра. Звякнуть, что ли, Гохе? Да и этого чего отрывать от его любимых грядок, тем более, что он к, когда балдеет на своих шести сотках, всегда отключает мобильный, чтоб не мешали. С ним тоже завтра времени перетереть все в подробностях будет предостаточно. Ёлы-палы, и пообщаться-то не с кем – просто вакуум какой-то! Правильно говорят – не в деньгах счастье…

И тут совершенно неожиданно где-то истошно заверещал мой мобильник. Я кинулся на звук, вспоминая, куда выложил его, и одновременно пытаясь угадать, кто же звонит. Первая мысль была, что это пробило все-таки Галину. Я прям зарадовался даже весь, но тут же сообразил, что Галина наверняка сначала набрала бы домой. Тогда кто же? Телефон обнаружился на зеркале в прихожей. Высветившийся на дисплее номер звонившего был мне абсолютно незнаком. Я схватил надрывающуюся мобилу и надавил зеленую клавишу.

– Добрый день, это Глеб? – произнес в телефоне приятный женский голос.

– Да, – ответил я, напряженно пытаясь узнать голос и не узнавая его.

– Глеб, ты можешь разговаривать? Может быть, я не вовремя…

Это была Таша. Но ведь она должна быть в отъезде? Ну надо же – как будто кто-то сверху, приняв во внимание мою неизбывную тоску по общению, сжалился надо мной!

– Нет, нет, что ты! – заторопился с ответом я. – Знала бы ты, как ты вовремя! Здравствуй, Таша, я очень рад тебя слышать!

– Как здорово, что ты узнал меня, – запел в трубке ее голос. – Я, собственно, звоню сказать, что у меня изменились планы, я никуда не уехала, и мы могли бы встретится, если ты хочешь.

Хотел ли я? Конечно и, по возможности, прямо сейчас, – и дефицит общения с близким по духу человеком был бы восполнен, а при мысли о том, чем это общение можно было бы разбавить, у меня сладко заныло в штанах. Так что же меня останавливает? Ответ был прост до банальности – деньги. Один раз оказав от широты души (или желая повыделываться?) матподдержку в размере двухсот американских дензнаков, категорически невозможно было опускать планку. А столько в кошельке у меня сейчас просто не было. «Миллионер хренов!» – грустно усмехнулся я.

– Кстати, ты можешь не беспокоится о деньгах, – словно прочитав мои мысли, прервала паузу Талия.

Пришлось срочно оправдываться, сбивчиво объясняя, что дело совсем не в этом, и что я просто не знал, как сказать, что хочу встретится прямо сегодня. Вроде, получилось правдоподобно.

– Представляешь, я тоже не знала, как предложить встретиться сегодня вечером, – мило защебетала Талия. – Может быть, как в прошлый раз, часов в семь у меня?

– Хорошо, в семь, – согласился я, и не удержался, чтобы не изобразить из себя нетерпеливого Дон Жуана: – если нельзя раньше.

– Я не успею добраться и привести себя в порядок, – начала оправдываться она, но я проявил великодушие:

– Хорошо, хорошо, но без одной минуты семь я буду у твоих дверей, можешь открывать без звонка. Сверим часы?

– Не будем, – ты не опоздаешь, когда бы ни пришел, – загадочно ответила Талия и отключилась, послав мне в трубку на прощание поцелуй.

