Текст книги "Амазонки"

Аркадий Крупняков
Амазонки

Елизавете Михайловне, жене, другу, помощнице, с благодарностью

Одиссей: – Проклятье амазонкам и войне!

«Пентесилея»

Ферида

В городе привыкли к слепой Фериде.

Каждое утро она появлялась на главной площади Диоскурии[1]1
  Диоскурия – ныне город Сухуми.


[Закрыть] в сопровождении чумазой, миловидной дочурки. Девочка шагала впереди, мать, положив ей руку на плечо, шла за ней. Затем Ферида присаживалась где-нибудь в тени, а девочка убегала на берег моря. Как они попали в Диоскурию, где ночевали, никто не знал. Никому до них не было дела – мало ли бродит в городе нищих и слепых.

Ферида жила не только подаяниями. Иногда она пела, иногда гадала. Чуткая, как все слепые, она сразу определяла, кто ее окружает. Если рядом были приезжие моряки-эллины, она начинала петь эллинские песни, и истосковавшиеся в долгих морских походах матросы, как пчелы на запах меда, слетались к Фериде, чтобы послушать родные напевы. Если на площади появлялись местные жители, спустившиеся с гор, – звучали песни горянок. Слепая выучилась языку диоскурийцев, и ее охотно слушали все.

И местных, и приезжих поражало гадание Фериды Она всегда точно рассказывала о прошлом человека и уверенно предсказывала будущее. Все думали – ей помогают боги. А Фериде помогала ее смышленая дочурка Лота. Все дни она проводила на берегу моря, купалась, играла с местными девочками и знала не только все городские новости, но и то, что происходит в каждом доме.

Сегодня на площади людей было мало, и Ферида, откинувшись на прохладную стену, задумалась…

С тех пор, как она появилась в Диоскурии, прошел год. Не пора ли уходить отсюда? Но куда идти? Никто в городе не знал, что эта женщина живет здесь в постоянном страхе. Когда-то Ферида была самой красивой и умной гетерой Милета. И самой богатой. Потом пришла любовь. Он приезжал к ней из Афин, он был архистратегом. Когда у них родилась Лота, он решил оставить свою жену. Но Ферида была неосторожна. Она приехала в Афины, и ревнивица наняла злодеев – они ослепили Фериду. Ферида поняла: слепая, она не нужна стратегу. Он всесилен, он отнимет у нее дочь, а ее бросит на произвол судьбы. И она тайком уехала из Афин. Сначала Милет, потом Эфес, затем Пергам и Синопа. И всюду ее находили ищейки стратега, и только чудом ей удавалось избежать беды. И вот теперь Диоскурия… Это очень далеко от Эллады, но разве можно чувствовать себя в безопасности и здесь?

Мысли Фериды прервала Лота. Девочка прибежала с берега, от нее пахло морем, рыбой и прохладой. Она села матери на колени.

– Ты снова лазила в рыбачьи лодки?

– Нет, мама. Я была на пристани.

– Зачем ты ходила туда?

– Весь город на пристани, мама!

– Что там?

– Два больших корабля. Их грузят зерном.

– Ну и что же? На пристани всегда что-нибудь грузят.

– Если бы ты знала… Грузчики ходят вереницей, носят корзины с пшеницей и непрестанно твердят какие-то заклинания.

– Грузчики всегда ходят вереницей. Что тут такого?

– Но ты не знаешь, кто грузчики. Это амазонки! Женщины, которые убивают мужчин. Их больше сотни. Если бы ты видела, какие они сильные и красивые.

– Откуда они?

– Их взяли в плен питиунтские воины и продали милетскому купцу… Говорят, они живут где-то далеко-далеко в горах и ни один мужчина не смеет войти в их город…

– Веди меня, Лота, – Ферида торопливо поднялась взяла девочку за руку…

…Над морем ни ветерка. Город задыхается от зноя. Каменные плиты пристани накалены, они обжигают ступни босых ног. Надсмотрщики поливают камни морской водой, но влага мгновенно испаряется, и к вечеру на плитах образуется грязновато-серый налет соли.

Ферида садится на тюк, приближает к себе Лоту:

– Рассказывай, что видишь.

