Текст книги "Амазонки"

Постарела и Ферида. Ей Священный Совет доверил воспитание детей в паннории и гимнасии. Она много лет педотриба и Сладкозвучная. Вся история амазонок переложена ею на стихи. Уроки Изначалия, на которых Ферида поет под звонкие струны кифары свои песни, самые любимые во всех, школах.

Лота теперь около царицы. Они подружились в паннории и с тех пор неразлучны.

Чокея

От Фермоскиры на север, разделяя государство наездниц надвое, течет священная река Фермодонт. Около города она невелика, но чем дальше к морю, тем шире раздвигаются ее берега. В устье разливается она на десятки рукавов, образуя сотни островов. Здесь глубоко и рыбно. По берегам, на островах, живут рабыни-рыбачки – это они кормят Фермоскиру рыбой.

Чокея среди рыбачек живет не так давно – всего два года. Она привыкла к уделу рабыни, привыкла к новому имени. Раньше она была дочерью фарнакского царя, но в один из зимних дней на город фарнаков налетели полчища амазонок, разгромили дворец, убили старого царя, а его дочь увели в плен. Она была не из тех царских дочек, которые жили в неге, роскоши и безделье. Царь был человеком крутого нрава, он воспитал дочь в труде, в строгости. Царевна часто бывала среди рыбаков, среди воинов, умела делать всякую работу. И потому рыбачки-рабыни впустили ее не только в свои хижины, но и в свои души. Сотенная, пленившая ее, представила пленницу Антогоре отдельно. Она думала, что владелица рыбацкого устья учтет это при дележе добычи.

– Это дочь царя фарнаков, достославная Антогора. Ты посмотри, какая она. Ее зовут…

– Она наша рабыня теперь! А у рабынь своих имен быть не может. Она отныне Чокея.

Так и пошло.

Сначала Чокее показалось, что отсюда не так уж трудно бежать. Границы государства почти не охранялись. Но старые рабыни огорчили ее – сила амазонок в лошадях, в подвижности. Им можно охранять свои границы кое-как, потому что все соседи знают: стоит внедриться на землю амазонок чужим людям, как тут же. появляются наездницы и жестоко истребляют всех, кто посягнул на границу. Рабынь, конечно, охраняют строго, но в кандалы не куют. Зато два раза в сутки, утром и. вечером, проверка. И если хоть одной недостает – посылаются конные разъезды в погоню, беглянку догоняют, убивают, привозят и бросают тело на виду у рабынь. Старые рыбачки помнят несколько побегов, но ни один из них не удался.

– Ну, а если поднять всех рабынь? – спросила Чокея.

– А где оружие? А кто поднимет? Сидим по своим норам…

Чокея много думала над этими словами. Но решила, что свободу обрести все-таки можно…

Спустя время в городе стало известно, что рыбачки острова, на котором появилась родовитая пленница, стали ловить много рыбы. Гораздо больше, чем раньше. Антогора велела поощрить рабынь, выдавать им в пищу больше рыбы.

– А ты подумала, почему увеличились уловы вдвое? – спросила Атосса.

– Не вдвое, а вчетверо. Я полагаю, что эта Чокея – волшебница.

– А может, оттого, что она дочь царя фарнаков? Я слышала, что фарнаки лучшие рыбаки на всем побережье понта. Она знает тайны рыболовства и передала их рыбачкам.

– И ты думаешь…

– Я думаю, что ей надо дать свободу.

– Отпустить?!

– Зачем же. Пусть ездит по всем рыбачьим поселкам и учит, как лучше ловить рыбу. Мы сами этим никогда не занимались.

– Не убежит?

– Поймаем, если что…

– А если она начнет учить рабынь не рыбной ловле, а бунту?

– Гоплитки твои на что? Пусть следят.

– Не верю я ей.

За эти два года Чокея побывала во всех рыбацких селениях, да и не только в рыбацких. Ей дали коня, лодку, и она могла посещать любое место, где есть рабыни. Чокея стала думать, что ей поверили. За нею не следили, часто отпускали одну без охраны в дальние поездки. Настало время вершить задуманное. Она начала с того, что в каждом селении нашла верную женщину, через которую можно было узнавать все, что там происходит…

…В один из осенних вечеров царица Годейра встретила Антогору во время моления. Она отвела ее в левый притвор храма, сказала:

– Я слышала, у тебя есть рабыня, которая прибрала к своим рукам все устье, а тебя завалила рыбой?

