Текст книги "Воспоминания русского Шерлока Холмса. Очерки уголовного мира царской России"

Дополнение Д. Б. Кошко

Сегодня об этом деле – очень крупном и важном в истории России начала XX века мало кто помнит и знает.

А жаль, что забыли. Потому что это уголовное дело еще до конца не раскрыто – настоящие убийцы не установлены, но еще интереснее, что последнее слово не было сказано об обстоятельствах, благодаря которым русская юстиция того времени смогла избежать страшной ошибки по отношению к обвиняемому, несмотря на накал страстей двух лагерей.

Эту часть тайны можно теперь раскрыть благодаря рассказу Аркадия Францевича, которого ему при жизни издать не удалось. До такой степени страсти были накалены, а ненависть жива и спустя 10 лет после Октябрьской революции, даже, а может быть, и особенно в эмиграции, за рубежом. Тут тайна еще более усугубляется: почему новая большевистская власть, которая перерыла архивы предыдущего режима, не опубликовала рапорт с заключениями Аркадия Францевича.

Если через десять лет после революционных событий в эмиграции было невозможно поднимать эту больную тему, то мне кажется, что столетие, прошедшее после русской революции, позволяет пролить свет на ранее не опубликованные материалы дела, которое значительно способствовало нарастанию революционных настроений. Оно частично объясняет поддержку, которую получило революционное движение среди представителей городских и интеллектуальных слоев общества разных вероисповеданий и национальностей.

С 1911 по 1913 год императорская Россия переживала свое «дело Дрейфуса» (1894–1906) и глубокий социально-политический и, можно сказать, моральный кризис.

Присяжные заседатели, ко всеобщему удивлению, заявляют о невиновности Бейлиса! Еврейский погром, готовившийся в Киеве, не состоялся. Даже Лев Троцкий, который посвятил длинную статью этому делу, не смог объяснить это решение суда. Оно всех удивило, хотя никого, кроме самого Бейлиса, который кончил свою жизнь в Америке в 1930-х годах, не удовлетворило. Вопрос о ритуале без виновного остался бессмысленным. Все же причины этого решения присяжных до сих пор – одна из тайн дела Бейлиса…

Я являюсь правнуком начальника сыскной полиции Российской империи Аркадия Францевича Кошко, прозванного в печати того времени и в эмиграции «русский Шерлок Холмс». По завещанию мне перешли архивы прадеда, исключительно рукописные. Среди них записки моего прадеда относительно дела Бейлиса. Моя бабушка мне рассказывала об этом деле много раз, мой прадед сыграл в нем важную роль, хотя и неизвестную до сего дня по причине «деликатности» этой темы в эмиграции.

Во всяком случае, он был обвинен своими соратниками в пособничестве евреям и в поддержке «большевиков», что часто случалось в ту эпоху, если обвиняемый был чуть «левее» по взглядам, чем обвинитель. Он усугубил свое положение, высказавшись за смягчение мер по ограничению прав евреев, которые существовали в Российской империи во времена дела Бейлиса и которые, по его мнению, были не только унизительны и несправедливы, но и совершенно неэффективны.

Аркадий Францевич рассказывает: «…летом 1913 года, за несколько месяцев до судебного разбирательства дела Бейлиса, звонит мне по телефону из Петербурга директор Департамента полиции Белецкий С. П, предлагая немедленно прибыть по делам службы в столицу. По каким делам, мне Белецкий не сказал, заявил лишь о желательности моего скорейшего приезда». Аркадий Кошко в ту же ночь выехал из Москвы. На следующий день Белецкий сказал ему, что не знает причину его вызова в Санкт-Петербург, но что это было сделано по указанию министра юстиции Щегловитова, который срочно хотел его видеть. Встреча с министром была назначена на следующий день.

Далее текст записок моего прадеда становится неполным. Это произошло, я думаю, по причине настроений в русской эмиграции Парижа и честного слова, данного им императору Николаю II об абсолютной конфиденциальности его задания. В 1960 – 1970-х годах моя бабушка рассказала, что по прибытии в столицу Аркадий Францевич был приведен к императору Николаю II. Поскольку Аркадий Францевич отказался упоминать эту встречу в записках, то сошлюсь на слова моей бабушки. Император сказал ему примерно следующее: «Я вас пригласил, так как хочу узнать правду о виновности Бейлиса. Я не прошу себе судебной ошибки, несмотря на то что скорее предпочел бы, и я не скрываю это от вас, чтобы он оказался виновным, как считает большая часть наших сторонников».