Лота приникает к ее уху и шепчет, шепчет, шепчет…

…Чуть покачиваются с борта на борт корабли, прогибаются и скрипят дубовые трапы, перекинутые с берега, а по ним беспрестанно движутся одна за одной полуобнаженные женщины с тяжелыми корзинами зерна на плечах. Под загорелой, блестящей от пота кожей перекатываются упругие, как у мужчин, мускулы. Их лица свирепы, они не глядят по сторонам, тяжелые ноши несут не сгибаясь и не жалуясь. Потрескавшиеся от жары губы шепчут не то проклятья, не то заклинания.

Так думают зеваки, собравшиеся посмотреть на диковинных пленниц. По побережью давно ходили слухи о женщинах-воительницах, убивающих мужчин. Ферида много слышала о храбрых наездницах. Они нападали на горные селения, сотнями уводили пленных, но чтобы сами попали в плен – такого Ферида не знала. А тут они сами… Но что это? Ферида прислушалась к бормотанию амазонок. Да ведь они твердят молитвы на ее родном языке! А она была уверена, что наводящие страх и ужас на весь Кавказ женщины – из диких племен, пришедших со стороны Ирана.

К кораблям подходят какие-то молодые люди. По голосам Ферида определяет: это сыновья местных богатеев. Они тоже пришли поглазеть на пленных женщин и громко переговариваются:

– Ты посмотри, Статиос, на ту, что идет с корзиной на плече. Если ее вымыть да одеть…

– Это которая?

– Ну та, что в лохмотьях.

– Они все в лохмотьях.

– У нее левый сосок груди больше правого.

– Да разве ты не заметил – у них у всех…

– Ах, какой ты олух, Статиос! – юноша вырывает у надсмотрщика плеть и ударяет одну из женщин.

– А-а, эту, – равнодушно произносит Статиос. – Так в чем же дело? Купи ее.

– Ха, купи! – восклицает третий. – Она тебя прирежет в первую же ночь. Я знаю – эти бабы не для утех.

– Для чего же? Грузить корабли? По-моему, мужчины делают это лучше.

– Я говорил с милетским купцом, – замечает четвертый, – и, клянусь богами, он совершил выгодную сделку. Он купил их за грош, а продаст…

– Я тоже слышал, персидские цари покупают амазонок чуть ли не на вес золота.

– А мне кажется, купца обманули, – замечает Статиос. – Если ее нельзя приласкать…

– Я тебе говорю: они ловки, как пантеры, свирепы, как рыси, и неподкупны, как боги. Они владеют мечом и стрелами как никто в мире, они выносливы, как буйволицы…

– Может, и верно, стоит купить хотя бы одну…

– Купец не продает, я уже пытался.

– Ну их… – Статное зевнул, как бы давая понять, что эта болтовня ему надоела…

…Когда этот презренный скот ударил Атоссу хлыстом, ей показалось, что терпению пришел конец. Горячая волна крови ударила в голову, потемнело в глазах. Еще миг – и Атосса набросилась бы на хилого и изнеженного обидчика и без труда придушила бы его. Но она огромным усилием воли сдержала себя.

Пусть ненависть жжет сильнее диоскурийского солнца – все равно надо терпеть! Стоит только показать строптивость – сразу закуют в цепи, и тогда мысль о побеге придется оставить навсегда.

Теперь, когда они работают только под охраной надсмотрщика, а ночуют в сарае, можно что-то придумать. Правда, их на ночь связывают веревками, но охранник часто отлучается…

Шагая в веренице подруг, Атосса мучительно думает, как обрести свободу. Она, сотенная, не уберегла свой отряд, завела его далеко и попала в плен…

…Как только дочка сказала Фериде об амазонках, в голове у той сразу мелькнула дерзкая мысль: а что если помочь им бежать и уйти вместе о ними в легендарный и недоступный для мужчин город?

– Ты можешь угадать, моя девочка, кто из них старшая?

Лота отрицательно тряхнула головкой.

– Тогда подойди к той, которая понравится. Ты малышка, тебя подпустят. И скажешь ей так, чтобы не услышали надсмотрщики: «Во имя бога Гефеста и богини Ипполиты вам хотят помочь». Запомнила? Повтори. Ну, иди.

Лота долго не возвращалась, и Ферида уже начала раскаиваться, что послала ребенка на такое опасное дело. Наконец, дочь вернулась.

