Текст книги "Вальс для Наташки"

«Дон» и «Магдалина»

Лучше всего горы были видны из окна Вадикиной комнаты. Их покрытые снегом вершины отчетливо выделялись на фоне неба, будто кто-то проложил за ними синюю-синюю фольгу.

– Знаешь, как называются эти горы? – спросил Вадик. – Тянь-Шань. Там мой отец работает. Показать, где?

Наташка кивнула.

Вадик вытащил из ящика письменного стола вчетверо сложенную географическую карту, развернул её, и Наташка увидела ярко-красную точку. Точка была большой и размытой. Она закрывала букву «н» в слове Тянь-Шань и подбиралась к городу Фрунзе.

– Это у меня фломастер расплылся, – объяснил Вадик, поставив палец в центр точки. – Смотри сюда. Здесь, на леднике, – гляциологическая станция. А отец – начальник этой станции! – похвастался он.

– Какое слово красивое – гля-цио-ло-ги-чес-кая, – медленно, по слогам произнесла Наташка. – Похоже на название конфет.

– Сказала тоже, конфет! – рассмеялся Вадик. – Гляциология – греческое слово и обозначает науку о льдах.

– Разве такая наука бывает? – удивилась Наташка. – Это же простой лёд. На нём играют в хоккей и… ещё мороженое в него кладут, чтобы не растаяло.

– Не знаешь – не говори! Изучать ледники очень важно. С них начинаются почти все реки. А реки дают воду полям.

– Как же их изучают?

– Разными приборами. Отец рассказывал, каждый день нужно измерять скорость.

– Чью скорость?

– Как ты не понимаешь! Ледник – это река. Только вместо воды – лёд. И он за день продвигается на несколько сантиметров.

– Я и не знала… Да, наверное, у твоего отца очень интересная работа.

– Интересная, – вздохнул Вадик. – Только он на свою станцию сразу на полгода уезжает.

– На так долго?

– Там смены такие.

– А я без папы столько не выдержу, – призналась Наташка. – И если он хоть на чуть-чуть куда-нибудь уедет, каждый день буду писать ему письма.

– Я тоже пишу, – признался Вадик и достал из ящика несколько запечатанных конвертов.

– Почему не отошлёшь? – удивилась Наташка. – А хочешь, сама в почтовый ящик брошу, когда завтра в детсад пойду?

– Сказала! Как же они дойдут, если в горах нет ни почты, ни почтальонов. Скоро на станцию полетит вертолёт, он письма и захватит.

– Разве со станцией больше никак нельзя связаться?

– Можно. Там радиостанция есть.

– Вот если бы у тебя она была тоже, тогда с твоим папой можно было бы говорить хоть каждую минуту.

Вадик ничего не ответил, а подошёл к окну.

Внизу, во дворе, дворник Тамара сгребала в кучу облетевшие с деревьев листья, потом подожгла их. Узкие оранжевые язычки пламени весело заплясали на них, потом неожиданно пропали, и от костра повалил едкий, горький дым.

– Не люблю, когда жгут листья, – сказал Вадик. – Папа тоже не любит… И мама с работы не идёт, – вздохнув, грустно добавил он.

Наташка задумалась, потом произнесла:

– Сегодня в детсаду мы новое стихотворение учили. Про «Дона» и «Магдалину».

– Про какого «Дона»?

– А ты послушай!

 
На далёкой Амазонке
Не бывал я никогда,
Только «Дон» и «Магдалина» –
Быстроходные суда, –
Только «Дон» и «Магдалина»
Ходят по морю туда…
Никогда вы не найдёте
В наших северных лесах
Длиннохвостых ягуаров,
Броненосных черепах.
Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей,
Такое изобилие невиданных зверей!
 

Наташка на одном дыхании выпалила стихотворение, потом поинтересовалась:

– Не знаешь, что такое броненосная черепаха?

– Наверное, черепаха с панцирем из брони. Ну, как у танка.

– А разве такие бывают?