И опять же со слов моей бабушки Ольги Ивановны Кошко, племянницы и невестки моего прадеда, Аркадий Францевич позволил себе тогда спросить у императора, хочет ли он узнать правду, даже если она не будет соответствовать его ожиданиям и ожиданиям наиболее консервативных кругов. Царь его уверил, что он этого хочет и что он ему гарантирует полную защищенность, какими бы ни были его заключения. Это обещание оказалось очень полезным в будущем.

Часть VIII
Исход

На чужбине

Предполагая дать моим читателям несколько рассказов о моей розыскной деятельности на чужбине – в Константинополе, – считаю необходимым рассказать, каким образом перенесся я из моего петроградского департаментского кабинета чуть ли не в сквозную комнатушку турецкой столицы. Я опускаю, разумеется, все перипетии, связанные с этим перелетом, как представляющие лишь личный интерес, но не могу не описать той обстановки, при которой зародилась у меня мысль о возобновлении моей деятельности в Царьграде, и как претворилась она в действительность.

Зарождение это произошло при весьма своеобразных и трагических условиях. Прижавшись к дымовой трубе на палубе «Риона», на коем бежал я из Крыма при врангелевской эвакуации, я меланхолически покачивался на волнах Черного моря. Запасы угля и продовольствия давно иссякли, аппарат радиотелеграфа не действовал. Если Робинзон томился в тоске от безлюдья, то я переживал обратное: на пространстве всего лишь нескольких сот квадратных саженей страдало со мной 9 тысяч человек, 18 тысяч глаз тревожно обшаривали горизонт, чая случайной помощи. Не буду долее утомлять читателя описанием пережитого за эти дни, кратко лишь скажу, что помощь свалилась с неба, мы были взяты на буксир американским крейсером и доставлены к Константинополю.

Вот тут-то, узнав о предстоящем местоназначении и не имея в дальнейшем представления о способе существования с семьей на чужбине, я и поделился своим проектом тут же, на «Рионе», с несколькими эвакуирующимися москвичами, по преимуществу служившими в прошлом по судебному ведомству.

В первые дни попал я на остров Халки, а затем, напуганный слухами о предстоящей якобы новой эвакуации в Сербию, дал скрепя сердце подписку об отказе на будущее время от помощи союзников и перебрался в Константинополь.

Я начал хлопоты по открытию частного детективного бюро. Хотя оккупированный город был разбит на зоны (английскую, итальянскую, французскую), но истинными хозяевами положения являлись англичане. К ним я и обратился.

В сопровождении жены моего старшего сына в качестве переводчицы явились мы в управление английской полиции, где и изложили свое ходатайство. Приняли нас кисло-сладко, заявив, что уже более десяти аналогичных прошений поступило за эти дни от русских (очевидно, попутчики по «Риону» опередили меня). Моя невестка принялась судорожно доказывать мои якобы преимущества над прочими конкурентами, указав, в частности, что в Англии поныне применяется моя система регистрации дактилоскопических оттисков. Это обстоятельство как будто бы несколько поколебало англичан, и нам обещали прислать извещение о принятом том или ином решении. Через несколько дней мы снова были приглашены в управление. На этот раз любезно принятые самим начальником, мы получили письменно просимое разрешение и копию с него.

Из соображений, в сущности, простой вежливости отправились мы и к турецким властям с тем же ходатайством. Там нам заявили, что подобная просьба настолько необычна для Турции, что вопрос этот может решить лишь сам великий визирь. Не без труда попали мы к нему на прием. Нас встретил благообразный носатый старичок в черном европейском сюртуке и красной феске. Не стану говорить о приеме, оказанном нам в чисто турецком духе, кувырканиям, приседаниям и поклонам не было конца. В результате наша мысль была названа гениальной, и великий визирь, всячески приветствуя ее, надеялся на дружную работу с турками. В конце концов он попросил оставить у себя выданное нам англичанами разрешение, но я из осторожности передал лишь копию, как оказалось, хорошо сделал. От турок я не только не получил разрешения, но и переданная им копия исчезла бесследно.