– Ну, как там?

– Их отвели под навес обедать, и я долго не могла подойти к ним. Зато я узнала старшую. Она разливала похлебку, делила хлеб. И я сказала надсмотрщику, что я голодна и хочу попросить у них хлеба. Мне разрешили, и я шепнула старшей твои слова…

– И что же?

– Она сказала: «Нам нужен нож. Приходи ночью к сараю, который у водопада».

Ферида поднялась молча, толкнула дочку в плечо.

…После ужина всех амазонок привели в полуразрущенный сарай на берегу речки, за городом. Связали им руки за спиной, потом ноги. Около ворот сарая уселись два стража.

Атосса все время думала о неожиданном разговоре с девочкой, и этот день показался ей бесконечным. По пути в сарай Атосса предупредила всех амазонок быть готовыми к побегу. После ужина она шепотом приказала притвориться спящими, чтобы усыпить бдительность стражи. Одного боялась Атосса – уснуть по-настоящему. Если ее свалит сон, некому будет принять помощь. И чтобы не уснуть, Атосса начала вспоминать минувшее…

…Ее мать, верховная жрица Фермоскиры, давно готовила Атоссу на свое место. И, посылая дочь в этот роковой набег, сказала:

– Запомни, Атосса, в этом походе ты решишь свою судьбу. Я – Священная, моя власть велика, но верховную жрицу храма Ипполиты амазонки избирают на площади.

– Знаю, ипподосия[2]2
  Ипподосия – дарующая лошадь. Так амазонки называли матерей.


[Закрыть]. Говорят, за тебя поднялось сорок тысяч копий.

– Чтобы все дочери Фермоскиры подняли за тебя копья, надо покрыть свое имя славой великой воительницы, ибо она, эта слава, почитается у нас превыше титулов и званий.

– Я не первый раз вожу свою сотню.

– То были ближние и легкие набеги, этот будет трудным. Ты теперь ведешь пять сотен. И еще запомни: одну сотню ведет твоя младшая сестра Антогора. Ведет впервые. Ты знаешь, у нее много смелости и свирепости, чего нельзя сказать о ее уме.

…Ах, как раскаивается Атосса, что пропустила последние слова матери мимо ушей. Все шло хорошо, набег был удачным, и сотни возвращались домой, отягощенные добычей и пленницами. Шли с обычными предосторожностями, дорога была пустынной. И это успокоило Атоссу. Около моря амазонки захотели искупаться – день был знойный. Атосса послала сотню Антогоры разведать окружающую местность, никакой опасности они не заметили. Лошадей отпустили пастись на траву, а сами бросились в прохладные волны моря. Никто не заметил, как из ближнего соснового леса выскочили вооруженные мужчины. Амазонки не успели добежать до оружия…

…Воспоминания Атоссы прервались разговором охранников.

– Не сходить ли нам в тот подвальчик, где мы были вчера? – произнес молодой голос. – Во рту пересохло.

– Говорят, эти бабы коварны. – Это сказал мужчина постарше. – Если убегут – хозяин оторвет нам головы.

– Как же они убегут, если связаны по рукам и ногам?

– Веревки – не цепи. Могут перегрызть.

– Они спят мертвецким сном. Лошадь от такой работы и то бы свалилась.

– Сначала иди ты, потом я.

– Ты очумел? Кто же ходит по городу в одиночку! Здесь полно грабителей. Эх, а какое вино в том кабачке! Прохладное, терпкое…

– Ну, ладно… Сходим, только ненадолго.

Загремел замок, заскрежетал поворачиваемый ключ, и все стихло. «Если нам кто-то хочет помочь, – подумала Атосса, – лучшего времени не найти».

И верно – не прошло и пяти минут, как в углу сарая заскрипела доска и в полутьме засветилось отверстие. В нем показался силуэт девочки, что подходила к ней днем, и Атосса, приподнявшись, позвала:

– Сюда!

Девочка не пошла на ее зов, она постояла немного и снова скрылась за стеной. Потом в отверстие протиснулись двое. Девчушка уверенно вела еще кого-то к тому месту, где лежала Атосса. Это была женщина, она опустилась на колени рядом с Атоссой и неторопливо, легкими прикосновениями пальцев ощупала волосы, лицо Атоссы, прошлась по рукам, по веревкам, связывающим руки и ноги.