– Рыбачки и должны ловить рыбу.

– Но она не ловит рыбу, а ездит по всему устью и учит…

– Твоя правда. Шляется она повсюду, бездельничает. Возомнила, что выше хозяйки. Думаю послать ее на каменоломни.

– А мои рыбачки кормят меня рыбой скудно. Может, она моих научит? Продай ее мне. Я не поскуплюсь.

– Бери хоть завтра же.

После моленья Антогора зашла к сестре.

– Я была права тогда. С устья доносят, что Чокея мутит рыбачек.

– Так убей ее. Она свое дело сделала.

– А может, продать царице? Она просила.

– Продай. Пусть у басилевсы прибавится хлопот.

На новом месте жизнь Чокеи не изменилась. Она так же ходила с рыбачками на лов, ездила по всем селениям рабынь – их жизнь во владениях царицы была не легче. Однажды гоплитка ударила Чокею по лицу плеткой. Багряный шрам увидела приехавшая в селение Годейра, Она велела наказать гоплитку, а охране сказала:

– Передайте всем: Чокея, несмотря на то, что в плену, – дочь царя. Всегда помните это.

А через месяц Чокею посадили в крытую повозку и повезли. Ночью, тайно, чтоб к утру привезти обратно.

Распростерла над Фермоскирой свои влажные крылья зимняя ночь. Пустынны улицы города, третьи сутки моросит дождь. Укрылась под сводами ворот стража крепостных стен, по берегам Фермодонта медленно движутся редкие конные разъезды. Темны окна домов, и только изредка тишину улиц нарушают мерные шаги сторожевых гоплиток.

Но вот показалась – на площади крытая повозка, прогрохотала по камням мостовой, свернула в одну из улиц. Объехала кругом дворец царицы Годейры, остановилась у калитки сада.

Служанка ввела Чокею в калитку дворцового сада, с предосторожностями они пробрались в комнату при конюшне. Здесь Чокея осталась одна. Встречи с царицей она ждала с волнением. Трудно было предугадать, зачем ее привели сюда. «Может быть, царица узнала о заговоре и решила убрать смутьянку с побережья? Но для этого не нужно было делать ее гоплиткой и звать во дворец. Можно просто убить. Видимо, она для чего-то нужна Царице. Но для чего?»

Наконец, Чокею повели. Темным коридором, почти на ощупь, они прошли к башне, долго поднимались по винтовой лестнице. Чокея представляла себе царицу величественной и суровой. Служанка открыла дверь и ввела Чокею в круглую комнату с бойницами. Царица Годейра сидела в черном дубовом кресле и выглядела совсем молодой и обыкновенной. Густые черные волосы рассыпаны на голые плечи, голубой хитон скреплен на плече застежкой так, что закрывает только правую часть груди, оставляя обнаженной обе руки. Глаза у царицы большие и красивые, брови вразлет, губы сжаты. У ног Годейры, перед жаровней, склонилась служанка. Она подкладывает на бронзовую решетку угли. Огонь разгорается с легким шумом, освещая лицо царицы снизу. Легкий дымок вьется над жаровней и уходит в узкие щели бойниц.

Годейра долго молча разглядывала Чокею, потом махнула рукой, чтобы служанка вышла.

– Ты знаешь, зачем я позвала тебя сюда?

– Не знаю, Великая.

– Отныне ты будешь служить мне. Завтра тебя переведут в дом Лоты, и ты будешь ее возчицей.

– Все в твоей воле, Великая. Но я не знаю, чем я заслужила…

– Боги подсказали мне это решение. Дочь вождя племени фарнаков не должна быть рабыней.

– Я всю жизнь буду благодарить богов, внушивших тебе эту веру. Но смогу ли я…

– Сможешь. Говорят, что рыбачки плохо слушают моих наместниц. Это правда?

– Море приучило рыбачек быть смелыми.

– Но тебя они слушают беспрекословно. Почему?