Пренебрегши турецким разрешением, я бюро все-таки открыл. Вот что сохранила моя память об этих трагикомических днях. помещение для бюро было снято на Пера в пассаже д'Андриан и состояло из одной комнаты, разделенной пополам перегородкой. Первая половина изображала приемную для посетителей, вторая – мой директорский кабинет. Обстановка была соответствующая: большой кухонный стол, служивший мне письменным, пара соломенных стульев, сбоку опрокинутый ящик, покрытый какой-то хламидой и изображавший бюро моего секретаря.

Служебный персонал был немногочисленный: мой компаньон и второй директор, владетель половины акций нашего предприятия, бывший начальник Московского жандармского управления полковник Мартынов, мой старший сын, стрелок полка его величества, ставший ныне моим чиновником особых поручений, его жена – моя племянница, в роли секретаря. Из посторонних к делу были привлечены три бывших московских моих агента да переводчик.

Была повешена вывеска, даны объявления в газетах, и мы судорожно принялись ожидать клиентов.

Для большего веса первая выданная клиентам квитанция носила сразу номер 1 77.

Первый клиент был нами встречен не без торжественности. Я восседал за своим письменным столом, секретарь спешно что-то строчил за своим ящиком. Просьба, с которой обратилась к нам наша первая посетительница (это была француженка), оказалась несложной: разыскать ее пропавшую собачку. Взяв с нее аванс в 20 лир, я позвал к себе десятка два уличных мальчишек, дал им по 10 пиастров каждому и обещал лиру тому, кто принесет по точно описанным приметам собачку. Часа через два последняя была уже найдена.

Помню в первые дни гречанку, просившую проследить за изменяющим ей мужем. Взял я с нее 15 лир из расчета по 5 лир за день. На следующий день она уже явилась в бюро с мужем, радостная и примиренная, и попросила вернуть ей 5 лир за неиспользованный третий день.

Вследствие бедности приходилось пробавляться подобными делами, но как-то везло, и судьба благоприятствовала. Даже случаи, грозившие, казалось, неприятностями, неожиданно нам благоприятствовали. Так, в первые же дни пьяные американские матросы сорвали вывеску с нашего бюро и не нашли ничего лучшего, как прогуливаться по всему городу, неся ее высоко над головами и горланя песни. Эти добровольные «сандвичи» сослужили нам большую службу, и реклама получилась сногсшибательная. Американские же власти заплатили нам с лихвой стоимость пропавшей вывески.

Наши объявления в турецких газетах произвели почему-то на турок большое впечатление. Весь день бродили они около нашего бюро, с любопытством заглядывали в окна и усиленно о чем-то шептались. Наконец трое из них вошли к нам в приемную, и мы, радуясь клиентам, поспешили принять деловые позы. Но турки, любезно улыбаясь и кланяясь, осмотрели приемную, мой кабинет и, не переставая говорить «чок гюзель» («хорошо», «прекрасно»), также с поклонами мирно удалились. Мы были сильно разочарованы.

Впоследствии мое бюро завоевало себе некоторую репутацию. К нам стали обращаться все с более и более крупными делами. О некоторых из них, наиболее сенсационных, я постараюсь рассказать при случае. Теперь же упомяну, что часто в эти дни, сидя в своем турецком убогом кабинете, прислушиваясь вечерами к унылому завыванию муэдзинов на соседних минаретах и глотая дым безбожно коптящей мангалки, я с грустью вспоминал мои петербургский и московский кожаные служебные кабинеты, а в щели потолка мерцали яркие звезды высоких и чуждых мне турецких небес.

Документальная справка (с разрешения Анны Эспарса)