– Развяжи мне руки, – нетерпеливо сказала Атосса.

– Я за тем и пришла, – спокойно ответила женщина.

– Так не медли же! Может вернуться стража.

– Поклянись сначала, что вы не бросите меня и возьмете с собой.

– Клянусь!

– Всеми богами?

– Всеми богами.

– И будете держать около себя всю жизнь и помогать мне?

– Клянусь!

– Мне и моей девочке?

– Клянусь всеми богами.

Ферида вынула из-под хитона нож и перерезала путы на руках Атоссы. Освободив руки, Атосса взяла нож и рассекла веревки на ногах. Затем передала нож Антогоре, сказала:

– Освобождай остальных. А я пойду к воротам…

…Велико было горе милетского купца, когда утром он увидел, что дорогой живой товар исчез из сарая, словно испарился.

А мертвые стражники ничего не могли рассказать.

После этой ночи никто в Диоскурии не видел слепую Фериду.

Всю ночь отряд Атоссы шел через горы. Освобождение придало женщинам силы – несмотря на дневную усталость они прошли много. Когда над хребтами поднялось солнце, когда амазонки поняли, что опасность миновала, Атосса разрешила им отдохнуть. Женщины падали на траву на берегу ручья и мгновенно засыпали.

Ферида подошла к Атоссе, коснулась пальцами ее плеча, сказала тихо:

– Не время спать. Я чувствую – погоня близко.

– Нет силы, которая заставила бы нас идти дальше. У нас нет оружия. Наше спасение в ногах. А они не держат воительниц. Нужен отдых.

– А это? – и Ферида протянула Атоссе нож. – Кругом сколько угодно леса. Надо делать луки и стрелы, резать дротики и копья.

– Это боги послали тебя к нам, Ферида. Я сейчас разбужу подруг… Ты права, лучше всем умереть в схватке, чем удирать.

– Всем умирать не надо. Оставь десяток воительниц, они задержат погоню.

«Она права – в плену мы разучились мыслить», – подумала про себя Атосса.

Спустя два часа Атосса подняла амазонок, а еще через час чуткое ухо Фериды уловило звуки отдаленного цоканья копыт. Единственным ножом успели сделать всего с десяток луков. Десять амазонок легли в засаду. Остальные спешно начали отходить.

Так продолжалось пять суток. Купцы сумели поднять в погоню не только свою охрану, но и жителей Диоскурии. Пять дней и ночей истерзанные амазонки, почти безоружные, прикрываясь засадами, отходили на юго-восток.

Когда погоня, измученная стычками, отступилась, у Атоссы осталось всего полсотни амазонок.

Поход, задуманный для славы, обернулся позором. И Атосса понимала: этого позора ей не простят. Властительница Фермоскиры и мать Атоссы живут в давней вражде, и царица сделает все для того, чтобы не только ославить неудачницу, но и предать суду. Не меньше Атоссы переживала и ее полусотня. Их тоже ждал суд и позор.

И когда до Фермоскиры остался один переход, амазонки собрались на совет. Надо было решить: стоит ли возвращаться в родной город? Спорили долго. Одни, в том числе и Атосса, склонялись к тому, чтобы покончить с собой, потому что жизнь судимой и опозоренной – хуже смерти. Говорили, что позор ляжет на родителей, и это тоже хуже, чем смерть. Другие считали, что умирать не обязательно, лучше разойтись по другим городам и искать себе новую судьбу.

Ферида в спор не вступала, о ней амазонки совсем забыли. Она тихо подошла к костру, протянула руки к огню и заговорила:

– Я спасла вас от неволи, я долго шла с вами по скорбному и кровавому пути. Я многое узнала о вашей жизни. Мне сказали, что нет на свете амазонки, которая нарушила бы клятву: Ты, Атосса, поклялась мне…

– Прости, Ферида, – Атосса встала рядом с ней. – Ты права – амазонки не нарушают своих клятв. Мы бесстрашны, и только страх позора нам ведом. Этот страх лишил нас разума. Но подумай, что тебя ждет в Фермоскире. Чем мы сможем помочь тебе, судимые и опозоренные? Тебя ждет удел рабыни.