Только сейчас я понял, что во время всего разговора я стоял посредине комнаты. Я опустился на диван и задумался. Дело в том, что кроме безусловных положительных эмоций по поводу скорого и весьма приятного общения, разговор с Ташей меня еще и озадачил. Потому, что как бы ни было запутано и непонятно мне самому мое отношение к Таше, как ни странно, гораздо больше сейчас меня занимало ее отношение ко мне. Эта ее последняя загадочная фраза, – мол, приходи когда захочешь, плюс предложение исключить из наших отношений материальную составляющую, – все вместе это давало картину совершенно определенную. Помните – у Ремарковских проституток предложение встречаться без денег означало едва ли не любви, а уж глубокую симпатию – точно! Меня-то как раз присутствие в деле «материальной поддержки», как ни странно, устраивало. Потому, что пока ты платишь, все предельно ясно и – удобно. А когда в ясные и понятные вторгаются эмоции, паче того – чувства а-ля «любэ-эвь» – все, хана, пиши пропало, начинаются проблемы всякие, а там и до обязательств недалеко. И самое паршивое, что мягкий я и отзывчивый, знаете ли, на проявление ко мне чувств этих самых. И с Жанной ведь, если честно, была далеко не только моя инициатива. Не дай она прозрачно понять, что я ей не безразличен, могло и не закипеть во мне ответное, не затумань паром голову, и тогда неизвестно, завелась ли вообще карусель. «Да, тебе сейчас только втюрившейся транссексуалки для полноты ощущений и не хватает!» – невесело усмехнулся я. Так, может, не ездить никуда, от греха подальше? Но воображение мгновенно нарисовало в мозгу несколько таких сцен, что ни о каком «не поеду» не стало и речи. «Просто буду держать себя на дистанции», – пообещал я себе и, успокоенный, начал собираться.

На часах было ровно три. Времени до свидания было еще валом и я, не торопясь, помылся-побрился, привел себя в порядок и потихоньку тронулся в сторону Преображенки. По дороге, воспользовавшись отсутствием очереди, помыл в автомойке «десятку», потом, дабы вытрясти из себя последние остатки похмельности, метнул пару чизбургеров в Макдоналдсе рядом с метро, но до конца так и не вытряс. Все еще ощущая тяжесть в голове и затруднение на вздохе, я заехал все-таки в магазин, и долго раздумывал, чего бы взять. Остановился на очень легком и приятном красном полусухом, рассудив, что такие вина с большой степенью вероятности должны нравиться и Таше тоже. Но все равно в знакомый двор, заросший липами, я приехал в половине седьмого, и еще двадцать минут сидел в машине, развлекаясь тем, что наблюдал за присутствовавшими-таки сегодня у подъезда старушками, изо всех сил пытавшимися разглядеть через затемненные стекла, кто это приехал к их подъезду, и почему не выходит? Не террорист ли? Без пяти семь напряжение бабушек достигло апогея и неизвестно, не позвонили бы в они следующую минуту «куда следует», не выйди я из машины. Проходя мимо старушечьего воинства, я вежливо сказал: «Ас-с-ьте!», на что бабки хором заклаянялись в ответ. Я, улыбаясь, вошел в подъезд, а бабки у меня за спиной сердито и громко зашептались: «Ну вот, наш, славянской внешности! А ты твердила – чеченцы, кавказцы!» – «А чего он так долго в машине-то сидел? Чисто шахид какой!» Я ржал над чеченцами и шахидами до самого пятого этажа.

Ровно без минуты я ступил на площадку верхнего этажа. Дверь Ташиной квартиры уже была приоткрыта, и из-за нее на мелкую шахматку кафельного пола ложилась полоска света. Я толкнул черное дермантиновое полотно и вошел. Талия точно так же, как позавчера, стояла, опершись о боковину двери в комнату. И одета она была точно так же, и так же зябко куталась в платок. Только волосы ее не были собраны, как тогда, узлом на затылке, а стекали гладкими струями на плечи, и только самые крайние прядки были закинуты за уши, как дужки очков, чтобы не мешали.

– Ну, здравствуй, – сказал я, прикрывая за собой дверь.

Вместо ответа она шагнула ко мне, обняла за шею, прижалась упругой грудью и приоткрыла губы. Мы слились в поцелуе, и дистанция полетела ко всем чертям. Я забрался руками ей под халатик, и гладил ее спину, потом скользнул ниже. Во мне, как в чайнике, в котором воды лишь на донышке, все мгновенно закипело.

– Подожди, подожди, Глеб, милый, подожди, – зашептала Талия, уворачиваясь от моих губ. – Может, сначала чаю?

– Тогда уж вина, – выдохнул я, с трудом заставляя выпустить из объятий мгновенно выпорхнувшую Талию, – я принес вина.