– Это же Бразилия! Там непроходимые джунгли! В них, наверное, до сих пор живут неизвестные науке звери… Да, а кто сочинил стихотворение?

Наташка подумала, потом призналась:

– Какой-то английский писатель. Только фамилию забыла. В детсаду помнила, а сейчас забыла. Но всё равно мне стихотворение очень нравится.

– Мне тоже. Когда его слушаешь, будто тоже путешествуешь в разные края. Я, когда вырасту, обязательно буду, как папа… – Вадик помолчал и спросил: – Повтори ещё раз, где про ягуаров.

Наташка повторила.

– Дальше не нужно, – остановил он. – Я уже выучил.

– Так быстро? – не поверила Наташка.

– А у меня память хорошая, – похвастался Вадик. – Только дикция хромает. Учительница Марина Сергеевна говорит, что поэтому я всё без выражения рассказываю. И тройки ставит за это. А за память хвалит… Вот хочешь, по фамилиям назову, кто в московском «Динамо» играет?

– Не-а, – отказалась Наташка. – Мне футбол не нравится. Каждый вечер по телевизору его по всем программам гоняют. Из-за этого сколько интересных передач пропадает.

– Сказала! Если хочешь знать, футбол – самая интересная передача. Я его больше всего… Ой, смотри!

Маленький зелёный автобус с белой надписью «Изыскательская» въехал прямо во двор, из него вышла Вадикина мама и заторопилась в подъезд.

– На этом автобусе папа всегда домой возвращается! – радостно закричал Вадик и побежал открывать дверь.

– Вот хорошо, что ты дома, – обрадованно сказала Вадикина мама. – А я боялась, что не застану и придётся тебя искать. Собирайся скорее. Через полчаса связь со станцией!

– Ура!!! – крикнул Вадик на всю квартиру. – Я с папой поговорю!!!

– Можно к вам вечером прийти? – спросила Наташка.

– Конечно, – разрешила Вадикина мама. – Вечером мы с Вадиком пироги печь будем…

Зелёный автобус нёсся вперёд, обгоняя неуклюжие троллейбусы, проскакивая перекрёстки на жёлтый свет.

Вадик смотрел, как за окном мелькают деревья, машины, дома, и думал, что скажет папе. Конечно, папа понимает, что учиться в первом классе сложно, но про тройки по чтению лучше не говорить. Лучше рассказать что-нибудь другое.

Вадик стал перебирать в памяти события последних дней, но интересное не вспоминалось.

Не вспоминалось, и когда они с мамой вошли в высокое здание с колоннами, поднялись на лифте на восьмой этаж. Потом нужно было идти по длинному коридору, в который выходило множество дверей. Мама подошла к одной из них, и на ней Вадик увидел табличку «Узел связи».

– Нам сюда, – сказала мама и открыла дверь.

В просторной, ярко освещённой комнате стояло множество каких-то сложных приборов, и Вадик засмотрелся на мигающие в них лампочки, скачущие по шкалам и делениям разноцветные стрелки.

Мама что-то спросила у девушки, которая внимательно следила за работой приборов, и она показала в дальний конец комнаты.

Там, за столом с рацией, на металлическом стуле с кожаным сиденьем сидел радист. Наушники плотно прилегали к его светлой стриженой голове, и Вадику показалось, что он очень похож на французского лётчика из кинофильма «Нормандия – Неман», который недавно показывали по телевизору.

Радист обернулся, подмигнул Вадику и вдруг, наклонившись впёред, чётко произнёс в маленький оранжевый микрофон:

– Ноль тридцать седьмая! Ноль тридцать седьмая! Слушаю вас. Приём!

Вадик почувствовал, как мамина рука напряглась и сжала его локоть.

– Завтра с четырнадцати до пятнадцати ждите вертолёт, – сказал радист. – Заказ на сейсмописец и аккумуляторы принял. А сейчас маленький сюрприз для вашего начальника.

Он стянул с головы наушники и протянул Вадикиной маме.