– В пору моей молодости я знала иную жизнь, иных людей, иной мир. Там битвы оценивали не судьи, а поэты. Потому что всякая битва, независимо от победы или поражения, рождает героев. И я слагала об этих героях песни и пела их на агорах греческих городов. Я сложу песню о нашем походе, я воспою славой ваши имена. Твоя мать, Атосса, служит в храме, не так ли?

– Да, она Священная Фермоскиры.

– Пусть жрицы храма разучат мою песню, пусть ее поют все, кто умеет петь. Запомните – песня неподвластна и неподсудна.

Заветы великой наездницы

…Священная в сопровождении четырех жриц поднялась по ступеням храма и медленно прошла мимо колонн. Две жрицы, опередив ее, с трудом отворили тяжелые половины дверей, пропустили ее внутрь храма. Около наоса жрицы опустились на колени. Священная подошла к двум стражницам, они развели скрещенные секиры, пропустили Священную в наос и снова скрестили оружие. С незапамятных времен никто, кроме Священной, не входил в наос. Стража у святых дверей незамедлительно убьет каждого, кто попытается проникнуть в обитель богини. Только Священная, только она может лицезреть великую Ипполиту. Если даже сама верховная жрица пожелает ввести в наос другого человека, его все равно уничтожат тут же. Таков священный закон.

Плотно прикрыв двери, жрица скинула пеплос[3]3
  Пеплос – верхняя одежда – плащ.


[Закрыть] и опустилась на лежанку, застланную дорогим покрывалом. Теперь на этой лежанке никто не спал. В пору, когда у амазонок был старый храм, верховная жрица обязана была жить и спать в наосе. Теперь Священная живет >в своих покоях, а лежанка – единственное, что осталось от тех давних времен. Даже изваяние великой Ипполиты сменили. Прежде это была огромная, отлитая из бронзы статуя обнаженной женщины, теперь же богиня целиком сделана из золота. Она стоит на высоком постаменте, и складки золотого пеплоса ниспадают с ее плеч. На голове шлем, нагрудник украшен слоновой костью. В руке копье, у ног щит из серебра. Перед постаментом на специальной подставке лежит меч богини. Его во время больших походов вручают царице Фермоскиры или ее помощнице – полемархе.

В наосе полумрак. Светильники погасли. Четыре курильницы по углам еще дымились, из них к высоким потолкам поднимались тонкие струйки тлеющих благовоний. Тишина и покой царили здесь – наилучшее место для размышлений. Сюда приходила Священная, чтобы обдумать свою речь на Совете, здесь она любила. вспоминать свою прошлую жизнь. А сегодня настал особенный день – день Двух Священных. Этот праздник бывает в Фермоскире тогда, когда старая верховная жрица передает свой сан новой. Только в этот день разрешается входить в наос двоим. Скоро жрицы приведут Атоссу – отныне сан верховной жрицы возложат на нее. Священная торопливо зажгла светильники, на площади перед храмом уже слышалось пение жриц. Неизменен ритуал дня Двух Священных. Сейчас Атоссу подведут к наосу и передадут ее руку в руку Священной. Атосса войдет туда, чтобы принять все, что там есть. Затем их выведут на парапет храма, а при всей Фермоскире Священная перенесет со своей головы на голову Атоссы алмазный. венец верховной жрицы.

Атосса не сразу согласилась на это. Вспомнился разговор:

– Я молода, мама, я хочу…

– Откуда такие нежности? Даже девчушки из козлятника не зовут своих матерей так. Я для тебя ипподосия – дарующая коня. А скоро я подарю тебе нечто большее – алмазный венец.

– Но, ипподосия, я хочу ходить в долину любви, хочу рожать детей. А ты обрекаешь меня на одиночество и на подвижническую жизнь.

– И на жизнь властительницы Фермоскиры. Я много лет провела в этом храме.

– Но ты до этого родила меня и Антогору. И кому я отдам венец Священной, когда состарюсь? Ты подумала об этом?