– Попробую угадать, какое ты купил! – донесся уже из комнаты Ташин голос, сопровождаемый мелодичным звоном доставаемых из серванта бокалов. – Точно не шампанское и вообще не белое, верно?

– Верно, – ответил я, пройдя в комнату и пытаясь снова поймать Талию в объятия.

– Так, значит, красное, – констатировала она, останавливаясь посреди комнаты. – Дальше сложнее, но попробую угадать.

И она с выражением глубокого раздумья на лице смешно приложила указательный палец к виску. Я подошел и снова обнял ее, снова начал искать губами ее губы.

– Глеб, мы что, куда-нибудь не торопимся? – скорчив комичную мину, взмолилась она. – Я хочу выпить вина, особенно если это… полусухое.

– Ты что, колдунья? – в притворном ужасе снова разжал я руки, и доставая из пакета бутылки, – точно полусухое.

– Какой ты умница! – воскликнула Талия и порывисто чмокнула меня в губы. – Люблю именно такое! Давай пить скорее!

Мы сели в кресла. Пробка звонко вышла из горлышка бутылки, и я разлил вино чудесного темно-розового цвета в бокалы. Талия взяла свой, заглянула мне в глаза и спросила:

– За что пьем? За любовь?

«Ну вот, точно, приехали!» – мелькнуло в голове, и хотя какого-то особого беспокойства по поводу моих подтверждающихся догадок я не испытал, но тост все-таки не поддержал:

– За удачу! – провозгласил я, стараясь не замечать легкого облачка, при этих моих словах пробежавшего по Ташиному лицу.

Я в один присест выпил приятную сладковато-терпкую влагу, Талия же смаковала вино понемногу, при каждом глотке закрывая глаза. Внутри сразу прихорошело, и я, наплевав на то, что еще рулить назад, налил себе еще. К тому времени, когда бокал Талии опустел, теплая дурманящая волна легкого опьянения уже успела разбиться предательским румянцем о мое лицо. О, вино – коварная вещь! Удивительно, что может сделать с человеком пара бокалов вина, особенно с похмелья. Я почувствовал, как увлажнились мои глаза, как весь мир мгновенно стал ближе и желаннее. Я уже жалел, что не поддержал Ташин тост. Может быть, в нем и не было никакого намека и скрытого смысла? Захотелось если не извиниться, то уж как минимум сгладить впечатление.

– На самом деле просто у меня вчера случилась редкостная, просто фантастическая удача, вот я и предложил сначала выпить за нее, – с извиняющимися нотками в голосе произнес я, и посмотрел на Талию.

– Тогда второй тост – за… любовь к удаче! – с озорной улыбкой скаламбурила Талия, и я вслед за ней не удержался от смеха.

Вино, выпитое нами за любовь к удаче, было уже из второй бутылки. Такая ударная доза алкоголя, пусть и легко-винного, не могла не произвести своего действия. Вчерашние дрожжи, затворенные красненьким, взошли в голове, заполнили всю ее, вытеснив остатки разума и здравого смысла, перелились через край и устремились к чреслам. Я хотел было снова начать обещанный рассказ, но понял, что с удовольствием отложил бы это на попозже.

– Да, потом расскажешь, – как всегда, неожиданно прочитала мои мысли Талия, ставя бокал на стол.

Я плыл. Как-то совершенно незаметно Талия переместилась мне не колени. Ее поцелуй в полминуты довел меня до кипения. «Хочу в койку!», – шепнула она. Я подхватил ее и, хоть и не без труда, поднялся вместе с нею с кресла, сопровождаемый жалобным бряцаньем упавшего вместе со штанами на пол брючного ремня. Мы упали на постель, и очень скоро мне стало так хорошо, что самая мысль о том, что я мог не приехать сегодня сюда, стала казаться кощунственной.