Вадик тоже подался вперёд, прижался к маминой щеке и попытался услышать папин голос.

Но ничего не было слышно.

– Мы тебя ждём, – сказала мама. – И очень соскучились. Вадик здоров, учится хорошо, мне помогает. Он здесь, со мной рядом.

Чёрные круглые наушники вдруг оказались на Вадикиной голове, и очень далёкий, слабый папин голос произнёс:

– Вадик!

Вадик радостно набрал полную грудь воздуха и хотел рассказать папе, как рад его голосу, как соскучился по нему, и даже про тройки по чтению, как бегает в магазин за хлебом и молоком, как отлично научился гонять на велосипеде – даже без рук, и про то, что вчера пылесосил ковёр, починил вилку от телевизора и ещё много-много разных других вещей, за которые папа обязательно должен похвалить.

– Что же ты молчишь? – спросила мама и тронула Вадика за руку. – Что с тобой? Сейчас связь кончится!

– Пап, – вдруг неожиданно для себя сказал Вадик. – Я тебе стихотворение расскажу. Слушай.

 
На далёкой Амазонке
Не бывал я никогда,
Только «Дон» и «Магдалина» –
Быстроходные суда, –
Только «Дон» и «Магдалина»
Ходят по морю туда…
 

Звонкий Вадикин голос чётко и отчётливо выговаривал каждое слово, и если бы учительница Марина Сергеевна тоже слышала его, то обязательно поставила бы пятёрку по чтению.

Крейсер «Аврора»

– Пап, – сказала Наташка вечером. – Меня Галина Викторовна похвалила.

Я аккуратно разбил пять яиц, вылил их содержимое на сковородку и, обернувшись к Наташке, предположил:

– Наверное, ты быстрее всех обед съела. Или в тихий час хорошо себя вела?

– Не угадал, – поправила меня Наташка. – И потом, вечно ты забываешь. Галина Викторовна у нас музыкальные занятия проводит. Мы уже столько песен разучили! «Пусть бегут неуклюже», «Голубой вагон», «Крейсер „Аврора“».

– А что, есть такая песня?

– Её давным-давно все знают! И в нашем саду. И в школе напротив. И даже почтальонша Леночка напевает, когда кидает газеты в почтовый ящик. Сама слышала! Пап, а пап. Давай я тебя этой песне научу. Ты её на работе петь будешь. Ведь скучно целый день сидеть за чертежами… Ой, а яичница пригорела!

Я быстро схватился за горячую сковородку, но тут же отдёрнул руку и стал дуть на пальцы.

– Сунь под холодную воду, – заволновалась Наташка. – А то волдырь вскочит!

Другой рукой я выключил газ и посмотрел на испорченную яичницу.

– Знаешь, – вздохнул я. – Это были наши последние яйца.

– Ну и пусть. Откроем лучше инжировое варенье.

Я вздохнул ещё раз и вытащил из шкафа банку.

– Открывай, открывай быстрее! – заторопила меня Наташка.

Но я сначала заварил чай, намазал хлеб маслом и только потом открыл варенье. Дочь мгновенно подцепила ложкой самую большую инжирину, отправила в рот и зажмурилась от удовольствия.

– Послушай, – заметил я. – Хлеб с маслом тоже нужно есть.

– Угу, – согласилась Наташка с набитым ртом. – Я им после закусывать буду.

– Так за что всё-таки Галина Викторовна тебя похвалила? – поинтересовался я. – Ты и не рассказала.

Наташка облизала сладкие вареньевые губы и серьёзно произнесла:

– За то, что у меня слух абсолютный.

– Какой-какой? – переспросил я.

– Абсолютный! Самый лучший, значит. И ещё сказала, что меня обязательно нужно учить музыке. Вот!

– А что, хорошая идея! У нас на работе, например, у многих дети музыкой занимаются. Маргариты Степановны дочь даже на арфе. Почему на арфе, спрашиваю. А она: «Да как вы не понимаете?! Это сейчас престижно».