Иван Францевич Кошко

Иван Кошко родился в 1859 году, был старшим братом главы уголовного розыска Российской империи Аркадия Кошко. Иван Францевич Кошко окончил 2-ю военную гимназию в Санкт-Петербурге, Николаевское инженерное училище и курс Николаевской академии Генерального штаба. На государственную службу поступил в 1890 году, был земским начальником 6-го участка Новгородского уезда. На посту земского начальника И. Ф. Кошко занимался вопросами помощи крестьянам, в частности, был инициатором создания ссудно-сберегательных товариществ, а также много времени уделял организации местной кустарной промышленности. В 1899 году И. Ф. Кошко написал и издал брошюру «Мелкий народный кредит как могучее средство борьбы с обеднением нашего крестьянина». С 1901 года стал непременным членом Новгородского губернского присутствия, в том числе отвечал за поставку хлеба для помощи крестьянам (Пензенская, Херсонская губернии) в период неурожая, который совпал с революционными волнениями 1905 года. С мая 1 906 года назначен на должность самарского вице-губернатора. В это время губерния была охвачена революционными волнениями, спустя два месяца в результате взрыва был убит самарский губернатор Иван Львович Блок, а Иван Францевич Кошко стал исполняющим обязанности губернатора. За верную службу был произведен в чин действительного статского советника, а после убийства пензенского губернатора Сергея Васильевича Александровского назначен руководить Пензенской губернией. С 1907 по 1910 год (во времена губернаторства Ивана Кошко) были построены новые детские сады, школы, училища, больницы. В 1911 году Иван Францевич Кошко был назначен пермским губернатором и пробыл на этой должности до 1914 года. В этот период увеличилась на тысячи километров протяженность железных дорог, большие достижения были в металлургии. В 1916 году вышли в свет «Воспоминания губернатора (1905–1914)», которые и сейчас являются одним из главных исторических источников по изучению политической и экономической ситуации в России начала XX века. После Октябрьской революции Иван Францевич Кошко был арестован и заключен в новгородскую тюрьму, затем находился в казематах Петропавловской крепости, отпущен благодаря ходатайству польских родственников, некоторое время жил в Варшаве, после переехал в Париж. Умер в 1927 году.

Ольга Ивановна Кошко

Ольга Ивановна Кошко родилась 1 ноября 1889 года в Санкт-Петербурге. Ее отец, Иван Францевич, будущий пензенский и пермский губернатор, ушел с военной службы и стал земским начальником в Новгородском уезде. Мать, Мария Степановна Крундышева, происходила из зажиточной купеческой семьи. Купцы Крундышевы владели домом на Троицкой улице (нынче ул. Рубинштейна) в Петербурге. Детство и юность Ольга Ивановна провела в Новгороде и Петербурге. В 1907 году Ивана Францевича назначили губернатором в Пензу. Из Пензы Ольга Ивановна совершила побег и, по собственным признаниям, прошла через превращение в «революционерку» и «феминистку». Время, проведенное в Петербурге, помогло понять проблемы российского общества начала XX века, осознать необходимость политических и экономических реформ, увидеть предпосылки будущей революции. В 1911 году семья переехала в Пермь (Иван Францевич получил пост пермского губернатора). В течение трех лет, пока отец был губернатором, Ольга Ивановна много путешествовала, знакомилась с пермским краем, неоднократно была в Екатеринбурге, получив представление о том, как развивается промышленный регион России, чем живет местное население. Во время Первой мировой войны Ольга Ивановна стала сестрой милосердия в солдатском корпусе. Полученный опыт впоследствии поможет ей работать медсестрой в эмиграции. Во время войны Ольга Ивановна вышла замуж за своего двоюродного брата Ивана (сына своего дяди, главы уголовного сыска Российской империи Аркадия Францевича Кошко). В 1917 году, во время Октябрьской революции, у них родилась дочь Ольга, которую все в семье называли Путя. В это время разгорается Гражданская война. Семья вынуждена бежать из Царского Села, а затем из Боровичей (Новгородская губерния), потом из Москвы, через Киев, Одессу и Севастополь, до окончательного Исхода в ноябре 1920 года. Впереди были эвакуация, Константинополь, выживание уроками французского языка, открытие детективного бюро с Аркадием Францевичем. С приходом к власти Мустафы Кемаля семья снова бежит, так как он планировал всех российских эмигрантов отправить в Советский Союз. Выбирают Францию. Здесь Ольга Кошко сдает экзамен на медсестру, а затем организует бюро занятости для медсестер. С братом и Аркадием Францевичем Ольга Ивановна работает над составлением и изданием «Очерков уголовного мира царской России». После Второй мировой войны, в 1950-е годы, Ольгу Ивановну пригласили на работу в дом престарелых, где доживали свой век эмигранты из Российской империи. Это учреждение располагалось в прекрасном замке близ города Дре (75 км к западу от Парижа). В доме престарелых оказались представители самых разных национальностей и политических течений дореволюционной России: украинские петлюровцы, грузинские социал-демократы, армянские дашнаки, кадеты и монархисты-легитимисты. Ольга Ивановна проработала там почти 15 лет, перед тем как уйти на пенсию. В 1970-х годах Ольга Ивановна Кошко занималась редактурой и доработкой своих воспоминаний. Она умерла в 1983 году, застав рождение правнука Сергея и правнучки Ларисы.