А потом мы лежали и говорили. Я возжелал предложенного час назад чаю, и Талия приготовила мне его и принесла в постель. Она курила свои длинные тонкие сигареты, а я рассказывал ей события последних двух суток, и события минувших восьмидесяти пяти лет. Я рассказывал ей все в подробностях, ни капли не сомневаясь, что рассказ Таше интересен, и не опасаясь, что из-за излишних деталей он покажется ей нудным. В подтверждение этого она слушала так внимательно, что, зажигая сигареты одну за одной, скоро забывала о них, и они тухли в пепельнице. В конце концов она бросила это дело, и просто полусидела на подушках, завернувшись в одеяло и молча слушала, глядя на меня своими широко распахнутыми зелено-льдистыми глазами. Когда я рассказывал о том, что Ольге Апостоловой пришлось пережить во время своей одиссеи, я чувствовал, как сопереживала всем сердцем Талия. Особенно, кажется, потрясло ее то, что Ольге пришлось заниматься в Константинополе проституцией. Талия как будто сжалась вся в комок, закусив зубами костяшки пальцев, да так и осталась до самого конца моего повествования.

– Так что, представляешь, Таша, за те два дня, что мы не виделись, я успел стать весьма состоятельным человеком! – с театральной наигранностью закончил я.

– Как я рада за тебя! – просто и мило ответила, вздохнув, она.

И в эту секунду я снова подумал о том, какие же, черт побери, блестящие перспективы в связи с моим наследством открываются перед моей женой Галиной, которая ни на секунду в это наследство не верила. И рядом – другая, а она даже не звонит. И, пожалуй. было бы в высшей степени несправедливо обделить тех, кто дарит и дарил мне тепло и богатство общения просто так, не будучи связан со мной узами никаких официальных отношений. Надо обязательно дать им от свалившегося с меня, как с неба, богатства. Надо – Жанне, с которой мне целый год было так хорошо, и у которой из-за ее бестолкового муженька сейчас такие проблемы с жильем, что она с ночлегом зачастую вынуждена перебиваться по случайным адресам. И надо – Талии. Даром, что знакомы без году три дня. Для того, чтобы человек стал близким, много времени и не нужно. По крайней мере, мне.

– Таш, сколько, ты говоришь, надо денег на операцию? – с деланно равнодушным видом спросил я. – Полтинник?

– Не меньше, – еще не понимая, куда я клоню, ответила Талия.

– Ну так считай, что он у тебя в кармане, – сказал я, выдержав эффектную паузу.

Господи, как же я нравился себе в эту секунду! Я с трудом удержался, чтобы не пустить из глаз слезу умиления. Потому, что Талия, закусив костяшки уже обеих рук, смотрела не меня, как на бога, только что сотворившего чудо. Она не задавала глупых вопросов типа: «Это правда?», или: «Ты не шутишь?». Она прекрасно чувствовала меня, и понимала, что я такими вещами шутить не буду. Просто через секунду она бросилась мне на шею и зарыдала. Одеяло слетело с ее плеч, она прижалась ко мне всем обнаженным телом, а я гладил ее по голове, и утешал, как ребенка. Наконец, она начала успокаиваться.

– Господи, Глеб! Сколько раз я представляла, что придет принц, как приплыл Грэй за Ассоль, и скажет что-то в этом роде, – сказала она, хлюпая носом. – Если бы ты знал, как тяжело жить вот так, не со своим полом, не в своем теле! Каждый день, каждый раз ощущать это (она скорчила гримасу) у себя! Это должно быть у мужчин, а я – женщина, женщина, понимаешь? То есть, ты понимаешь, я знаю. Неужели это, наконец, произойдет?

Она снова разрыдалась. Я не курю уже пять лет, но для такого дела вспомнил прошлый опыт заядлого курильщика, зажег сигарету и протянул Талии. Она затянулась, глубоко вздохнула, и улыбнулась мне сквозь слезы. Я чмокнул ее в мокрый соленый нос. Но ведь я высказал ей еще далеко не всю свою идею.

– Причем как ты относишься к тому, чтобы не откладывать ничего в долгий ящик, а прямо в конце недели поехать со мной в Швейцарию, и там лечь на операцию?