– Я всегда желала им добра. Теперь, мне кажется, они перестанут верить…

– Передай им: теперь я вместе с тобой буду заботиться о них. Я уважаю этих смелых женщин. Пусть они знают: в трудный час я буду надеяться на их помощь. Ты расскажешь Лоте, чем можно облегчить их участь, и она сделает все возможное.

– Благодарю тебя, Великая.

Чокея думала, что завтра ее переведут на новое место. Но проходили дни за днями, а за ней никто не приходил. Потом появилась Тикета и повела ее на ипподром.

Здесь ждала их легкая царская колесница, запряженная четверкой коней. Возничая, пожилая, угрюмая амазонка, встретила Чокею неприветливо. Она подошла к ней, пощупала мускулы правой руки, сказала:

– Сдержишь.

Чокея, хоть никогда и не управляла колесницей, поняла, что сдерживать лошадей нужна сила, и сила эта у нее есть.

Возничая произнесла еще одно слово: «Смотри», вскочила на колесницу и тронула вожжи. Грациозно и красиво кони рысью пошли по кругу. Затем возничая перевела их в галоп, а около Чокеи резко осадила – дышло колесницы дернулось вверх, затрещали постромки. Возничая кивком головы позвала Чокею к себе, поставила на колесницу, в правую руку дала ей вожжи, распределила их между пальцами. На левую руку, чуть повыше локтя, надела щит, сунула копье и показала, как нужно держать его – наконечником вниз. Левую ногу велела отставить назад, правую, согнув в колене, поставить на облучок колесницы.

– Делай.

Чокея дернула вожжи, кони послушно тронулись с места и рысью прошли один круг.

– Галоп! – приказала возничая, и Чокея сильнее дернула вожжи. Кони тряхнули гривами, рванулись в галоп. Засвистел в ушах ветер, колесницу заносило на поворотах, но возничая крикнула, и кони убыстрили бег. Казалось, еще миг, и кони обретут крылья, понесутся по воздуху, как птицы. В этот момент возничая крикнула:

– Стой!

Чокея натянула – вожжи, но кони шли в разбеге и не могли остановиться.

– Сильнее! – крикнула возничая, и Чокея что есть силы рванула вожжи на себя. Лошади, задрав головы, вздыбились, остановились, колесница начала подниматься, чтобы рухнуть на спины коней. Чокея не растерялась – воткнула копье в землю впереди облучка. Толстое кизиловое древко выгнулось, но Чокея удержала его, и колесница, ударившись колесами о гравий, встала на место.

Возничая впервые: улыбнулась, хлопнула ладонью по плечу Чокеи:

– Теперь я верю, что ты царская дочь!

Первый урок закончился.

Потянулись дни трудной учебы. Чокея знала, что возничая в бою не только управляет лошадьми – она защищает своей грудью и щитом основную воительницу, стоявшую за ее спиной, от стрел, дротиков и копий. Она кормит, купает и чистит лошадей и спит рядом с ними в конюшне. Чокею поразила любовь, с какой амазонка относится к коню. Она сначала накормит лошадь, потом питается сама. Тикета рассказала ей, что были случаи, когда амазонки попадали в осаду. Многие там умирали от голода, но ни у одной не возникло мысли убить лошадь, чтобы сварить ее мясо. Это приравнивалось бы к людоедству. На поверку в сотне амазонка может встать не умытой и не причесанной – за это ее никто не осудит, но ее конь всегда будет вымыт, грива и хвост расчесаны, подчищены копыта, до блеска начищена сбруя.

Спустя месяц Чокею перевели из сотенной конюшни в конюшню царицы, где она приняла четверку коней Лоты. Учеба кончилась, и ее новая хозяйка разрешила в свободные часы выходить в город.

В зимнем походе

Всю осень и зиму Чокея прожила в доме Лоты. Днем была около лошадей, вечерами прислуживала Фериде, иногда провожала ее в гимнасий или паннорий. Женщины относились к Чокее как к своей, ни разу не напомнив ей, что она рабыня. В феврале Лота отпустила свою возничую на побережье. Чокея догадывалась, что царица и Лота хотят сделать рыбачек своими союзницами в борьбе против Атоссы. А в том, что предстоит борьба за власть, Чокея не сомневалась. За время пребывания в городе она это хорошо поняла. У Атоссы и Годейры воительниц было, почти поровну, и царица первая догадалась привлечь на свою сторону рабынь. Скорее всего, это ей подсказала мудрая Ферида – у амазонки такая мысль возникнуть не могла. Для любой дочери Фермоскиры рабыня – это просто тело, одушевленное орудие. Рабыня для амазонки – ничто. А между тем только на побережье рабынь вдвое больше, чем амазонок вместе взятых. И поэтому Лота отпустила Чокею на побывку к подругам-рыбачкам, чтобы те не забывали ее.

