Текст книги "Новогодняя Проза"

– Чего желтомордые жмётесь? – Охранник с грузинским акцентом, матерясь засопел, впихивая кого-то.

Павел сидел, не естественно устремив широко открытые глаза в подволок, сосредоточенно вслушиваясь в происходящее. Ему хотелось различить в приглушенных разговорах голос, который недавно показался ему очень знакомым. Постараться вспомнить и определить, кому он мог принадлежать. От напряжения опять загудело в голове. Мелко задрожали пальцы рук и задёргалось калено.

– Да не псих он. Контуженный, да ещё и слепой. Понятно? Ишь, обдристались хунвейбины!

– Эй, боец! – окрикнул Павел. – Начальника конвоя сюда позови.

– А может самого Устинова сразу, – удар приклада в плечо, опрокинул слепого зека на нары. – Глохни недобиток, пока не урыл вовсе.

Клацнуло железо запора, зазвенели ключи в связке. Охранник ушёл в дальний конец вагона.

– Что сказал солдат? – прошептал кто-то рядом по-китайски пожилым голосом.

– Сказал, что этот контуженный и слепой, – ответил другой помоложе.

– Наколку на плече видишь?

– Да.

– Чего на ней?

– Роза ветров, дельфин, земной шар, подводная лодка и надпись какая-то

– Моряк значит.

– Наверное.

Поглаживая ушиб, Павел вдруг осознал, что понимает, о чем говорят китайцы.

– Надо же не забыл, – удивился сам себе. – В голове полный сумбур, а это всплыло так просто и естественно, будто только вчера повторял за пластинками. Такая боль в затылке, череп о палубу расколот тянет. По-русски мыслить сложно, перевод с китайского – пожалуйста.

– Смотри, он должно быть большой воин, – шепот старика стал ещё тише.

– Тебе уже и в кошке тигры мерещатся! Жилистый, худосочный и только.

– Гляди шрамов на теле сколько. Суставы на руках в мозолях от тренировок. Локти с подушками и ребра ладоней одеревеневшие. Шейные мышцы выпирают. Опасный субъект.

– Тебе после их застенка, в любом человеке палач видится. Перестань. Давай лучше приляжем на верхние места.

Скрипнули петли двери караулки. Пахнуло спиртом и закуской.

– Резо! Ко мне!

– Старлей! – Узнал голос Павел. – Почему не соблюдаете устав караульной службы? Пьёте с личным составом! Вы офицер! Присягу Родине давали, – наболевшее выплеснулось разом по мимо воли. – Блин. А ведь только попить хотел попросить, – мелькнуло в подсознании.

– Ни хрена себе! Это предательское мурло меня строить вздумало! Сержант, напомни этому уроду про присягу! Да, сначала тельник из-под него выдери и мне передай. Пока чистый.

– А ну живо встал, – штык-нож скользнул между рёбер. – Встал! Руки за голову! На колени! – Удар прикладом по бедру. – Я кому говорю!

В доли мгновения, что недавно звенело и ухало в мозгах бывшего морского волкодава, превратилось в пронзительный треск молнии ударившей по всем нейронам. В солнечном сплетении полыхнула взорвавшаяся звезда, запустив сердце в режиме двигателя внутреннего сгорания.

– Действия – языки пламени! Пламя – сила духа! Сила духа – побеждает смерть!

Первые строки самоучителя, как заклинание отключили естественное движение времени, подарив невообразимую картину окружающего. В оттенках грубого красного цвета, Павел увидел испуганные лица китайцев. Озверевшую физиономию с орлиным носом и лошадиными зубами. Довольную улыбку старшего лейтенанта, застывшего в проёме раскрытой решётки и медленно приближающий приклад автомата, нацеленный в его челюсть.

Дальше только происходила простая констатация совершённых действий. Кто руководил его телом, почему не чувствовалась боль, откуда пришла колоссальная сила? Такие размышления появились потом.

Удар в грудь отбросил сержанта на пруты камеры с высоко задранными руками, удерживающими оружие. Прыжок. Грузин ещё не полностью коснулся арматуры, лейтенант уже впечатался в стену вагона. Связка ключей отрикошетила, и она летит в соседнее купе. Колени Павла прижимают локти охранника к металлическим карандашам решетки. Ступни ниже, сами встали в распор. Руки выгибают арматуру, просовывая между ними приклад с одной стороны и дуло с другой. Рывок. Запястья сержанта прижаты к поперечине, собственным оружием. В глазах ещё только удивление. Рука старлея прогибает толстенное стекло окна, распуская по нему трещины.