Талия все-таки сбилась на разные «Я даже не знаю» и «Удобно ли?», но я не хотел слушать никаких возражений. На единственный важный вопрос – есть ли у нее загранпаспорт, и в каком он состоянии, Талия ответила, что все в порядке. Но как оказаться в Женеве в одно и то же время, ведь купить для Талии тур можно просто не успеть, да и не дешевы туры в Швейцарию, на покупку его у меня сейчас банально нет денег! А, собственно, моя ли это проблема? Помнится, Шуляев намекал: дескать, глупо в Швейцарию ехать без эскорта? Пусть теперь отвечает за базар. Где там его визитка? Я встал с постели, и набрал номер его сотового.

– Алло, кто это? – раздался в трубке голос Шуляева, приветливый ровно на столько, чтобы ошибшийся номером сразу же раздумал продолжать разговор.

– Добрый вечер, Вадим! Это Глеб, – ответил я. – Извиняюсь за то, что беспокою в воскресенье…

– В любое время дня и ночи, Глеб, дружище! – бурно возрадовался в трубке Шуляев. – Какие проблемы?

Странно, но в его голосе мне почудились нотки неподдельной тревоги.

– Да нет, проблем никаких, – поспешил успокоить я адвоката. – Просто я определился, как ты давеча сказал, с эскортом. Ты подтверждаешь свое любезное предложение отправить меня в Женеву в чьем-либо сопровождении?

Я искоса глянул на Талию, опасаясь за ее реакцию на мое упоминание об эскорте, но она думала о чем-то своем, и явно не слышала моих слов.

– Конечно, конечно, – с явным облегчением захихикал в трубке Шуляев. – Выбрал Яну, или нашел кого-то своего? – поинтересовался адвокат.

– Второй вариант, – ответил я уклончиво, чтобы Талия не могла догадаться, о каких гнусностях мы тут судачим.

– Сможешь забросить загранпаспорт и фотокарточки этой дамы завтра ко мне в офис? – уже по-деловому осведомился Шуляев. – То есть, я полагаю, что это женщина?

У меня екнуло сердце, – насколько его шутка оказалась недалека от истины.

– Ты бесконечно догадлив, – съязвил я в ответ.

– Надеюсь, что ничем тебя не обидел, – сквитался Шуляев.

В наличии весьма злого чувства юмора у адвоката я уже успел убедиться еще вчера.

– Спасибо, тогда – всех благ? – попрощался я.

– И вам жить богато, – распевно ответил Шуляев.

С неприятным осадком после разговора я опять нырнул в постель к Таше.

– Ну вот, все в порядке, – тихонько потряс ее за плечи я, чтобы вывести из состояния задумчивости. – Мы вполне можем в конце недели вместе полететь в Женеву. Только мне нужно завтра желательно пораньше с утра забрать у тебя твой паспорт и фотографии для оформления визы. Можно это сделать?

– Да, конечно, – машинально ответила Талия. – Кстати, можешь не волноваться – моя фамилия не склоняется, а за двести баксов паспортистка в ОВиРе проставила мне в загранпаспорте женский пол. Как бы по ошибке.

– Черт, я об этом даже не подумал. Какая же ты умница! – совершенно искренне воскликнул я.

В ответ Талия смущенно улыбнулась, но было видно, что мои слова ей польстили.

А за окном тем временем совсем уже стемнело. Господи, который же теперь час? Я вскинул глаза на будильник, но его табло было темно. Так, а куда я швырнул свои часы, когда раздевался, изображая из себя маленький ураган? Я покрутил по сторонам головой, но вместо часов в поле моего зрения попала электрическая розетка у пола, в которую тянулся черный провод от будильника. Мне показалось, что вилка не до конца воткнута в розетку, видимо, просто зацепили ногой. Я потеребил провод, и точно – табло вспыхнуло яркими зелеными цифрами. Мама дорогая! Так я и знал – уже почти одиннадцать! На самом деле спешить, собственно, было некуда, но не хотелось после выпитого вина ехать совсем уж поздно, рискуя быть остановленным бдительными ГАИшниками. Пока я одевался, мы договорились с Ташей, что завтра в десять встретимся у метро Кутузовская на предмет передачи мне ее бумаг. И, уже стоя в прихожей, мы с ней долго целовались на прощанье.