Чокея размышляла по-своему: если рабынь царица задумает привлечь к междоусобице, то она непременно даст им оружие. А тогда можно подумать и об освобождении.

Она пробыла у рыбачек две недели, поговорила со многими и возвратилась в город. И не узнала его. Тихий и спокойный в начале зимы, теперь он гудел, как муравейник. Во всех дворах стоит звон наковален: обновляются наконечники «опий и дротиков, куются медные панцири, отливаются бронзовые шлемы, гнутся серебряные листы для поножей. Амазонки плетут щиты из ивовых прутьев, обтягивая их кожей, натирают салом стрелы, меняют оперения.

Войди в любой дом, и ты увидишь: гоплитки с возничими чинят колесницы, острятся мечи на точильных камнях, гудят горны, закаляются в них секиры, ножи и наконечники стрел. Через неделю в поход. Пройдет всего семь дней, и конные сотни, взметая пыль на дорогах, ринутся в чужие пределы. Боевые пчелы вылетят из ульев Фермоскиры за добычей. На этот раз они возвратятся без рабынь, без золота и серебра. Цель этого налета – трутни. Так в Фермоскире называют молодых мужчин, нужных для праздника любви.

Во дворе Лоты Чокея застала такую же суету, как и всюду. Служанка крутила колесо точильного камня, Лота правила на нем свой меч. В конюшне ржали кони, предчувствуя скорый поход.

Увидев Чокею, Лота улыбнулась и, пробуя острие меча на палец, сказала:

– Поговорим вечером. Сейчас осмотри еще раз колесницу, проверь сбрую. Через три дня поход. Пойдешь со мной.

Выкатив колесницу из-под навеса, Чокея осмотрела ее и нашла вполне исправной. Сбруя требовала починки, и она унесла ее в конюшню.

Скрипнула калитка, во двор вошла Годейра. Лота ждала ее – царица была на Совете Шести, где обсуждался порядок зимнего похода.

– Что решила Священная? – спросила Лота после взаимных приветствий.

– Хитрость ее безмерна, – ответила царица, усаживаясь на облучок колесницы. – Чем старее она становится, тем труднее разгадать ее замыслы. Если бы не Лаэрта…

– Я чувствую, что полемархой мне не быть.

– Дай срок. Если полемархой будешь не ты, то мне не быть царицей. Этот поход должен решить все.

– Как проходил Совет?

– Атосса не хотела, чтобы я вела амазонок.

– Вот как! И почему?

– Эта старая лиса Ясновидящая говорила во сне с богиней Ипполитой, и та сказала ей, что этот поход грозит мне смертью.

– Но разве амазонки боятся смерти?

– Я ей так и сказала. «Но ты царица, – ответила она, – и мы обязаны тебя беречь. Твоих наездниц поведет Антогора».

– Надеюсь, меня Священный Совет не бережет. Я иду в поход?

– Тебе они хотели дать одну сотню всего. Мы долго спорили, но Лаэрта встала на мою сторону. Она сказала, что зимний поход важнее всех походов и вести его должна царица. Еще не было случая, чтобы в такую важную битву выходили без меча Ипполиты. А его, ты знаешь, вручают только в руки царицы. Договорились на том, что в бой амазонок поведу я…

– А я только сотню?

– Я не стала спорить. Когда уйдем из города, все будет в моей власти. Наездницами будешь командовать ты, и если боги даруют нам победу, ты получишь всю славу. И пусть тогда Совет откажет нам в титуле полемархи!

– Чего добивалась Священная?

– Разве ты не понимаешь? Она отстраняет меня от войны, она хочет сделать из меня хозяйку наших стад, чтобы потом при случае сказать: «Разве она царица – она пастушка».