– Да! – резко бросила мать. – Но царица послала по пути твоего отхода лазутчиц. Она не верит песне Фериды. Но когда ты станешь неподсудной… Богиня Ипполита поможет нам. А сейчас ты возвратилась из похода с великой славой, ты вырвалась из плена, ты провела в походе более двадцати боев, и слепая Ферида сложила песню о твоей мудрости и смелости в бою. Вся Фермоскира боготворит тебя. Пройдет пять лет, и все это забудется. А царица Фермоскиры недовольна мною. Слишком много власти я отняла у нее, и она постарается найти другую, а не тебя, на мое место. Ты, может быть, не знаешь – были времена, когда верховная жрица была совсем безвластной. Стоять на страже заветов Ипполиты, управлять храмом, быть непорочной, жить безвыходно в наосе, спать на полу у подножья великой богини – вот ее удел. Только в пору молений и проводов воительниц в походы выходили Священные из храма. Им запрещалось не только прикасаться, но и видеть мужчин. Они лишены были многого людского – ведь они считались священными. Их жизнь была хотя и святой, но тяжкой. Царицы могли менять их всякий раз, как только они становились им неугодными. Но шло время, и служительницы храма крупица за крупицей отвоевывали себе власть и силу. Мы построили новый большой храм, и Священные стали жить не в наосе, а в великолепных покоях, мы отвоевали себе право иметь сокровищницу храма, чтобы сравняться в богатстве с царским домом. Прошло время, и храм добился силы – мы завели свое войско для охраны храма. Это была великая победа…

– Как это все удалось сделать, мама?

– Когда мы вдвоем войдем в наос, я расскажу тебе…

…И вот в день Двух Священных молодую Атоссу единодушно избрали наследницей престола храма; они вошли с матерью в наос. Сели на лежанку, мать начала говорить:

– Когда-то ты спросила меня: как храм добился власти? Слушай. Ты знаешь, раз в году дочери Фермоскиры в зимнем походе берут в плен молодых и сильных мужчин. Они выходят с ними на агапевессу в долину любви и потом» рожают от них детей. Рожают в храме…

– Это я знаю…

– Амазонке не показывают новорожденного: если она родит мальчика – его убивают, если девочку – ее уносят в паннорий, и мать узнает об этом только через пять лет.

– Об этом; знают все.

– Но никто не знает, что у цариц иногда убивают и девочек.

– Для чего, мама?

– Чтобы у царицы наследница появилась только на склоне лет. И тогда…

– О, я поняла! После смерти басилевсы на престол встает юная и несмышленая девочка, и…

– И тогда вся власть переходит к ее опекунше – верховной жрице. До совершеннолетия молодой царицы храм принимает законы, которые ему нужны.

– Но как же Годейра?

– В том, что у нынешней царицы родилась дочь – моя ошибка. Я потому и передаю алмазный венец – мне самой эту оплошность исправить не дано. Видно всеблагая Ипполита не хочет помогать мне. Ты должна погубить Годейру, когда она встанет на престол Фермоскиры. Мало того, тебе предстоят еще более важные дела, чем мне. Ты укрепишь себя и Священный Совет. Сейчас в нем шестерка выживших из ума старух. Их надо менять. И тебе это сделать удобнее, чем мне. Кому из бывших с тобой в походе ты веришь больше всех? Выбери из них четырех самых верных тебе. Сейчас, при мне.

– Гелена. Умна, смела и… почему-то все сны ее сбываются.

– Сделай ее первой помощницей. И пусть она будет прорицательницей.

– Пелида. Верная моя подруга, справедливая…

– Со временем она будет верховной судьей.

– Лаэрта…

– Подожди с Лаэртой. Ты забыла Антогору. Сделай ее кодомархой – воительницей храмового войска. Затем царица…

– Надо ли?..

– Надо. Пусть и она войдет в Священный Совет. Тогда он будет всевластным, и ты будешь повелевать в нем… А сейчас я тебе расскажу о самой главной тайне наоса, которую верховные жрицы передают друг другу много веков. Из?за нее никому, кроме Священной, не надо входить в наос…

Фермоскира – город особенный.

Имя это у всего Кавказа на устах, но нет города таинственнее и загадочнее. Ни один мужчина на тысячи стадий[4]4
  Стадия – мера длины, 180 м.


[Закрыть] в округе не может похвалиться, что он бывал в этом городе. Ни одна плененная амазонками женщина не вырывалась оттуда живой. Кто они, амазонки, откуда пришли, каким богам поклоняются, по каким заветам живут? Люди знают о них очень мало: город этот богат и силен, и никому не подвластен. Амазонок в горах называют ойропатами – убивающими мужчин. Их набеги неотразимы, они врываются в селение, как смерч, и остаются после них только голые стены. Говорят, в старину были попытки многих племен взять Фермоскиру приступом – ни один воин не вернулся из-под крепостных стен города.