– Мне арфа не нравится, – быстро сказала Наташка. – У неё звук пищащий. Я на фортепиано учиться хочу.

– Фортепиано – прекрасный инструмент, – согласился я. – Только, говорят, в музыкальную школу трудно поступить.

– Не-а! Соседский Альберт говорит, что уже и объявление повесили… «Объявляется приём» называется.

– Куда приём?

– В музыкальную школу. Этот приём прямо завтра и будет. В девять часов.

– Мне же на работу нужно.

Наташка сразу надулась, замолчала, и я понял, что с работы придётся отпрашиваться.

– Ну хорошо, – согласился я. – Но, Наташка, ты ведь совсем не подготовлена.

– Кто тебе сказал? – гордо произнесла дочь. – Я уже целых три дня усиленно готовлюсь… Вот скажи: что такое фортепиано?

– Тоже, спросила! Это каждый знает.

– И не каждый. Ты, например, не знаешь.

– Я не знаю! – обиделся я. – Фортепиано – инструмент с клавишами. Белыми и чёрными, – я задумался на секунду и добавил: – А внизу у него две педали.

– Не знаешь, не знаешь! – засмеялась Наташка. – Фортепиано – итальянское слово. По-русски – громко-тихо… Теперь я в Италию спокойно поехать смогу. Скажу «форте» – громко, значит, или «пиано» – тихо, и все-все итальянцы меня поймут!

– Действительно, не знал, – честно признался я. – Но, наверное, на экзамене не только об этом спрашивают?

– Остальное легкотня! Альберт говорит, что там ещё нужно песню спеть. А я целых девять на память знаю. И «Миллион алых роз» – все куплеты.

– Не нравится мне твоя самоуверенность, Наташка. По-моему, нужно быть гораздо скромнее.

Наташка задумчиво выловила из банки последнюю инжирину и произнесла:

– Очень скромным – тоже плохо. Нет, всё-таки нужно быть уверенным.

– Вот-вот. Уверенным, а не самоуверенным!

Наташка молча отнесла чашки в раковину, смахнула крошки со стола, потом сказала:

– Я подумаю над этим. А сейчас не мешай, я посуду мыть буду…

…Когда утром мы подошли к троллейбусной остановке, часы показывали пять минут десятого. Наташка нетерпеливо топала ногой и каждую секунду посматривала на время. Наконец из-за поворота показался новенький голубой троллейбус, притормозил возле нас, распахнул дверную гармошку, и мы поехали.

В музыкальной школе было много народа, и сначала мы растерялись.

– Скажите, где здесь экзаменуют? – обратился я к полной женщине в ярком цветастом платье. Женщина крепко держала за локоть мальчика в кружевной рубашке с завязанным на шее бантом, какие носят артисты.

Мальчик был грустный.

Женщина оглядела нас с Наташкой и поинтересовалась:

– На какой инструмент поступаете? На виолончель?

– Нет. Дочь очень хочет на фортепиано. Мы первый раз пришли и не знаем, к кому обратиться.

– Слышишь, Антон! Посмотри! Девочка хочет учиться. А ты?.. Я ведь уже и пианино достала. Прекрасный импортный инструмент, – поделилась она с нами. – Представляете? И цвет к остальной мебели точно подходит. А этот чертёнок заладил: не буду да не буду. Ничего, всё равно заставлю! Да, вам сначала нужно написать заявление и отдать секретарше.

Мы быстро написали заявление с просьбой допустить Наташку к экзамену, и нас послали на второй этаж в класс номер двадцать.

Экзамен принимали за дверью, обтянутой чёрным дерматином.

– Наташка, – сказал я. – Постой здесь, а я пока на работу позвоню. Всё равно твоя очередь ещё не скоро.

Дочь кивнула головой и согласилась…

До работы я долго не мог дозвониться и поэтому задержался. Когда я подошёл к двадцатому классу, Наташку уже вызвали. Прежде чем зайти, она обернулась, и я показал ей на счастье сразу два больших пальца.