– Я думаю о другом. Атосса знает, что ты не станешь покупать себе трутня, если не пойдешь в бой. Она хочет оставить тебя без наследницы.

– Может, и так. А сейчас будем готовиться. Через три дня вынесут меч великой наездницы.

Над башней царского дворца трижды громко и грозно пропела боевая труба. Медный голос звал амазонок на главную площадь, к храму. Оттуда начнется зимний поход.

Не прошло и получаса, как по улицам к агоре двинулись амазонки. Впереди каждой сотни шла пароконная колесница, на ней стояла с копьем и щитом сотенная. Возничая сидела впереди на облучке и, туги натянув вожжи, сдерживала могучих лошадей. В отливах по бокам колесницы заложены дротики, стрелы, запасные мечи. Тут же праща для метания камней.

За колесницей едет телохранительница и ведет запасного коня сотенной. За стременной следует сотня, по четыре коня в ряд.

Звенят по камням мостовой подковы лошадей, качаются в такт султаны над их головами, развеваются плащи за спинами всадниц. Утреннее солнце блестит, отражаясь в начищенных шлемах и панцирях.

Вот идет сотня Лоты. Она отличается от других выправкой, одеянием и оружием. Эта сотня будет охранять царицу в бою, и в нее. вошли самые лучшие воительницы. Колесницу Лоты ведет Чокея. Она впервые одела боевое снаряжение: медный шлем, нагрудник из бронзовых пластин, наколенники и короткую, выше колен, кожаную юбку.

Убедившись, что сигнал услышан всеми, горнистка спустилась с башни и пошла на агору. Около храма на площади шумно: подходят конные сотни, располагаются рядами против жертвенников, слышны команды сотенных, ржание коней„звон оружия. Горнистка встает на возвышение около улицы, идущей от дворца, ей предстоит подать сигнал о приближении царицы.

Она успела на своё место вовремя: в отдалении послышался цокот копыт, из-за поворота показалась колесница Годейры. На царице золотой шлем с гривой белых конских волос по гребню. Пурпурный пеплос ниспадает с плеч до самого дна колесницы, копье с голубой перевязью – знак паномархи – она держит в руке на отлете. Тройка коней в изукрашенной золотыми и серебряными бляхами сбруе легко несет тяжелую, окованную медью колесницу. За Годейрой скачет ее телохранительница Исхена, за ней всадницы личной царской охраны.

И снова звуки резкого и короткого сигнала пронеслись над агорой. Площадь на мгновение притихла. Царская колесница с грохотом вырвалась на агору, возничая ловко развернула лошадей и поставила их против неподвижных рядов амазонок. Тысячи поднятых копий по единому знаку склонились к головам лошадей, приветствуя паномарху.

Чокея знала: сейчас царицу встретит Атосса и поведет внутрь храма. Там Годейру переоденут. Принимать меч Ипполиты можно было только в освященных храмом одеждах.

– Глянь, впереди Священная, – шепнула Лота.

Атосса остановилась около жертвенника, она тихо, но властно что-то говорила своим спутницам. Высокая, чуть-чуть располневшая, она выделялась среди других. На вид ей Чокея дала лет тридцать, но на самом деле верховной жрице шел тридцать девятый год. Чокее трудно было понять, сильно ли постарела Атосса. Были видны темные волосы с седой прядью да золотой венчик на них, ярко блестевший в лучах утреннего солнца. На Священной одет голубой, почти без складок, хитон, скрепленный двумя пряжками на плечах. К этим же пряжкам пристегнут темно-вишневого цвета пеплос – он спускался до земли, закрывал плечи и спину жрицы. На тонкой серебряной цепочке висел медальон в виде пчелы; Чокея знала, что великая наездница, создавая Фермоскиру, уподобила ее пчелиной семье. Матка – царица, боевые пчелы – наездницы, рабочие пчелы – рабыни, ну а мужчины – трутни. Их берут по надобности и затем безжалостно убивают. Чокея видела изображение пчелы и сот не только на медальонах амазонок, но и на стенах крепости, на щитах наездниц.

Переодевание прошло быстро. Открылись двери храма, и царица снова появилась на площадке перед храмом. Теперь она одета как и подобает басилевсе. Ее пеплос отличался от пеплоса Атоссы цветом – он был ярко-оранжевый.