Он уже на проходе. Время ускоряется. Осколки стекла брызжут в разные стороны, вместе с кровью начальника охраны. А он сам, прикрывая глаза, скользит к полу, оставив в стенке округлую вмятину. В дальнем конце вагона со стула поднимается изумлённый солдат, сдергивая калашникова с плеча. Из караулки выглядывает другой. Искаженное гримасой боли и дикого вопля, лицо сержанта. Звуки текут плавно и приглушённо. Зек в соседней камере поднимает с пола связку ключей.

Три прыжка по ходу поезда. Охранник, складываясь, отрывается от пола. Автомат пролетает за решётку в тамбур. Поворот. От всего тела и рук плывут алые волны воздуха, словно мираж над раскалённым асфальтом. Снова временной скачёк на убыстрение. Звуки усиливаясь, приближаются, становясь более понятней.

Загремел упавший автомат. Мягко шлёпнулось тело. Клацнул передёрнутый затвор у кормовой караулки. Заскрипела дверь открываемого каземата. Эхо собственного бега по проходу. Вращающиеся три пули веером навстречу, в прозрачной полусфере раздвигаемых газов. Небольшой поворот корпуса и они уже сзади, оставив клубящиеся трубки продырявленного воздуха.

Удар носком ботинка и голенью по рукам. Автомат вспорхнул к плафону. Ребро ладони бьёт по ключице, изгибая шею стрелка. Сверху опускается вороньё оружия в снопе искр и осколков светильника. Стремительное движение. Автомат залетает в помещение охраны, разрывая мушкой щеку близь стоящего, задевая прикладом, висок следующего, раскручивается юлой на столе. К переборкам летит закуска, вилки, стаканы.

Колено, пятка, ладонь. Ещё трое закатывают глаза. Снова на проходе. Зеки валом валят из двух распахнутых камер. Лысый сморчок ковыряется в замке третьей.

На встречу здоровенный детина, занимающий весь проход. Его рука выкидывается к горлу моряка.

– Пашка! Сво…

Захват запястья. Ладонь под челюсть. Рывок. Туша под собственной инерцией залетает в тамбур, накрывая охранника. Прыжок. Толчок от ограждения. Кульбит. Ноги вперёд. Пролёт над головами освободившихся. Быстрые касания всех, кто на пути. Тормоз стопой о стержень решётки за шеей лысого. Локтем по затылку. Голова сморчка в камере. Связка ключей уже в собственной руке.

Глаза охранника полные смертельного страха в дальнем тамбуре. Стоит на карачках, шаря по полу в поисках залетевшего калаша. Снова разворот. Тройка оставшихся зеков, прыгая между тел поверженных, старается добежать к спасительной двери. Ещё прыжок. Они разлетаются, как бильярдные шары.

Тёмно красная картина восприятия, окружающего заметно стала меняться на чёрные тона. Дальний конец спец вагона уже походил на неосвещенную пещеру, в которой еле различалась слабая тень охранника, уползающего в безопасное место.

Павел сволок зеков по камерам, замкнул решётки дверей. Прихватив в одной из них трех литровую банку с водой. Прошёл к себе закрылся и бросил связку ключей на грудь старшего лейтенанта.

Присел на своё место. Китайцы, впечатавшись в углы «купе», приобрели форму испуганных улиток. Сержант, потерявший сознание от болевого шока, тряпкой висел на защемлённых руках. Торилин приложился к банке с водой. Внутри всё забулькало и зашипело. Снова навалилась полная темнота. В мозгах загудел, закружил безжалостный буран.

***

– Лейтенант, кончай мне заливать! Признайся: напоролись до поросячьего визга, устроили дебош. Ни черта не помним! – Грозный командирский голос разбудил Павла. – Изуродовали вверенное имущество, передрались, над заключёнными поиздевались, постреляли и вырубились. Проморгали две дистанции по связи и одного зека. Которого сейчас бесполезно искать по тайге. Потому что неизвестно где сошёл и когда, на протяжении этих шестисот километров. Лежит тут мне заливает. Слепой кабыздох весь конвой уконтропупил голыми руками! Два с половиной десятка здоровенных мужиков переломал, как спички! И после всего этого, оказался закрытым в собственной камере с застрявшим конвоиром. Волшебство, да и только! Хорошо ещё люди заметили, что вагон раскрыт, окна перебиты, в тамбуре пьяная солдатня валяется.