Я присел на корточки и приложил ухо к замочной скважине.

– Так вы, дяденька, ничего не услышите, – подсказала мне какая-то девчонка с зажатой под мышкой скрипкой. – Когда здесь экзамены проходят, мы приоткрываем дверь и подслушиваем, как нас комиссия обсуждает. Только открывать нужно тихо и осторожно, а то знаете, какая дверь скрипучая.

Придерживая рукой, я медленно и плавно потянул тяжёлую дверь и через открывшуюся щёлку услышал голос.

Голос был низкий и иногда тянул гласные.

– Та-ак, хорошо. Говоришь, тебя зовут Наташа и ты хочешь заниматься музыкой. Пре-екрасно. Но для этого нужно иметь некоторые способности… Вот се-ейчас мы и проверим наличие этих способностей. Я сейчас нажму ноту, а ты постарайся её спеть.

Кто-то нажал на клавишу фортепиано, и я тут же услышал, как тонкий Наташкин голосок чисто и уверенно вывел ноту.

– Хо-орошо. А эту?

Наташка спела опять.

– А другую?

На этот раз нота зазвучала ниже, и моя дочь тоже басом повторила её.

– Ты, девочка, интонируешь чисто. А теперь проверим музыкальную память. Внимательно послушай эти мелодии.

Мне показалось, что длинные, трудные мелодии звучали совершенно одинаково, и я удивился, что Наташка спела их без ошибок.

– За-амечательно. И ещё нам нужен твой ритм. Ка-ак у тебя с ритмом? А-а?

Я услышал пулемётную дробь, и тут же Наташкины ладошки ответили похоже.

– А та-акой?

Дробь сначала была редкой, а потом вдруг зачастила изо всех сил.

Наташка опять повторила чётко.

– Ну хорошо, – произнёс голос, сдаваясь. – А ты знаешь какую-нибудь песню?

– Конечно! – радостно сказала моя дочь. – Знаю «Маэстро», «Старые качели» – ну, которую Лев Лещенко поёт. Потом «Миллион алых роз». Ещё знаю…

– Достаточно, достаточно! Вот и спой, какую хочешь.

– А можно самую любимую?

– Давай.

Я услышал, как Наташка приготовилась, набрала в лёгкие побольше воздуха, и её песня, её самая любимая песня зазвучала в классе.

Начало песни было тихим, чуть грустным, я закрыл глаза и вдруг увидел тёмную после дождя Неву, тяжёлые гранитные набережные и еле видимый в дымке силуэт крейсера.

 
Дремлет притихший северный город,
Низкое небо над головой,
Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
В час, когда утро встаёт над Невой?
 

Наташка допела до конца и остановилась.

– Спасибо. Можешь идти.

– До свидания, – попрощалась Наташка и уже возле самой двери добавила: – А я знаю, как фортепиано будет по-русски. Громко-тихо…

– Список тех, кто поступил, только в шесть вечера вывесят, – сказала секретарша, и мы не стали ждать.

Троллейбус уехал под самым нашим носом, и к Наташкиному детсаду мы пошли пешком.

Было тепло. В голубом небе скучало одинокое облако.

Я взял Наташку за руку.

Она подняла голову, посмотрела на меня и вдруг предложила:

– Научить тебя этой песне?

Я кивнул.

Мы приготовились, набрали в лёгкие воздуха и вместе начали…

Прохожие удивлённо оборачивались на нас, но мы не обращали на них никакого внимания.

Пусть она тебе тоже понравится

В тот день шёл дождь, редко ходили автобусы, и, наверное, поэтому я опоздал. Когда я подошёл к Наташкиному детсаду, то посмотрел вверх, на знакомое окно, и в нём увидел грустное лицо дочери. Наташка показала мне кулак, губы её дрогнули, и я услышал что-то похожее на одно длинное слово: «Почемутакпоздно?»