Иван Аркадьевич Кошко

Иван Аркадьевич Кошко родился в ноябре 1891 года. Тогда его отец, Аркадий Францевич, Еще служил офицером в Симбирске. Затем семья переехала в Ригу, где Аркадий Францевич возглавлял уголовную полицию. В самом начале Первой мировой войны Иван с младшим братом Димитрием, тоже офицером, участвовали в прусском походе. Осенью 1914 года они оба пропали без вести. Через несколько месяцев стало известно, что Димитрий героически погиб, а Иван был тяжело ранен и взят в плен. В 1915 году Иван стал первым русским офицером, которого обменяли на немецкого офицера – барона Притвица. Иван Кошко возвращается в Россию, в Петроград, где его двоюродная сестра Ольга, дочь бывшего пермского губернатора, после исчезновения своих кузенов поступила в бюро для розысков военнопленных, а затем и на службу сестрой милосердия в Таврический лазарет. Двоюродные брат и сестра влюбляются друг в друга и венчаются, получив разрешение от императора и Священного Синода. Вскоре у них рождается дочь Ольга. Первые месяцы после революции молодые супруги живут в Царском Селе. Но после октябрьского переворота им приходится срочно уехать в имение родителей в Новгородскую губернию. Оттуда они бежали сначала в Москву, а после в Киев, Винницу, Одессу и Севастополь. В ноябре 1920 года Иван вместе с женой, дочерью, отцом и младшим братом Николаем переезжает в Константинополь, затем в Париж, где у супругов в 1924 году рождается сын Борис. Иван Аркадьевич Кошко скончался во время Второй мировой войны в 1942 году.

Об авторе

Аркадий Францевич Кошко. Родился в январе 1867 года в деревне Брожка Бобруйского уезда Минской губернии в богатой семье потомственных дворян. Как было принято тогда в дворянских семьях, ему прочили офицерскую карьеру. Поэтому он окончил Казанское пехотное юнкерское училище, получил назначение в полк, расквартированный в Симбирске.

Но призвание у Аркадия Францевича было другое: он мечтал быть сыщиком. В его среде поступать в уголовный розыск было тогда немыслимо. Все же в 1894 году он подал в отставку и поступил инспектором в Рижскую полицию. В 1900 году благодаря высокой раскрываемости преступлений и незаурядному таланту детектива-криминалиста был назначен начальником Рижской сыскной полиции, в 1908 году стал главой Московской сыскной полиции.

Аркадий Францевич Кошко разработал уникальную систему идентификации личности преступника, основанную на дактилоскопических и антропометрических данных. В 1913 году в Швейцарии на Международном съезде криминалистов русская сыскная полиция, возглавляемая Аркадием Францевичем Кошко, была признана лучшей в мире.

В 1917 году Аркадий Францевич вышел в отставку, не желая служить Временному правительству, и уехал в имение Подольно в Новгородской губернии, но вскоре имение национализировали, и прежние хозяева были вынуждены уехать в Москву, откуда также пришлось бежать, опасаясь ареста. В течение нескольких месяцев Аркадий Францевич возглавлял крымскую полицию генерала Врангеля.

В Константинополе открыл свое частное детективное бюро, которое успешно работало около трех лет, пока к власти не пришел Мустафа Кемаль, пожелавший выслать всех российских эмигрантов в Советский Союз. Аркадий Францевич с семьей получили политическое убежище во Франции.

В Париже в период с 1926 по 1929 год вышли три тома воспоминаний Аркадия Францевича Кошко под названием «Очерки уголовного мира царской России». Они были с восторгом приняты читателями. В настоящем издании, кроме этих очерков, представлены другие, которые не публиковались в эмиграции.

Аркадий Францевич Кошко умер в Париже в декабре 1928 года, в день католического Рождества.

Анна Эспарса, историк