Прочно укрепился в горах страх перед ойропатами, даже греческие корабли не решаются приблизиться к землям, которыми владеют амазонки.

В год, когда великую наездницу Ипполиту, прапраматерь амазонок, боги вознесли на Олимп, в честь ее воздвигли в Фермоскире храм. Сначала он был небольшим: на каменном основании был построен наос – помещение, где стояло мраморное изваяние Ипполиты. От наоса с четырех сторон спускались широкие ступени, на которых стояли алтари, здесь приносились жертвы богам и возносились молитвы.

Позднее, когда Фермоскира стала сильной и богатой, рядом был воздвигнут другой храм – величественный и красивый. Говорят, его строили двадцать лет. В его трехступенчатое основание был положен белый колхидский мрамор. Храм окружили рядами колонны – шесть по фасаду и двенадцать по бокам. Скульптурные фронтоны над фасадом изображали сцены битв амазонок за пояс Ипполиты. За колоннами здание опоясала мраморная лента фриза, она придает храму красоту, изящество и монолитность.

Под портиком две высокие двери из черного дуба. Они обрамлены бронзовыми пластинами. В стены между колоннами вделаны гранитные плиты, на которых выбиты священные письмена – заветы великой наездницы Ипполиты.

Сюда, под портик, и привела Антогора слепую Фериду с дочуркой. Их недавно Фермоскира приняла в свою семью на правах равных, а каждая амазонка с детства знала заветы великой Ипполиты. Сегодня для слепой их прочтет Антогора…

…Фермоскира со времен своего основания не знала случая, чтобы в ее семью принимали женщин извне. Было ясно – амазонкой надо родиться. И Атосса с матерью очень боялись, что наездницы не примут Фериду. Ее вместе с дочуркой отвезли в загородное именье, где теперь жила ушедшая из храма старая жрица, чтобы хоть как-то приобщить к жизни воительниц и придумать слепой женщине какое-то занятие. Атосса была занята делами храма, Ферида и Лота остались на попечении Антогоры и ее матери. На семейном совете договорились, что старая жрица перескажет Фериде Изначалие, – должна же жительница Фермоскиры знать, откуда взялись амазонки, как они добились своей славы и могущества. Антогоре предстояло научить слепую хоть как-то держаться на лошади, иначе жить ей в городе будет невозможно.

Откровенно говоря, и мать, и дочь в душе были недовольны появлением Фериды. Антогора на семейном совете не утерпела:

– Послать бы ее на берег к рыбачкам. Пусть сторожит сети.

– Она нам жизнь спасла, – упрекнула Атосса.

– Подумаешь… Она скорее спасла себя. Зачем бы ей удирать с нами из города и вынуждать нас дать ей клятву?

– В одном права Антогора, – сказала мать, – слепая принесет немало нам забот. Но клятва есть клятва.

– Наездницы не примут ее. Чужая она для всех.

Но Антогора ошиблась. Ферида поразила ее на первом же уроке верховой езды. Она уверенно подошла к коню, нащупала холку и… легко вскочила на спину. Так же уверенно потянула поводья, подняла коня на дыбы, затем повела его кругами по двору. В пору своей молодости в Милете прогулки на лошадях были для Фериды привычны и любимы. Так что Антогоре пришлось приучать к коню только дочурку Фериды. У Антогоры пока не было детей, и занятия с Лотой она вела охотно.

Поразила Ферида и старую хозяйку именья. Первый вечер она внимательно слушала Изначалие, на другой раз взяла в руки кифару и сказала:

– А что если не рассказывать, а петь? Вот так:

 
Время идет да идет, над землею проносятся годы.
С болью великой в душе, с надеждой негаснущей в сердце
Лемноса жены выходят на берег скалистый,
Ждут возвращенья героев, а их все не видно.
С женами дочери ждут, рожденные от аргонавтов,
С дочерью ждет Ипполита…
 

Старая жрица скорее чутьем, чем умом поняла, что такие песни с огромной пользой послужат храму и Фермоскире.