Я быстро взбежал по лестнице на второй этаж, уборщица тётя Паша крикнула мне: «Вытирай ноги, ирод!», схватил в охапку пёстрый ком – мою дочь, но она вырвалась, подбежала к воспитательнице, обняла её за шею крепко-крепко, глаза в глаза прижалась к ней и зашептала:

– Я люблю тебя сильно-сильно-сильно. Ты не скучай без меня. Хорошо?

Молоденькая воспитательница – голубые глаза и непослушные рыжие волосы – вдруг покраснела, хотела что-то сказать, не смогла и на прощание только махнула нам рукой…

Дождь молотил, со страшной силой выбивая из крупных капель мельчайшую водяную пыль. Люди жались в подъезды домов, телефонные будки, и лишь какой-то парень, держа над головой газету, смело шагал по пузырившимся лужам.

– Я тоже хочу так ходить, – сказала Наташка, и, пока она ещё не промочила ноги, затащил её в магазин.

– Пожалуйста, полкило колбасы и торт «Сказка», – назвал я, и нам выбили чек.

– И конфет, – добавила Наташка. – Самых вкусных и побольше, а то до дома не хватит.

– Хорошо, – согласился я. – Сто граммов «Трюфелей», – и выгреб из кармана последнюю мелочь…

Дождь кончился, и мы заторопились к остановке. Часы на курантах пробили семь, потом четверть восьмого, троллейбуса всё не было, и я с надеждой посмотрел на дочь.

Наташка начала долго вдыхать в себя воздух, надулась и быстро зашептала:

– Звёздочка светлая, звёздочка ранняя, пусть сбудутся все желания. Звёздочка ясная, первая зоренька, пусть всё исполнится скоренько, скоренько. Хочу, чтобы был троллейбус!

И тут действительно появился троллейбус. Чёрт знает, как это у неё получалось.

Наташка обернулась и произнесла:

– За работу с тебя два эскимо, а всего уже тысяча миллион мороженого. Я веду очень точный учёт.

Я вздохнул и подумал, что за столько мороженого не расплачусь всю жизнь…

Большой зелёный троллейбус подвёз нас почти к самому дому. Наташка побежала вперёд открывать дверь, мы вошли, я сказал дочери:

– Раздевайся сама, – и пошёл на кухню наводить порядок.

Мимоходом заглянул в зеркало и ужаснулся. Тут только я вспомнил, что не успел побриться утром. Басом загудела моя старенькая электробритва.

Наташка заглянула на кухню и подозрительно поинтересовалась:

– Что это вдруг бриться стал? Давай признавайся.

– Ладно, – признался я. – Сегодня к нам придёт Лена.

– А кто это – Лена?

– Как тебе сказать… В общем, девушка, которая мне нравится. Я хочу, чтобы она тебе тоже понравилась. И очень прошу, веди себя хорошо.

– А она заслужит, чтобы я вела себя хорошо?

Я разозлился.

– И где это ты учишься так себя вести? Совсем распустилась. Иди в угол и молчи!

Дочь нахмурилась, пошла в угол, повернулась ко мне спиной. Я провёл рукой по щекам – вроде гладко – и стал доставать из серванта праздничный сервиз.

– А где ещё две чашки? – удивился я. – Когда это ты их разбить успела?

– Ты же мне запретил разговаривать, – отозвалась Наташка. – Я лучше молчать буду.

– Нет, сейчас разговаривай! За то, что сервиз побила, я тебе больше тысяча-миллион мороженого не должен. Это ты должна всю посуду помыть и вытереть тоже!

Наташка вышла из угла и пошла работать.

И тут раздался звонок…

– Ну, теперь мы целую неделю будем питаться тортами, – удивился я, увидев в руках у Лены тоже коробку с тортом «Сказка».

– Это же здорово, – сказала Лена и добавила: – Где эта знаменитая Наташка? Хочу с ней познакомиться.

Из кухни вдруг послышался грохот.

– По-моему, сервиз, – догадался я.