За царицей следовала Гелона – Ясновидящая. Ее одежда мало чем отличалась от одежды Священной, только на голове не было венца. Рядом с Гелоной шла Антотора – предводительница храмовых амазонок. Блестящий бронзовый шлем с черными перьями; кожаный нагрудник с нашитыми на нем металлическими бляхами; пояс с подвешенными к нему бронзовыми пластинками образовал как бы короткую юбку; поножи на коленях начищены до блеска. Чуть поодаль шла Пелида – верховная судья Фермоскиры и пятый член Совета. Шестой шла Лаэрта – одна из самых богатых амазонок. Она управляет гоплитками и содержит паннорий – заведение, где воспитываются девочки со дня рождения и до пяти лет, и два гимнасия, где учатся молодые амазонки с пяти лет до пятнадцати.

Царица поднялась по широкой лестнице под портик храма и выбросила руку над плечом. Пики снова поднялись над рядами. Оркестр храмовых флейтисток заиграл гимн Фермоскиры, и раскрылись двери храма. В них показалась Атосса в белом как снег хитоне и голубом пеплосе. На вытянутых руках она держала меч. Торжественно и медленно она подошла к царице и, когда та опустилась на одно колено, передала ей священное оружие. Годейра приложилась губами к холодному металлу, встала, повернулась к войску и, подняв меч над головой, трижды взмахнула им. Затем вложила в ножны у пояса. Оркестр смолк, и в тишине площади зазвучали слова Священной:

– Дочери Фермоскиры! Именем царственной наездницы всеблагой Ипполиты мы посылаем вас сегодня на ратные подвиги. Поведет вас ваша паномарха, басилевса Годейра, да хранят ее боги на поле битвы. Помните, девы, паномархе вручили мы священный меч, который подарен нашей покровительнице богом Ареем. А в наосе храма нашего, помните об этом всегда, остался священный пояс Ипполиты, как залог непобедимости дочерей Фермоскиры. И да благословят вас боги, и да ниспошлют они вам удачу в чуждых вражеских пределах!

Годейра спустилась с подножья храма, встала на колесницу, подняла над головой меч Ипполиты:

– Взываю я к тебе, Арей, великий бог войны! Даруй нам ярость в битве, даруй мне силы, чтобы я этим священным мечом разила всех врагов, чтоб не знали мы поражений в этом походе. Знайте, дочери Фермоскиры, мы идем в дальнюю Кабиру. Великая и могучая Ипполита! Даруй нам победу на полях битвы!

И вся площадь в едином дыхании повторила за царицей:

– Даруй!

Вложив меч в ножны, Годейра поклонилась храму, положила руку на плечо возничей. Та дернула вожжи, тройка встала на дыбы, затем рванула колесницу и. вымахнула через проход между рядами на главную улицу, ведущую к крепостным воротам. За ней, грохоча копытами о мостовую, устремились конные сотни.

Зимний поход на Кабиру начался.

Годейра сказала себе: после зимнего похода она должна сделать Лоту полемархой. Еще в начале пути они договорились: царица приведет войско к городу и там всю-власть над ним передаст Лоте. Царица верила в подругу, знала, что она проведет бой не только решительно, но и умело. Когда Лота вернется домой с победой, противницы в Священном Совете прикусят языки.

Поэтому все дорожные заботы царица взяла на себя: она шла впереди сотен, высылала разведчиц, искала место для привалов, заботилась о корме для лошадей. Лота шла в хвосте колонны, ей велено было сберегать свои силы для боя.

Легко катится по накатанной дороге колесница. Кони идут ровной рысцой. Чокея сидит на облучке, Лота лежит на шкурах: не то спит, не то дремлет. Дорога нескончаемо длинная, ярко светит луна. От земли идет пар, конец; южной зимы всегда теплый. За день солнце нагревает почву, ночью становится чуть холоднее, и земля дышит запахами весны и возрождения. Чокею тоже клонит ко сну, она изредка оборачивается, бросает взгляд на освещенное луной лицо Лоты, думает. От Лоты веет силой, свежестью и чем-то радостным, необъяснимым. Ей бы в эту пору любить, дарить ласки, сплетать венки из цветов… А она вместо этого трясется на жесткой колеснице, а завтра, быть может, начнет разить врагов мечом и копьем, а лицо ее будет пылать яростью. И словно угадав мысли возничей, Лота, не открывая глаз, спросила;

– Скажи, Чокея, ты любила когда-нибудь? У тебя был… мужчина?