– Ты одарена богами, Ферида. Перекладывай Изначалие на стихи и музыку. Твои песни будет слушать вся Фермоскира.

Так оно и случилось. Недавно в городе проводили праздник удочерения. Над огромной чашей ипподрома ферида пела свои песни Изначалия. Здесь собрался цвет Фермоскиры, и все, затаив дыхание, слушали сладкозвучную кифару Фериды, ее песни о прошлом амазонок. Ипподром взорвался гулом одобрительных возгласов, когда Ферида кончила петь. Атоссе было ясно, что слепую певицу полюбили все.

И вот теперь Антогора привела ее к подножью храма. Может быть, только у нее одной во всей Фермоскире отношение к Фериде не изменилось. Она по-прежнему недолюбливала слепую. А еще Антогора ревновала. За то, что нерожденная амазонкой Ферида держалась на коне с изяществом, она управляла лошадью неуловимыми движениями рук и ног, казалось, что животное подчиняется мысли всадницы. Этого Антогора не умела. Она могла стрелять на скаку из лука, могла на полном ходу спрыгнуть с коня и потом снова вскочить, но так красиво держаться на лошади она не могла, хотя прямо с колыбели села на коня.

Ко всему этому Антогора знала, что нынешнее посещение храма – пустая формальность. Ферида давно усвоила не только заветы великой воительницы, но и их суть, смысл. Это тоже раздражало Антогору – она, как и все недалекие; люди, не переносила около себя умных.

Торопливо поднявшись по ступеням, Антогора вошла в тень портика и, не дождавшись, когда Ферида и Лота подойдут ближе, начала говорить:

– Вот первая скрижаль, первый завет. На камне выбиты слова: «Если ты увидела мужчину – убей его. С мечом он или без меча, спит он или бодрствует, младенец он или старец». Мы так и делаем. Эти презренные скоты ничего другого не заслуживают.

Фериду этот завет не удивил. Она слышала, что амазонки безжалостно истребляют не только взрослых мужчин, но и всех мальчиков и стариков селений, которые они захватывают.

– А это второй завет: «В бою против тебя станут сильные. Будь их сильнее, ибо удел твой – война».

Об этом Ферида тоже знала. Самые сильные мужчины погибают от женской руки. Они плохо владеют оружием, они ведь чаще всего пахари и пастухи.

– Здесь третья плита. На ней начертано: «Только трусы боятся смерти. Умереть в бою – высшее благо. Ты не знаешь жалости, ты не чувствуешь боли. Жалость – знак презрения».

Ферида подошла к граниту, ей захотелось прикоснуться к плите, чтобы ощутить холод камня, на котором начертаны жестокие слова о смерти. Но Антогора шла к четвертому завету.

– «У тебя может быть много друзей. Но первый друг – конь».

– Этот завет гласит, – Антогора подошла к пятой плите: – «Один раз в году, в месяце Элафеболион, ты можешь прикоснуться к мужчине и иметь от него дочь».

– Ну, а если будет сын? – спросила шепотом Ферида.

– Мы их топим в воде, как щенков!

– Потише. Я не хочу, чтобы девочка…

– И напрасно. Пусть Лота с детства знает, что эти грязные…

– Хорошо, хорошо. О чем же говорит последний завет?

– Он самый важный. «Ты, дочь Фермоскиры, служи мне, служи священной хозяйке дома моего, служи царице твоей, держи в чистоте и неизменности заповеди мои». Все.

– Спасибо, Антогора.

– А теперь прости меня, Ферида, я тороплюсь в храм, к Атоссе. Ты садись на коня, он приведет тебя в именье.

– Не беспокойся. Ты забываешь, что у меня есть глаза. – Ферида взяла за руку Лоту. – Пойдем, дочка, к лошадям.

Очень правильно пела когда-то Ферида: «Время идет да идет, над землею проносятся годы…»

С тех пор прошло двадцать лет. Давно умерла мать Атоссы. Погибла в набеге старая царица. Теперь на престоле ее дочь Годейра.

Но как и раньше, следуя заветам матерей, царица и верховная жрица не могут разделить власть, враждуют между собой. Вражда эта страшная потому, что тайная. Наездницы, может быть, только догадываются об этом. Но во дворце басилевсы и в храмовых покоях постоянно готовятся обоюдные удары, и наносятся они жестоко и беспощадно.