Лена разделась, подошла к зеркалу и сказала:

– Посмотри, что там случилось, а я пока приведу себя в порядок.

– Хорошо, – согласился я. – Только недолго.

На кухне Наташка ползала по полу и собирала осколки сервиза.

– Ты, папа, не волнуйся, – сказала она. – Я сервиз эпоксидным клеем заклею. Ещё лучше прежнего будет.

Мы постелили скатерть, заварили чай, нарезали торт, сели за стол и стали ждать.

Наконец открылась дверь, и показалась Лена.

– Ну, как я вам нравлюсь? – сказала она.

– Очень нравишься, – ответил я. – Ты самая красивая девушка во всём городе.

– Во всём мире, – поправила меня Лена.

Наташка вдруг встала и молча пошла в спальню.

– Что это она? – удивилась Лена.

– Не знаю.

В спальне было подозрительно тихо, и я начал беспокоиться. Но вот появилась Наташка, и тут только я понял, чем это она занималась.

Раскрашенная её любимыми акварельными красками, Наташкина рожица искрилась и сияла всеми цветами радуги.

– Ну, как я вам нравлюсь? – спросила Наташка. – Как я выгляжу?

– Сейчас же иди умываться, – разозлился я.

Наташка молча повернулась и пошла в ванную.

– Это она специально сделала, – произнесла Лена. – Не понравилась я ей.

– Не обращай внимания, она просто любит всем подражать.

Потом мы пили чай с тортом. Дочь сидела надутая, и её кусок торта нетронутым лежал на тарелке.

– Знаешь, – сказала мне Лена, – я достала две путёвки в наш пансионат. Там, в горах, роскошный вид. И на лыжах можно покататься. Давай в субботу рано уедем, а в воскресенье вечером вернёмся.

– Лена, в воскресенье я обещал сводить Наташку в зоопарк.

– Наташка, – сказала Лена, – ты ведь уже большая. Потерпи недельку. А в зоопарк пойдёшь в следующее воскресенье. Звери же никуда не убегут.

– Может, ты правда в воскресенье одна посидишь? – спросил я.

Дочь опустила голову, и вдруг прямо в её чашку закапали крупные, прозрачные капли.

– Ты же обещал. Ты же обещал!

– Ну ладно, не реви, – сказал я. – Ни в какие горы я не поеду.

Но слёзы из Наташкиных глаз полились сильнее.

– Не нужен мне твой зоопарк. Не нужен. Езжай, езжай в свои горы!

– Как ты себя ведёшь! – возмутился я. – Всё, иди спать!

Я взял её за руку и повёл в спальню.

– Пусть она уйдёт. Пусть уйдёт! – закричала Наташка. – Я её ненавижу!

Лена вскочила, бросилась в коридор, рванула с вешалки плащ – я побежал за ней, но она хлопнула дверью и крикнула:

– Не смей меня провожать!

В тот вечер и на следующее утро я и Наташка не сказали друг другу ни одного слова. По дороге в сад мы старались не встречаться взглядами, и мне показалось, что Наташка думает о чём-то серьёзном…

Весь день опять лил дождь, и даже Наташкина волшебная присказка не помогла мне вовремя заехать за дочерью.

Знакомое окно на втором этаже было пусто. Я поднялся по лестнице на второй зтаж, но Наташки нигде не было видно.

– А дочку вашу забрали, – сказала мне уборщица тётя Паша.

– Как забрали? – удивился я. – Никто не мог забрать.

– Забрали-забрали. Только Наташка вам говорить не велела… Да вы не волнуйтесь, – закричала она мне вслед. Но я уже нёсся вниз по лестнице…

На ступеньках перед нашей закрытой дверью сидела Наташкина воспитательница – голубые глаза и непослушные рыжие волосы. На коленях она держала мою дочь.

Наташка повернула голову, увидела меня, сразу стала серьёзной и сказала:

– Она мне очень нравится. Я хочу, чтобы тебе она понравилась тоже.

Я достал из кармана ключ, открыл дверь, и мы вошли.