С Чокеи дремоту сняло как рукой. Амазонки никогда при ней не говорили о мужчинах. Они, как ей казалось, презирали их и считали основными врагами. Если нужда заставляла амазонку произносить слово «мужчина», она всегда добавляла «этот презренный скот».

– Там, на моей родине, остался жених. А может, его убили в налете, – грустно отвечает Чокея. – А ты, госпожа, любила?

– Мужчину нельзя полюбить, – Лота открыла глаза, приподнялась на локтях. – Он грязный и дурно пахнет.

– Но мы идем за мужчинами.

– Трутень – не мужчина. Его вымоют в священной воде Фермодонта.

– Амазонки?

– Что ты – рабыни. До агапевессы амазонка ни за что не прикоснется к мужчине рукой. Только оружием.

– Ты была на агапевессе?

Лота отрицательно покачала головой.

– Почему? Ведь ты, я знаю, четырежды бывала в зимних походах и приводила немало пленных.

– Я продавала их. Моя мать не хочет иметь рабынь… Мы строили дом, и нужны были деньги.

– Я не знала, что пленных можно продать. Кому?

– Мало ли кому. Гоплиткам, храмовым. Они не ходят в зимние походы. Гоплиткам нужно охранять город, а храмовые молятся за победу.

– Царица тоже продает?

– Годейра – нет. Она дарит. И богатые наездницы дарят тоже.

– В этот раз… ты пойдешь?..

– Не знаю. Мама всегда говорит мне: «Успеешь». Я знаю, она хочет, чтобы я не как другие… Она хочет, чтобы я сначала полюбила… В прошлые годы я думала, что это никогда не случится.

– А сейчас?

– Я потому и спросила тебя. Нынче у меня почему-то пусто в груди. Тоска какая-то. Никогда так не было.

– Я думаю… тебе пришла пора. Ты не такая, как все. Ты полюбишь.

Идут ровной рысью кони. Катится по накатанной дороге колесница. Молчат женщины. Каждая думает о своем…

На четвертый день пути сотни достигли безлюдного ущелья, и царица приказала остановиться. Сотенным было объявлено: отныне войско ведет Лота.

Лота привычно отдала приказ:

– Весь день отдыхать. Лошадей накормить досыта, вымыть. Вечером выступаем, чтобы к рассвету вырваться на равнину. На утре сторожевые сладко спят. Собьем заставы, ворвемся в город, сделаем дело и возвратимся на это место. Царица будет ждать нас.

Под вечер возвратились посланные к городу лазутчики и принесли тревожные вести. Жители Кабиры укрепили город, в окрестностях расставлены многочисленные заставы.

– Может быть, мы были неосторожны в пути, нас ждут? – предположила Лота.

– Не думаю, – ответила царица. – Кабиряне, наверное, поняли, что мы в конце каждой зимы налетаем на города…

– Но на Кабиру мы не ходили три года.

– И все-таки они каждый раз нас ждали. А нынче ждут особенно. Раз мы давно не были, значит, появимся.

– Что делать?

– Ты полемарха. Думай.

– Наше главное оружие – внезапность. Без нее будут большие потери. Поэтому город брать не следует.

– Разумно.

– Нужно подойти к городу всей силой, загнать защитников за крепостные стены, подержать их в осаде дней пять. Одной тысячи для этого хватит?

– Я сама останусь у стен Кабиры, – сказала царица.

– Остальных я поведу на окрестные селенья, и мы добудем то, что нам нужно.

– Хорошо. За пять дней я не выпущу из Кабиры ни одного человека.

Вечером воительницы сменили походную одежду на боевую. На кожаные, в обтяжку, штаны и на такую же кирасу внахлест нашивались мелкие серебряные или бронзовые, а чаще костяные, пластинки. Издалека одежда походила на змеиную кожу или на рыбью чешую, она надежно защищала амазонок от стрел и дротиков, устрашала врагов.

На рассвете многотысячное женское войско вырвалось на равнину перед городом. Лота на своей четырехконной колеснице мчалась впереди. За нею в шесть рядов шли конные сотни. Перед каждой сотней двуконная колесница. Вся эта лавина катилась к городу, сметая все на своем пути. Передние заставы были сбиты мгновенно, вторая линия защитников города дрогнула: им показалось, что из леса вылетает ряд за рядом, и нет конца всадницам и колесницам. Мужчины в панике бросились к воротам города и закрылись.

Царица подала знак, и ее тысяча начала обтекать стены городской крепости. Остальные амазонки под предводительством Лоты разделились на две части и пошли в разные стороны. Одна вправо, в земли фарнаков, другая – в сторону халибов.

Лота в эти места ходила дважды, пути набегов ей были знакомы. Разослав наездниц по трем направлениям, себе выбрала самый опасный путь. Она взяла с собой всего лишь четыре сотни и пошла на юг. Там в горах жили богатые племена фарнаков, но достичь их селений было трудно. На горных перевалах, в узких ущельях фарнаки держали сильные заставы, и налететь на них врасплох было невозможно. Лота знала, что в узких теснинах большому войску драться нельзя, и поэтому вошла в горы с небольшим отрядом. Она надеялась пробить путь через перевал и только потом пустить в проход все свои сотни.

К ночи отряд достиг перевала. Посланные разведчицы донесли: на вершине, в самом узком месте, замечены люди, сколько их там – сосчитать не удалось. У Лоты было излюбленное время для налета – рассвет. Расставив охрану, она легла отдыхать. Утром первый бой.

В этом году фарнаки, жившие за перевалом, сумели договориться. Раньше они выставляли против мужеубийц заставы из пахарей, виноградарей и пастухов. Воевать они не умели, да и не любили, старались как можно скорее уйти домой. В начале весны каждого в доме ждали неотложные дела. И потому заставы остановить амазонок не могли, даже не всегда успевали вовремя предупредить жителей, чтобы они уходили в горы. Амазонки налетали, как смерч, и приносили страх и великие беды.

Нынче на родину возвратился Ликоп Сирота и посоветовал фарнакам сообща нанять десяток настоящих воинов. Сам он еще в детстве ушел из селения, жил в Трапезунде у греков, потом поступил в наемные войска и теперь стал настоящим бойцом. Десятка полтора селений согласились платить Ликопу деньги, чтобы он нанял дюжину таких же, как он, бойцов. В горах ждали зимнего набега амазонок, и Ликопу предстояло показать, на что он способен.

В первую очередь он устроил на перевале не одну, а четыре заставы. Повоевав рядом с греками, он перенял у них немало боевых хитростей и начал учить сельчан владеть мечом, метать копья, стрелять из лука.

В конце зимы посадил на высокие деревья постоянных сторожевых, и как только отряд Лоты появился в горах, Ликоп уже знал о нем. На первой заставе он оставил два десятка подростков и велел им при появлении амазонок сделать по несколько выстрелов из луков и разбежаться по сторонам. То же самое должны были сделать и люди второй заставы. На третьей, наиболее укрепленной и подобранной из самых надежных, протянул через заставу веревки.

Чуть только забрезжил рассвет, Лота подняла отряд. Чокея уже стояла на облучке колесницы, готовая в путь. Кони, предчувствуя битву, рвались вперед, их приходилось сдерживать.

Лота легко вскочила на колесницу, одела на левую руку щит, выдернула из боковой пазухи колесницы самое длинное копье, проверила колчан со стрелами, осмотрела связки дротиков, затем высоко над головой подняла щит, чтобы все видели его, и резко опустила. Чокея дернула вожжи, и четверка коней рванулась с места в карьер.

Над дорогой поднимался предутренний туман, кони разрывали его белесые клубы и стремительно несли колесницу по каменистой дороге. Стучали колеса, сзади гудела земля от ударов копыт, ржали лошади. Колесница вынырнула из тумана перед самой заставой. Засвистели стрелы, не причинив амазонкам вреда. Кони влетели в узкий проход, Лота подняла копье. Но ударять было некого – темные человечьи фигуры рассыпались по сторонам, прыгая в кусты с обрыва.